В восьмой день шестой луны того же года посланцы с Востока, сопровождая трёх священнослужителей, направились в Канто.

Тот, кого называли Тюэн-содзё, в качестве ученика Дзисё-содзё из храма Чистой земли держал экзамен по разбору десяти спорных тем и был учёным, не имевшим себе равных в своём монастыре. Тот, кого называли Монкан-содзё, сначала жил в храме Цветка Закона в провинции Харима, но по достижении зрелого возраста переселился в храм Высшей истины, Дайгодзи и стал Великим адзяри — главным наставником аскетов в сингон, школе Истинного слова, а потому, заняв место главного служителя храма Востока и настоятеля храма Высшей истины, сделался столпом Четырёх видов мандалы и Трёх таинств. Тот, кого называли высокомудрым Энканом, сначала занимал место среди горной братии, и вряд ли был во всём монастыре блеск таланта, равный блеску его таланта в обоих учениях — явном и тайном, и похоже, что славою сочетания в себе мудрости и добродетельных деяний некому было с ним сравниться. Однако он решил, что если долго следовать обычаям, принятым в храме Горных врат в нашу эпоху вероломства, то подверженный гордыне занесётся и в конце концов неминуемо упадёт в объятия демона зла. Нужно отказаться от почестей, воздаваемых в залах для диспутов между приглашёнными служителями, и возвратиться к установлениям Высокого основателя-наставника, — с этими мыслями отвратился он однажды от уз славы и выгоды и надолго затворил за собой двери в уединённой тихой хижине из мха.

Первое время он определил себе для проживания так называемую Чёрную долину возле Западной пагоды, Осенью, когда листья лотоса покрываются инеем, надевая одну на другую три ризы и позволяя утреннему ветру насыпать в его чашу цветы сосен, но: «Добродетельный не бывает одинок, он обязательно имеет соседа», а солнцу своего сияния не спрятать, поэтому в конце концов, как от наставника пяти мудрых государей, от него пошли три вида чистых заповедей.

Хотя и говорят, что всё это были почитаемые мужи, обладающие мудростью и высокодобродетельным поведением, — разве нельзя было им избежать бедствий тогдашних времён? Или же это зависело от воздаяния за прежние жизни? Поистине, достойно удивления то, что став узниками далёких варваров, они скитаются под луною подневольных странствий.

Только за высокомудрым Энканом, подобно теням, следовали три его ученика, которых звали Соин, Энсё и Досё. Они составили свиту, сопровождавшую паланкин учителя спереди и сзади. Кроме них у Монкан-содзё и Тюэн-содзё не было ни одного сопровождающего; им приходилось ехать на грубых станционных лошадях. В окружении непривычных для их взоров воинов, в ту пору, когда стояла ещё глубокая ночь, отправились они в путь на восток, где птицы поют, и на душе у них было печально. Слышались разговоры о том, что до Камакура им не добраться, что они, должно быть, погибнут в дороге, поэтому священнослужители настолько пали духом, что, добравшись до одного ночлега, считали, что теперь-то уж и настал предел, а отдыхая на другой горе, — что предел — вот он, при этом жизнь свою считали росой, готовой высохнуть. Между тем проходил вчерашний день, клонился к сумеркам нынешний, и хотя само по себе путешествие не было спешным, накапливалось число дней, и вот, в двадцать четвёртый день шестой луны путники прибыли в Камакура.

Высокомудрого Энкана поручили попечению Сасукэ, губернатора провинции Этидзэн, Монкан-содзё поручили попечению Сакаи-но-сукэ, губернатора провинции Тотоми, а Тюэн-содзё — попечению Асикага, губернатора провинции Сануки.

Когда оба посланца возвратились к своей прежней службе, они сообщили о форме главной святыни, которой поклонялись эти священнослужители, и о том, как выглядит у них алтарь со светильником, нарисовав их. Но это было не то, что простой человек может понять с первого взгляда, поэтому было решено призвать Райдзэн-содзё из Сасамэ и показать изображения ему.

— Нет сомнения, — молвил священнослужитель, — что это наука о подавлении неприятеля.

— В таком случае, пытать этих монахов! — последовал приказ, и несчастных перевели в Сабураидокоро и приготовились к пыткам водой и огнём.

Монкан-бо, как долго ни допрашивали его, не уронил яшму верности, но когда ужесточили пытку водой, видимо, ослабели у него и тело, и уставшее сердце, и он вынужден был признаться:

— По государеву решению, я проводил обряды подавления неприятелей. Не сомневайтесь в этом.

После этого решили пытать Тюэн-бо. Этот содзё, от природы человек трусливый, ещё до начала пыток признался во всём без остатка: как государь изволил разговаривать с братией в Горных воротах, рассказал и о поведении принца из Великой пагоды, о заговоре Тосимото, о том, что было, и даже о том, чего не было, — и всё дал записать на одном свитке.

