Глава 29
Финишная прямая

В архиве Шибаеву сказали, что нужно сделать запрос и подождать, а они позвонят. Через пару недель.

– Вопрос жизни и смерти! – взмолился Шибаев. – Отец при смерти, ищет пропавшего сына. Как в этой передаче… – Он пошевелил пальцами.

– Что значит ищет? – строго спросила пожилая дама, похожая на учительницу. – Они что, потеряли друг друга? Беженцы?

– Потеряли. Жена сбежала с другим и увезла мальчика. Он их всю жизнь искал, а теперь вроде кое-что наметилось. Но нужно спешить, а то, сами понимаете. Как вас зовут?

Дама-архивариус испытующе смотрела на Шибаева, и он почувствовал, что краснеет.

– У нас строгие правила, – сказала она. – Людмила Сергеевна.

– Я понимаю, Людмила Сергеевна, но… – Он развел руками. – Время не терпит. Помогите, если сможете… – хотел добавить «во имя человеколюбия», но, вспомнив Алика, заткнулся.

– Ладно, – решилась она. – Пишите запрос на имя директора. Вот образец.

Спустя два часа Шибаев получил ответ на свой запрос о стройтресте, который двадцать четыре года назад ставил консервный завод в городе Зареченске. Имена директора, бригадиров, главного бухгалтера, начальника отдела кадров и др. Он пробежал список глазами, прикидывая, с кого начать. Заезжий строитель увез Валентину Волох с мальчиком, когда тому было три-четыре года, сказала Мария Мироновна, бабушка из Зареченска, и был он одногодком второго сына Руданского. Всеволод умер два года назад в возрасте двадцати четырех. Значит, наследнику сейчас около двадцати шести…

– У вас есть картотека запросов? – вдруг сообразил он.

– Конечно! Все в компьютере.

– Раньше к вам уже поступал подобный запрос?

Женщина пощелкала клавишами:

– У меня ничего нет.

…Он хотел спать. Вчера добрался домой в четыре. Дрючина не было, он сбежал, как крыса с тонущего корабля. Шибаев был разочарован, настроение у него было подходящее для разговора. Ничего, запишем, взвесим, добавим к счету. За нами не пропадет. Ну, Дрючин, погоди!

За два часа ожидания ответа на свой запрос он выпил три чашки кофе, но спать хотелось по-прежнему, даже больше.

Он купил букет розовых цветов… Азалий! Забежал в гастроном, схватил йогурт, апельсиновый сок, несколько шоколадок и помчался в больницу. Он летел по коридору, чувствуя, как колотится сердце. Распахнул дверь палаты – и застыл: кровать Яны была пуста, и санитарка возилась, стаскивая постельное белье. Он прислонился к дверному косяку; старуха обернулась и закричала: «Выписали ее! Утром, после обхода и ушла. Дома, дома она! Иди!» Она махнула на Шибаева рукой, и он послушно вышел из палаты.

Сестричка на посту подтвердила, что действительно выписали, и забрал ее… Маленький такой, обходительный, все время с цветами бегал, суетился. Шибаев положил ей на стол цветы и торбу с йогуртом и на деревянных ногах пошел вон.

«Маленький, обходительный, с цветами все бегал…» Ах ты, Авокадо подлючее! И тут подсуетился! Ну, погоди! Шибаев был растерян, он не думал, что дело зашло так далеко. Яна могла позвонить ему, он забрал бы ее из больницы, и Галина Николаевна тоже! Что происходит? Дрючин, которого он никогда не принимал всерьез, перебежал ему дорогу? Дрючин отбил у него женщину? Дрючин?! Он, Шибаев, и Алик Дрючин – соперники? Скажи кому, засмеют! Этот ходячий анекдот, этот стукач, это недоразумение… отбило у него женщину? Дожились! А Яна! Неужели женщины настолько всеядны? А он-то думал, что у них с Яной все пучком… Прав Петр, мы ничего ни о себе, ни о них не знаем, и каждый новый день – как глава из незнакомой книжки. Вот такой неожиданный поворот в сюжете из книжки про Александра Шибаева.

