Глава 10
«Крот»
Встреча с молодыми контрразведчиками прошла в теплой, почти дружественной атмосфере. Зачем Федору утаивать какие-то секреты, если и секретов, по большому счету, нет? Одно дело делали, боролись с ненавистным врагом.
Для начала Федор описал последнее дело. Подробно и детально изложил, как он осмотрел машину и трупы, а потом предложил каждому из присутствующих подумать и ответить: как бы он действовал дальше, какие бы шаги предпринял? Время на размышление – десять минут.
Со стороны посмотреть, Федор – ровесник лейтенантам, а уже на ступень выше званием, награды на груди. Молодым завидно. Только ведь ничего без труда не дается.
Молодые сотрудники начали отвечать. Федор сразу разбор ответов делал, на ошибки указывал. Кто поумнее, посообразительнее был, на ходу сориентировавшись, поправлялся.
Федор выделил одного – только после училища двухгодичного да курсов СМЕРШа. Хваткий парень, может обдумывать и анализировать информацию, выводы правильные делать. Не каждому такое дано. Случись работать в паре, он был бы рад такому напарнику. Но почему-то приходилось работать в одиночку. Конечно, были бойцы из взвода, но они нужны были для толкового захвата и охраны задержанных. А ждать от них «мозгового штурма» бессмысленно, не обучены они этому. Да и склонность к такому виду деятельности нужна.
Вечером подполковник поинтересовался:
– Как занятия прошли?
– Вполне!
– Да, я разговаривал с молодыми, они довольны. Просят, чтобы подобные беседы и дальше проводились.
– Хорошо бы, чтобы такие занятия проводили и другие специалисты: шифровальщики, пеленгаторщики, эксперты-криминалисты. Кругозор развивает, наблюдательность повышает…
– Кстати, кто из офицеров вам показался?
– Лейтенант Задорнов. Умеет ухватить суть, может делать правильные выводы. Наберется опыта – будет хорошим «чистильщиком», а то и «волкодавом».
На сленге контрразведчиков «чистильщиком» называли офицеров СМЕРШа, непосредственно работающих «на земле». В отделе много специалистов: радистов, пеленгаторщиков, дешифровщиков, экспертов. Но иной раз они немецких агентов видят уже арестованными и в живой контакт с ними не вступают. Вот «чистильщики» как раз и выполняют самую опасную работу по выявлению, захвату или уничтожению врагов.
А «волкодавы» – это уже асы из «чистильщиков». Только вот век «чистильщиков» и «волкодавов» непродолжителен, в прифронтовой зоне – один-три месяца. Отсев велик: в госпитали попадают, а то и в безвозвратные потери. Служба опасная, рискованная, а платят за нее обычное денежное довольствие, не больше, чем шифровальщику. И награды порой стороной обходят. Кто при штабе, при отделе, зачастую наград имеют больше. Да оно всегда так.
Лейтенант, поднявший роту в атаку под пулеметным огнем, получит в лучшем случае Красную Звезду, и хорошо, если не посмертно. А начальник его – орден Ленина, за то, что наступление сумел организовать, вдохновить.
Но и уважали «чистильщиков» в отделах больше других, этого тоже не отнять.
– «Чистильщиком», говоришь? Сам думал об этом. А то парень прозябает в группе охраны радистов, мелковато для него. Но, в общем, наши с тобой мнения совпадают. Рад, что не ошибся в нем.
Несколько дней прошли спокойно, а потом началось наступление. И началось оно с массированной артподготовки, громыхало сильно и долго. Потом в сторону передовой волнами пошли эскадрильи штурмовиков – сверху их прикрывали истребители.
Первый раз за всю войну Федор увидел столько наших самолетов одновременно, да и многие из отдела высыпали посмотреть.
Артиллерия и авиация перемалывали огневые точки, танки врага и живую силу. Только потом пошли в наступление наши стрелковые батальоны и полки.
