Часть вторая. Друг из сновидений

Одна муха, две, три, сто. Оглушающее жужжание. Жак Кляйн находился на центральном рынке Куала-Лумпур. У подножия ультрасовременных зданий, таких как башни Петронас (долгое время они считались самыми высокими в мире), сновало пестрое и шумное население. Машины ехали, непрестанно сигналя. Здесь, на рынке, люди старались перекричать друг друга, чтобы продать свой товар. Запахи выхлопных газов перемешивались с запахами фритюра и отбросов, которые при влажной жаре стремительно разлагались.

Прибыв в малайзийскую столицу, Жак открыл для себя сумасшедший город, где причудливо переплетались современные и средневековые, западные и восточные, мусульманские и анимистические веяния. Прохожие без всякого стеснения отхаркивали на тротуар зелено-бежевые сгустки слизи размером с устриц. Каждому плевку предшествовало сигнальное покашливание. Жак знал, что местные жители считают харканье полезным для здоровья, поскольку оно избавляет организм от ненужной жидкости.

У большинства женщин на головах были платки, скрывавшие волосы, а то и часть лица. Как только в поле их зрения попадал мужчина, они тут же опускали глаза. Замужние дамы были окружены ватагой детей, и каждая такая дама непременно беременная. Живот служил им защитой от нежелательного проявления мужского внимания. Только буддистки и последовательницы Конфуция, коих было меньшинство, не скрывали своих лиц и волос, однако передвигались они ускоренным шагом, боясь быть освистанными. Юноши в этом городе, наоборот, держались за руки, словно влюбленные; им запрещалось прикасаться к женщине до свадьбы, и они строго блюли это правило.

Над этой разношерстной людской массой на гигантских экранах мелькала реклама, и тоже в невообразимой сумятице: газированная вода без сахара, приглашение к молитве в ближайшей мечети, немецкие автомобили, семейные ценности, американские сигареты, таиландские мыльные оперы (бывают и такие), китайская бытовая техника, французские духи, безопасность на дорогах, призывы соблюдать программу жесткой экономии от нового премьер-министра, представителя партии «Справедливость и свобода». Рекламный плакат Министерства туризма расхваливал новый огромный дельфинарий. Хит дельфинария – дрессированные киты, которых без труда смогут погладить дети, поскольку животные помещены в крошечные бассейны, где мышь не пошевелится.

По улицам зигзагообразно носились электроскутеры, на каждом – от двух до пяти человек, да еще над головами возвышались решетчатые корзины с курами или – о ужас! – люльки с детьми. И еще: все встречные мужчины широко улыбались, выставляя напоказ золотые зубы – признак социального успеха.

Жак Кляйн наконец-то добрался до посольства Франции, располагавшегося по адресу: улица Джаланг-Ампанг, 196. Показав паспорт охраннику, он улыбнулся нескольким камерам видеонаблюдения и переступил порог особняка в колониальном стиле, который, правда, больше напоминал бункер. Затем преодолел еще несколько систем безопасности, везде предъявляя документы. После целого часа ожидания его направили в отдел по культуре.

– Каролина Кляйн, говорите?

Мужчине по имени Мишель де Вилламбрез было около тридцати. На нем был парик из блестящих искусственных волос, который вполне гармонировал с пышными напомаженными усами, придававшими ему вид человека из XIX века. Пальцы чиновника забегали по клавиатуре, после чего он с сожалением объявил:

– Простите, но под таким именем никого нет. Знаете, ежегодно сюда приезжают тысячи туристов, но в нашу картотеку вносятся данные далеко не на всех. В ней числятся только… только самые беспокойные.

– А сенои? Мама оправилась на их поиски. Она была… – Жак запнулся. – Мама нейрофизиолог, специалист в области сна, и она хотела во что бы то ни стало попасть к сеноям.

Слова Жака вызвали у атташе внезапный интерес.

– Удивительно, что вы заговорили о сеноях! Представьте себе, я тоже их разыскивал. Я просто брежу ими. Прочитав о них в каком-то романе, я посвятил им дипломную работу.

– Где их можно найти?

– Не могу сказать, где они находятся в настоящий момент. Сенои – кочевники и часто перемещаются с места на место. Обустраивают деревню на один сезон, а затем, в зависимости от погоды, меняют дислокацию, передвигаясь туда, где побольше кабанов и фруктов. Это очень древний народ.

Поднявшись из-за стола, Мишель де Вилламбрез принялся рыться в переполненном бумагами шкафу.

– Несколько месяцев назад к нам сюда приходил отметиться – так, на всякий случай – один журналист. Он…

Атташе пригладил усы, будучи довольным, что отыскал нужный документ. В этот момент он напоминал покойного USB.

– А, вот и он! Нештатный репортер. Приехал сюда полгода назад, собирался отправиться в лес в центральной части страны, чтобы там найти племя. Он боялся, что могут возникнут сложности с лесорубами или даже с браконьерами. У нас тут, знаете ли, всякое бывает. С тех пор я ничего о нем не слышал. Может, добыл материл для репортажа и вернулся во Францию, может, отказался от этой затеи. А может… – Атташе скорбно воздел глаза к потолку. – Как бы там ни было, одно точно – он хорошо разбирался в этой теме.

– Если он все еще находится в Куала-Лумпур, вы можете мне сказать, где его найти? – В последнее скорбное «может» Жак не поверил: стал бы этот кот вытаскивать досье.

– Вообще-то это личная информация, которой я не имею права с вами делиться, – сухо ответил атташе.

Жак Кляйн теперь уже не сомневался в том, что усатый мужчина в парике кое-что знает. Однажды мать посоветовала ему говорить людям не то, что надо было бы сказать по ситуации, а то, что они желают услышать, уточнив, что «к каждому можно подобрать свой ключик». Репортер? Какой репортер? О нем он не будет ничего говорить. Не будет он говорить и о волнующих обстоятельствах, приведших его в Малайзию, вообще ни словом не обмолвится о сновидениях. На столе атташе стояла фотография, на которой он был изображен в окружении многочисленной родни, но тема семьи показалась Жаку неподходящей. Затем он обратил внимание на обилие книг в кабинете. И заметил, что несколько книг на столе раскрыты.

– Ах, вы знаете, я готовлюсь к написанию романа, – неожиданно для себя сказал Жак.

Мужчина тут же поменял выражение лица:

– Да? Вы писатель?

– Не хотел об этом говорить, но…

– Обожаю писателей! Признаться, я тоже пописываю, и по большей части стихи, но… надеюсь когда-нибудь написать роман.

Жак посмотрел на карту мира, висевшую на стене, на ней была россыпь канцелярских кнопок с яркими головками.

– У меня есть привычка отмечать места, где я побывал, – пояснил чиновник.

– О, да вы наверняка знаете множество увлекательных историй!

Мишель де Виллабрез стал намного более любезен:

– Так вы хотите написать о сеноях, мсье Кляйн?

– Да, большой роман о сеноях и о исследованиях сна, на которые маму вдохновил этот народ.

– В таком случае и правда не будет ничего дурного в том, если я вам помогу. Но могу ли я попросить вас об одном одолжении? Укажите мое имя в благодарностях, чтобы начальство узнало о моих усилиях по поддержке французской культуры в самых неожиданных ее проявлениях.

– Так где же я могу найти журналиста, столь хорошо знающего племя сенои?

Мишель де Вилламбрез пригладил усы:

– Скорее всего, вы найдете его в «Раю» – именно там, насколько мне известно, он болтался до своего исчезновения. Так называется притон. Я запишу вам на звание и точный адрес. Там полно журналистов и французов.

Над рукавом реки Сунгай-Кланг витали запахи стоячей воды и мочи. У причалов покачивались допотопные джонки и современные лодки с мощными моторами. Лодки принадлежали мафиози – друзьям мэра города. А может, и их телохранителям – брутальным мужчинам в черных очках и с микронаушниками. Можно было не сомневаться, что эти ребята уложат каждого на счет «раз».

По настилу бегали крысы. Время от времени они попадали в пасть водяных змей, которые хватали их за горло и утаскивали в мутную воду.

Затхлый запах уступил место запахам кухни – адская смесь карамели, стручкового перца, куркумы, рыбного рассола и гвоздики.

Жак уже почти отыскал нужный ему адрес.

Улицы в этом районе города были еще более экзотичными. На каждом углу – специалисты по массажу ног, нищие и гадалки. Одна на другой громоздились лавочки, распространявшие запах специй. Мужчины, присев на корточки, заклинали ядовитых змей. Рядом на веревках висели рептилии с ободранной кожей. Собакам чуть ли не на глазах у прохожих перевязывали морды, чтобы они не лаяли, и окунали их в кипящую воду для придания мясу, из которого впоследствии сварят суп, солоноватого вкуса. Дети играли в канавах с окровавленными отбросами. Торговцы предлагали Жаку жареных насекомых. Девушки шептали на ухо цены. Мальчик лет десяти, похожий на девочку, вызвался показать ему город, заявив на отличном английском: «I speak French, sir».

Жак Кляйн шел вперед. Нищие цеплялись за его брюки, и он знаком показывал им, что с него нечего взять. Какие-то мужчины и женщины трясли перед его носом медленно агонизировавшими рептилиями, протягивали клетки с птицами и стаканы с коричневой жидкостью – змеиной кровью, которую полагалось, за деньги конечно, разом выпить для восстановления сил. От всего этого у него кружилась голова.

Наконец, на улице Джалан-Петалинг, он отыскал «Рай».

Снаружи заведение напоминало ресторан. Вместо двери была красная занавеска с огромным драконом, держащим в когтях нефритовый шар. За занавеской скрывался просторный зал с рядами кроватей, похожих на больничные. Простыни гранатового цвета были грязными. Большинство клиентов сосали длинные курительные трубки, в чашках которых потрескивали сильно пахнущие шарики.

Худенькие девушки в хлопковых саронгах прохаживались между кроватями и заменяли коричневые шарики, когда те истлевали, на новые. При вдохе чашки трубок вспыхивали оранжевым светом, озаряя морщинистые лица с выцветшими, потухшими глазами.

Жак Кляйн видел в Интернете фотографию репортера, о котором ему рассказал атташе, но в дымном полумраке отыскать его было нереально.

Он обратился к одной из девушек:

– Я ищу мсье Шарраса, Фрэнки Шарраса.

Она пожала плечами.

Тогда он стал шепотом обращаться к тем, кто, как ему казалось, обладал европейской наружностью:

– Мсье Шаррас?

Открыть глаза давали себе труд немногие.

К Жаку подошла худая старуха, давая понять, что он мешает ее бизнесу. Но Жак продолжил искать Шарраса. Тогда хозяйка позвала вышибалу, который, встав перед Жаком, рявкнув универсальное слово:

– Out!

Но Жак не собирался отступать. Он обходил ряды, без устали повторяя: «Шаррас? Фрэнки Шаррас?» В конце концов вышибала-малаец решительно схватил его и вышвырнул на тротуар.

Ладно, можно и по-другому. Жак Кляйн решил караулить журналиста у входа в «Рай».

По прошествии часа он приметил клиента-европейца, покинувшего заведение нетвердой походкой. Шаррас? Очень может быть. Одутловатое лицо, всклокоченная борода и большие голубые глаза, как на фотографии, найденной в Интернете.

Жак не решился сразу же завязать разговор и двинулся за мужчиной. Тот шел медленно, с трудом передвигая ноги и время от времени останавливаясь, чтобы перевести дыхание. Пересекая дорогу, он внезапно рухнул прямо посередине, едва не угодив под колеса автомобиля. Тут же подбежал какой-то юркий юноша и стал обчищать его карманы. Жак отогнал его и помог мужчине подняться. Они вернулись на тротуар, сопровождаемые автомобильными гудками.