На всех парах, распираемый чувством обиды, он полетел к Яне. Звякнули китайские колокольчики, Галина Николаевна подняла голову от бумаг на столе и воскликнула:

– Сашенька! Вы в городе? А Яночку выписали из больницы, мы ее привезли домой. Хотели звонить вам, но тут пришел ваш дружок, Алик, и сказал, что вы в отъезде и он сам все сделает. Он и такси вызвал, и с доктором поговорил. Такой славный! Бывают же люди…

Театр абсурда продолжался! Дрючин пустился во все тяжкие и врал напропалую. Шибаев чувствовал уже не злость, а оторопь, и впервые мелькнула мысль: неужели Алик так глубоко увяз в любви и страсти? Или с ума сошел? Действовать с таким напором и креативом… Это, знаете ли, не всякому дано! И годы прекрасной мужской дружбы коту под хвост. А еще говорят, что женщины – предательницы! А тут мужская особь, да еще и адвокат, блюдущий букву закона! Это он, Шибаев, зачастую переступал эту самую букву, оглянувшись, не видит ли кто, он, но не Алик! И вдруг такой феерический набор гадостей, вранья и предательства! Любовь? Так что же она такое, эта ваша любовь?

Все эти сумбурные мысли проносились в голове Шибаева, пока он столбом стоял у стола Галины Николаевны.

– Да, Алик… он такой, – выдавил из себя Шибаев в ответ на вопросительный взгляд пожилой дамы, встревоженной его молчанием. – На все способен… В смысле, на все хорошее.

– Яночка у себя, я ей только что звонила, она попросила сделать кофе. Я уже хотела идти, а тут вы! Вы умеете варить кофе?

– Она одна?

Вопрос вылетел невольно, Шибаев не собирался спрашивать ни о чем подобном, а потом если Галина Николаевна собиралась подняться сварить кофе, то ежу ясно, что никого, кроме Яны, там нет. Уж на все руки специалист Дрючин как-нибудь управился бы с кофе. Вопрос свидетельствовал об обиде и ожидании новых пакостей от бывшего друга Дрючина.

– Яночка одна, Алик побежал в аптеку, там доктор написал целый список, чего надо.

Шибаев взлетел по ступенькам, рванул дверь. Яна лежала на диване, укрытая пледом. Шибаев опустился на пол у дивана, прижался лицом к ее руке.

– Саша, откуда ты взялся? – обрадовалась она. – Ты уже вернулся?

– Вернулся. Как ты?

– Хорошо! У тебя все в порядке? Алик говорил, какие-то проблемы…

Алик говорил! Шибаев готов был зарычать от негодования, но только и сказал:

– В порядке. Проблемы есть, но решаемые. Сейчас главное ты. Галина Николаевна сказала, ты хочешь кофе.

– Хочу!

– Может, яичницу? Тебе надо кушать, вон зеленая какая!

– Зеленая? Правда? Я всегда была сиреневая…

Шибаев рассмеялся – у нее было необычное чувство юмора.

– Лучше свари яйцо, всмятку. Умеешь? Алик сказал, ты совсем не умеешь готовить.

– А что он еще сказал?

– Он рассказывал, как вы вместе расследуете разные преступления и у вас очень опасная работа, что он мозговой центр, а ты практик.

Практик – понимай, второй номер. Дрючин планирует, он, Шибаев, говорит «есть!» и бежит исполнять.

– Так и сказал? – преувеличенно удивился Шибаев. – Так все наши секреты и выложил?

Яна рассмеялась.

– Я никому не скажу, честное слово!

– Смотри мне. Что-то он зачастил к тебе, не находишь?

– Ты ревнуешь?

– Ревную, конечно. Алик не рассказывал, какой я ревнивый?

– Не рассказывал! Он вообще все больше стихи читает.

– Стихи… – проворчал Шибаев. – У вас, девушек, одни стихи на уме. О любви стихи?

Ответить Яна не успела. В дверь постучали, и, не дожидаясь разрешения войти, в гостиную влетел Алик Дрючин с сумками и букетом красных роз. При виде Шибаева он застыл с выпученными глазами. Шибаев чертыхнулся.