Немцы не выдержали удара и стали отходить. Если раньше, в сорок первом или сорок втором году, немцы быстро перебрасывали на угрожаемый участок резервы из тыла, то после Курской битвы возможности их были истощены. В упорных боях на Курской дуге советские войска измотали лучшие части Вермахта и Люфтваффе. Только убитыми немцы потеряли 130 тысяч 429 человек, 38 тысяч 600 человек попали в плен. Полторы тысячи танков и штурмовых орудий были безвозвратно потеряны, да каких! Новейшие «Т-V» «Пантера», «Т-VI» «Тигр», самоходки «Фердинанд». Немецкий воздушный флот потерял 1696 самолетов. К сожалению, РККА тоже имела громадные потери, одних танков было уничтожено более шести тысяч.
Но Красная Армия, используя резервы тыла, перешла в наступление. Немцы пытались сдержать его, но наиболее боеспособные части их уже были уничтожены. И когда 7 августа началась Спас-Демянская наступательная операция, немцы не имели резервов. Фронт начал отодвигаться на запад. Следом за наступающими частями продвигались другие службы: медицинская, снабжения, ремонтные части и СМЕРШ.
Наступление длилось две недели и выдохлось. В батальонах и полках из-за гибели или по ранению численный состав уменьшился, из-за растянутых коммуникаций подвоз топлива, боеприпасов и продуктов был затруднен. Отступая, немцы взрывали мосты, специальным приспособлением уничтожали железную дорогу. Они цепляли к паровозу нечто вроде огромного плуга, который резал шпалы. Да если бы они и оставили железку, пользоваться ею было бы нельзя, за годы оккупации немцы перешили на европейскую колею, более узкую. А машинами по разбитой дороге, да еще в объезд, много не привезешь.
Топливозаправщики на базе «ЗИС-5» вмещали пять тонн солярки – всего на шесть танков «Т-34», если под пробку бак заправлять.
Фронт на некоторое время замер. Войска пополнялись, сильно потрепанные отводились в тыл, на переформирование, а из тыла подтягивались резервы. Шла не очень заметная со стороны, но очень важная и нужная работа, и о ней в сводках Совинформбюро ничего не сообщалось.
Для отделов СМЕРШа, НКВД и войск по охране тыла наступили горячие дни. Население в бывших под оккупацией районах необходимо было проверить, профильтровать, выявить предателей, служивших гитлеровскому режиму, и их пособников. А еще, отступая, немцы оставили во многих населенных пунктах свою агентуру. Снабдили документами, легализовали под видом эвакуированных или насильно перемещенных. Поди проверь правильность документа, если он выдан до войны в Минске, который еще под немцами.
Войска по охране тыла проводили массовые зачистки лесных массивов, и каждая облава приводила к результатам. Арестовывали скрывающихся лиц: полицаев, дезертиров, преступников. Уходя, немцы оставляли полицаев на произвол судьбы – предателей одинаково не любили по обе стороны фронта. Они пользовались их услугами, но откровенно презирали.
В такие моменты здорово помогали партизаны – они в лицо и поименно знали всех отщепенцев. При фильтрации бывшие партизаны осматривали на построении всех и довольно часто выводили из строя опознанных сельских бургомистров или полицаев.
Но были и другие случаи, когда сельскими старостами становились по заданию партизан. Таких сразу освобождали и выдавали соответствующую справку.
Наступление уже остановилось, и фронт замер, когда подполковник вызвал Федора через посыльного.
– Садись, Казанцев! Думаю поручить тебе, прямо скажу, деликатное дело. Есть у меня подозрение, что у нас в отделе завелся «крот».
– Не может быть! – вырвалось у Федора.
Всех служивших в отделе – вплоть до автоматчиков – он знал лично, с некоторыми за столом сиживал. И ни один из них не вызывал у Федора сомнений. И вдруг – такое заявление! У него был легкий шок.
– Только вот знать об этом никому не надо. Докладывать о ходе выполнения задания будешь лично мне. Не подтвердится – только мы оба будем знать об этом. В противном случае пятно на отдел ляжет, не отмоемся.
– А почему я?
