Психологическая травма как нарыв
Знаете, психологическая травма лично мне напоминает нарыв, ну или фурункул на теле. По крайней мере, работа с ней метафорически очень похожа. Человек – носитель психотравмы обращается с ней, как с нарывом: не касается лишний раз, не показывает окружающим, но прячет от себя и от других. Старается выбирать такую одежду, чтобы максимально укрывала, защищала и при этом не натирала и не причиняла болезненных ощущений в районе нарыва. Внимание окружающих отвлекается от зоны нарыва изо всех сил, и сам его носитель старательно делает вид, что ничего такого не происходит. «Ну и что, что меня когда-то изнасиловали – все давно прошло и быльем поросло, я жива-здорова, руки-ноги при мне, ничего страшного», – и старательно делает вид, что сейчас все хорошо и что никаких травм и нагноений нет. «Ну и что, что папа бросил нас, зачем это рассусоливать», – и старательно не думает о плохом, гонит негатив и делает вид, что ничего не происходит.
Лечение психотравмы – это то же лечение нарыва. Клиент изо всех сил сопротивляется, не позволяя прикасаться к тому месту, где болит. Сам разговор о болезненном – он как разрывающийся фурункул, когда на поверхность выливается все, что бродило и загнивало под спудом долгое время. То, что клиент пытался забыть, забив это «позитивным настроем», – оно ведь никуда не делось, оно просто гнило и бродило внутри, предоставленное само себе, не находя выхода наружу. И иногда это принимает действительно ужасающие и пугающие формы.
И – да, сразу после «прорыва нагноения» человек чувствует себя, конечно же, измученным и истерзанным, но испытывает очевидное сильное облегчение. Наконец-то, наконец я перестал это носить в себе, и оно не будет больше меня отравлять. Помню, одна клиентка после такого разговора вышла, спотыкаясь, в коридор, не с первого раза попала ногами в ботинки, шатаясь, оделась, потом подняла на меня заплаканные глаза, приложила трясущиеся руки к груди и с чувством сказала: «Спасибо вам!»
И – нет, конечно, на этом ничего не заканчивается (а какой-то важный этап только начинается). Конечно же, после каждого хирургического вмешательства человек чувствует слабость и на какое-то время нуждается в более бережном обращении. Он становится более восприимчив к инфекциям и нуждается в специальном уходе. Клиенты жаловались мне, что у них очень неприятное ощущение – уже после того, как проговорены и разрешены ключевые проблемы, мир какое-то время кажется бесприютным, голым, непривычным и неуютным. Да, с болезненным нарывом было трудно и неудобно. Да, он отравлял жизнь и доставлял массу хлопот. Но было понятно, как жить, как одеваться, чтобы скрывать изъяны, как вести себя и чего избегать. Теперь всех этих ухищрений не требуется, можно свободнее жить, двигаться, выбирать из более широкого спектра возможностей… Но – что выбирать? Как теперь жить? Да, эта проблема кажется смешной и неважной для того, кто каждый день таскает на себе свой нарыв и подолгу камуфлирует от других на теле целый мешок гноя. Удалить бы этот гной – и ух как заживу! Как будет здорово и легко! Ан нет, по-новому тоже нужно учиться жить, осваиваться со своими новыми возможностями, заново учиться простейшим вещам…
Об этом мало кто задумывается. Одна моя клиентка, медик по профессии, сказала, что успех выздоровления после хирургической операции на 70 % зависит не от мастерства хирурга, а от послеоперационного выхаживания больного. Вот такая аналогия.
А потом, когда и нарыв вскрыт, и гной удален, и при должном уходе рана зарубцевалась, – вот тут и начинается другая жизнь. И да, еще одна травматическая аналогия: шрамик рубцовой ткани останется навсегда. Не удастся сделать вид, что ничего не было и у тебя такая же ровная гладкая кожа, как и у других, нетравматизированных. Память останется, в том числе и память тела. Но таскать на себе нарыв уже не нужно – будет больше свободы в движении, выборе образа жизни и способа реагирования.
