Причины нарушений привязанности родителей к ребенку могут относиться к разным уровням существования семьи.

Уровень одного члена семьи. Мать или отец не были готовы к родительству; имеются объективные причины, затрудняющие заботу о ребенке (разлука родителей, бедность, отсутствие жилья); один из партнеров болен (алкоголизм, психическое расстройство, физическая травма, онкология и др.); тип привязанности одного из партнеров не позволяет ему сформировать достаточно хорошие отношения с ребенком и др.

Кирилл, которому 41 год, не может принять решение: оставаться в браке или разводиться. Его жена Елена год назад в возрасте 39 лет родила их первого и единственного ребенка. Они были женаты 21 год, но их супружеская жизнь протекала сложно. По словам Кирилла, жена была вспыльчивой, агрессивной, часто впадала в ярость. Работая педагогом в школе, она отточила навыки критики, способы выражения недовольства.

Самой больной точкой их отношений был секс. Они поженились на первом курсе института, но их первый половой акт произошел лишь через пять лет после свадьбы. У Елены начинались панические атаки, стоило Кириллу лишь приобнять ее. Они спали в разных постелях, и жена сразу сказала, что «этого» у них никогда не будет. Через пять лет он встретил другую девушку и изменил жене – если это можно было назвать изменой, потому что супружество существовало только на бумаге. Когда он сообщил Елене, что уходит от нее и хочет развестись, жена начала плакать, грозить суицидом. После этого у них случилась первая близость.

Елена наконец забеременела. Но и это было не главным. Елена совсем не хотела заботиться о ребенке. Молока у нее не было, аллергичная девочка была вынуждена питаться смесями. Елена часто сидела за компьютером, когда ребенок надрывно плакал, и говорила: «Нечего приучать к рукам». Летом она на два месяца уехала на юг с подругой – не пропадать же педагогическому отпуску, к которому она привыкла, – а муж остался один с пятимесячным ребенком… У Кирилла складывалось впечатление, что дочь совсем неинтересна Елене. Ребенку два года, а жена кормит ее сырками в шоколаде. Дома никогда нет свежеприготовленной пищи, не убрано. Он взял дополнительную работу, денег достаточно, но, похоже, жена не готова вливаться в семейную жизнь и поэтому давно вышла из декрета.

История меня удивила: и поведение Елены, и терпение Кирилла казались странными. Кирилл, рассказав мне о сложившейся ситуации, спросил, могут ли они с Еленой прийти на консультацию вдвоем, чтобы принять окончательное решение. Я обсудила с Кириллом условия, при которых такая работа возможна: вся информация, которую он мне сообщил, будет свободно использоваться в работе с парой.

Однако Елена позвонила и предложила принять ее одну. Признаюсь, я уже имела некоторую негативную установку по отношению к женщине, но посчитала ее предложение логичным. Елена рассказала мне свою версию происходящего. Несмотря на смещение акцентов, в основном Кирилл изложил семейную историю достоверно. В ходе сбора сексуального анамнеза Елена призналась, что секс у нее вызывает отвращение, Кирилл – ее единственный партнер. Я проверила гипотезу об изнасиловании, ранней сексуальной травматизации, но она не подтвердилась. Выяснилось, что Кирилл говорил правду: ребенок Елене не в радость. Она вышла на работу в школу, а маленькую Элину отдала в детский сад. Елена с презрением говорила о привязанности отца к малышке: «Носится с ней, как баба».

Понимая, что отношение матери к ребенку часто повторяет ее собственный детский опыт, я подробно расспросила Елену о ее родительской семье и построила генограмму.

Оказалось, что Елена – младший ребенок в семье. Родители жили в деревне, мама работала дояркой, отец – трактористом. У нее есть две сестры на 19 и 15 лет старше. Отец и мать – ровесники. Когда отцу было 38 лет, у него случился инфаркт. Он попал в больницу. Мать очень переживала – было лето, много работы и в поле, и дома. Его выписали, и он почти сразу снова сел за руль. Но через два месяца у него произошел повторный инфаркт… Смерть, похороны, 40 дней… Когда мать Елены обнаружила, что беременна, она была уже на довольно большом сроке. Родилась третья девочка – и мать, горюющая о рано умершем муже, вначале отдала ее бабушке в соседнюю деревню, потом в круглосуточные ясли. Подросшая Елена хорошо усвоила из разговоров матери и сестер: секс – это зло, от него бывают неожиданные дети. Дети – это еще большее зло, они требуют внимания, когда уже нет ни сил, ни здоровья…

Елена очень удивилась, когда я стала обсуждать с ней тот факт, что она родила дочь в том же возрасте, в котором мать родила ее саму. Ее появлению на свет способствовала болезнь отца, рождению ее дочери – болезнь в отношениях с мужем. Было ясно, что основной проблемой во взаимодействии с близкими – мужем, дочерью – является несформированная у Елены привязанность к матери. Как следствие – она делает со своей дочерью то же, что мать делала с ней.