Едва ступив на тротуар, мужчина сел, привалился к рекламному щиту и захрапел. Что это с ним, заснул? Жак не стал его будить, решив держаться поблизости, чтобы защитить спящего от возможных посягательств карманников. Теперь он не сомневался в том, что это Фрэнки Шаррас.

Через десять минут Шаррас внезапно проснулся.

– Какой-то тип попытался обчистить ваши карманы. Я отогнал его, – сказал Жак в качестве приветствия.

– Хм… спасибо. Вы турист из Франции?

– Я пришел в «Рай», чтобы найти вас. Мы можем поговорить? Вы, кажется, знакомы с сеноями.

Мужчина похлопал себя по бокам и, удостоверившись, что все его вещи, включая кошелек, на месте, расслабился:

– Кто вам это сказал?

– Атташе по культуре посольства Франции, Мишель де Виллабрез.

– Извините, но я так и не сделал тот репортаж о них, и я не смогу вам помочь.

– Я бы все-таки хотел поговорить с вами, это возможно?

– В таком случае для начала пригласите меня в ресторан. Я голоден. Еда ставит на место мысли в моей голове.

– С удовольствием, у вас есть предпочтения?

– «У Линга». Вполне приличное заведение. Если вам незнакома малайзийская кухня, то там вы сможете ее попробовать и оценить.

На фасаде ресторана была надпись на английском языке: «Здесь вы отведаете настоящие малайзийские блюда».

Они сели за столик неподалеку от аквариума.

– Доверите мне сделать заказ?

Фрэнки Шаррас подозвал официанта, что-то сказал ему по-малайски и, когда он отошел, начал рассказывать о себе:

– Я служил в Иностранном легионе. Во время выполнения задания в Африке нам сделали прививку против гриппа H₁N₁. Мой организм плохо на нее отреагировал.

– Понимаю. Я врач и помню, что у двадцати процентов привитых впоследствии случались приступы нарколепсии – внезапного сна.

– Я не мог предъявить претензий фармацевтической компании в судебном порядке, поскольку риск осложнений оговаривался в аннотации. И я не мог возроптать против армейских медиков, навязавших нам эту вакцину.

– Эта болезнь не считается опасной, всего лишь дискомфортной…

– А армия не захотела оставить в своих рядах типа, способного заснуть в разгар операции.

Официант принес им пальмовое вино, и они стали пить его мелкими глотками.

– Одна из проблем, связанная с этой болезнью, состоит в том, что это смешно выглядит. Нас считают либо бездельниками, либо наркоманами. Нарколептикам сложно вызвать к себе сочувствие. Когда вы говорите, что можете заснуть в любое время и в любом месте, люди сначала находят это интригующим, затем комичным и, наконец, досадным.

– Сочувствую. Когда я увидел, как вы упали посреди улицы, да еще на глазах у карманников, мне стало страшно за вас.

– О, вам не понять, что значит быть нарколептиком… Вы больше не можете водить автомобиль… знаете, до того как у меня отобрали права, я успел попасть в несколько аварий, вы можете заснуть, разговаривая по телефону, и просыпаетесь, не зная, с кем только что говорили. Мне пришлось искать работу, при которой внезапное наступление сна не было бы большой проблемой, и в конце концов я ее нашел.

– Стали репортером?

– Да. Это чем-то похоже на жизнь военных, только ты целишься не из ружья, а объективом фотоаппарата. Ну и пером, разумеется. Армия научила меня бесстрашно идти вперед под пулями, и я быстро сделал себе имя в профессии. Нужно признать, что журналистика – опасная профессия, и вакантные места быстро появляются. – Шаррас покачал головой. – Я был одним из немногих, кто не боялся ехать в места, где полным ходом шла заварушка. Газетные писаки часто довольствуются версиями, собранными в барах отелей. Они надеются на то, что, угостив выпивкой военных, смогут заполучить сенсации… О боже, как же здесь медленно обслуживают… Почему не несут наше блюдо?

Шаррас заказал еще одну бутылку пальмового вина и продолжил свою историю:

– Я специализировался на исчезающих народах. Я ездил в бразильскую Амазонию к последним дожившим до наших дней племенам яномами, в Ливан, к христианским отрядам маронитов, которые пытались противостоять подъему организации «Хезболла», к папуасам в Новую-Гвинею, воюющим против индонезийцев, в Бирму – к угнетаемому народу каренов. Именно там я заснул, занимаясь любовью с девушкой… Представьте, я провалился в сон, еще находясь в ней, но вместо того, чтобы рассердиться, она рассказала мне о сеноях. Она считала, что только они могут исцелить меня от нарколепсии. Поэтому я приехал в Малайзию, чтобы сделать репортаж, и, конечно, надеясь, что это странное племя найдет решение для моей неординарной болезни. Я связался с одной парижской газетой, которая на словах была готова заплатить мне за статью, и приступил к поискам. В конечном счете я определил, что сенои находятся в лесах центральной части Малайзии. Но перед самым моим отъездом газета пошла на попятную, а другие издания и телевизионные каналы не захотели со мной связываться. Они предлагали мне сначала поработать, а уж потом они, дескать, прикинут по деньгам. Но я уже не в том возрасте, чтобы вкалывать бесплатно. У меня было несколько устных договоренностей, но, как гласит пословица: «Устные обещания – анальные страдания». – Он засмеялся собственной шутке. – Чтобы разогнать тоску, я стал пользоваться местным лечебным средством.

– Опиумом?

– Опиум не лечит нарколепсию, но заставляет забыть о ней. И по крайней мере, когда ты засыпаешь в «Раю», это не влечет за собой никаких последствий и никто тебя не осуждает.

– Опиум разрушает мозг.

– Да, но свихнувшийся мозг разве заслуживает иной участи? Я бы скорее сказал, что это энтеогенное вещество.

– Что это значит?

– «Которое соединяет тебя с твоей божественной частью» – цитата. Откуда, не помню.

В ресторане послышались звуки, напоминающие крики младенцев.

– Что-то я не вижу здесь детей, – удивился Жак.

– Это вовсе не дети.

Репортер отвел его в соседнее помещение. Там повара суетились над детенышами макак, головы которых были зажаты в деревянных тисках. Сняв верхушку черепа, они подавали макак толстым малайцам, которых, казалось, забавляли крики, издаваемые живым блюдом. Розовые мозги ели маленькой ложечкой, будто яйца всмятку.

– Это здесь фирменное блюдо, – пояснил Фрэнки Шаррас. – Как только детеныш умолкает, считается, что блюдо утратило свежесть.

Он показал пальцем на множество клеток, в которых ютились несчастные животные в ожидании своей очереди на экзекуцию.

– Но вон та обезьяна – явно орангутанг. Кажется, они находятся в процессе исчезновения и охраняются государством, – сказал Жак.

– Эта проблема решаема. Достаточно подкупить лесников, что незначительно сказывается на цене блюда. Малайцы не готовы отказаться от употребления орангутангов в пищу.

– Из-за их мозга?

– Едят также печень, набитую витаминами, и пенис, считающийся афродизиаком.

Как только они вернулись за стол, Шаррас попросил официанта отменить их заказ и сделал новый.

– Здесь подают дуриан. Советую попробовать. Вроде обычный фрукт, но с изюминкой.

– Ну, раз это не змея и не мозг орангутанга…

Официант снова принес им пальмовое вино.

– Зачем вам понадобились сенои, мсье…

– Кляйн, Жак Кляйн.

– Кляйн? Вы родственник физика Этьена Кляйна?

– Нет. Я сын нейрофизиолога Каролины Кляйн. По правде, я разыскиваю именно ее. Мама отправилась на поиски сеноев, и больше от нее не было вестей.

– Как давно?

– Самому мне кажется, что очень давно.

В этот момент официант принес дуриан. Едва фрукт, похожий на дыню с бежевыми шипами, оказался на столе, как от него начал распространяться чудовищный запах.

– Что это за вонь такая!

– Не стоит доверять запаху, на вкус дуриан восхитителен. Здесь это царь фруктов. Есть даже рынок, на котором торгуют исключительно дурианами, и всем это нравится.

– Такое впечатление, что… что это мусорное ведро, наполненное дохлыми крысами, которые начали разлагаться, – заявил Жак, зажимая нос.

– Да, действительно, вход в некоторые учреждения с этим фруктом запрещен. Но, серьезно, абстрагируйтесь от запаха и попробуйте, чтобы не умереть в неведении.

– Ни в коем случае! Есть эту блевотину…

– Малайцы, которые едят дуриан с удовольствием, не психи. Ну же! В отношении обезьяньего мозга я не настаиваю, но фрукт того стоит.

Фрэнки протянул ему дольку нежной мякоти желтого цвета. Жак взял ее и, скривившись, положил в рот. К великому его удивлению, у вонючего дуриана оказался вкус сыра с орехами с ноткой сладкого лука. Вкус был таким насыщенным, что ни вино, ни чай не смогли его перебить. Весь его язык и нёбо были пропитаны клейким веществом.

– Жирно…

– Да, в дуриане содержится много жиров и серы. Ну, что скажете?

– Необычно.

– В отличие от сыра, вкус которого не разнится с запахом, вонь дуриана входит в антагонизм со вкусом, и это восхитительно, согласитесь.

– Признаться, я мало что знаю об этом фрукте.

– Дуриан не только оказывает влияние на печень и кишечник, кстати, послабляющее, но также обладает свойствами афродизиака. Это настоящее лицо Азии – отталкивающее и пленяющее навсегда тех, кто познал его.

Рука Жака сама потянулась за еще одной долькой зловонного фрукта.

– Я уже давно привык к нему и даже полюбил, – радостно сказал репортер и слегка рыгнул. – Ах да, забыл вас предупредить, он плохо переваривается.

– Так вам известно, где можно найти сеноев? – попытался вернуться к теме Жак.

– Я профессионал и не берусь за работу только ради решения семейных проблем.

– А ради излечения от вашей болезни?

– Я потерял на это надежду.

– А что нужно сделать, чтобы оживить ваш интерес к сеноям?

Фрэнки Шаррас заказал две чашки кофе. Жак поймал себя на том, что не решается сделать глоток, – а вдруг опять подвох?

– Если хотите, чтобы я вам помог, будьте готовы заплатить, – сказал Фрэнки.

– Сколько?

– Три тысячи евро. Кроме того, я хотел бы получить эксклюзивные права на продажу репортажа или книги, которую я могу написать. Транспортные расходы также ложатся на вас.

Крики обезьяньих детенышей возобновились: очередные клиенты-малайцы заказали свое любимое живое блюдо. Жаку не хотелось задерживаться в ресторане. Перед тем как уйти, он договорился с Фрэнки о встрече на следующий день.

– Вот увидите, Малайзия – страна сюрпризов, – сказал ему на прощание репортер, почесывая взлохмаченную бороду.

Они доехали на ржавом, переполненном людьми душном поезде до города Гомбак. На вокзале Фрэнки Шар-рас взял напрокат двух слонов, словно это были скутеры. Закрепив сумки на спинах толстокожих животных, мужчины отправились в путь.

– Вы уверены, что это лучшее средство передвижения?

– Для путешествия в джунгли? Несомненно.

– Но пока что на горизонте не видно и намека на джунгли! Мы на автодороге!

Машины объезжали их, водители, высовываясь, кричали что-то оскорбительное.