Федор понимал, что дело будет крайне сложное и, кроме возможных неприятностей, можно ничего не получить. А кому нужен геморрой?
– Ты уже не одно дело с блеском провел – я ведь за каждым наблюдаю. Большинство сотрудников не могут глубокий анализ событий или фактов провести, выводы должные извлечь. Опыта не хватает, грамоты оперативной. А тебе, как я мыслю, по плечу подобные задания.
– Сложно.
– Было бы просто, я бы лейтенанта Задорнова назначил.
– Мне бы с личными делами ваших сотрудников ознакомиться, да и с подозрениями заодно.
– Личные дела я уже сам дважды внимательно просматривал. Сам понимаешь, прежде чем в СМЕРШ попасть, каждый кандидат под лупой изучался – вплоть до третьего колена. Биографии у всех чистые, подкопаться не к чему. Кто на фронте повоевать успел, в строевых частях, кто прямиком из училища. Конечно, всем на сто процентов я доверять не могу. Вот, в твоем личном деле: «Выходил из окружения с личным составом заставы». А вдруг немцы успели тебя завербовать? И почти у каждого скользкие моменты есть. Казанцев, абсолютно чистых людей не бывает. Как-то же затесался в наши ряды «крот»?
Но для такой перевербовки необходимо найти у возможного фигуранта слабое место. У кого-то семья в оккупации, о чем стало известно немцам, кто-то в окружении попался, не устоял. Когда на расстрел ведут, не все выдерживают, а если еще и пытки, на которые немцы большие мастера?
– С какого времени подозрения возникли?
– Около трех-четырех месяцев. Четко сформулировать не могу, но ощущения есть. Вот возьмем, например, последний месяц: в одном из лесов под Невелем вышла в эфир радиостанция. Наши пеленгаторщики засекли ее. Сразу по тревоге две роты охраны войск тыла подняли. Лес окружили еще затемно, мышь не проскочит. Утром зачистку сделали. А ни радиста, ни рации нет.
– Да что же, радист – дурак? Он отстучал и сразу свернул рацию.
– Резонно… Один факт, конечно, еще ни о чем не говорит. Но есть и другие два. Старший лейтенант Пескарский агентурную группу разрабатывал в Демидово. А когда брать поехали, никого не оказалось, все трое смылись. Причем произошло это перед самым приездом группы захвата, еще чугунки в печи горячие были.
– Приказ от хозяев могли получить. В случае с радистом под Невелем связи с нашим отделом не прослеживаю.
– И крайний факт, хотелось бы думать, последний. Его на случайность не спишешь. Кто-то здесь, в отделе, тайком был в комнате шифровальщиков. Начальник определил. Ты его знаешь, капитан Иволгин. Он крайне осторожен с документацией, секретные бумаги всегда в железном ящике хранит. Ящик замкнут, под пластилиновой пломбой. Так вот, третьего дня он обнаружил, что документы лежат не в том порядке, в каком он их оставил.
– Пломба цела?
– Цела.
У каждого офицера, работавшего с секретной документацией, была своя латунная печать. Сейф или металлический ящик запирали на замок, а на щель между створками двери и корпуса накладывали кусок пластилина, на котором оттискивали печать. При малейшей попытке открыть сейф пластилиновая пломба нарушалась.
Нарушение порядка хранения документов в сейфе к делу не подошьешь. Офицер забыть мог; ведь все документы на месте, ни один не пропал. И это могло прокатить у кого угодно, но только не у Иволгина. Память у него была поистине феноменальная, иной раз мог диктовать на память целые листы шифрограмм. А там не слова, а группы цифр, и запомнить их может далеко не каждый. И если Иволгин говорит, что листы находились в сейфе не в том порядке, ему следовало верить.
Последний факт уже серьезно свидетельствовал о любопытстве со стороны некоторых лиц. Нет, совсем посторонним вход в отдел невозможен, у входа стоит караульный. Даже к шифровальщикам в кабинет доступ сотрудникам закрыт, а в случае необходимости свободно туда может зайти только начальник отдела. С сотрудниками общались через маленькое окно в двери или в кабинете офицера.