– Алик! Заходи, – прощебетала Яна. – Саша вернулся, и мы как раз говорили о тебе.

– Ага, Дрючин, я вернулся, и мы тут о тебе говорили, – подтвердил Шибаев. – Садись, в ногах правды нет. А я пойду кофе варить. Будешь?

Алик неуверенно кивнул, и Шибаев представил себе напуганного кролика, прижавшего уши.

– Варить яйца ты бы мне не доверил, а кофе я могу, правда? Кофе любой дурак сможет, да, Дрючин? Заходи, садись, чего стоишь как неродной? Это что? Продукты? Молоток! Давай! – Он протянул руку, и оторопевший Алик сунул ему сумки.

Театр абсурда продолжался. Шибаев принес на подносе три чашки кофе, строго попенял Алику за то, что он не убрал с журнального столика всякое барахло вроде пульта, детектива в пестрой обложке и пачки салфеток, и послал на кухню за сахарницей и сливками. Алик не посмел ослушаться и нехотя поднялся, метнув в Шибаева ревнивый взгляд.

Потом они пили кофе, Алик молчал, Шибаев разливался о погоде и лыжной вылазке в Еловицу – как только выпадет снег, так сразу. Хочешь с нами, спрашивал он Алика, прекрасно зная, что тот терпеть не может лыж, так как когда-то заблудился в лесу, целый день не мог найти тропу и испугался, по его собственному выражению, «до зеленых соплей». Кроме того, он вечно мерзнет. А мы с Яночкой собираемся, бил и колол Алика Шибаев, там такие ели и сосны, а воздух, а сугробы, а лесной ручей! Я, ребята, обязательно покажу вам лесной ручей, о нем мало кто знает, он даже в морозы не застывает, журчит себе и журчит…

Оклемавшийся Алик, глядя на Шибаева волком, сомневался, что Яночке уже можно на лыжах, лучше повременить, а пока неторопливые прогулки в парке, там тоже свежий воздух, и не так холодно, легкие надо беречь. И еще он, Алик, заказал специальные укрепляющие иммунитет женьшеневые чаи у знакомого китайца… Твоего клиента, тепло интересовался Шибаев, тебя уже и в Китае знают? Хорошего адвоката знают везде, отвечал значительно Алик. У нас тут целый квартал китайских целителей, его, Алика, знакомый проходил курс иглотерапии, так он рассказывал, что сначала китаец втыкает по всему телу иголки – в нервные узлы, а потом пускает по ним ток, и каждые десять минут добавляет напряжение, и все это в темноте, под китайскую музыку. А что он лечил, твой знакомый? – спрашивал участливо Шибаев. Нервы, нервы он лечил, отвечал Алик. Нервы – это хорошо, никому не помешает полечить нервы, кивал Шибаев. А синяки и ушибы он не лечит? Или переломы? Иголками и китайской музыкой в темноте? Кто думает головой, тому ушибы не страшны, сила всегда проигрывает интеллекту, высокомерно заявлял Алик. Ой, не скажи, осаждал его Шибаев, еще как не проигрывает! Хочешь, попробуем? Адрес китайца есть? Держи под рукой на всякий случай.

И так далее, и тому подобное. Яна была странно молчалива, оживление ее испарилось, чего не замечал ни тот, ни другой, увлеченные словесной дуэлью, разя друг друга намеками, обиняками и скрытыми угрозами. Наконец Шибаев заметил, что девушка лежит с закрытыми глазами, и заткнулся. Приложил палец к губам и выразительно посмотрел на Алика. Тот замолчал на полуслове. Некоторое время оба смотрели на спящую Яну, потом Шибаев сказал:

– Вставай, лирик!

Они попрощались с Галиной Николаевной, пообещали приходить и вывалились на улицу.

– Чего ты добиваешься? – спросил Шибаев, придержав за рукав Алика, который собирался удрать.

– Не понимаю, о чем ты, – ответил адвокат, уворачиваясь от шибаевской руки.

– Прекрасно ты все понимаешь! А Жанне зачем звонил? Ты ей позвонил, и в тот же вечер на Яну напали.

Шибаев не знал, когда именно Алик звонил Жанне, но рассудил, что адвокату неизвестно время нападения.

