Двадцать второе августа
Сегодня вечером – мой последний рабочий день. Шел дождь, поэтому никого не было. У меня было много времени, чтобы подумать о своем унижении и подойти ко всему творчески и по-новому.
Пол Парлипиано сейчас в Колумбийском университете. Я уверена, что буду предметом его рассказов. Представляю его в общежитии в окружении новых друзей говорящим: «Вот ужасная история. Как раз перед отъездом в университет эта пьяная девчонка, с которой прежде я в жизни не разговаривал, уверяла меня в своей венной любви, а затем ее вырвало на мои туфли».
Когда я устала мучить себя подобным образом, то забеспокоилась, что же сказать Бриджит о Мэнде и Берке, об их отношениях летом. Ответ все никак не приходил мне в голову. Не хочется быть втянутой в такую ужасную передрягу. Опять моя вина. Надо было отказаться. Вместо этого, хотя и неохотно, дала обещание человеку, с которым меня теперь уже не связывают близкие отношения. И теперь чувствую себя обязанной довести это дело до конца.
К тому же, думаю, Бриджит имеет право знать, что Мэнда подобрала ее парня – удачливого победителя соревнования по лишению девственности своих подружек.
Мне было ужасно противно от всего этого.
Я считаю женоненавистниками тех, кто полагает, что можно мужчинам, то нельзя женщинам. Я против этих двойных стандартов. Но все равно меня больше бесит Мэнда, чем Берк. Я имею в виду, что это надо принять как непреложный жизненный факт, что парни не могут так владеть собой, как девушки. Они не могут контролировать эрекцию. Но какая физиология руководила Мэндой? Она отказывается заниматься сексом со всеми остальными своими парнями и ворует парня у своей лучшей подруги? Мне никогда не нравилась Мэнда, но сейчас мне хочется залить ее всю обеззараживающим средством. Может быть, у Берка и Мэнды появится совесть и они все сами расскажут Бриджит? Но большую ставку я делаю на Сару: она никогда раньше не умела хранить секреты. Почему с этим секретом должно быть по-другому? А вдруг хотя это маленькая надежда, но она сохранит тайну?
Нет необходимости говорить, что я думала об этом довольно долго. Когда устала, то просто уставилась на соседний прилавок – «Покрути колесо – покури хорошо», который располагался рядом с моим.
«ВЫКУРИ СВОИ МОЗГИ!»
Очередь к этому аттракциону никогда не перестает изумлять меня. Те, кто, выигрывал пачки любимых сигарет, прыгали, кричали и визжали так сильно, что даже в таком шумном месте их было слышно во всех уголках. Кажется, они забыли, что за то количество монеток по двадцать пять центов, которые заплатили за аттракцион, могли бы купить любую пачку сигарет, но полагаю, что только из-за острых ощущений, которые приносит победа, они меняют и меняют доллар за долларом.
«СИ-ГА-РЕЕЕ-ТЫ! СИ-ГА-РЕЕЕ-ТЫ! ПОД-ХО-ДИИИИ-ТЕ СЮ-ДААА!» – громко зазывал мальчик, работающий в сигаретном киоске. Сегодня вечером он сделал модель пиджака из желтого пластика с рисунком теперь уже вышедшего из моды старины Джо Кэмела, забавного носатого верблюда, разгуливающего в темных очках, кожаном жакете и с неизменной сигаретой в зубах. Если бы температура поднялась до 35 градусов, тело парнишки растаяло бы. Рукава пиджака были коротки и доходили мальчику до локтя. Это свидетельствовало о том, что мальчишка был в том возрасте, когда определенные части тела растут быстрее, чем другие. У него, как и у Скотти в восьмом классе во время наших встреч в течение одиннадцати дней, вместо усов рос темный пушок. Я хотела сказать «сигаретному мальчику» о том, что его усы скорее вызывают отвращение, чем выглядят сексуально, и что следует их сбрить как можно быстрее.
Однако ничего не сказала, потому что внезапно мне пришло в голову, что сначала надо бы узнать, есть ли у «сигаретного мальчика» подружка. Я подождала, пока он запустит колесо. На нем были написаны все месяцы года, разделенные на четыре сезона: зиму, весну, лето и осень. Это было самое лучшее колесо с сигаретами на набережной.
– Эй! У сигаретной стойки!
Десяток курильщиков повернулись в мою сторону. Мальчик не прореагировал.
– Не вы, а парнишка за стойкой, – кричала я громко, стараясь перекричать какофонию звуков.
Курильщики снова стали смотреть на колесо, Мальчик взглянул на меня, но ничего не сказал. Ему не разрешалось ни с кем говорить, кроме клиентов, пока он на работе.
– Да, «сигаретный мальчик». Ты. У тебя есть подружка?
Сначала он сконфузился. Затем на его лице появилась самодовольная улыбка. Эта была улыбка четырнадцатилетнего подростка, у которого подружка старше его на пару лет, очевидно, слишком горячая для его юного тела.
– Я не клеюсь к тебе, – сказала я нетерпеливо.
Он сник.
– Ну, быстро. У тебя есть подружка?
Он кивнул.
Я подумала обо мне и о Скотти, о Бриджит и Берке, о Сиде и Мирне, и меня опечалило будущее этого мальчика. Мне не хотелось увидеть его через несколько лет с татуировкой его Мирны на руке, оплакивающим свою потерянную любовь, поедающим один рожок с шоколадным мороженым за другим.
«Порви с ней, – умоляла я его. – Прежде чем зайдешь слишком далеко».
Но я не могла этого произнести вслух.
Стрелка волчка остановилась на осени. Выигравшие обрадовались. Проигравшие снова стали швырять двадцатипятицентовики. Колесо завертелось. Годы замелькали вновь.