Федор был у шифровальщиков только один раз, с подполковником. И то при его появлении шифровальщики шустро убрали в сейфы свои таблицы и блокноты, даже при желании не сможешь прочитать ни строчки. Секретность в высшей степени.
Федор задумался.
– Версии есть?
– Пока никаких.
– Оставляю тебя в своем кабинете, вот личные дела всех сотрудников. – Подполковник хлопнул ладонью по стопке папок. – Даже автоматчики взвода здесь – мало ли? Офицеров проверяют тщательно, а бойцов поверхностно. «Не судим, комсомолец, из колхозников или рабочих» – вот и вся проверка. Двух часов тебе для ознакомления хватит? Не хотелось бы, чтобы кто-то из сотрудников заметил твой интерес к личным делам. Оставляю тебе ключ. Надо будет выйти, запрешь кабинет.
– Я бы и сам догадался.
– Знаю, напоминаю.
Для начала Федор просмотрел фамилии на папках. Поймал себя на мысли, что ищет свою. Но его личного дела в стопке папок не было. Хм, в личном деле есть взыскания, поощрения, характеристики от непосредственных начальников – было бы интересно взглянуть. Но подполковник предусмотрительно изъял его личное дело.
Федор открыл первую же попавшуюся папку. Фотография, автобиография, послужной список, награды, характеристики. Взялся за изучение. В первую очередь – был ли в окружении, где служил, а еще – нет ли кого-то из родных на оккупированных территориях? Семья или близкие родственники – всегда слабое место, через них можно подходы к любому фигуранту найти, можно завербовать, надавив.
Папка за папкой просматривались и откладывались на дальний край стола.
Часа через два стало рябить в глазах. Имена, даты, звания, номера военных частей, места службы… Были и по-человечески интересные моменты. Оказывается, лейтенант Безроднов детдомовский, наверное, и фамилию там дали. А лейтенант Задорнов – сирота. Родители под бомбежкой погибли, и он два года воспитывался теткой, пока не окончил школу и не поступил в военное училище. Но какой-то зацепки, нестыковки не было. Да и не смогло быть. Еще на стадии отбора в НКВД или СМЕРШ кадровики все проверяли досконально.
Часа через три вернулся подполковник. Личные дела сотрудников Федор уже изучил, благо их там и было-то немного.
– Как успехи?
– Никак, товарищ подполковник. По документам все чисто.
– Что будем делать?
Федору понравилось, что Белый сказал «будем делать», а не «будешь». Теперь они вдвоем, как группа, и о появлении в отделе «крота» знают только они.
– Ловушку можно попробовать сделать.
– Поясни.
– Капитан Иволгин шума не поднимал, когда с вами подозрениями делился.
– Верно!
– Если «крот» есть, он думает, что Иволгин проникновения в сейф не заметил. А раз так, он обязательно заберется снова…
– Ну-ну, продолжай, – заинтересовался Белый.
– Надо подложить в сейф документ, очень правдоподобный, о создании в нашем тылу резерва – якобы для наступления.
– Не пойдет. «Крот» знаком с дислокацией частей на нашем участке фронта – как и другие офицеры отдела. Сразу подлог почувствует, затихарится.
– Хорошо. Тогда какое-нибудь сообщение, из ГУКР например, о партизанском отряде в тылу у немцев. Скажем, обеспечить силами СМЕРШа переход на ту сторону минера-инструктора или другого спеца.
– Правдоподобно… И дальше что?
– Самое слабое звено любого агента – это связь. Узнав важную информацию, «крот» попытается связаться с хозяевами. Для этого он должен будет встретиться с радистом или другим агентом.
– Вероятно, но трудновыполнимо. У нас только офицеров три десятка. За каждым следить – еще человек тридцать опытных топтунов нужно иметь. А где их взять? Главное управление посвящать в свои подозрения несолидно, им доказательства нужны.
– Кто был дежурным по отделу в ночь, когда в сейф Иволгина забрались?