Елена решила, что терапия нужнее не столько им с мужем, сколько ей самой. Она оказалась непростым человеком – на первый взгляд холодным, дистантным, саркастичным. Но внутри нее скрывалась маленькая, отвергнутая мамой девочка, ни в чем не виноватая и отчаянно желавшая, но не получавшая любви и из-за этого часто впадавшая в ярость. Шло время, и Елена начала понимать себя и свои чувства по отношению к мужу и ребенку. Она осознала сильную зависть к дочери – у нее никогда не было отца, а ее муж трогательно заботился о малышке. Сформировавшийся у Елены хаотический тип привязанности сильно затруднял нашу работу, ее потепление могло неожиданно смениться агрессией и нападением на всех – меня, мужа, маленькую Элину… Однако способность Елены к любви и нежности медленно проявлялась.

Работая с ней, я использовала метафору «инкубаторской курицы». Куры, выращенные в инкубаторе, не обладают инстинктом насиживать яйца, как обычные, поэтому хозяйки заставляют их выводить цыплят насильно, прикрыв ящиком, чтобы птицы не уходили. Елена была той самой «инкубаторской курицей» – тепло ее матери было формальным, как лампа накаливания в инкубаторе. Она, в свою очередь, искренне не понимала, почему ребенку надо уделять время, зачем потакать капризам, как не срываться на крик…

Однажды она пришла в подавленном состоянии и рассказала, что ездила к старенькой матери в деревню. Елена привезла ей гостинцев и долго говорила о прошлом. Мать, которой было уже около 80 лет, тяжело болела. Елена, набравшись смелости, спросила о самом главном, о том, что ее беспокоило всю жизнь: «Мама, ты меня любила? Ты хотела моего рождения?» Но мама, войдя в фазу откровений, сказала: «Что ты, Лена, какое хотела, просто когда узнала – делать аборт было уже поздно. И отец умер, и хозяйство большое надо было поднимать – до тебя ли мне было…»

На протяжении нескольких встреч мне пришлось реанимировать эту взрослую женщину, которая начала буквально рассыпаться на куски. Мощный поток аннигиляционного, агрессивного послания от матери захлестнул ее. Она стала говорить о себе как о «жертве несделанного аборта», сгущать краски, злиться на мать… Было сложно находить ресурсы, и спасательным кругом, как позже отметила Елена, стало мое высказывание о том, что есть намерения, а есть реальный выбор. Мама родила ее – и это главное. Родила, не отдала в детский дом, заботилась как могла – и это все, что нужно помнить Елене. А слова следует забыть.

Тайна, которую скрывала мать, – «я не хотела этого ребенка» – все равно пронизывала судьбу Елены и ее дочери. Узнав горькую правду, женщина долго переживала, но многое смогла понять. То отвержение, то хроническое пренебрежение, с которым она сталкивалась в детстве, было заново пережито и оплакано.

Через некоторое время Елене удалось переосмыслить свою жизнь, и она стала называть себя «приветом с небес»: папа умер, а она – его последнее прощальное напоминание маме об их любви. Изменение точки зрения на более позитивную и ресурсную позволило Елене соединить родителей в единое целое и понять, что секс, любовь, отношения – это не отвратительные вещи, а важная часть нашей жизни.

С мужем они все же развелись – другая история, но им удалось сохранить нормальные человеческие отношения. И еще: Елена стала значительно теплее относиться к своей дочери.

Уровень «папа, мама и дети». Пара родителей находится в сложных, разрушительных отношениях; кто-то из них или оба не хотят ребенка; ребенок должен «спасти» распадающийся брак; ребенка родили, потому что «семьи без детей не бывает», «надо иметь двоих», «у всех есть дети» и т. п.

Уровень нескольких поколений. Прародительские и более ранние шаблоны взаимодействия в семье обеспечили образцы поведения в последующих поколениях, превратив типы отношений в сценарные стереотипы.

Инга, симпатичная 24-летняя девушка, не могла принять решение о замужестве. Ее избранник Яромир был старше на 37 лет. Участницы группы были очень возмущены тем, что такой старик еще пытается ухаживать за юной девушкой. Однако Инга быстро прекратила все попытки обесценить ее мужчину, сказав, что речь идет о ее чувствах, которые довольно серьезны.