– Когда мы окажемся на пересеченной местности, все изменится. Не надо рисковать шинами на крутых подъемах. Слоны могут взбираться на любые холмы, пересекать болота и озера, и они разгребут завалы из деревьев, преграждающие путь. Ни одно современное транспортное средство на такое не способно. А кроме того, слоны не нуждаются в бензине, а травы, чтобы перекусить, вокруг полно.

Жаку Кляйну слоны казались неудобными и нерасторопными. Запах от них был ужасен, и к тому же ему поминутно грозило свалиться с приличной высоты.

– Придвиньте колени ближе к ушам и поставьте ноги вот так, – показал Фрэнки. – Увидите, будет лучше.

– Вы часто пользуетесь таким видом транспорта?

– При всяком удобном случае, – улыбнулся Фрэнки; на спине огромного животного он чувствовал себя совершенно непринужденно. – Даже если я усну, никакой аварии не произойдет. Это единственное транспортное средство, способное передвигаться самостоятельно и притом ни во что не врезаясь. Но вы, кажется, не в восторге, мсье Кляйн?

– Мой слон то и дело пукает!

– Смотрите на вещи позитивно! Если опустить экзотическую сторону дела, то это вездеход, защищающий нас от тигров и даже от мух. Обернитесь, видите, как он крутит хвостом?

– Что, в этих местах водятся тигры?

– Есть немного.

Им посигналил грузовик, но флегматичные животные как ни в чем не бывало продолжали свой путь. В знак презрения к человеческому роду один из слонов оставил на дороге приличных размеров кучу.

Фрэнки Шаррас, видя, что его спутник приуныл, миролюбиво сказал:

– Автомобильного радио здесь нет, но я могу с вами поболтать.

– Расскажите мне, что вам известно о сенои.

– В Малайзии проживает девятнадцать этнических групп: оранг-асли, что означает по-малайски «исконные люди».

– Похоже на «орангутанг».

– «Оранг» – это человек. Орангутанг, кстати, означает «человек леса». Племена оранг-асли жили здесь задолго до нашествия мусульман и создания Малайзии. В своей массе они анимисты, и, согласно последней переписи, их тут сто тринадцать тысяч человек. Они подвергаются гонениям, насилию, с ними сурово обходятся, используя в качестве дешевой рабочей силы, но ни одну ассоциацию не заботит их положение.

– А сенои?

– Их сделал известными широкой публике американец Килтон Стюарт. Он нашел сеноев в 1936 году.

– Он был антропологом?

– Скорее писателем-неудачником и гипнотизером-неумехой. Насколько я знаю, он изучал психоанализ в Сорбонне, был на мели и искал способ поправить свои финансовые дела. Прихватив с собой английского этнолога Пата Нуна, Стюарт отправился в экспедицию в точности, как мы с вами, то есть верхом на слонах.

Его прервал раздраженный сигнал автомобиля. Вскоре они свернули с автодороги на узкую тропинку, которая вела к дороге поуже, тянувшейся вдоль реки.

– А вот и река Темиар. Поднимаясь по ней вверх, два парня в итоге набрели на племя сенои.

Леса по-прежнему не было видно, лишь поля масличных пальм простирались до горизонта.

– Описывая первую встречу с сеноями, Стюарт упоминает о пережитом им шоке от обряда под названием «Чинчем». Все племя вводилось в транс, чтобы погрузиться в сновидение. Нечто вроде коллективной психологической разрядки. Фишка в том, что погружались они в сновидение, уже «просмотренное» одним из членов племени. Самое яркое из всех. У них там принято рассказывать, что кому приснилось.

– Он погружались в парадоксальный сон? – не смог удержаться от вопроса Жак Кляйн.

– Пат Нун владел языком сеноев, и он был переводчиком для Килтона Стюарта, который записывал все эти сны и пытался истолковать их во фрейдистском духе. Впоследствии он опубликовал работу «Сны в духовном опыте сеноев», с которой я бегло ознакомился. Там он описывает нескончаемые утренние разглагольствования, во время которых члены племени рассказывают о своих снах.

– Неужели может существовать общество, культура которого основана на сновидениях?

– Не только может – существует. Стюарт, кстати, пишет, что родители в этом племени приветствуют сны с эротической составляющей. Детишки должны получать опыт. В его книге говорится: «Сенои считают, что любой человек способен управлять силами, возникшими в мире его собственных снов. И противостоять им».

Жак слушал с интересом.

– Сенои считают, что все происходящее во сне имеет смысл, который может ускользнуть при пробуждении, но вы обязаны его расшифровать. Эротический сон должен помочь в достижении оргазма. Сон о сражении принесет победу. Если в сновидении отсутствуют «жизненные успехи», оно считается неудачным. Сон о падении должен быть уравновешен сном о взлете, причем не откладывая, – сенои могут управлять своими снами. Если во сне мужчина спит с чужой женой, наяву он должен сделать ей подарок; если кто-то проявляет недостаточное уважение или агрессию к кому-то во сне, он должен извиниться за это в реальности.

– Теперь я понимаю, почему мама была так очарована…

– Согласно Стюарту и Нуну, сенои миролюбивы и жизнерадостны. В племени не совершаются преступления, там нет психов и самоубийств. Важнейшим является понятие уважения. Дети воспитываются в уважении к родственникам, посторонним людям и природе.

– Да это идеальное общество!

– Может быть. И знаете, сенои не испытывают страха ни перед будущим, поскольку не раз заглядывали в него во сне, ни перед природой, поскольку примирились с ней.

Мужчины продолжали ехать вдоль спокойной реки, в водах которой Жак, правда, заметил крокодилов.

– А как долго сенои оставались отрезанными от внешнего мира? – спросил он.

– Во время войны с японцами сеноев, насколько мне известно, взяли под ружье. Они сражались наравне с другими.

– Да? А я подумал, что им чужда жестокость.

– Ничего не поделаешь – это реалии нашего мира. Японцы – захватчики, и против них надо было воевать. Но участие в войне обошлось сеноям дорого. Пэт Нун женился на девушке из племени. Защищая ее от японцев, он погиб. В конце Второй мировой войны сенои также были задействованы в борьбе с малайскими коммунистами.

– А потом?

– Через много лет после войны, в 1985 году, американский ученый Уильям Домхофф приехал сюда, чтобы посмотреть, как живут сенои. Он заявил, что уклад их жизни не отличается от уклада жизни других коренных племен оранг-асли, и пришел к выводу, что Килтон Стюарт был фантазером, выдумавшим историю о «народе сна», чтобы продать свою книгу.

– А вы что об этом думаете?

– Для человека, желающего выгодно продать свою книгу, Стюарт описывает слишком много подробностей. Что касается меня…

Внезапно Шаррас закрыл глаза и качнулся вперед. Заснул на полуслове? Нарколепсия?

Они продолжали двигаться вдоль реки. Шелест масличных пальм и в самом деле убаюкивал. Жак спокойно ждал, когда Фрэнки проснется, что и произошло десять минут спустя. Как ни в чем не бывало, журналист продолжил:

– Ага! Кажется, вон там виднеется ферма, значит, мы сможем добыть кое-какие сведения.

Несколько мужчин работали на тракторах. Ими руководил агроном-европеец. Жак и Фрэнки спросили его по-английски о сеноях.

– Да, они были здесь вплоть до прошлого года, – неохотно сказал мужчина. – Сеноев прогнали с их земель, хотя они и оказывали сопротивление. Лесопромышленники рушили их баррикады по ночам. Впрочем, прогнали не только сеноев – местные племена все пострадали. Сначала здесь вырубают лес, а мы распахиваем земли.

– А куда ушли племена? – спросил Жак.

– На восток. Только там еще сохранились территории, покрытые лесом, – ответил мужчина.

Оглядывая пальмовые поля, Фрэнки сказал:

– Да, я знал, что Малайзия – мировой лидер по вырубке леса, но не ожидал, что процесс идет настолько быстро.

Над их головами пролетел самолет, распылявший инсектициды для защиты посадок.

– По официальной версии, именно здесь находится древнейший лес, которому 135 миллионов лет. Для сравнения, возраст Амазонии составляет 45 миллионов лет, – продолжил журналист. – Всего лишь…

– Похоже, официальная версия здорово отличается от реального положения дел, – вздохнул Жак. – Здесь нет и намека на тропический лес. Должно быть, он превратился в зубочистки или в одноразовые носовые платки.

Фрэнки с досадой кивнул.

– Мне известно, что ассоциации по защите лесов попытались замедлить вырубку деревьев, но у них ничего не вышло. Правительство финансирует средства массовой информации, которые нахваливают качество пальмового и каучукового масел made in Malaysia, а также убеждают всех и каждого, что никто в верхах не посягает на природу и на коренных жителей.

Дорога вдоль реки стала шире. То и дело попадались рекламные щиты с изображением счастливых малайцев на фоне автомобилей, телевизоров и компьютеров.

– Это все субсидирует правящая политическая партия «Национальный фронт».

– А как же оппозиция? Их беспокоят права оранг-асли?

– Оппозиция – это «Народный блок». Но они такие же продажные.

Они ехали и ехали, а джунглей все не было.

Жак начал терять терпение:

– Он сказал, что сенои убежали под натиском лесорубов на восток. Так давайте поедем на восток и в конце концов отыщем лес и… его обитателей.

Проехав еще несколько километров, они наткнулись на старую бензоколонку. В траве валялись велосипеды.

– Предлагаю пересесть со слонов на колесное средство, так дело все-таки пойдет быстрее, – сказал Жак.

Фрэнки сплюнул на землю в знак согласия.

Они крутили и крутили педали. С наступлением ночи сделали остановку, чтобы восстановить силы, и продолжили путь на рассвете. Наконец их взору открылся восточный берег.

Журналист ошеломленно оглядывался:

– О, нет! Они не могли так поступить! Они уничтожили весь лес! Древнейший лес на планете!

Кругом торчали пни.

Фрэнки подошел рассмотреть их поближе.

– Дерево было срублено несколько месяцев назад. Срез свежий, еще не успел засохнуть.

– Так, может, и сенои исчезли вместе с лесом? – предположил Жак.

– Я… я не ожидал, что всё сбреют так быстро.

Мужчины направились к рыбацкой хижине, замеченной неподалеку. В хижине проживала семья: старик со старухой и их великовозрастные сыновья. На стене висели постеры религиозного содержания – во славу Иисуса Христа, что указывало на то, что перед ними представители христианского меньшинства Малайзии. Парни лениво покачивались в нейлоновых гамаках. Взгляды всех членов семьи были прикованы к телевизору, где шла трансляция петушиного боя.

– Здравствуйте, – обратился Фрэнки к присутствующим на английском.

Никто не обратил на него внимания. Он рискнул заговорить на малайском, и беззубый старик ему ответил. Последующий диалог напоминал партию в пинг-понг; после каждой фразы раздавалось прищелкивание языком и что-то среднее между «хе-хе-хе» и «хо-хо-хо».

– Что он говорит? – спросил Жак.

– Говорит, что примерно год назад тут появилась группа аборигенов. Человек триста. Они были измождены. Задержались здесь на несколько дней, ночуя на пляже.

– Это могли быть сенои! И что с ними произошло дальше?

– Старик сказал, что на третий день приплыл большой корабль, и они все поднялись на его борт.

– И?

– Во главе группы была полная светловолосая женщина-европейка… Возможно, это была ваша мать.