– Что?! – Алик от изумления даже перестал трепыхаться в сильных шибаевских руках. – Ты хочешь сказать, что это Жанна? Ты с ума сошел!

– Не я сошел, а ты, Дрючин! Врешь, путаешься в показаниях, доносишь… Не стыдно? Не знаю, Жанна или не Жанна, а только вот такое интересное совпадение получилось. Делай выводы сам. Какого черта ты ей позвонил? На что ты рассчитывал? У нас с ней все! Понял?

– Ты ей не подходишь! – выкрикнул Алик. – Вы очень разные! Ничего у вас не будет! Яна… другая!

– А у тебя будет?

– У тебя баб навалом, тебе все равно с кем!

– Фу, как грубо, Дрючин! Баб навалом… Можно подумать, это я всю дорогу женюсь, как последний идиот.

– Потому что я честный человек! А ты не женишься и бросаешь! Кидаешь! Жанну бросил!

Это было нечестно, это был удар ниже пояса.

– Ну, все, Дрючин, ты меня достал! – рявкнул Шибаев. – Ты думаешь, тебе светит?

– А что, тебе одному всегда светит? – нахально парировал адвокат.

Шибаев, недолго думая, схватил адвоката за грудки; тот замахал руками перед физиономией Шибаева, его меховый картуз упал на тротуар, и Алик наступил на него. Шибаев опомнился, тем более вокруг уже собралась небольшая группка праздного люда в ожидании бесплатного зрелища, и оттолкнул Алика. Они стояли, тяжело дыша, с ненавистью глядя друг на друга.

– Ты думаешь, она уснула? – вдруг спросил Алик, стряхивая с себя руки Шибаева.

– Не думаю, – не сразу ответил Шибаев. – Она хотела, чтобы мы убрались.

– Именно! Это из-за тебя!

– Заберешь свои шмотки, и чтоб я тебя больше не видел! – заорал Шибаев. – Здесь тоже! – Он ткнул рукой в витрину фотостудии.

– Видал я тебя! – дерзко ответил адвокат и побежал прочь.

Шибаев долгий миг смотрел ему вслед, а потом зашагал в обратную сторону. Он испытывал острое недовольство собой из-за свары с адвокатом, ему было стыдно перед Яной… Получается, он так пытался вставить фитиля этому придурку, что совершенно о ней забыл. Они оба, пытаясь вставить друг другу фитиля, напрочь о ней забыли. Он вспомнил взгляды толпы… Черт! Замедлил шаг, прикидывая, не вернуться ли, но не посмел, а кроме того, вдруг и правда уснула?

Дурацкая ситуация. Просто идиотская. Дрючин окончательно слетел с катушек или действительно влюбился, и вся прекрасная мужская дружба псу под хвост. А он, Шибаев, что чувствует к Яне? То же, что чувствовал ко всем своим женщинам, – взрыв, страсть, готовность лететь навстречу пуле? Готовность подохнуть? Драться, настаивая на своем? Бывало и такое…

Нет, скорее, жалость. То, что он испытывал к Инге, не сразу, а потом уже, рассматривая ее тонкие запястья, острые коленки, ловя виноватый убегающий взгляд…

Он вдруг понял, что Инга и Яна похожи своей беззащитностью, одиночеством, желанием вьюнка уцепиться за сильную ветку дерева, неосознанным, скорее всего. Он принимал их тонкость и хрупкость и чувствовал страх, что все вдруг оборвется. Страх и тревогу…

Откуда страх? Откуда тревога? Этого он не знал. Но внутри что-то царапало, словно трепыхалась небольшая птичка вроде колибри с колючим тонким клювом, цепляла острыми коготками, причиняя боль, и объяснения этому у него не было…

День выдался неяркий, туманный; во второй его половине внезапно потеплело и стало похоже на раннюю весну. Даже воздух был весенний – сладкий, с запахом талой земли и травы. Шибаев расположился в парке на влажной скамейке и достал выстраданные документы из архива. Он еще не успел их рассмотреть, так как торопился к Яне.