Я предложила Инге исследовать все ее страхи и сомнения, и она честно призналась, что боится остаться одна. Это было весьма необычно – она имела в виду не то, что он намного старше и может умереть, а то, что именно Яромир оставит ее из-за работы или еще по каким-то причинам. В ходе расспросов выяснилось, что они вместе уже шесть лет. Яромир – вдовец, у него взрослый сын, собственный бизнес. Инга знакома с его дружной семьей, родителями, сестрой. Они постоянно собираются на праздники, созваниваются, и Инге это очень нравится.

Они с Яромиром все эти годы живут вместе, он искренне ее любит. Ее история похожа на сказку: предложение руки и сердца в городе любви Париже, теплое отношение, забота… Но девушку что-то неизменно тревожило. Я предложила ей сделать небольшой экскурс в семейную историю. И вот что мы выяснили.

Инга – единственный ребенок в семье. Родители развелись, когда ей было семь лет (а они с Яромиром вместе уже шесть!). Мать давно пребывает в депрессии и не работает. С восьмилетнего возраста Ингу фактически воспитывали дедушка и бабушка. Они были преданными, заботливыми и полностью заменили ей родителей.

Я расспросила Ингу, когда у нее возникло чувство брошенное. Она ответила, что, по ее ощущению, оно было всегда. Я высказала предположение, что произошедшее в ее семье – развод родителей, уход отца, депрессия матери – привели к появлению этого чувства. Она кивнула, но чего-то явно не хватало. Я продолжила анализировать семейную историю, фокусируясь то на родительской, то на прародительской семье.

Самой стабильной и поддерживающей фигурой из всех был дедушка. Он искренне любил внучку и заботился о ней. Бабушка скорее была функциональной – готовила еду, убирала квартиру, стирала и гладила одежду. Я спросила Ингу, что она знает о детстве своей мамы. Выяснились интересные подробности. Дедушка и бабушка когда-то жили в Москве. Дедушка был главным инженером на крупном заводе и ездил по всему Советскому Союзу. Бабушка же была творческой натурой и работала на телевидении. Она уходила из дома в пять утра. Когда появилась маленькая дочь, им никто не помогал, а найти няню оказалось проблемой. Бабушка была не готова расстаться с любимым делом, поэтому двухмесячная девочка отправилась в круглосуточные ясли. Инга вспоминает, как бабушка с возмущением рассказывала: «Твоя мама все лето была на детской даче, но когда я приезжала, она то плакала, то не хотела со мной говорить». Я обсудила с Ингой ее чувства по поводу той маленькой девочки, которую родители отдали чужим людям, поговорила о ее одиночестве и покинутости. Щеки Инги вспыхнули: она сказала, что именно так чувствует себя всю жизнь.

Однако было что-то еще. Я осознавала, что у ребенка – матери Инги – в такой ситуации не было шанса сформировать нормальную привязанность, но не понимала, почему о ней не заботилась ее мама. Оказалось, бабушка сама рано потеряла мать – в три года ее отдали на воспитание старенькой прабабушке. Мы побеседовали о том, что в их семье по женской линии уже несколько поколений не растят собственных детей, и Инга сказала, что боится: вдруг она не сможет заботиться о своем ребенке. Мы снова стали говорить о ее маме – я все равно до конца не понимала, почему они развелись с папой, почему он не участвует в жизни дочери. Выяснилось, что папа уже много лет живет в США, а развелись они (в этот момент Инга опустила голову и стала говорить очень тихо), потому что мама пила…

Итак, семейной тайной был алкоголизм ее матери. Успешная дочь успешных родителей, удачно вышедшая замуж, была запойной алкоголичкой, устраивавшей драки и дебоши. Когда Инга была маленькой, отец в такие периоды отвозил ребенка к собственной матери – не хотел, чтобы тесть и теша, в квартире которых он проживал с женой, знали об этом. Ситуация ухудшалась – в состоянии алкогольного опьянения женщина становилась агрессивной, могла наброситься на мужа, пытавшегося остановить ее, с кулаками и тяжелыми предметами. Состояние матери Инги быстро прогрессировало. Когда дедушка и бабушка узнали об этом, женщину положили в больницу. Но ей это уже не помогло. Она не была способна работать, общаться с мужем, которого в итоге выгнала. Он, похоже, к этому моменту выгорел и перестал приходить к дочери, просто исправно платя алименты. В борьбе с алкоголизмом жены он не замечал, насколько плохо приходится его собственному ребенку.