Фрэнки продолжил болтать с малайцем, который, похоже, все больше раздражался. В какой-то момент он напустился на жену, которая не осталась в долгу и тоже закричала. Подключились «мальчики» – каждому за двадцать. Жак и без перевода понял, что вопли родителей мешают им слушать комментарии, сопровождавшие петушиный бой. Потом один из парней сказал нечто такое, что вызвало у всех приступ смеха. Парень поднялся с гамака и притащил коробку, в которой оказалась коллекция окурков. Выбрав один из них, он протянул его старику. Снова прозвучало веселящее всех слово. Старик похвалил парня, размахивая окурком, словно трофеем.

Фрэнки прокомментировал:

– Он говорит, что полная светловолосая европейка курила эти сигариллы. Вам это о чем-то говорит, Жак?

Взволнованный Жак узнал позолоченный фильтр маминой любимой марки.

– Пусть подробно расскажет, что произошло, – попросил он.

Старик достал иллюстрированную Библию для детей и указал на изображение Моисея. Фрэнки с трудом переводил поток слов:

– Он говорит, что полная светловолосая европейка, курившая сигариллы с позолоченным фильтром, по всей видимости, была у них вожаком. Она каким-то чудом вызвала корабль, чтобы переплыть море. Он сравнивает это с событиями, описанными в Исходе, и говорит о Земле обетованной.

Старик озарился милейшей беззубой улыбкой и снова потыкал в изображение Моисея, потом разразился длинной тирадой.

– Он говорит, вся разница в том, что это была женщина, а не мужчина, и вместо шестисот тысяч рабов там было всего три сотни, и…

Малаец вошел в раж. Изобразил целую пантомиму: светловолосая женщина и ее спутники поднимаются на корабль.

– …и что их переход не был чудом, поскольку корабль, хотя и появился непонятно как, все же был современным большим кораблем.

– А куда поплыл корабль, в какую сторону?

Между Фрэнки и стариком снова возобновился диалог. Затем прозвучал ответ:

– В сторону востока.

Малаец сказал какую-то фразу и засмеялся.

– Он сказал, что их никогда не найдут.

– Почему?

– Потому что все они погибли во время бури, разыгравшейся после их отплытия.

Старик довольно хлопнул себя по коленям и выдал новую порцию слов.

– Он сказал, что мы можем поесть и переночевать у них. Они гостеприимны.

Подошла старуха и протянул им пиалу с тараканами. Пока Фрэнки с удовольствием похрустывал тварями, выделявшими зеленоватый сок, Жак попил теплой воды и лег в углу отдохнуть. Он не знал, радоваться ли ему, что он наконец-то напал на след мамы, или печалиться – ведь старик сказал, что все погибли. Он решил погрузиться в сновидение, чтобы все окончательно выяснить.

Засыпание. Легкий сон. Глубокий сон. Активизация работы шишковидной железы. Парадоксальный сон. Возвращение в сновидение, на остров Розового песка.

Ж.К.48 сидел в кресле-качалке, на нем была та же гавайская рубашка в цветочек, шорты и вьетнамки, в руках – бокал с пина-коладой, украшенный долькой ананаса и маленьким красным зонтиком.

Темноволосый Жак Кляйн встал напротив Жака Кляйна седеющего.

– Здравствуй, «молодой я», – обратился к нему Ж.К.48, всматриваясь вдаль. – Рад, что теперь мы встречаемся в более спокойных условиях. В прошлый раз ты был… несколько напряжен.

– Ответьте мне: мама утонула во время бури?

Мужчина чуть помедлил, затем буркнул:

– Нет.

Жак с облегчением сел в шезлонг, возникший из воздуха.

– Она заказала корабль для сеноев?

– Да. У мамы всегда были хорошие организационные способности.

– И ей действительно удалось их спасти?

– В этом вся мама, ты же знаешь! Кстати, спасение сеноев стоило ей некоторых денег, что отразилось на твоем наследстве. Ну да ладно, в нынешней ситуации не стоит беспокоиться из-за таких мелочей.

– Куда они отправились?

– Угадай.

– На остров?

– Молодец!

– Значит, корабль с сеноями и мамой на борту взял курс на остров, на восток… И там, на этом острове, они, наконец, будут защищены от любых угроз, так?

– О, да ты все знаешь! Я тебе больше не нужен.

Седеющий Жак предложил молодому Жаку коктейль, но тот отказался.

– Где тот остров, если конкретно? Где находится их Земля обетованная?

Вместо ответа седеющий Жак улыбнулся, и это возмутило Жака молодого.

– Дорогой Ж.К.48, позвольте вам напомнить, что я нахожусь здесь по вашей милости. Так что не скрытничайте, пожалуйста.

– Ладно, раз ты вступил в игру, я обязан подыграть тебе. – Он достал из кармана карту и ткнул в какую-то точку. – Мама находится тут.

После паузы он продолжил:

– По-малайски остров называется «пулау», это может тебе пригодиться. – Потом он назвал широту и долготу. – Хорошенько запомни эти цифры.

– Маленький островок в океане… Почему она выбрала именно его?

– Он совершенно необитаем. Там нет пляжей, и для туристов он не представляет особого интереса. В центре острова – небольшой холм с источником пресной воды. До появления мамы и сеноев остров был диким. У него даже нет официального названия.

– Как остров Робинзона Крузо… – покачал головой молодой Жак.

– Мама обзвонила несколько местных агентств недвижимости и… купила остров. За небольшие деньги, не беспокойся. Всего туземцев триста шестьдесят человек. Для них построена деревня… что-то они сами строили. Именно там мама и живет. Твое любопытство удовлетворено?

– Спасибо за сведения, мсье Ж.К.48.

– Главное, не забудь географические координаты.

– Что-то еще?

– Там нет бензина, передвигаться можно только на паруснике. Советую купить небольшой катамаран в городе на побережье.

Мужчины смотрели друг на друга.

– Откуда тебе все это известно? Кто ты на самом деле? – начал терять терпение Жак-младший.

– Ну сколько можно говорить… Ладно, считай, что я твой лайф-коуч, общающийся с тобой в снах. Тебе этого мало?

– А вдруг я сошел с ума? Как еще объяснить, что я разговариваю неизвестно с кем? И почему я должен следовать твоим советам?

– Что ты сошел с ума – вполне возможно. Но согласись, до сих пор я тебя не обманывал. Какая разница, подлинный я или выдуманный. Пользуйся информацией, которую я тебе даю, и прекрати задавать дурацкие вопросы.

– Но подождите! То, что вы говорили по поводу «Атона» – онейрического лифта…

–…природного происхождения. Природного – потому что это устройство лишено механизмов и электроники.

– Что-то слабо верится в его существование!

– Ну вот! Тебя так и тянет выносить суждения. В существование «Атона» было невозможно поверить в те годы, когда я… то есть ты… был молодым. Но сейчас, через двадцать лет, такое вполне реально. Кто в Средневековье мог допустить мысль о существовании электричества? Мог ли древний грек предположить, что будет изобретена ядерная бомба? Мог ли кроманьонец вообразить возможность высадки на Луну? Все дело в том, насколько широко открыты двери восприятия. Как в случае с собакой по имени Помпон. Есть мир, который мы не видим, но потом внезапно завеса с наших глаз спадает, и мы начинаем видеть всё. Помнишь стихотворение Уильяма Блейка? «Если двери восприятия были бы чисты, все предстало бы человеку таким, как оно есть, – бесконечным».

– Блейк… поэт, вдохновлявший Doors…

– Да, а еще Олдоса Хаксли. Но мы оказались в твоем сновидении не для того, чтобы рассуждать о культуре! Думаю, тебе будет чем заняться завтра. Просто прими ту мысль, что в твоем возрасте, в твое время, да еще при такой узколобости твоих современников пока что невозможно вообразить мир таким, каким он является на самом деле. Но история ускоряет свой ход. На смену сегодняшним технологиям придут штуковины… в общем, нематериальные. Жак, доверься мне, отдайся дыханию времени, которое приведет тебя ко мне, и… будь готов к неожиданностям!

Подгоняемый ветром парусный катамаран несся по Южно-Китайскому морю в направлении юго-востока. Хорошо просматривались обжитые туристами острова: Пулау Сери Буат, Пулау Тиоман (самый крупный из островов архипелага), а южнее – Пулау Пеманггил. Опасаясь возможного приступа нарколепсии, Фрэнки Шар-рас обучил Жака основам искусства управления парусами. Не сказать, чтобы они сблизились, но Фрэнки все чаще переходил на «ты».

– Нужно держать курс и следить за полотнищем. Кливер должен быть натянут, а грот – надут. Следи так же за направлением и силой ветра по флюгеру, расположенному наверху мачты. Если у меня случится приступ и возникнет какая-нибудь проблема, ослабь паруса, катамаран замедлит ход, а то и вовсе остановится, понял? А кроме того, важно запомнить, что…

На этих словах репортер уснул как убитый. Жак, уже начавший привыкать к этому, уложил его на бок, чтобы не запал язык, и подсунул под голову свернутую материю, чтобы выровнять позвоночник. Затем он встал у руля и попытался вспомнить все наставления.

Его охватило радостное чувство.

Катамаран подрагивал, рассекая волны.

Крепко спавший Фрэнки похрапывал. Как правило, приступы нарколепсии длились у него недолго. Жак смотрел на дельфинов, сопровождавших катамаран.

Вскоре он заметил выступавшую из воды гряду рифов. Гряда была такой длинной, что ее невозможно было обогнуть. Катамаран мчался прямо на нее. Жак запаниковал, но тут проснулся Фрэнки. Мгновенно оценив ситуацию, он ослабил трос грота, чтобы замедлить ход, и сумел проскользнуть между камнями.

– Это как при вождении машины – при наличии препятствий нужно замедлить скорость, – сказал Фрэнки.

– Теперь буду знать, – кивнул Жак, радуясь, что ему не пришлось выполнять маневр самому.

– Вы можете вспомнить свои сны? – спросил Жак, глядя вдаль.

– Я? Никогда.

– А хотели бы?

– Не вижу в этом пользы.

– Нас ждет знакомство с сеноями – «народом сна».

– Я хочу только одного, чтобы они помогли мне исцелиться от нарколепсии, а остальное…

– Что, вас совсем не интересуют осознанные сновидения?

– Абсолютно. Слава богу, хоть во сне удается забыть о жизненных передрягах. Самым ценным для меня является то, что во сне я оставляю стремление все контролировать. Вот уж не хотел бы решать что-то во сне!

Жака позабавило высказывание Фрэнки.

– Предположим, вы могли бы поговорить во сне с самим собой, но с собой постарше. Этот «будущий вы» знает все, что с вами произойдет, и может дать вам советы. О чем бы вы его спросили?

– Ну и вопрос!

– И все же.

– Ну, я спросил бы его… ни о чем. Да-да, именно ни о чем! Это все равно что разговаривать с отцом, который хочет все делать вместо меня. Я ушел от отца в восемнадцать лет, чтобы служить в армии, путешествовать и зарабатывать на жизнь. Если бы я остался, я так и не смог бы повзрослеть.

– А если бы он не собирался вам помогать?

– Я бы сказал ему, что предпочитаю совершать собственные ошибки. Если кто-то подсказывает вам правильные ответы, какой смысл сдавать экзамен? Какой смысл в успехе, если отсутствует риск провала? Какой смыл в жизни, если нет страха смерти?

Фрэнки пожал плечами:

– Почему вы задаете мне такие странные вопросы?

– Именно во сне мой «будущий я» объяснил мне, что мне нужно поехать в Малайзию, и именно во сне он сказал, что мама находится на острове, куда мы сейчас держим курс, – признался Жак.

– Вы шутите?

– Пока что мой «будущий я» из моих снов давал мне хорошие советы, поэтому я ему доверяю. Он – некое подобие лайф-коуча. Внутреннего лайф-коуча.