И хотя после этого никаких сомнений не должно было оставаться, последним священнослужителем пренебречь было нельзя, ибо преступления этого человека были равнозначны преступлениям остальных. Было решено, что назавтра следует допросить и высокомудрого Энкана

Той ночью Вступивший на Путь владетель Сагами, увидел во сне, будто с восточного склона горы Хиэйдзан пришло стадо обезьян тысячи в две или три голов и будто встали те обезьяны в ряд, так, словно они оберегают этого высокомудрого. Подумав, что знамение, полученное во сне, дело не пустое, владетель ещё затемно отправил к охранникам гонца и велел передать им распоряжение: «Пытку высокомудрого временно отложить!». Но прежде того к особе Вступившего на Путь владетеля Сагами, прибыл охранник и почтительно доложил:

— Когда мы явились к высокомудрому, чтобы нынче же с рассветом исполнить Ваше повеление о пытках, он, повесив светильник, сидел в позе созерцания и обнимал взором Закон Будды. Тень же его ложилась на ширму, стоявшую сзади, и она приняла там форму пресветлого короля Фудо. Потрясённые, мы поспешили сюда, чтобы прежде всего доложить подробности этого дела.

Поняв, что и вещий сон, и чудотворное проявление говорят о том, что это не простой человек, владетель Сагами велел отменить распоряжение о пытках.

В тринадцатый день седьмой луны того же года всем троим священнослужителям были назначены места для дальней ссылки. Монкан-содзё был выслан на остров Ивогасима, Тюэн-содзё — в провинцию Этиго. Лишь высокомудрому Энкану наказание в виде дальней ссылки уменьшили на одну ступень и поручили догляд за ним Вступившему на Путь Юки Кодзукэ, после чего тот, взяв монаха с собой, пустился в далёкое странствие в провинцию Осю. Но это только по названию не было дальней ссылкой с отстранением от должности. Велено ведь было переселиться в пределы отдалённых варваров, поэтому и его ссылку представляли таким же, как у других, дальним странствием.

Высокомудрый понял тогда, каковы были мучения законоучителя Чжао от жестокой казни, страдания наставника аскетов И-сина из-за скитаний по горным рекам, когда он был сослан в страну Кора. Переправляясь через реку Натори («Берущую Имя»), высокомудрый сложил такое стихотворение:

Неужто бедствий эпохи не может избежать даже мудрец — воплощение будды? В старину в Индии, в стране Варанаси, был один шрамана, сочетавший в себе три вида учёности — поведения, созерцания и мудрости. В качестве наставника тамошнего государя он стал опорой Четырёх морей, поэтому жители Поднебесной уверовали в него и почитали его, и это было точь-в-точь подобно тому, как Великий мудрец, почитаемый в мире, ушёл от мира и основал Путь. Однажды великий король той страны должен был провести религиозную службу, и главным наставником в толковании заповедей он попросил быть этого шраману. И вот шрамана, выполняя повеление своего государя, прибывает к Фениксовой заставе. Как раз в это время государь изволил развлекаться игрой в го, и когда к нему пришли и почтительно доложили о посещении дворца шраманой, государь, всем сердцем погрузившись в игру, не услышал этого, но, обращаясь к своему партнёру по игре, изволил промолвить: «Отрежь!» Придворный, вошедший с докладом, ослышался и, решив, что государь повелел зарубить того шраману, вышел за ворота дворца и тут же отрубил ему голову.

Когда государь закончил игру в го и изволил вызвать шраману к себе, начальник тюрьмы доложил его величеству: «По государеву повелению ему отрубили голову!»

Сильно разгневавшись, государь вымолвил:

— Сказано ведь: «Приговаривая к смертной казни, приговор повторяют трижды». Несмотря на это, по единственному нашему слову совершили ошибку, усугубив этим недостаток благоразумия у нас Такое злодеяние равносильно великому греху, — и тут же вызвал придворного, передающего его повеления, и наказал три вида его родственников.

Но вот, подумав, что этот шрамана не напрасно был без вины подвергнут смертной казни, что это было, видимо, определено поступками, совершёнными им в прежней жизни, государь спросил об этом у архата. Семь дней архат, погрузившись в раздумья и сумев проникнуть в судьбы, обозревал прошлое и настоящее и наконец увидел, что в предыдущем рождении шрамана был крестьянином, который занимался обработкой земли. А император в предыдущем рождении был лягушкой и жил в воде. Когда однажды весной этот крестьянин обрабатывал мотыгой горное поле, он по ошибке концом мотыги отрубил лягушке голову. Благодаря своей карме, крестьянин родился шраманой, а лягушка родилась великим королём государства Варанаси, который по ошибке тоже совершил смертную казнь.

Так, значит, из-за какой же кармы наш высокомудрый тоже погрузился в столь непредвиденное прегрешение? О, как это всё удивительно!