ЗОЛОТОЙ КАРП (август 1974)

Отец сидел в своем кабинете за письменным столом в черном вертящемся кресле. Юки вошла и остановилась около него. Повернувшись к дочери, он протянул ей белый конверт.

— Меня попросили передать тебе это.

На конверте было только ее имя, на обратной стороне — имя тети Айи, написанное тушью. Юки встревожилась: после свадьбы отца тетку она не видела ни разу. Отец, нахмурившись, барабанил пальцами по подлокотнику кресла. Юки хотелось поскорей уйти к себе и прочитать письмо.

— Ты еще что-то хочешь мне сказать? — с нетерпением спросила она.

— Может, прочтешь письмо?

— Прочту, у себя в комнате.

— Ну что ж, — вздохнул отец, — дело твое.

Юки, повернулась, чтобы уйти, но отец остановил ее:

— Этот твой конверт был вложен в другой, где лежало еще письмо тети Айи ко мне... Отправлено было на мой служебный адрес.

Юки кивнула. Она регулярно, раз в месяц, писала тете Айе и бабушке с дедушкой, но ответа не получала! Единственным письмом за последние пять лет от родственников по линии матери было приглашение на свадьбу — прислал его два года назад Сабуро, самый младший из ее дядей. Отец отдал Юки то письмо за обедом, конверт был уже вскрыт.

— Пошли ему поздравительную телеграмму, — сказал он. — И извинись, напиши, что ты, к сожалению, не сможешь приехать. Деньги на телеграмму я тебе дам.

— Спасибо, не нужно. Я ему лучше письмо пошлю.

— Только обязательно покажи письмо отцу, перед тем как его отправить, — вмешалась мачеха.

— Я никому не показываю своих писем, — с вызовом ответила Юки.

Мачеха встала из-за стола и вышла из кухни, с треском захлопнув за собой дверь. Отец посидел еще несколько минут и последовал за ней. Юки ушла к себе, не закончив обеда. Отцу следовало извиниться за бестактное поведение своей жены, но, с другой стороны, он и не поддержал ее, не настаивал на том, что письмо нужно ему показать. Ладно, и на том спасибо. А конверт с приглашением вскрыла, наверняка, она, а не отец.

Сейчас, сидя в кабинете, он говорил вполне дружелюбно.

— Ты вовсе не обязана читать адресованные тебе письма при мне или показывать их мне.

— Конечно, нет. Тем более, что тетя Айя запечатала конверт и написала на нем мое имя.

— Разумеется, но не надо вспыхивать по пустякам.

Юки промолчала.

— Думаю, это письмо тебя обрадует, — продолжал отец. — Твоя тетя сообщила мне, что выходит замуж. Если хочешь, поезжай на ее свадьбу.

Юки молчала: ее удивил мягкий тон отца.

— Я знаю, ты сердишься на меня за то, что я не отпустил тебя на свадьбу дяди.

Юки снова промолчала: что тут сказать?

— Дело в том, что я ничем твоему дяде не обязан. Он для меня почти чужой человек. Тетя Айя — другое дело. Ты жила у нее целый год, она заботилась о тебе, и я перед ней в долгу. Я просто обязан отпустить тебя на ее свадьбу. Таким образом, я как бы ничего больше не буду ей должен. Понимаешь меня?

— Ход твоей мысли поняла, но логика, на мой взгляд, странная.

Отец покачал головой.

— Ладно, я могу идти к себе?

— Конечно. Свадьба будет в феврале, в доме ее родителей. Опять поедешь к бабушке и дедушке. Останешься у них с ночевкой — далеко все-таки.

В дверях Юки обернулась и спросила: — Если я тебя правильно поняла, мне не следует тебя благодарить за то, что ты меня отпускаешь на свадьбу? Ведь ты делаешь эту любезность не мне, а моей тете. Не дожидаясь ответа, она вышла. Из своей комнаты Юки услышала шаги отца внизу: вот он заглянул в гостиную, затем отправился на кухню. Вскоре послышались голоса: мачеха истерично вопила, отец что-то мямлил. Слов Юки не разобрала, но, судя по всему, скандал разгорелся из-за нее: отцу должно быть, достается за то, что он отпускает дочь на свадьбу, и за то, что он не узнал, о чем пишет ей тетка. Голоса стихли, Юки вскрыла конверт и развернула голубой листок.