– Если бы ты раньше мне это рассказал, я бы ни за что не согласился поехать с тобой! О господи! Тебе это приснилось, и поэтому мы здесь! Ну, это уже чересчур!

– В любом случае, я плачу вам деньги, Фрэнки, так какая вам разница, по какой причине мы здесь находимся?

– Такая, что из-за этого я теряю время.

– Если вспомнить, что вы проводили дни за курением опиума, потеря времени ощутима.

Фрэнки Шаррас продолжил ворчать, но затем, кажется, смирился.

– Ну ладно! Теперь, когда вы можете держать курс, беритесь за руль, мсье, а я приготовлю нам поесть. Пусть для вас это станет, по крайней мере, хорошей морской прогулкой с жареным мясом.

Он натянул паруса, чтобы увеличить скорость.

– Если бы передо мной во сне предстал тип, которым я стану через двадцать лет, я бы не только не попросил у него совета, но и… Короче, держал бы его в стороне от своей жизни. А кроме того, не думаю, что у меня хватило бы мужества лицезреть его подпорченную алкоголем и наркотиками физиономию. Я бы сказал ему: «Старик, в каком состоянии я себя обнаружил…» А еще бы добавил: «Прости, что вынудил себя стать таким».

Жак рассмеялся:

– А если бы вы встретились с самим собой, каким вы были двадцать лет назад?

– Двадцать лет назад мне было десять лет. Я бы сказал этому ребенку: «Перестань валять дурака и продолжи учебу». Объяснил бы ему, что и во Франции жить неплохо. Вам известно, что я хорошо учился в школе? На самом деле я мог бы пойти дальше, но мне хотелось убежать от образа жизни моего отца-чиновника, отрываться на полную катушку… а еще… пережить необыкновенные приключения вдали от серого мира.

Небо начинало темнеть, и они взяли курс на Пулау Аур, остров на юго-востоке архипелага. Катамаран рассекал волны на большой скорости.

– Получается, Фрэнки, вы сможете сказать намного больше ребенку, каким вы были, чем пятидесятилетнему человеку, каким станете.

– Ладно. Вы меня здорово провели. Но, как бы там ни было, я забываю сны, так что…

– Зато сны, возможно, нас не забывают.

За несколько кабельтовых до Пулау Аур Жак сверил координаты, данные Ж.К.48.

– Впереди наверняка тот самый остров – остров, где мы найдем сеноев, – объявил он. – У него нет названия, он отсутствует на картах, и его можно разглядеть только со спутников.

Фрэнки посмотрел в бинокль и заметил рифы, выступавшие из воды.

– Думаю, ваш «будущий вы», направивший вас сюда… просто-напросто поиздевался над вами.

Тревожные крики чаек, казалось, предупреждали об опасности. Запах водорослей смешивался с водяной пылью. Волны разбивались о стену из скал. Жак и Фрэнки подошли к острову с восточной стороны, где были неприметные бухты.

Поставив катамаран на якорь, они стали взбираться наверх. Вокруг бегали крабы, постукивая клешнями по камням. Со скалы они разглядели поляну с жилищами, образовывавшими замкнутый круг, в центре которого находился очаг.

– По всей видимости, деревня обитаема. Очень может быть, что наша цель достигнута… – прошептал Жак.

– Нам остается лишь пойти туда и узнать, так ли это.

Фрэнки достал камеру и приступил к съемке.

Подходя к деревне, они приветливо махнули рукой, однако все женщины и дети побежали прятаться. Непрошеных гостей окружили мужчины, нацелившие на них сарбаканы, трубки, из которых можно стрелять. Фрэнки попытался объяснить на нескольких языках, что они пришли к ним с добрыми намерениями.

После минутного колебания несколько крепких мужчин схватили их и привязали к столбам.

– Боюсь, они видят в нас врагов, – сказал Жак.

– Ну, если мы наткнулись на даяков, то дело, разумеется, осложняется.

– Даяки?

– Это тоже оранг-асли, только в отличие от сеноев они… каннибалы.

К ним подошел молодой мужчина и обыскал карманы. Вытащив бумажник Жака, он бегло осмотрел содержимое. К мужчине подошли другие туземцы. Бумажник переходил из рук в руки и в итоге был унесен в одну из хижин.

– Эй! Погодите, там мой паспорт! – вскричал Жак.

– Все уладится, – пророчески изрек Фрэнки, перед тем как заснуть.

Жак рассматривал деревню. Просторные дома на сваях соединялись в окружность правильной формы. Вместо крыш – сухие пальмовые листья, стены укреплены бамбуком. В очаге готовилась пища для всего племени. В стороне стояли рамки для сушки шкур. Были здесь и примитивные ткацкие станки. По деревне прохаживались кошки, их было много. Мужчины уже не обращали особого внимания на пленников – занимались изготовлением стрел для сарбаканов, другие затачивали бамбуковые стебли, превращая их в копья. Мало-помалу стали возвращаться женщины и дети, бросая в сторону привязанных европейцев опасливые взгляды.

– Мы пришли к вам с миром… – громко сказал Жак, стараясь перебить храп Фрэнки.

Жак Кляйн проснулся от прикосновения к лицу. Он открыл глаза, решив, что по нему бегает паук. И увидел чьи-то тонкие пальцы. У девушки, которая прикасалась к нему, были совершенно белые зрачки. Вздрогнув, Жак подумал, что это кошмарный сон, но тело подсказывало, что он бодрствует. Солнце уже поднялось высоко, и он понял, что проспал около десяти часов.

Рука прикасалась к его волосам, подбородку, глазам. Слепая девушка произнесла несколько слов на своем языке, после чего мужчина, взявший его бумажник, вернулся с ножом в руке. Жак зажмурился. Но мужчина освободил его, разрезав веревки.

– Спасибо, – облегченно произнес Жак.

Девушка продолжала ощупывать его лицо. Особый интерес у нее вызвал игрекообразный шрам. Жака смущало это тактильное исследование, но из уважения он продолжал стоять неподвижно, дожидаясь, пока она закончит.

Девушка вынудила его закрыть глаза и слегка надавила на глазные яблоки, причинив Жаку несильную боль, но он по-прежнему не решался ее оттолкнуть.

Он прогнал эту мысль, стараясь телепатически передать ей другой посыл:

Жители деревни издалека внимательно рассматривали их.

Незрячая очертила пальцем линию его губ.

– У вас ее рот, – наконец сказала она.

– Кто вы? Вы говорите по-французски?

– Ваша мама обучила нас вашему языку.

– Моя мама? Вам известно, кто я?

Девушка была крохотного роста. Слегка раскосые, совершенно белые глаза, высокий лоб, чувственные губы, золотистая кожа и роскошные черные волосы. Руки были необыкновенно изящны, ногти ухожены. На ней были саронг цвета фуксии и многочисленные украшения.

– Да, мсье Кляйн. Мы прочитали ваше имя у вас в бумажнике.

Она произнесла это с такой непосредственностью, что он чуть не прыснул со смеха.

– Где моя мама? Мне нужно поговорить с ней.

– Это невозможно, мсье Кляйн.

Тут пришел черед проснуться Фрэнки. Девушка ощупала его лицо, потом что-то начала говорить соплеменникам, а те ей сухо отвечали. Было видно, что между ними нет согласия.

– Вы сенои? – спросил Фрэнки.

– Действительно, именно так мы и зовемся.

– А почему вы оказались здесь?

– Мадам Кляйн убедила нас, что нам нужно уехать далеко, очень далеко, намного дальше, чем мы ходили до того. Она помогла нам в этом. Посадила нас на корабль и привезла сюда. Большинство из нас никогда не видели моря.

– Где моя мама? Где она? Говорите!

Девушка взяла его за руку и подвела к свежей могиле, в которую был воткнут овальный валун с выбитой на нем надписью: «КЛЯЙН»:

– Мы похоронили ее здесь.

Жак рухнул на колени и закричал:

– О, нет! О, нет! О, нет!

Никто не проронил ни слова.

Девушка подошла к Жаку и снова прикоснулась к его лицу, задержав руку на подбородке.

– Это произошло несколько дней назад.

– Что случилось?

– Пришли вооруженные люди. Они хотели напугать нас. У них были ружья, это были военные.

– Наемники? – высказал предположение Фрэнки.

– Они приехали на моторных лодках, убили кое-кого из наших, а потом уехали. Они хотели, чтобы мы покинули остров, вот и все.

Девушка, уважая его скорбь, отошла и заговорила с соплеменниками. Слово «Кляйн» было произнесено несколько раз.

Жак неподвижно сидел с открытыми глазами, пытаясь осознать, что под этой рыхлой землей лежит его мать.

– Мама… Мамочка… Почему? Почему? – шепотом бормотал он.

Туземцы вернулись к своим занятиям, Фрэнки присоединился к ним, а Жак все сидел в прострации на могиле. Только к вечеру он присоединился к остальным.

Подошло время ужина. Французы устроились за столом вместе с сеноями.

– Кто эти военные, убившие маму? – спросил Жак.

– Их подослали к нам люди, которые хотят отобрать остров, – ответила слепая девушка.

– Я хочу знать, что произошло! Для этого я приехал сюда. Раз вы говорите по-французски, расскажите мне обо всем!

– Меня зовут Шамбайя. Я дочь старейшины, и я – Властительница сновидений, что возлагает на меня выполнение определенной функции в нашем племени. Что касается вашего вопроса, я располагаю лишь некоторыми деталями, но не знаю всего.

– А он кто такой? – спросил Фрэнки, показывая на туземца, привязывавшего их к столбам.

– Это мой брат Шуки. Он тоже говорит по-французски. Ваша мама была нашим учителем.

– Я хочу знать правду! – взволнованно сказал Жак.

Шамбайя взяла палку и принялась чертить на песке круговые узоры.

– Ваша мама приехала изучать нашу культуру и образ жизни. Она обучила нас французскому, а мы посвятили ее в наши познания в области сна. Потом возникли трудности. – Девушка тихонько вздохнула. – Когда мы жили на берегу реки Темиар, туда пришли лесорубы-малайцы. Мы сказали им, что в лесу растут священные деревья, в которых обитают наши божества. Но они ответили, что их бог лучше наших, так как он находится на небе, и потому никто не может его увидеть или причинить ему вред. Затем они начали рубить деревья, желая показать, что наши боги были слабы, а их бог – непобедим. Мы соорудили баррикаду. Но ночью они ворвались в нашу деревню, принялись убивать мужчин и насиловать женщин. Мы прежде не сталкивались с подобным. Такой всплеск безумия застал нас врасплох. Мы поняли, что слова тут бессильны. Нужно были уходить. Лесорубы победили. Впоследствии расчищенные от леса земли были превращены в сельхозугодья.

– Да, мы в этом убедились, – сказал Фрэнки Шар-рас, включивший камеру, чтобы записать рассказ Шамбайи.

– Лесорубы продвигались вперед, а мы отступали. Когда мы дошли до моря и увидели широкий синий простор, лишенный вертикальных линий, у нас закружилась голова. Мы считали это место краем света. Потеря священных деревьев ввергла нас в отчаяние. Ваша мама размышляла над тем, как нас спасти. Наконец она приняла решение: созвонилась с банкирами и купила наиболее удаленный и необжитой остров.

– Наверное, за компенсацию, полученную при увольнении, – прошептал Жак.

– Затем она арендовала корабль. Мы все, триста шестьдесят человек, сели на него и приплыли сюда. Ваша мама выбрала этот остров потому, что он был необитаем и не вызывал интереса у тех, кто занимается туризмом, по причине отсутствия на нем пляжей.

