Глава 13
Любимая женщина. Бывшая

Шибаев позвонил в знакомую дверь. Автор хотел бы сказать «с трепетом», но не решился. Внутри прошелестели легкие шаги, и дверь распахнулась. Он вошел. В прихожей было темно, из комнаты падал слабый свет. Жанна посторонилась, пропуская его. Он почувствовал ее запах. Не раздеваясь, направился в гостиную. Уселся на диван, сунув руки в карманы плаща. Молчание повисло черной тучей.

– Спасибо, что пришел, – сказала Жанна слабым голосом. – А я приболела, погода просто ужасная.

Ему показалось, что она похудела и осунулась. Она казалась ему новой Жанной.

– Погода… да, – сказал он деревянным голосом. – У тебя что-нибудь случилось?

– Кофе будешь? Я сейчас! – Она метнулась в кухню.

Шибаев проводил ее взглядом. Ее суетливость тоже была новой. Что же с ней случилось? Она по-прежнему волновала его, чего уж тут… Он вспомнил, как подрался здесь, в этой самой гостиной, с ее мужем, а потом она сказала: «Не уходи», и он, спрашивая себя, во что он вляпался, остался. Шибаев ухмыльнулся, представив, что сейчас снова появится беглый супруг, и… что прикажете делать? Снова набить ему морду? Он повертел ситуацию и так, и этак и понял, что драться больше не будет. Тогда драка носила спонтанный характер, он как рыцарь полез защищать обиженную женщину. Сейчас это было бы просто смешно, так как обиженный здесь не кто иной, как он, Шибаев. А женщину… защищать от кого? От нее самой? Больше он в эти игры не играет. И вообще, не нужно было приходить. Он не понимал себя: пришел, понимая, что не следует. Все еще надеется на что-то? Хочет вернуть? Или… зачем? И вдруг понял! Любопытство. Нормальное человеческое чувство. Что у нее стряслось, чего она хочет от него, Шибаева, как складывается у них с мужем? Как-то так. Не чужая ведь. И еще, чуть-чуть, самую малость, злорадство: видимо, не очень складывается, раз позвала.

Некрасиво, Шибаев. Стыдно. Сильные не злорадствуют.

Ну, тогда не злорадство, а, скажем, чувство некоторого морального удовлетворения. Опытный Алик разложил бы все по полочкам и доказал как дважды два четыре, что мы все человеки, а потому ничто человеческое нам не чуждо. Любовь, ненависть, злорадство, жалость, надежда, отчаяние – суть нормальные чувства хомо сапиенса, причем часто испытываемые одновременно.

Ладно, к черту лирику.

На кухне зашумел кофейник, и по квартире поплыл запах кофе. Упала на пол чашка и разлетелась вдребезги. Шибаеву было слышно, как Жанна чертыхнулась. Сейчас она принесет кофе, такой, как он любит, крепкий, без сахара. И какие-нибудь сухарики или печенье. Спросит, как жизнь. Сделает брови домиком, наморщит лоб, уставится зеленоватыми выпуклыми глазами. Он кивнет: нормально.

Шибаев вдруг поднялся и шагнул из гостиной. Дурак, не нужно было приходить. Как любит повторять Алик, нельзя дважды войти в одну и ту же реку. Не дураки придумали, нечего и пытаться. Река уже другая.

Он сбежал по лестнице, не дожидаясь лифта. Подумал, что она может побежать следом, и тогда придется что-то объяснять. Сбежал, получается.

Он вылетел из подъезда и, не оглядываясь, пошел со двора…

– Как прошел день? – спросил Алик за ужином, и Шибаев уставился подозрительно: неужели догадался про Жанну? Алик мнил себя физиономистом и знатоком языка жестов, правда, часто промахивался. Да что там часто! Промахивался Алик постоянно, так как обладал недюжинной фантазией, был ненаблюдателен, к тому же любил присочинить.

– День, спрашиваю, как? – повторил Алик. – Что нового?

– Нормально, – буркнул Шибаев. – День как день. А у тебя?

– Был на похоронах? – настаивал Алик. – Что-нибудь заметил?

– Заметил? В смысле?

– Ну, что-нибудь. На похоронах люди теряют бдительность и выдают себя. Во всех криминальных романах сыщики…

– Дрючин, при чем здесь криминальные романы? – перебил Алика Шибаев. – Что за… Я был там, чтобы выловить кого-нибудь из старых служащих «Форели», тех, кто может помнить первую жену Руданского.

– Выловил?

– Выловил. И он даже выдал себя, ты, как всегда, прав, Дрючин. – Шибаев вложил в свою фразу изрядную долю сарказма. Ему уже казалась дурацкой мысль о том, что Алик догадался о Жанне.

– Выдал?

– Выдал. Сказал, что прекрасно помнит ее, она работала не то уборщицей, не то посудомойкой. А роман Ады Романовны с Руданским происходил у них на глазах. Все очень жалели его жену, ее звали Маня. Она ушла от них сразу, как он ее бросил. А может, ее уволили. По слухам, Ада Романовна заплатила ей за потерю кормильца.

– Маня? Это Мария?

– Он не знает, может, и Мария. Она должна быть у них в архиве. У Мани была подруга, работала официанткой. Завтра я обеими и займусь. Вот так, Дрючин.

– Я сейчас! – Алик выскочил из-за стола и побежал в гостиную. Вернулся с планшетом. – Вот!

– Что?

– Необязательно Мария! Она может быть Манефией! Или Майей. У греков Маня – богиня весны!

– Манефия? Тоже красиво. Проголосуем? Я за Манефию.

Алик отложил планшет и спросил:

– А что с Жанной?

Шибаев поперхнулся и раскашлялся.

– Ты с ней виделся?

– Тебя, Дрючин, мои отношения с женщинами волновать не должны, понял?

– Я бы на твоем месте хорошенько подумал, Ши-Бон.

– Вот когда будешь на моем месте, тогда и подумаешь. Хорошенько. Она же тебе никогда не нравилась!

– А с Яной? Это из-за нее?

Шибаев поднялся и, прихватив жестянку с пивом, удалился из кухни.