– Твердохлебов. Его подозреваешь?
– Пока ни на кого бросать тень не хочу. Смотрите сами: оконные рамы в избе старые, рассохшиеся, и открыть их снаружи умельцу труда не составит. Решеток железных на окнах нет. Часовой стоит у ворот, и окна шифровальщиков ему не видны.
– Внутри периметра только свои находятся, из отдела.
– Я не сказал, что чужой был. Свой был, но предатель. А может, своим он и не был никогда, под личиной действовал.
– Это уже серьезно. Если подтвердится, многие головы полетят. И в первую очередь – моя. Ну и других тоже, которые повыше.
– Выход есть всегда. Главное – выявить «крота», а потом его можно будет втихую устранить. Скажем, агента неудачно брал или на мине подорвался. В отделе за время моей службы сколько уже человек сменилось? Двое убиты и шестеро в госпиталь отправлены, причем трое комиссованы вчистую.
– Я о таком решении думал, но не решился предложить. Не подумай, я не свое кресло спасаю. Многие честные офицеры пострадают: те, кто проверку вел, в школу СМЕРШа направлял, кадровики свое получат… А как его разглядишь, может, он уже после завербован?
– Надо начинать действовать, не теряя времени…
– Кто против? Этот неизвестный нам пока гаденыш каждый день информацию для немцев добывает.
– Пеленгаторщики что говорят? Не выходила повторно в эфир чужая радиостанция?
– Не зафиксировано.
– Скорее всего, другой канал связи имеет.
– Курьер? Возможно. Сейчас линия фронта неустойчива, позиции не оборудованы. Скажу по секрету: наши минные поля на нейтралке ставят.
– Похоже, в ожидании нового наступления. Не ошибусь, если скажу – на Невельском направлении?
– Не ошибешься. Все же аналитик ты неплохой, по двум словам выводы сделал.
– Вы о переходе курьера говорили, когда минных полей коснулись?
– Значит, так… Я пишу ложную шифрограмму и подкладываю ее в сейф Иволгина.
– А вдруг «крот» в ближайшие дни туда не полезет?
– Если раз проник, да еще без последствий, полезет еще. День-два от силы… Обстановка на фронте напряженная, немцы справедливо опасаются нашего наступления. Им разведданные как воздух нужны. Обязательно «крота» нацелят на активную работу по сбору информации. И поставлю я сегодня дежурным Твердохлебова.
– Если сегодня в сейф заберутся, значит, точно он.
– А ты как думал? Снаряд в одну и ту же воронку дважды не попадает. Не верю я в такие совпадения.
– Разрешите предложение?
– Валяй.
– Я хочу на ночь на дереве устроиться. За забором, на соседнем участке, граб растет. Изба сгорела, хозяев нет.
– Что-то я не понял, объясни.
– Штор в кабинете шифровальщика нет. Если туда проберется «крот», он хоть ненадолго, но свет включит. Не лампочку на потолке, это понятно. Скажем, фонарик, с синей подсветкой, как трофейные немецкие, они у каждого второго офицера отдела есть. Прочитать-то ему надо, не филин он и не кошка. И окна мне будут видны, если снаружи кто-нибудь проникнет.
– Ну да, понял. Если через дверь, как шифровальщики, то это Твердохлебов. Давай, действуй. А сейчас можешь отдыхать, впереди ночь бессонная. А я попрошу Иволгина – конфиденциально, если заметит что с документами, срочно со мной связаться.
Выработав план действий на ближайшие сутки, они разошлись. Федор для начала – в столовую: обеденное время уже на исходе и можно голодным остаться.
Поев, он улегся спать. Как говорится в армии, солдат спит – служба идет.
Проснулся к ужину. Офицеры подтрунивали:
– Бока отлеживаешь, пока мы, высунув язык, бегаем.
– А это кто на кого учился, главное – результат. У меня, может, во сне «мозговой штурм».
Что такое «мозговой штурм», молодые офицеры не знали и примолкли. Ведь выражение это уже значительно позже окончания войны появилось.