– Да, правда, мы видели, что остров скалистый, – подтвердил Фрэнки Шаррас.

– Так что ваша мама, Жак, профинансировала наш побег и обустройство на новом месте. Мы оказались вне досягаемости разрушителей леса. Но однажды сюда приплыли на лодке дайверы, исследовавшие морские глубины. Они-то и обнаружили Синюю дыру.

– Синюю дыру?

– Это некое подобие природного колодца. Он очень глубокий, и в нем чистейшая вода. Такие места вызывают интерес. Это природное сокровище стало нашим проклятием. Как только о нем пошла молва, островом заинтересовались туристические агентства. Разумеется, они захотели создать дайвинг-центр с отелями для любителей подводного плавания. Одно из агентств даже предложило вашей маме выкупить остров по двойной цене. Но она отказалась. Вслед за предложениями последовали угрозы. Ваша мама стояла на своем. Однажды к острову приплыл очень большой корабль. Вначале мы подумали, что это обычное туристическое судно. Но ночью на нас было совершено первое нападение, так как на корабле оказалось около двадцати наемников, которым заплатили за то, чтобы они прогнали нас отсюда.

– Понятно, – кивнул Фрэнки. – Я сталкивался с подобным в Африке.

– Вначале они ограничивались тем, что поджигали наши дома. Мы защищались при помощи сарбаканов. Месяц назад произошла первая атака, принесшая жертвы. Они стреляли из автоматов и убили одного человека. А перед отъездом написали по-малайски на хижине: «Первое предупреждение: уезжайте или умрете». Ваша мама говорила нам, что нельзя сдаваться, поэтому мы организовали защиту.

– Сарбаканы против автоматов?

– Нам благоприятствовали особенности местности. Мы умеем залезать на деревья и прятаться. Нам удалось несколько раз отразить нападение. Но три дня назад они вернулись, и именно во время той жестокой схватки была убита ваша мама…

Жак сжал кулаки.

– Тем не менее нам удалось отбить их натиск. Что будет дальше, мы не знаем… – Шамбайя снова вздохнула.

– Где они находятся сейчас?

– Их корабль бросил якорь у западного побережья острова, – сказал Шуки. – Мода на дайвинг в Малайзии – это ужасно… На всех окрестных островах построили отели, оснащенные дайвинг-центрами. Синяя дыра стала для нас испытанием. Там такая прозрачная вода, что дельфины приплывают туда размножаться. Все это привлекательно для туристов.

– А что же полиция?

– После первого нападения, в результате которого погиб член нашего племени, ваша мама позвонила в ближайший комиссариат, расположенный на соседнем острове… – начала объяснять Шамбайя.

– Но она не знала, что из себя представляет наша полиция, – перебил ее Шуки.

– Полицейские приехали. Сфотографировали разрушения, сделали вид, что обследуют местность. Они пришли к заключению, что это дело рук пиратов, которые, оказывается, еще встречаются. Они не захотели нам поверить, когда мы упомянули о наемниках. В конце концов ваша мама поняла, что официальные власти состоят в сговоре с туристическими агентствами. Еще в лесу, когда мы строили баррикады, чтобы воспрепятствовать продвижению лесорубов, полицейские пришли им на помощь под предлогом «поддержания порядка»…

– Все дело в том, что министры имеют доли в компаниях, получающих прибыль от продажи древесины и участков земли под строительство отелей, – сказал Фрэнки Шаррас, который, будучи журналистом, хорошо разбирался в этом вопросе. – Вся политическая система Малайзии уже давно прогнила. Наемники вполне могут быть полицейскими, делающими левую работу.

– Как вы собираетесь поступить дальше? – спросил Жак Кляйн.

– Теперь, когда вашей мамы больше нет с нами, официально действовать нам будет труднее. Мы не знаем современных юридических процедур. Мы просто попытаемся не сдаваться.

– В таком случае, мы приехали вовремя! – воскликнул Фрэнки. – Я военный и помогу вам защищаться. Но для этого нужно кое-что соорудить. Нам понадобится помощь всего племени. Для начала превратим деревню в укрепленный лагерь: возведем забор… эээ… крепостную стену и выроем ров, перед которым расставим ловушки. Я научился их изготавливать, когда сражался на стороне каренов в Бирме.

Шуки перевел сказанное Фрэнки своим соплеменникам, и те заметно оживились.

Жак, до того не обращавший внимания на то, что ел (думая, что это курятина), вдруг осознал, что, возможно, это вовсе не мясо птицы. Он незаметно отодвинул тарелку в сторону и ограничился вареным маниоком.

После ужина Жаку и Фрэнки выделили по хижине, и они перенесли туда свой багаж из катамарана.

Остаток дня прошел спокойно. Гости знакомились с укладом жизни сеноев. Шуки на хорошем французском предложил показать им владения.

– В настоящее время наша община насчитывает триста пятьдесят восемь человек, – сказал он, – и у нас восемьдесят три семьи.

Вблизи деревни сенои распахали небольшой участок земли для выращивания маниока, кукурузы, овощей и фруктов. Чуть дальше они устроили рисовую плантацию.

Однако создавалось впечатление, что туземцы не слишком интересуются сельским хозяйством. Шуки признался, что мужчины проводят время за заточкой стрел для своих сарбаканов и за охотой, а обработкой земли преимущественно занимаются женщины.

Поскольку сенои лишь недавно поселились на острове, они пока не решались рыбачить в море.

В качестве источника протеинов они ловили белок, летучих мышей, обезьян, а также маленьких диких свинок, которые приближались к деревне, влекомые запахом пищевых отходов.

Женщины растирали маниоку, получая таким образом тапиоку, которую употребляли в виде супа и муки для лепешек.

Помимо этого они плели корзины и изготавливали ткани на ткацких станках.

Большинство предметов обихода – посуда, предметы мебели, оружие, инструменты и даже украшения – были сделаны из бамбука. Матери проводили много времени, ухаживая за детьми. Женщины носили платья свободного покроя. Насколько поняли Жак и Фрэнки, четкое разделение труда в племени отсутствовало, каждый делал то, что хотел. Старейшина, отец Шамбайи, был уже глубоким стариком, он никому ничего не приказывал, зато щедро раздавал советы. Его почитали как хранителя памяти о предках.

Функция Шамбайи была близка к функции жрицы, но у нее не было никакой магической силы, и она не умела колдовать. Она лишь помогала видеть более яркие сны и толковать их.

– Знаете, – объяснил Шуки, – для нас ночь важнее дня.

– И правда, я уже начинаю к этому привыкать. Вы похожи на сов, летучих мышей, сонь… – сказал Фрэнки.

– Нет, мы похожи на самих себя. У нас просто другая культура. А как вам наши женщины? – вдруг спросил он.

– Странный вопрос, – удивился Жак.

– Мы проявляем большой интерес к сексуальности, и это тоже раздражало малайзийских лесорубов. Им было известно, что наши женщины отлично просвещены в вопросах секса, в отличие от их женщин. Ночью вы можете услышать через смежные стены хижин, как пары занимаются любовью. Сенои усматривали в этом доказательство хорошего психического здоровья своей общины. Наше общество крайне толерантно. – Французский Шуки действительно был на высоте. – У нас практически отсутствуют табу, а сексуальность поощряется. Нас скорее беспокоит отсутствие сексуальных отношений. Хотя институт брака у нас существует, он имеет довольно свободный характер. Сенои могут проявлять непостоянство в любовных отношениях, но при этом родители учат детей, что в обязанности мужчины входит забота о материальных потребностях жены, а в обязанности женщины – ведение домашнего хозяйства. Воспитание детей также не отличается у нас особой строгостью. У нас в ходу принцип «чем больше вы знаете, тем проще вам будет жить». Молодежь задает очень много вопросов пожилым людям, и никого эти вопросы не смущают.

– У вас есть религия?

– То, что мы практикуем, является не религией как таковой, но способом единения, во-первых, между всеми нами, а во-вторых, между нами и природой. У нас нет священнослужителей. Наше общество держится на двух понятиях: терпимость и уважение. Конфликты улаживаются с помощью коллективных обсуждений, во время которых старейшина деревни участвует в переговорах сторон. Детям предлагается сознаваться в неблаговидных поступках, для того чтобы получить прощение. У нас принято говорить правду, даже если за нее придется заплатить большую цену. У нас также принято признаваться в своих страхах и просить помощь для их преодоления.

– Неужели никто из вас никогда не сердится?

– Сердится, но только во время обсуждений, и притом не слишком сильно. Мы обожаем сам процесс обсуждения, – объяснил Шуки. – У нас все подлежит обсуждению. Бывает, во время словесных баталий сенои, которым не хватает аргументов, прибегают к помощи друзей. Но в целом мы выступаем за смирение. У нас очень часто можно услышать, как один член племени говорит другому: «Я действительно ошибся, был неправ, а прав ты».

– Жители западного мира должны брать с вас пример! – воскликнул Фрэнки. – Не могу представить политические дебаты, во время которых прозвучала бы подобная фраза!

Мужчин прогуливались по деревне, а детвора пряталась при их приближении.

– Они все еще побаиваются вас, но это пройдет, когда они поймут, что вы отличаетесь от наемников.

На следующий день Фрэнки взялся за работу. Вместе с мужчинами деревни он пытался организовать защиту острова. Наконечники стрел вымачивались в яде кураре. Этим же ядом смазывали косо срезанные стволы бамбука, которые помещали на дно рва, окружающего деревню. Сверху ров был прикрыт настилом из плетеной травы, наступив на который наемники должны были провалиться внутрь. Работа была долгой и утомительной. И до ее завершения было еще далеко.

– Надеюсь, пока мы все не закончим, наемники будут вести себя тихо и…

Фрэнки уснул столь внезапно, что Жак едва успел его подхватить, чтобы он не свалился в ров. Два сеноя отнесли его в хижину, держа за руки и за ноги.

– Пойдемте обедать, – предложил Шуки Жаку.

Жак уже не опасался есть. Мясо и овощи выдерживались на бамбуковых листьях, разложенных на раскаленных углях центрального очага. Так они насыщались вкусом бамбука. В качестве специй использовали перец и что-то серое и мохнатое с белым мясом внутри – вероятно, паучьи лапки. – Жак предпочел остаться в неведении, хотя ел с удовольствием.

Он сел на ствол дерева, служивший скамьей. Вскоре к ним присоединился только что проснувшийся Фрэнки. Шамбайя также присела рядом.

– Ваша мама обучила нас вашему языку, а кроме того, благодаря ей мы многое узнали о внешнем мире. Как называется ваша деревня? – спросила она.

– Париж?

– Да-да, Париж. Мне бы хотелось когда-нибудь побывать там. Она говорила, там очень красиво.

Наклонившись вперед, девушка взяла два горячих бамбуковых листа с мясом и протянула мужчинам. Они приступили к еде.

– Вам нравится наша пища?

Жак и Фрэнки молча кивнули.

– Расскажи мне еще о маме. Как ей жилось здесь? – спросил Жак.

– У нас с ней были особые отношения. Мы часто разговаривали, поскольку ваш язык давался мне легче, чем остальным.

– Она рассказывала… обо мне?

– Да, и о вас и о вашем отце Франсисе.

– Почему она не попыталась связаться со мной?

– У меня создалось впечатление, что она боялась, что вы узнаете какую-то ее тайну. Что-то вызывавшее у нее стыд и страх.

Жак покачал головой:

– У мамы был секретный проект, тайная жизнь, загадочная личность и подчас… непонятное поведение. Она уехала, не объяснившись и не попрощавшись. Я был обижен на нее и хотел бы потребовать у нее объяснений. Теперь я ощущаю себя обманутым из-за того, что не могу поговорить с ней.