«Дорогая Юки, — писала черной тушью тетя, — надеюсь, у тебя все хорошо. Каждый месяц я с нетерпением ожидаю твоего очередного письма. Не отвечаю на твои письма потому, что, как мне кажется, это не понравится твоему отцу. А вдобавок к этому письму я написала отдельно и ему. Надеюсь, на этот раз он позволит нам увидеться. В феврале я выхожу замуж за господина Кимуру. Думаю, ты его помнишь. Мы оба хотим, чтобы ты приехала на нашу свадьбу, — мы будем праздновать ее у твоих дедушки и бабушки, потому что, если бы не ты, мы никогда бы не встретились с господином Кимурой! Именно ты свела нас в тот день, когда господин Кимура, узнав о смерти твоей мамы, пришел ко мне: он хотел видеть тебя. С тех пор мы встречались с ним раз в месяц, когда он приезжал в Токио навестить дочь. А вот теперь мы решили пожениться. После свадьбы я перееду к нему, в Кобе. Очень хочу тебя видеть. Дедушка и бабушка тоже по тебе соскучились. Надеюсь, папа тебя отпустит. Очень хочется увидеться и поговорить с глазу на глаз. Я бы многое тебе рассказала. Желаю тебе всего наилучшего, твоя тетя Айя.»

Юки перечитала письмо, вложила его обратно в конверт и спрятала в письменный стол. Ящик, как всегда, заперла. Она сидела, глядя на сгущающиеся за окном сумерки. Господин Кимура, — даже не верится. Они считают, что все произошло благодаря мне. Надо же!

Первый раз Юки увидела господина Ки- муру в начале июня, в конце первого учебного семестра, — тогда ей было десять лет. В субботу ее мать пошла на встречу бывших одноклассников по начальной школе, Юки вторую половину дня провела в доме у соседей, в семействе Ширакава. Уже темнело, она сидела на кухне у соседей и, услышав, как около ее дома затормозил автомобиль, выбежала на улицу. С удивлением, Юки увидела не лаково-черное такси, на котором, могла вернуться мать, а белую малолитражку. За рулем сидел какой-то мужчина, а мать рядом с ним, в белом платье и сиреневом шарфе. Фары были потушены, но мотор работал. Мать и ее спутник оживленно беседовали.

Юки подошла к автомобилю и постучала в окно. Мать, увидев ее, улыбнулась, мужчина заглушил двигатель, и они вышли из машины.

— Как прошла ваша встреча? — спросила Юки, взяв маму за руку.

— От души повеселились! Юки, познакомься — это мой старый друг, господин Кимура. Мы вместе учились в школе. Он любезно подвез меня домой.

Господин Кимура протянул руку.

— Привет! — сказал он, когда они обменивались рукопожатием. — Очень рад с тобой познакомиться, — улыбнувшись, он пристально всмотрелся в лицо Юки.

Она улыбнулась в ответ.

— Ну, а как ты провела время? — поинтересовалась мать.

— Так себе, — пожала плечами Юки. — Госпожа Ширакава стала перед моим носом менять пеленки своему малышу. Я застеснялась и убежала в другую комнату.

— С тобой не соскучишься! — засмеялась мать. — Ты обедала?

— Нет. Сказала им, что у меня нет аппетита.

— Почему?

— Госпожа Ширакава сварила суп с устрицами, а я подумала: вдруг она побросала их в кастрюлю еще живыми. Она говорила, что вымачивала их в воде целый день, чтобы они выплюнули весь песок, который съели до того, как их поймали.

— И ты решила увильнуть от обеда? Не очень-то вежливо.

— Почему? Я не стала бы есть живых устриц ни в чьем доме, а госпожа Ширакава здесь не при чем. Я не думала ей грубить. Она хорошая, добрая.

Мать и господин Кимура переглянулись — они с трудом сдержали смех.