Сколько осталось в живых из двенадцати, которые работали в Зареченске тридцать лет назад? Гадай не гадай, а проверять придется до тех пор, пока один из них не вспомнит, что классный мужик Коля, Миша или Леня женился на местной с ребенком. И тогда нужно узнать имя и фамилию бывшего счастливого молодожена, пойти по адресу и… Только и всего. А сын или не сын Руданского – пусть бывшая правая рука Богданов с мэтром Рыдаевым проверяют, вплоть до анализа ДНК. Он, Шибаев, отчитается о проделанной работе, приложит адрес искомого персонажа вкупе с метрикой и свидетельскими показаниями старых работников «Форели» – старика с кладбища и пьянчужки Вилоновой. Может, и Маня еще жива, всяко бывает, и ее показания подошьются к делу. После чего он получит обещанный гонорар и будет помогать Яне с выставкой молодых дарований. Тут ему пришло в голову, что после художеств Дрючина придется искать новый офис, таскаться по разным адресам и менять данные в объявлении. Черт! Шибаев даже застонал в досаде…

Он сидел, прикидывая, с кого начать, как вдруг ожил его мобильный телефон. Это была Ольга, подруга Тины.

– Саша, извините, что беспокою… – произнесла она неуверенно.

– Оля, что случилось? Вы в порядке? – Его кольнуло нехорошее предчувствие: что еще стряслось?

– В порядке… Немного приболела, простыла. Осталась дома. Саша…

Она замолчала; Шибаев слышал ее дыхание.

– Что, Оля?

– Саша, вы не могли бы прийти? Пожалуйста… Очень нужно.

– Хорошо, Оля, через полчаса.

– Спасибо, Саша!

Это было некстати, но отказать девушке Шибаев не смог. Чувство тревоги, не покидавшее его последнее время, усилилось. Причин для тревоги не было, видимых причин тоже, а вот поди ж ты! Возилась внутри небольшая птичка с острыми коготками, тюкала клювом, шуршала крылышками, смотрела хитрым глазком…

Оля открыла сразу, словно ожидала в прихожей. Шибаев вошел, протянул ей сумку с йогуртом, который терпеть не мог, но точно знал, что больным полагается куриный бульон и йогурт. Куриного бульона у него не было, пришлось обойтись йогуртом и конфетами. В последнюю минуту ему пришло в голову, что надо бы цветы, но, поразмыслив, он эту мысль откинул – у них деловые отношения, а цветы в деловых отношениях неуместны и даже вредны, так как пробуждают беспочвенные надежды.

– Что случилось? – спросил Шибаев. Ему показалось, она плакала.

– Извините, Саша, я позвонила… Я понимаю, все это ерунда, но ничего не могу с собой поделать, честное слово! – Она смотрела на него умоляющими глазами.

– Что случилось? – повторил он, хотя, кажется, понял: нервы, страх, одиночество. Ей нужно было утешение, и Шибаев чертыхнулся – после разборок с сожителем ему было не до утешений одиноких девушек. Взглянув на несчастное лицо девушки, он кивнул: – Идемте, Оля, расскажете.

– Понимаете, я все время думаю про Тинку! Я не могу спать, завалила два зачета… Ночью меня трясет от страха. Лежу, прислушиваюсь, мне все время кажется, что открывают дверь… Шорох, шаги, лежу, вспоминаю, как Тинка говорила, что в коридоре кто-то ходит, как она выскакивала, говорила, я его все равно поймаю, а я думала, что ей спьяну мерещится, а теперь и сама… Только я ни за что бы не выскочила, Тинка была отчаянной, она и Аду дразнила… Аду Романовну… Я бы так не смогла. И планы у нее были – все и сразу, она верила в свою звезду! Она и мне обещала… А я после своего торгового техникума буду всю жизнь копейки считать, и я подумала, что Тинка была такая яркая, рискованная, такая красивая… У нее был кто-то, она говорила, нормальный мужик, правда, старый, который за нее душу черту отдаст, а у меня никого нет!

Девушка закрыла лицо руками и расплакалась.