– Разве вы не можете увидеть ее во сне? Там вы сможете расспросить ее обо всем.

– Мама никогда не снилась мне. Даже здесь она остается немой.

Шамбайя улыбнулась:

– Она говорила мне, что научила вас видеть сны.

– Да, но мне кажется, что ваши знания намного обширнее моих. Это как если бы преподаватель йоги оказался в Тибете и обучался буддизму у Далай-ламы. Все-таки это другой уровень.

– Мне не знакомы слова «йога» и «Тибет». Знаете, я могу говорить на вашем языке, но мне недостает знаний в области культуры, истории и географии. Мне многое предстоит наверстать.

– Вы говорили, что являетесь Властительницей сновидений. А в чем состоят ваши обязанности?

– Ваша мама причисляла меня к онейронавтам. Она говорила, что я практикую «осознанные сновидения».

– Действительно, мама хотела познакомиться с вашим племенем, чтобы больше узнать об этой теме.

Шамбайя долго пережевывала пищу.

– Как вы нашли нас здесь, на этом удаленном острове? – спросила она.

– Дело в том, что мой «будущий я» приснился мне и сообщил нужные сведения. Вам не случалось видеть себя во сне старше или моложе? – спросил Жак, довольный тем, что ему удалось удивить специалиста в области снов.

– Значит, это ваш «будущий я» сказал вам приехать сюда?

Шуки принес им по кусочку дуриана.

Жак ел его, зажав нос. За вкусом забродивших отбросов скрывался нежный вкус сыра с миндалем и луком.

– Возможно, когда-нибудь я полюблю этот фрукт, – признал он. – Когда мне впервые дали кусочек камамбера в детстве, меня чуть не вытошнило, но сейчас я его обожаю.

– Хотелось бы мне когда-нибудь попробовать ваш камамбер, – сказала Шамбайя.

Перекусив, мужчины вернулись к работе.

– Мы строим жилища на сваях, чтобы обезопасить себя от змей, крыс и крупных пауков, – объяснила Шамбайя. – Дома соединены по кругу, чтобы помнить о нашем единстве, а большой костер в центре мы зажигаем для того, чтобы не забывать о том, что Вселенная крутится вокруг определенной оси. Мсье Кляйн, мы познакомим вас с нашей культурой. Взамен мне хочется, чтобы вы познакомили нас с вашей культурой. Так я продолжу изучать то, что начала с вашей мамой.

– Мне бы хотелось научиться владению осознанными сновидениями.

Она махнула в сторону моря.

– Сейчас нам нужно защищаться, строить и, может быть, воевать, хотя мы не любим этого. Только потом наступит черед чему-либо обучаться.

Потом она взяла его за руку.

– Однако у меня все же есть подарок для вас, мсье Кляйн. Это песня. Запомните хорошенько ее мелодию и слова. Она пригодится вам для отпугивания комаров. Их здесь много. Без нее завтра вы будете покрыты укусами.

Он сделала глубокий вдох и принялась напевать. Жак повторял за ней мотив и слова, а девушка при необходимости поправляла его.

После ужина у костра собралось все племя. Зазвучала музыка. В качестве основного музыкального инструмента сенои использовали выеденную термитами деревянную трубку, из которой извлекался низкий звук, вызывавший вибрацию. Мундштук был сделан из пчелиного воска. Что-то похожее на звучание диджериды австралийских аборигенов и тибетского дунгчена… Чтобы звук был непрерывным, надо было последовательно выдыхать и вдыхать. Когда пять-шесть инструментов играли вместе, атмосфера становилась почти гипнотической. Игра сопровождалась постукиванием по полым пням и горловым пением. Жак и Фрэнки не сразу привыкли к этой странной, экзотичной музыке. Но вскоре мелодия захватила и их.

Вернувшись в свою хижину, Жак в изнеможении рухнул на матрас, который был чуть толще его ладони. Он попытался напеть разученную им песню. А тем временем на остров надвигалась ночь в сопровождении кортежа комаров.

Засыпание.

Легкий сон.

Глубокий сон.

Парадоксальный сон.

Возвращение в сновидение.

Остров Розового песка.

Ж.К.48 на месте, но кресло-качалка и пина-колада исчезли. У него растрепанные волосы и крайне взволнованный вид.

– Добрый день, Ж.К.48.

– Ты меня раздражаешь.

– В чем дело?

– В ТЕБЕ!

– Я сделал все, как вы велели, следовал вашим советам и достиг цели. Сейчас мы занимаемся строительством укреплений, чтобы защитить деревню от…

– Ж.К.28, ты ничего не понимаешь! Иногда ты бываешь настолько наивным, что меня это… огорчает. Подумать только, что я был таким в твоем возрасте! Боже! Я и забыл, насколько мало понимал суть происходящего вокруг меня.

– Есть что-то, что мне необходимо знать?

– Разумеется! Нечто такое, что тебе необходимо понять, и как можно скорее! Тебе угрожает большая опасность.

– Что? Мне?

– В этом-то и состоит проблема нашего с тобой способа общения через «Атон»: я могу помочь тебе осознать твое настоящее, сообщить недостающую информацию, но не могу предостеречь тебя от твоего будущего, которое несется на тебя в упор. Поверь, оно вот-вот наступит!

– Я начинаю беспокоиться…

– Еще бы! Именно этого я и добиваюсь! Я тоже обеспокоен, поскольку, если твое будущее отклонится в сторону хоть на йоту, мое существование и успех моего проекта окажутся под вопросом. Короче, тебе достаточно лишь оступиться на дороге судьбы, и все полетит в тартарары. И я ничего не могу с этим поделать! Я словно призрак – бессильный сторонний наблюдатель. До чего же это досадно, Жак! Как бы мне хотелось воспользоваться настоящей машиной времени, чтобы оказаться рядом с тобой с мышцами из плоти и крови, а не с телом, сотканным из грез. Кто осмелится наконец заговорить о страхе неполного существования? Кто решиться однажды затронуть столь сложную тему, каковой является нематериальность существования? Какая это мука – существовать лишь в качестве идеи, образа… да еще и в воображении… как бы помягче выразиться… безмозглого человека!

Ж.К.28 не стал обижаться, решив вначале прояснить дело.

– Что со мной произойдет? – спросил он примирительным тоном.

– Худшее. Худшее из того, что может произойти с человеком, – объявил Ж.К.48, содрогнувшись от воспоминания о событиях двадцатилетней давности.

– Скажите хотя бы, о чем идет речь!

Жак-старший зашагал взад-вперед по пляжу, затем гневно воскликнул:

– Что делать? Даже если я тебе это скажу, ничего не изменится.

– Тогда зачем вы мне об этом говорите намеками?

Ж.К.48 долго подбирал подходящие слова.

– Вообще-то, было бы лучше промолчать. На данном этапе твоей жизни ничего нельзя сделать, – сокрушенно отрезал он.

– Скажите же, в чем дело!

– Я не могу.

– Хотя бы помогите мне подготовиться к этой так называемой большой опасности, которая мне угрожает.

– Хорошо. Прежде всего, ты должен знать, что ты намного сильнее, чем думаешь.

– Допустим, и что дальше?

– Ты способен справиться с куда более тяжелыми испытаниями, чем ты представляешь.

Ж.К.28 присел, чтобы внимательно выслушать Ж.К.48. А тот продолжал сердиться на самого себя:

– Я сделал все, чтобы забыть об этом, и вот все это вновь возвращается, и именно сейчас это случится с тобой. Какое невезение! Как бы я хотел забыть об этом, но «Атон» не дает мне такой возможности.

Он вновь задрожал от страха.

– Вы…

– Ты можешь обращаться ко мне на «ты», а то это становится смешным.

– Нет, я предпочитаю называть вас на «вы». Может быть, это странный вывод, но… раз вы по-прежнему стоите передо мной, значит, что бы ни случилось, я доживу до сорока восьми лет.

– Теоретически – да. Но практически все намного сложнее. Поскольку ты можешь не справиться с тем, с чем справился я.

– Как это?

– Я уже сто раз тебе объяснял! Дело в твоей проклятой свободной воле. Вспомни, как мама разрезала линию на руке, чтобы наглядно показать тебе: в любое мгновение можно повлиять на свою судьбу.

– Может, как раз из-за этого она и погибла?

– Речь не об этом, а о том, что в настоящий момент та трасса, которая проложена от тебя – в твоем пространстве/времени – до меня – в моем пространстве/времени, – наиболее прямая, простая, правильная из всех возможных. Но твоя свободная воля может подвигнуть тебя пойти поперечной дорогой, остановиться или повернуть назад. Вспомни еще раз мамин порез.

– Благодаря вам я чувствую себя в безопасности.

– Так ты ничего не понял из того, что я пытался объяснить? Вот-вот, совсем скоро с тобой произойдет нечто ужасное, худшее, а я не могу тебе ничем помочь! НИЧЕМ! Тебе нужно быть сильным, очень сильным! Умоляю, только не сломайся. Что бы ни случилось, держись.

Ж.К.48 был на грани нервного припадка.

– Погоди, я кое-что придумал! – внезапно прокричал он. – Чтобы ты не сломался, не сошел с ума, вот тебе совет: в самые трудные минуты возвращайся, хотя бы на мгновение, на наш остров Розового песка. Хотя бы на десятую долю секунды, слышишь? Убегай в твое воображение! Слышишь меня? Только здесь ты сможешь обрести силы для борьбы. Ладно… и это… как говорится, удачи!

Жак проснулся в поту. Помимо комариного жужжания он уловил какой-то непонятный звук. Обведя комнату взглядом, он увидел змею, ползущую по полу. Как ни странно, его это успокоило – подумаешь, всего лишь рептилия.

Он вышел в кольцевой проход и стал созерцать спящую деревню. В центре – очаг с затухающими углями, а над всем этим – необыкновенной красоты фиолетовое небо, усеянное звездами. Из соседних домов доносились стоны наслаждения в доказательство того, что спали далеко не все.

Жак Кляйн провел прохладной рукой по потному лицу. Ему пришло на ум, что французский язык просто создан для витиеватости: кажется, что во фразе «желаю тебе удачи» скрыта другая – «чувствую, что тебя постигнет несчастье». Или: «Надеюсь, с тобой ничего не случится», тогда как следовало бы сказать: «Надеюсь, с тобой случится нечто потрясающее».

Жак подумал о Шамбайе, которая привлекала его своей хрупкостью и грациозностью, несмотря на физический недостаток. Он задался вопросом, есть ли у нее муж, ведь Властительница сновидений наверняка пользуется большим вниманием со стороны мужчин.

Когда он вернулся в свою комнату, чтобы лечь спать, за ним крадучись устремилась чья-то фигура. К его носу и рту был приложен носовой платок, пропитанный хлороформом. Едва вдохнув, Жак почувствовал, как у него подкосились ноги и как чьи-то сильные руки подхватили его.

Горьковатый запах сигарного дыма раздражал нос. Сквозь сон он расслышал слово, которое различил бы среди любого гула: «Кляйн». Мозг Жака был способен уловить его в каком угодно шуме.

Ему в лицо плеснули ведро ледяной воды: никогда еще его пробуждение не было столь стремительным.

– Мсье Кляйн? – обратился к нему кто-то высоким медовым голосом.

Открыв глаза, Жак обнаружил, что находится в помещении, похожем на каюту корабля. Неоновый свет слепил ему глаза.

– Здравствуйте, мсье Кляйн. Вы, случайно, не из знаменитой семьи Кляйн? Я имею в виду Кельвина Кляйна, который производит джинсы и духи?