— А вы тоже считаете, что я поступила невежливо? — спросила его Юки.

— Нет, я бы тоже, наверное, не стал есть суп с устрицами.

— Вот видишь, мама! Ладно, побегу домой. Сделаю себе сэндвич с сыром и помидорами. А тебе сделать?

— Нет, спасибо. У нас был обед.

— А вы? — обратилась Юки к господину Кимуре. — Вам сделать сэндвич?

— Нет, я тоже обедал, спасибо.

Мать Юки, взглянув на своего бывшего одноклассника, секунду поколебалась и продолжила:

— Может, зайдешь к нам — попьем вместе чаю?

— Я бы с удовольствием, но неудобно беспокоить в субботний вечер твоего мужа.

— Мужа нет дома, — сказала Шидзуко.

— И придет он очень поздно, — добавила Юки.

Все трое молча направились к дому.

— Так ты, значит, уже в четвертом классе? — обратился господин Кимура к Юки, когда они уселись за кухонным столом.

Не отрываясь от сэндвича, она кивнула.

Кимура улыбнулся. Шидзуко налила ему чаю.

— Когда мы с твоей мамой учились в четвертом классе, на утренней классной линейке мы всегда стояли рядом, потому что были самыми маленькими.

— Неужели? — удивилась Юки. Даже сидя, господин Кимура возвышался над столом и имел весьма внушительный вид.

— С тех пор я успел подрасти, — засмеялся он, переглянувшись с Шидзуко. — Да, так вот: в четвертом классе твоя мама втянула меня в одну не очень веселую историю. Это было незадолго до начала войны. Уже пошли разговоры о том, что наша армия скоро оккупирует Китай. Директор школы произнес речь о величии нашей империи и показал фото императора. Мы должны были подобострастно закрыть глаза и поклониться его портрету. Учителя говорили нам, что император — настолько священная особа, что, взглянув на его портрет, мы можем ослепнуть. Но Шидзуко, конечно не верила этим россказням. Как-то раз она, мало того, что и не подумала закрыть глаза, посмотрев на портрет императора, но еще толкнула меня в бок и громко сказала: «Взгляни, какой у него смешной нос». Все вокруг слышали ее слова и ждали: осмелюсь ли я посмотреть на императора.

— Ну и что? — заинтересовалась Юки. — Вы тоже на него поглядели?

— Нет! В отличие от твоей мамы я оказался трусом, побоялся ослепнуть.

— Дело не в том, что я была такой уж храброй, — возразила Шидзуко. — Я просто поняла, что учителя нам врут. Этот портрет сделал обычный профессионал, а может, и фотолюбитель. Он же не ослеп — и проявлял пленку, и печатал. Вот я и захотела проверить на себе: ослепну или нет? Взглянула на фото — и все в порядке, лишь увидела, что наш император — самый обычный человек, только нос у него смешной — такой острый. И лицо, честно говоря, довольно глупое.

Господин Кимура повернулся к Шидзуко.

— Я вспомнил о тебе как раз в тот день, когда окончилась война. Император тогда обратился к народу по радио и сказал, что он всего лишь обычный смертный, и мы были неправы, когда обожествляли его. Тогда я учился уже в средней школе и скептически воспринимал то, что нам пытались вдолбить в головы.

Речь императора мы слушали дома всей семьей. Родители и моя старшая сестра плакали. А я в который уж раз вспоминал дурацкий нос императора и твою смелость. — Кимура помолчал. — К тому времени твоя семья перебралась в деревню. Я страшно расстроился, что никогда тебя не увижу.

— Думаю, ты преувеличиваешь свои страдания, — смущенно засмеялась Шидзуко.

— Не преувеличиваю. Я действительно не находил себе места, — Кимура повернулся к Юки, которая сидела тихо: вся — внимание. — Твоя мать была способнейшей ученицей в нашем классе. Мы всегда восхищались ею.

— Ну, это было так давно, — с грустью сказала Шидзуко. — А вот господин Кимура теперь профессор, преподает литературу в Национальном университете Кобе.