Опаньки, приехали! У нее никого нет! Вот вам и ответ на вопрос, что случилось. Шибаев смотрел на плачущую Олю и думал, что они действительно разные, прав Алик. Каждая из них другая, но ведут себя одинаково. И общее у всех: ах, что же делать? Где принц на белом коне, ау, принц! И обязательно цветы. Это что, физиология? Ну… наверное. Семья, дети… А кто у нас старый мужик, готовый отдать душу черту? Уж не Петр ли Заброда, садовник Ады Романовны? Отдать душу черту… Сильно сказано! Шибаев не знал, что сказать, утешать он не умел. Сюда бы Алика… Тьфу ты, ну никуда без Дрючина! Знаток женщин, блин!

– Оля, а можно мне кофе? – ничего лучше он не придумал. – И хоть хлеба, не успел пообедать.

Алик часто развивал мысль о том, что, если попросить у женщины поесть, ее можно брать голыми руками, потому что у нее инстинкт кормить, рожать, утешать и вытирать сопли. Шибаев с ним не соглашался не потому, что не верил, а из принципа, лишь бы возразить. Хотя усвоил еще во время скандалов с бывшей женой Верой, что попросить накормить действительно беспроигрышный вариант. Если посреди криков о несостоятельности вдруг погладить себя по животу и сказать, а чего-то покушать охота, это срабатывает мгновенно, и у них переклинивает на уровне инстинкта и подсознания. Кормить своего самца – это святое и ритуал. Правда, в начальной стадии отношений, потом Вера научилась отвечать: на твою зарплату сильно не разгонишься, да и самому противно стало – он начал попросту уходить, иногда от души хлопая дверью. А однажды всадил топор в дверной косяк – так и запустил через всю кухню. Вера побледнела и замолчала. Тут можно было бы заметить по поводу интересных механизмов памяти: вдруг вспоминается нечто, сто лет уже не вспоминаемое, недужное и ненужное – то ли звук навеял, то ли запах, то ли еще что, а только непонятно, с какой радости приоткрылась дверца в прошлое и выглянула оттуда полузабытая кислая физиономия. Шибаев вспомнил давний спор с Аликом – что лучше и говорит о здоровой психике: забыть на фиг или копаться в памяти, делать выводы и устраивать работу над ошибками. Шибаев считал, что надо забыть, переступить и не копаться, он даже старые фотографии никогда не рассматривал и своих бывших не вспоминал – неинтересно. Ну, почти не вспоминал. Алик же считал… Снова! Этот! Гребаный Дрючин! Сколько можно! Да, так о чем мы? Алик считал, что память – наше богатство, утешение в минуты разочарования и одиночества, не говоря уже о старости. Представляешь, Ши-Бон, разливался сентиментальный Дрючин, сидит старик и дрожащей рукой разбирает старые письма и фотографии! У него все в прошлом, он плачет, ему «сладко и больно грустить в тишине…». Шибаев издевательски фыркал и говорил, что… Он много чего говорил! Тем и были хороши их отношения, что они говорили обо всем и могли сказать или высказать друг другу все. Вот и сейчас высказали…

– Ой, конечно, у меня есть тушеное мясо с картошкой, будете? – встрепенулась девушка, и слезы мигом высохли.

Шибаев кивнул, и она побежала на кухню. А он почувствовал болезненный спазм в желудке и представил себе полную тарелку тушеной с мясом картошки. Пошлость жизни в том, что страдания страданиями, а жрать хочется. Он принюхался – пахло вкусно. Даже звяканье вилок вызывало слюноотделение и новый спазм в желудке.

– У меня есть вино, хотите? – спросила девушка.