Наконец Жак смог рассмотреть фигуру, склонившуюся над ним. Старик лет под восемьдесят с морщинистым загорелым лицом. Одет в строгий костюм с рубашкой и галстуком.

– Меня зовут Абдулла Киамбанг, я президент компании, работающей в сферах недвижимости и туризма. Наш слоган звучит так: «Kiambang Tour – незабываемые путешествия». Мы стараемся внедрять инновации в области, которая, к сожалению, славится чрезмерной конкуренцией. Покуда существует праздное общество, будет существовать и переизбыток предложений, вы согласны? Сейчас людям предлагают дешевые турпоездки, чтобы сбить цены. Но Kiambang Tour стремится поддерживать высокое качество и оригинальность услуг ради удовольствия клиентов. Известно ли вам, что наша компания занимает двенадцатое место в рейтинге авторитетного издания, специализирующегося на развлечениях и отдыхе? Двенадцатое – по соотношению цены и качества. Разумеется, я не жду от вас поздравлений, но знайте, что мы имеем вес в индустрии туризма. Для этого нам потребовались годы усилий.

Жака посадили на стул. По обе стороны от Киамбанга стояли держиморды в камуфляже, и ускользнуть не было никакой возможности.

Старик выдохнул ему в лицо сигарный дым.

– Понимаю, возможный родственник Кельвина Кляйна хочет спросить меня, для чего он мне понадобился. Что ж, отвечу. Вы оказались здесь, потому что я хотел встретиться с вами. Уверен, если бы я послал вам официальное приглашение, вы бы отклонили его.

Держиморды заржали.

– Мсье Кляйн, – продолжил старик, – я готов выложить вам все карты. Благодаря информации, полученной из вашего паспорта и от наших друзей в полиции, мне известно, что вы сын Каролины Кляйн – владелицы Пулау Харанг. Правда, ваша мать переименовала его в Пулау Сенои. Могу предположить, что вы приехали сюда, чтобы вступить в права наследства. С одной стороны, меня это устраивает, а с другой – осложняет мне жизнь. Ваш приезд оказался кстати, потому что я обсуждал с вашей матерью покупку острова, но она отказалась его продать. Несмотря на то что я предложил ей сумму, вдвое превышающую ту, за которую она его купила. Выгодная сделка. Я позволил себе настаивать, но она проявила упрямство.

– Это вы ее убили!

Жак рванулся в сторону старика, но держиморды тут же прижали его к стулу.

– Спокойно. Мы не виновны в ее смерти. Это простое совпадение. Возможно, ее укусила змея или ядовитый паук. Знаете ли, местная природа сурова. – Старик усмехнулся. – Мсье Кляйн, не в ваших силах усложнить мне жизнь, зато в моих – усложнить жизнь вам. Итак, продолжим. Ваша мать владела Пулау Харанг. Она умерла. Вы приехали. Я послал своих людей за вами, и вот вы здесь…

Он выдул через ноздри густой дым и продолжил:

– Мне также известно, что вы будущий врач и специализируетесь на изучении сна, как и ваша мать. Лично я страдаю от апноэ, но сейчас не время просить вас о консультации.

Свет неоновых ламп резал Жаку глаза.

– Думаю, у вас нет желания осесть на острове. Здесь слишком много комаров, нет ресторанов и заведений фастфуда. Следовательно, вы приехали, чтобы продать остров. Уверен, мои конкуренты уже пытались связаться с вами и, возможно, вы уже приступили к составлению договора купли-продажи. Hilton? Accor? Sheraton? Club Med? Barrière? Best Western? Marriott? Американцы, китайцы, немцы? Кто нашел к вам подход?

Жак глубоко вздохнул, с трудом сдерживая гнев.

– Поймите меня правильно, мсье Кляйн. Я президент преуспевающей компании Kiambang Tour, и у меня есть компаньоны и акционеры. В свое время мы допустили ошибку, сбросив этот островок со счетов из-за того, что судили лишь по внешней стороне: скалистый берег, отсутствие пляжей – мы сочли все это слишком не комфортным для наших клиентов. Но мы упустили из виду морские глубины, а оказалось, что именно они представляют исключительный интерес. Естественно, мы хотим исправить свой же недочет и рассчитываем, что вы нам поможете. Вы же понимаете, что это только бизнес, и ничего больше. Вопрос в том, что мои коллеги-акционеры, среди которых есть члены правительства, не желают видеть этот кусок земли в руках иностранцев, заинтересованных в быстрой выгоде. Как разумному человеку, вам это должно быть понятно. Если хотите, можете объяснять мои действия проявлением определенного национализма или обостренным чувством территориальной целостности. Вам наверняка известно, что недавно была обнаружена Синяя дыра, находящаяся недалеко от острова, и что там полно дельфинов, которых так любят туристы. Было бы жаль, если бы только иностранцы могли извлекать из этого выгоду, согласны? Полагаю, вам бы не понравилось, если бы Эйфелева башня принадлежала китайцам? Так что, думаю, вы меня понимаете.

Он щелкнул пальцами, и один из его подручных принес пачку желтых машинописных листов и ручку.

– Распишитесь вот здесь! Мы покупаем у вас Пулау Харанг за тройную стоимость, и вы возвращаетесь домой. Мы построим отель для любителей подводного плавания, где вы сможете проживать на полупансионе по льготным тарифам, и все будет отлично.

– А как же сенои?

– Эти оранг-асли? Что ж, наиболее образованные из них войдут в состав персонала отелей. Нам нужны официанты, горничные и грузчики. Остальных, проявляющих недоверие к внешнему миру, мы перевезем на континент и предложим поселиться в крупных городах, где они смогут наконец получить малайзийское образование. Они получат паспорта и станут частью цивилизованного мира. Разве это не гуманно?

– Они окажутся в трущобах, где будут пьянствовать и принимать наркотики, а вам подобные будут использовать их в качестве дешевой рабочей силы, так?

– У каждого есть шанс на успех, а если они не покинут остров, то так и останутся на первобытной стадии развития. – Он громко рассмеялся. – Подписывайте, мсье Кляйн, это в интересах всех нас.

– Ни за что.

– О, вижу, в том, что касается бизнеса, вы неуступчивы. Что ж, мне это даже нравится. Готов увеличить сумму вчетверо. А вы хитрец, однако! На вашем месте я бы поступил точно так же: немного строптивости – и условия контракта становятся еще выгоднее.

Старик протянул ему лист, который Жак тут же порвал.

– У вас нет права удерживать меня здесь, немедленно верните меня на остров!

Малаец покачал головой. Тут же был принесен новый контракт.

– Мсье Кляйн, до чего же вы неловкий! Но я предусмотрителен. Копий можно сделать сколько угодно. Подписывайте!

– Я хочу немедленно связаться с моим посольством.

– По моим сведениям, вы, естественно, побывали в посольстве, но забыли сообщить причину вашего пребывания в стране и то место, куда направляетесь. С официальной точки зрения вы и ваш коллега Фрэнки Шаррас являетесь обычными туристами, уехавшими в центральную часть Малайзии. Страна у нас довольно большая, и пройдет много времени, прежде чем вас хватятся. Подписывайте!

Жак Кляйн упорствовал.

– Ну, раз так, перейдем к методам, которые я лично не одобряю. К вашему сведению, прежде чем стать бизнесменом, я работал в малайзийской разведке. Слава пришла ко мне в июле 2011 года, во время подавления манифестации «Берсих» – Малайзийской коалиции за свободные и справедливые выборы… Впрочем, боюсь, это вам ни о чем не говорит…

Старик резким жестом затушил сигару.

– Пятьдесят лет на разведывательной службе. Пятьдесят лет, мсье Кляйн, это целая жизнь. И можете не сомневаться, я сохранил кое-какие навыки из моей прошлой жизни.

По приказу Киамбанга держиморды столкнули Жака со стула.

– Я пытал студентов. Студенты… им хоть кол на голове теши. В каждом поколении находятся желающие погеройствовать… вероятно, чтобы производить впечатление на девушек. Так вот, мне пришлось пытать многих из них, чтобы выудить имена смутьянов. Возможно, вы удивитесь, но мы, истязатели, чем-то похожи на вас – врачей, и у нас тоже бывают ежегодные конгрессы, во время которых мы обмениваемся накопленным опытом. Возможно, это единственный момент, когда мы забываем напрочь о политике. Счастливые мгновения подлинного товарищества между экспертами из разных стран. У каждого из нас есть собственный стиль. И могу вам сказать, что в этой сфере есть виртуозы, заслуживающие известности. Я бы даже предложил устроить реалити-шоу с пытками. Лично мне нравится изобретать пытки по заказу… вы специалист в области сна, и я это учту.

Жак нахмурился, а старик вновь зажег сигару.

– Расскажу вам самое забавное: я пытал малайзийских студентов-коммунистов, а ведь лучшим трюкам я научился от советских истязателей. Мои советские коллеги-коммунисты задавались вопросом: как не нанести телесный вред субъекту, но при этом не дать ему ни единого шанса на сопротивление? Что-то подобное я бы хотел применить по отношению к вам.

Жак попытался подняться, но один из мужчин в камуфляже осадил его.

– Эта пытка была изобретена во время сталинских чисток. Работники органов хотели придумать такую пытку, которая доставляла бы наибольшие страдания человеку. Что применить? Электричество? Огонь? Утопление? А может, постепенно отрезать части тела? Неплохо, но в итоге организм всегда сдавался – наступал обморок, и боль прекращалась. Но лишить человека сна – вот подлинная пытка, которая могла появиться только при гениальном Иосифе…

Старик снова протянул Жаку контракт.

– Человек может провести без сна, в среднем, шесть дней. Правда, в Книге рекордов Гиннесса зафиксирован одиннадцатидневный рекорд, но, как выяснилось, этот человек изначально страдал от гормонального расстройства. Считается, что после шести дней отсутствие сна провоцирует непоправимые повреждения головного мозга. Поставьте подпись – и спите спокойно.

Киамбанг и его люди заперли Жака в каюте, освещаемой неоновыми лампами. Как только за ними захлопнулась дверь, из динамика под потолком зазвучала громкая музыка. Детская песенка: «Братик Жак, братик Жак, спишь ли ты? Спишь ли ты? Слышишь колокольчик? Слышишь колокольчик? Динь-динь-дон, динь-динь-дон. Слышишь колокольчик?»

Раздался оглушительный колокольный звон. Затем песенка повторилась заново.

На пятидесятом повторе Жак забился в угол и свернулся на полу в позе зародыша, прижав руки к ушам, чтобы не слышать больше звона колоколов.

За два дня, проведенные в таких условиях, Жак не сомкнул глаз. Когда Киамбанг вошел в каюту, он обнаружил своего пленника лежащим в углу в состоянии прострации.

– Молодец! Вы еще более неуступчивый, чем я полагал. Но только от вас зависит, чтобы все это кончилось: подпишите контракт.

– Дайте мне спать, – прошептал Жак, найдя в себе силы оттолкнуть листки, которые он ему протягивал. – Спать. Я хочу спать.

– Знаете, мсье Кляйн, тяжесть этой пытки состоит не только в усталости и истощении организма, но и в продолжительном соприкосновении с реальностью. Ни одно животное, ни одно растение, ни одно существо, наделенное минимальным разумом и сознанием, не способны вынести непрерывного контакта с реальностью, какой бы она ни была. От этого можно сойти с ума, и это сейчас сводит с ума вас. Реальность в больших дозах нестерпима. Распишитесь, и вам разрешат вернуться в благословенный мир сновидений.