— И все же никогда не забывал твою маму... Я бы разыскал ее раньше, если бы не жил все это время в Токио — в Кобе вернулся всего лишь этой весной, в апреле.

Юки несколько раз ездила с матерью в Токио к своей тетушке Айе. Больше всего ее удивила там речь горожан — они тараторили быстро и громко и прозносили слова не совсем обычно.

— Вы говорите не так, как все говорят в Токио, — сказала Юки.

— Конечно, не так. Я ведь вырос здесь, в Кобе, и токийский диалект так и не перенял, хотя прожил там пятнадцать лет и был женат на жительнице Токио. А вот мои дети говорят как токийцы.

В классе Юки было несколько детей, переехавших в Кобе из других регионов страны. Над их странным выговором всегда посмеивались, любили их передразнивать.

— А вашим детям приходится в школе драться, когда их дразнят за то, что они говорят не как все? — поинтересовалась Юки.

— Не думаю. В Кобе живет только мой сын, но он уже в средней школе. В этом возрасте если дерутся, и то не по таким пустяковым поводам. А моя дочь живет в Токио со своей матерью.

— Отдельно от вас?

— Да. Мы разведены.

Юки задумалась. У себя в школе она знала лишь одну девочку, чьи родители были разведены. Ее звали Марико, она жила с отцом и его родителями. Девочка говорила, что почти не помнит матери: та уехала в деревню к своим родителям, когда Марико была еще совсем маленькая. Однажды в мае, когда в Японии отмечается День Матери, их учитель, господин Ямасаки, попросил учеников написать небольшое сочинение о своей маме. Марико выскочила из класса. Учитель ее вернул, посадил на место. «У меня нет мамы», — сказала девочка. «Тогда напиши о бабушке», — предложил учитель. Марико просидела целый урок, уставившись на чистый лист бумаги, хлюпая носом, но так ничего и не написала. За это господин Ямасаки оставил ее после уроков.

Возвращаясь в тот день из школы, Юки все время думала о бедной Марико. Дома она уже с порога закричала:

— Мама, знаешь, что сегодня случилось с Марико! Господин Ямасаки довел ее до слез. Нельзя так!

Шидзуко, выслушав рассказ дочери, согласилась:

— Ваш учитель слишком строго отнесся к этой несчастной девочке.

— А почему Марико живет не с мамой? По- моему, лучше жить без отца, чем без матери.

— Когда муж с женой разводятся, дети обычно остаются с отцом, а их мать уезжает к своим родителям. Если детей двое или трое, кто-то из них может жить и у матери. Но если ребенок единственный, мать почти всегда его теряет.

Произнеся это, Шидзуко как-то странно и очень серьезно посмотрела на Юки. На лице — ни тени улыбки. Юки поняла, какого «единственного ребенка» имела в виду мама. «Меня!» — подумала она, но не сказала.

Юки смотрела на удлиненное тонкое лицо господина Кимуры и пыталась представить себе его дочь. Интересно, скучает ли она по нему? Сама Юки даже вообразить не могла, как бы она жила, если бы ей позволяли видеть маму лишь раз в месяц.

Между тем Шидзуко и господин Кимура стали вспоминать о какой-то школьной экскурсии в храм. Рядом с храмом был пруд, где плавали сотни карпов — красных, черных, серебристых, оранжевых, желтых, розовых.

— Когда мы с твоей мамой шли мимо пруда, — рассказывал господин Кимура, — из воды выпрыгнул маленький карп и упал на каменную дорожку прямо к нам под ноги. Он был величиной с твою ладошку и ярко- желтый. Можно сказать, даже золотой. Он бился на дорожке, хватал ртом воздух. Никто к нему почему-то не подходил, а жить ему оставалось, видно, совсем недолго. Тогда твоя мама схватила его за хвост и бросила обратно в пруд. Он радостно поплыл. Так она спасла ему жизнь.

— Какая мелочь, — Шидзуко покраснела от смущения.