Шибаев кивнул. Он подумал, что надо бы позвонить Яне, извиниться, но решил, что забежит к ней утром – извиняться лучше, глядя в глаза тому, кого обидел. Оля достала из серванта бутылку, протянула Шибаеву. Шестым чувством он понял, что вино она купила для него. Он ощущал, что она смотрит на него, разглядывает украдкой, но делал вид, что не замечает, так как страшно увлекся возней с пробкой. Шестое чувство также подсказывало ему, что нужно уносить ноги – одинокие девушки опасны, так как полны надежд и ожиданий. Оля нравилась ему, симпатичная девушка, но… но искры не было. Не совпадали они. Возможно, встреться они в романтических обстоятельствах, допустим, если бы он спас ее от бандитов, а потом утешал, испуганную и рыдающую… Тогда да! Она сказала, что после убийства Тины боится оставаться одна… Ну, боится, всякий бы боялся. Но она работает, учится, тратит на транспорт часа два, а то и три в день, а еще по магазинам пробежаться, посмотреть, где чего дают, да в гастроном заскочить, да приготовить… У нее попросту нет времени на дурацкие страхи, тем более она далека от компании Тины. Они бегали по разным дорожкам, практически не пересекаясь, а потому страх девушки слегка… как бы это… наигран и не что иное, как кокетство! И то, что она позвала его, Шибаева, говорит не о страхе, а о желании видеть его и познакомиться поближе. Вот так, не надо быть ясновидящим. А что он? Шибаев разливал в бокалы вино, нарочито медленно, с удивлением отдавая себе отчет, что не хочет! Ничего не хочет, и сейчас попросту обманывает эту славную девушку. А почему не хочет? Что мешает? Черт его знает! Стар, устал, не нужно, недужно… Ну, стар – это неуместное кокетство, но, с другой стороны, раньше такие вопросы он себе не задавал, а протягивал руку и брал. А сейчас… И Яна здесь, скорее всего, ни при чем. Как говорит мудрый Алик, наступает время, когда мужчина переходит с фастфуда на приличный ресторан, где на столиках белые скатерти и хрустальные солонки. Мудрый Алик! Шибаев не удержался от хмыканья и замаскировал его под кашель. Кто переходит, а кому и фастфуд сойдет. По обстоятельствам.

– Я видела его однажды, – сказала девушка. – Они ссорились!

Шибаев понял, что она говорит о Тине и ее друге… как его? Вите Косых.

– Что он за человек?

Девушка пожала плечами:

– Актер разговорного жанра. И разводиться он не собирался, я думаю. Знаете, Саша, Тинке не нужна была семья, дети… – Она порозовела. – Она и готовить не умела, разве что кофе сварит. Модельный бизнес – это ее! Гости, приемы, шикарные шмотки – гламур, короче. Витя – оформитель, дизайнер, она говорила, что он нужен ей для проекта, как только достанет деньги, сразу стартует.

– А любовь?

– Они встречались почти два года, после Севы уже, ссорились, мирились, а сейчас… Даже не знаю! Если бы он убил ее раньше… А сейчас, понимаете, поезд ушел.

– Понимаю. Это если оба трезвы и вменяемы, а тут драка, да еще и под этим самым делом, – он щелкнул себя пальцами по горлу, – всякое случается. Тина, как я понимаю, умела за себя постоять.

– Еще как умела! Могла по роже залепить и обматерить так, что не зарадуешься. Скандал устроить. Я иногда ее боялась и старалась не злить. Когда она сказала, что у нее есть мужчина намного старше, я подумала, хорошо, что старше, значит, умный, будет уступать. А тут вдруг Витя Косых выскочил… Глупо получилось. – Она поежилась. – Он тоже без царя в голове, вечно в аварии попадал, все терял, краска на лице. Представляете, краска на лице, забыл умыться. Тинка рассказывала. Взрослый мужик, а как ребенок, честное слово.

– Краска? – не понял Шибаев.

– Ну, он же художник, весь в краске. И джинсы в дырах, и шарф скрученный намотает на себя… Богема вроде, а сам как бомж. Я видела их вместе, еще раньше. Тинка вся из себя, а он от холода скрючился, посинел, подпрыгивает… Я еще подумала, что он ей не пара. А если деловые отношения, тогда понятно. Совместный проект.

– Деньги откуда? Ада Романовна ей ничего не оставила. На раскрутку нужно много.

– Так она же ей обещала! Тинка надеялась. Она говорила, что Богданов… это самый главный в компании, должен дать.

– Почему она так думала?

– Он знал, что Ада Романовна обещала… Из уважения к ней, наверное. Хотя я не думаю, что дал бы. Если бы Ада Романовна была жива… а так… Он теперь хозяин, с него спроса нет. Хочу – даю, хочу – не даю. Я ей сразу сказала: не надейся! А она только смеялась… – Оля вздохнула.