Непонятно, почему после развода окружающие взрослые, знающие о тяжелой болезни матери Инги, оставили девочку с ней, фактически бросив на произвол судьбы. Возраст с семи до восьми лет Инга помнит особенно ярко. Мама пила беспробудно. Дедушка тогда еще активно работал и часто уезжал, бабушка занималась собой и звонила нечасто… Мама к телефону не подходила – она то пила, то спала. Девочка заботилась о пьющей матери, хотя еще не могла позаботиться о себе: она приносила хлеб из школьной столовой, ходила в магазин, варила макароны. Социальный педагог и учитель начальных классов несколько раз звонили ее матери. Наконец, они пришли к Инге домой и ужаснулись. Они поняли, почему девочку никто неделями не расчесывает и не заплетает ей волосы, почему от нее плохо пахнет. Они позвонили дедушке и бабушке и сообщили, что девочка находится в социально опасном положении и ее отправляют в детский приют. Только после этого все действительно поняли, что мать Инги тяжело больна и ребенка надо спасать.

Дедушка и бабушка забрали внучку к себе, мать много раз пытались лечить, но безуспешно… Однако не взрослые, а именно Инга живет с чувством, что она не все сделала для своей матери. Ее последующие воспоминания о школе – это сложная адаптация в новом классе, наверстывание пропущенного года учебы, страх, что все узнают, что с ней и ее мамой что-то не так. Инга повзрослела, встретила мужчину, который по возрасту годится ей в дедушки, и построила с ним хорошие отношения. Но семейная история и семейная тайна не дают ей спокойно жить.

– Чего же ты боишься на самом деле? – спросила я.

– Я боюсь, что меня нельзя любить… Что я тоже могу начать пить, как мама… И мне кажется, что я вся внутри дефектная… Пустая… У меня чего-то не хватает…

В этих словах было столько боли брошенного, никому не нужного ребенка, что мне стало нестерпимо жаль девушку.

Мы с Ингой еще раз проанализировали генеалогическое древо. Итак, прабабушка умерла, когда бабушке было три года – первый сбой привязанности в системе. Пожилая женщина, которой доверили девочку, бабушку Инги, была занята хозяйством и не смогла дать ей той любви, в которой она нуждалась. Бабушка, родив дочку, сделала то же самое – она отдала ребенка в круглосуточные ясли. Очевидно, имеют место и серьезная травма, и невозможность сформировать здоровую привязанность. Так что и мама Инги выросла, не зная как заботиться о других, а ее алкоголизм – следствие неспособности к близости.

Инга тоже получает многочисленные раны привязанности – часть их превращается в шрамы, а часть продолжает кровоточить. Передававшиеся из поколения в поколение нарушения привязанности проявляются у Инги в непонимании, кто она такая, неуверенности в себе и страхе повторить материнскую судьбу. Мы завершили сессию расстановкой, где Инга смогла «встретиться» с женщинами своего рода и поплакать обо всех искалеченных жизнях. После занятий в группе я предложила ей пойти на индивидуальную терапию к моей коллеге.

С тех пор прошло несколько лет. Инга вышла замуж и родила сына. Она продолжает посещать терапию и занятия в обучающей группе. В ее отношениях с мужем все хорошо. Она уже не боится, что он ее оставит, понимая, что любые отношения когда-то завершаются, но хорошее остается с нами – в наших воспоминаниях, детях, фотографиях и семейных историях. Ей удалось избавиться и от чувства вины, и от опустошенности – она просто живет в своей семье и заботится о муже и ребенке. И она может спокойно говорить о том, что ее мать зависима от алкоголя.

Уровень отношений «семья и мир». Социальное окружение не всегда может обеспечить безопасность для семьи вследствие войны, революции, социальных катаклизмов. Чего стоит советский эксперимент, пытавшийся разделить функции родившей и воспитавшей матерей, чтобы полностью использовать трудовые женские ресурсы. Женщины были вынуждены отдавать маленьких детей в ясли в двухмесячном возрасте. Смена воспитателей, ощущения одиночества, ненужности, брошенности не покидали таких детей на протяжении их жизни. Женщина, отчужденная от собственного ребенка, ребенок, не чувствующий привязанности к собственной матери, – что может быть страшнее и разрушительнее и для отдельной жизни, и для семьи, и для общества в целом? «Такое было время», – можно услышать от старшего поколения. Это правда, но легких исторических эпох не существует – любой социум переживает как хорошие, так и плохие периоды, которые причудливо чередуются в судьбах людей и влияют на новое поколение.

Таким образом, плохое отношение к ребенку, неспособность выдерживать напряжение, возникающее в первые годы жизни малыша, ярость, злость, ревность родителей всегда скрывают какую-то историю, которая позволяет понять, почему о ребенке не заботились должным образом. Жаль, что узнают об этом уже выросшие дети, успевшие оставить шрамы в душах собственных детей.

«Чтобы вырастить леди, надо начинать с бабушки», – говорят англичане. Перефразируя их, скажу: «Чтобы вырастить здорового ребенка, у бабушки не должно быть тайн».