Юки не поняла, что именно она подразумевала под словом «мелочь»: спасенную ею мелкую рыбешку или свой поступок. Если бы дело происходило не в жизни, а в сказке, золотой карп, брошенный в воду, потом подплыл бы к берегу пруда и как-нибудь отблагодарил маму. В народных сказках, которые мама читала ей на ночь, животные часто приходят к людям, однажды спасшим их, приносят с собой дары или исполняют их заветные желания. Интересно, чего бы пожелала мама, если бы она очутилась на месте сказочной героини? Уж точно не денег и не сокровищ.

Шидзуко и господин Кимура пили чай, очень оживленно разговаривали и без конца смеялись. Смех у мамы звонкий, как колокольчик.

В девять часов, отправляясь спать, Юки попрощалась с господином Кимурой. Он поднялся из-за стола и тоже стал собираться домой. Шидзуко пошла его проводить. Еще несколько минут они беседовали у ворот, а потом Юки услышала удаляющийся шум мотора.

На следующий день должны были состояться ответственные соревнования по легкой атлетике. Каждый год городские власти учреждали призы для лучших спортсменов- школьников, с учетом возраста. Юки представляла четвероклассников своей школы. Завтра в программе — плавание. Юки слегка волновалась. Брасс ей всегда давался легко, в вольном стиле она за последний год тоже немало преуспела. А вот в плавании на спине изъяны были. Ей никак не удавалось плыть прямо как стрела — все время виляла влево- вправо. Сейчас она думала об этом и не могла заснуть. Только закроет глаза — и ей кажется, что она тонет или врезается головой в бортик бассейна. Едва удается задремать — через несколько минут словно что-то ее толкает, она вновь просыпается и мечется в постели, ей то становится жарко, то начинает знобить. Наконец, часов в одиннадцать, устав бороться с бессонницей, Юки в пижаме направилась на кухню, где горел свет. Мать, как обычно, поджидала отца, чтобы напоить его чаем. Юки вошла в тот момент, когда Шидзуко опускала на рычаг телефонную трубку. Лицо ее было непривычно бледным.

— Никак не могу заснуть, — сказала Юки, садясь на стул. — Ты с папой говорила?

Отец часто звонил в позднее время и предупреждал, что ночевать не придет.

Мать медленно подошла к столу, села напротив Юки и лишь потом произнесла:

— Нет, это был господин Кимура.

— Он что-нибудь забыл у нас?

— Нет, это я звонила ему. Он дал мне номер своего телефона и сказал, что я всегда могу позвонить ему в трудную минуту, когда нужен друг, с которым можно поделиться своими проблемами.

Юки заметила в руке матери белую визитную карточку.

— Вот, возьми ее, — Шидзуко протянула визитку Юки. — Она мне больше не нужна. — Мать, перегнувшись через стол, взяла дочь за руки. — Я не буду больше звонить господину Кимуре.

— Почему? Ведь он твой друг.

Мать покачала головой.

— У меня уже есть друг, с которым можно отвести душу. Этот друг — ты, Юки. Зачем мне кому-то звонить?

Хотя Шидзуко улыбалась, глаза у нее были грустными.

— Но ведь господин Кимура будет ждать твоего звонка.

Юки терпеть не могла, если кто-нибудь из ее подруг что-то обещал ей, а потом забывал об этом.

— Он не будет ждать. Я только что все ему объяснила, и он меня отлично понял.

Какое-то время они просидели в полном молчании. Потом мать сказала:

— Ладно, тебе надо выспаться перед завтрашними соревнованиями. Иди к себе, а я поставлю чайник: вдруг отец сейчас вернется. А потом приду к тебе и расскажу чего-нибудь такое, от чего ты сразу уснешь.

Юки вернулась в свою комнату. Она толком не поняла, на что ей визитная карточка господина Кимуры, но решила все же ее сохранить и спрятала в ящик шкафчика, под чистые носовые платки. А мама пришла и рассказала ей сказку про девочку, которая была дочкой огромного персикового дерева. Когда она выросла, она отправилась на далекий остров воевать со злыми духами. Этот сюжет с вариантами известен в Японии каждому ребенку. Но в оригинале сказка несколько иная. Там герой — мальчик, а его верные друзья —

Фазан, Собака и Обезьяна. В мамином пересказе девочке помогали Кошка, Павлин и Кит, который и привез их на остров, населенный злыми духами. Юки уснула в тот момент, когда дружная компания, победив страшилищ, плыла на спине Кита обратно к дому девочки.