…Они засиделись допоздна. Шибаев нутром чувствовал, что пора прощаться, но, вспомнив пустую квартиру, уперто продолжал сидеть, рождая у Оли смутные надежды. Он представлял себе, как Алик стаскивает с вешалок барахло, хватает с полок свою вонючую косметику, запихивает в большую спортивную сумку и тащит весь этот скарб в прихожую; вызывает такси. А потом, спотыкаясь, волоком спускает сумку с лестницы, потому что лифт уже неделю на профилактике. Вспотевший, злой, патлы дыбом; сопит.

В начале двенадцатого усилием воли Шибаев заставил себя подняться. Оля была печальна, он почувствовал себя виноватым и снова подумал, что в доброе старое время он бы… эх! Старый стал. Старый козел…

Через час он переступил порог собственного дома, протопал прямиком на кухню, открутил кран и долго пил противную, отдающую ржавчиной воду…

…Богданов работал с бумагами. Работы было невпроворот, приходилось брать домой и работать ночью. Но ничего, сдюжим! У нас наполеоновские планы, и жизнь только начинается. Завтра две важные встречи с инвесторами, кредиты согласованы. Молодец, Андрюша, сказал он себе. Так держать! То ли еще будет.

Он вздрогнул от дверного звонка; часы на экране компьютера показывали половину второго. Он замер, прислушиваясь. Звонок раздался снова, что исключало возможность ошибки. Кто-то из соседей? Снизу не звонили, он никого не впускал. Значит, свои.

Он взглянул в глазок и пробормотал ругательство.

– Открой, это я!

Богданов отпер дверь, в прихожую вошла мокрая от дождя высокая женщина. Сняла шляпу с полями, холодными губами чмокнула хозяина в щеку.

– Ну и погодка! Снег с дождем!

– Что-то случилось?

– Ничего не случилось. А ты все трудишься? Чаем хоть напоишь? Или покрепче есть? Ах, я и забыла, ты же трезвенник!

– Проходи! – Богданов махнул рукой.

Потом вскрикнул, почувствовав резкую боль в левой лопатке, схватился за дверной косяк и попытался обернуться, но упал на колени. Голова его запрокинулась, изо рта скользнула струйка крови.

Женщина стояла молча, смотрела…

…Разбудило Шибаева противное рычание мобильного телефона. Это был капитан Коля-буль. Не разбудил, спросил он грустным голосом, ты дома?

– Ну? – неприветливо отозвался Шибаев.

В спальне стоял неприятный тусклый полумрак, за полузадернутой шторой угадывался такой же неприятный и тусклый день. Шибаев взглянул на будильник. Будильник показывал половину девятого.

– У нас проблемы, – сказал капитан. – Может, сбежимся? Свободен?

– Когда?

– Сейчас. Твой квартирант дома? Можем у тебя.

Шибаев вспомнил про Яну, про список строителей, которым нужно заняться немедленно, и собирался уже сказать капитану, что сегодня никак. Извини, друг, но никак. А кроме того, проблемы индейца-капитана Астахова шерифа Шибаева волнуют мало, вернее, вовсе не волнуют. Ему даже не хотелось спрашивать, что за проблемы. Он представил себе холодный серый день, выматывающий кишки ветер и моросящий ледяной дождь… И поход по адресам столетней давности. Черт!

– Санек, очень надо, – сказал капитан, и тон у него был серьезный.

Под настроение капитан называл его, прикалываясь, господин Шибаев, иногда преувеличенно дружелюбно – Ши-Бон; то, что он назвал его «Санек», говорило о серьезности ситуации. У Шибаева неприятно заныло в затылке и трепыхнулась внутри давешняя птичка с острыми коготками.

– Давай, – согласился он неохотно. – Захвати пожевать, у меня ни хрена нет.

Он уставился в потолок: трещин, кажется, добавилось, прав Дрючин, не помешал бы ремонт. Капитан сказал, у нас проблемы, вспомнил он. «У нас»! У кого «у нас»? И что бы это значило?

Ничего хорошего от визита капитана Астахова Шибаев не ждал. Тем более «Санек»…