На следующий день Юки завоевала на соревнованиях по плаванию второе место. О карточке господина Кимуры она вскоре напрочь забыла.

Прошло три года, прежде чем Юки вновь увиделась с господином Кимурой. Произошла их встреча, когда она жила в Токио у тети Айи. Был конец февраля. Прошло одиннадцать месяцев с тех пор, как умерла мама. Отец уже готовился к свадьбе с новой женой, а Юки после этого события должна была вернуться в его дом.

Как-то раз холодным вечером, когда Айя и Юки заканчивали ужинать, кто-то постучал в дверь дома. Айя пошла открыть. Юки последовала за ней.

На пороге стоял высокий худощавый мужчина, держа в руке черную шляпу.

— Я был другом вашей сестры, — сказал он Айе. — Ваш адрес сообщила мне ваша матушка. Я узнал эту печальную новость две недели назад от приятеля и сразу же поехал к вашей маме. Она сказала мне, что дочь Шиздуко

живет у вас. Я приезжаю в Токио раз в месяц, вот я и захотелось ее увидеть. — Он положил руку на дверной косяк. — Даже не могу представить, насколько сейчас тяжело вашей племяннице.

Юки показалась из-за тетиной спины.

Господин Кимура взглянул на нее. Глаза у него были красными.

— Привет! Ты меня не помнишь?

— Помню, — сказала Юки. — Вы учились вместе с мамой в начальной школе.

Господин Кимура положил ей руку на плечо и обнял ее.

— Мне очень жаль твою маму. Так жаль! Как же она тебя любила!

Юки встала из-за письменного стола и легла на кровать. За окном почти стемнело, но она не стала зажигать свет. Внизу отец с мачехой опять затеяли спор. Голоса доносились из спальни — она находилась прямо под комнатой Юки. Потом резко хлопнула дверь — мачеха, должно быть, пребывает в ярости. Юки затаила дыхание, прислушиваясь. Еще раз хлопнула дверь — видимо мачеха прошла в гостиную. Теперь она будет сидеть на кушетке, пока отец не прибежит на задних лапках и не попросит прощения.

Последний раз мачеха проделывала этот номер — запиралась в гостиной — несколько месяцев назад. Тогда отец ввалился в комнату дочери без стука и заявил, что они оба должны извиниться перед Ханаэ, хотя именно она, Юки, проявила к ней неуважение.

— Ты невыносима, — сказал он, — и когда- нибудь своим характером сломаешь мне жизнь. Если она оставит меня из-за твоего отвратительного поведения, ты — я тебе это обещаю — бросишь школу и будешь вести хозяйство. Для этого ты вполне созрела. Ладно, пошли к ней.

Юки вынуждена была спуститься вниз. Мачеха долго распространялась о том, какая эгоистичная особа ее падчерица. Прошлась и по адресу Шидзуко: избаловала, мол, дочку, ничему толком ее не научила.

Вспомнив этот случай, Юки перевернулась на живот и уткнулась лицом в подушку. Она слышала, как отец вышел из кухни и зашагал по коридору. Сейчас, должно быть, щелкнет замок двери в гостиную, и она откроется. Но этого не случилось. Тяжелые шаги застучали на лестнице, приближались.

Юки перевернулась на спину, готовясь в любой момент вскочить. В ее двери не было замка. Сейчас заявится отец, а радости от этого мало. Юки поднялась, сделала шаг, но остановилась — от резких движений перед глазами замелькали желтые точки, она увидела сотни золотых рыбок, выпрыгивающих из воды и плюхающихся обратно.

Если бы золотой карп вернулся, чтобы отблагодарить маму, она должна была бы попросить его найти человека, которого сумеет по- настоящему полюбить.

Юки зажгла свет. Шаги отца приблизились к двери ее комнаты и стихли. Юки замерла на месте, внутренне сжавшись в комок и ожидая, когда отец распахнет дверь.