Федор поужинал. Сегодня к столу давали белый пшеничный хлеб – редкость на фронте. Обычно так баловали по праздникам – ко Дню Красной Армии 23 февраля или в годовщину Октябрьской революции.
Миновав часового, он вышел за ограждения. Напустив на себя беззаботный вид – вроде прогуливается после ужина, – прошелся по соседнему участку. Сам же внимательно разглядывал участок.
Граб, одиноко стоящий у забора, – укрытие не самое лучшее. Еще не осень, листья не облетели, но ветки хлипкие. Повыше взобраться – сам из-за кроны деревьев не увидишь ничего, а сверзнешься – сломаешь себе чего-нибудь. По ночам на деревья лазить рискованно.
А вот крышу сарайчика Федор присмотрел. Плоская, слегка покатая, для наблюдения – самое то. И ночью, если не осветит никто, сам виден не будешь.
Он посидел пару часов с офицерами, послушал фронтовые байки. Потом они все вместе внимали девятичасовой сводке Совинформбюро и обменивались впечатлениями. После сражения на Курской дуге наши войска развивали наступление на Харьковском направлении. Офицеры делали прогнозы по поводу дальнейшего развития событий, высказывали предположения.
Вместе со всеми, как и положено после отбоя, Федор лег спать. Но в полночь оделся, обулся и вышел. Перемахнул через забор, приметил место задания. Подождал немного, прислушался. Никто его не заметил, часовой с другой стороны. И местные, и военнослужащие знали, что здесь дислоцируется отдел СМЕРШа, и старались обходить его стороной.
Подтянувшись на руках, Федор взобрался на крышу и лег там. Вполне удобно, на ветке дерева ноги через полчаса затекут. Расположившись, он нашел глазами окно шифровального отдела и стал внимательно наблюдать за ним. Периодически отводил глаза, моргал, потирал их руками. Однако до рассвета ничего не происходило.
Когда на востоке посветлело, он слез с сарайчика. Нехорошо будет, если кто-нибудь увидит его в этом месте. Даже если это будут свои, из отдела, могут возникнуть ненужные вопросы, разговоры.
Утром он пришел к подполковнику и доложил о том, что пока его засада не принесла каких-либо результатов.
– Иволгин сказал, что в сейфе порядок, в эту ночь кабинет никто не посещал.
– Похоже, Твердохлебов отпадает.
– Скажем так: отходит на второй план. Но сегодня тебе необходимо быть там снова. План наш незамысловат, но сработать должен. Подождем двое-трое суток, а потом что-нибудь другое придумаем.
Но им повезло уже на вторую ночь.
В полночь Федор снова занял место на своем импровизированном наблюдательном пункте. Около четырех часов ночи, когда спать хочется сильнее всего и охрана не такая бдительная, за окном шифровальщика блеснул синий огонек – кто-то неосторожно направил луч трофейного фонарика прямо в окно.
Федора так и подбросило: «крот» внутри! Снаружи через окно никто не проникал, и объяснение остается одно – дежурный офицер. Вошел он через дверь, подобрав незамысловатый ключ. Дверь тоже опечатана, как и сейф. Но в прошлый раз, когда Иволгин обнаружил, что в его сейфе кто-то побывал, оттиск на пластилиновой пломбе не был нарушен. Скорее всего, был использован дубликат, сделать который для умельца – пара пустяков.
Подполковник не обговаривал с Федором, как действовать, оставляя ситуацию на его, Федора, усмотрение. Фигурант проник в кабинет не снаружи, не через окно, и, следовательно, это дежурный офицер. На случай срочной телефонограммы у аппаратов круглосуточно находится сотрудник. И телефонов три, все полевые: для связи со штабом армии, отделом СМЕРШа армейским и НКВД.
Федор сразу спрыгнул с сарая, перебрался через забор и направился к избе, где спал Белый. Поскребся в дверь, и через минуту, показавшуюся ему очень долгой, раздался голос подполковника:
– Входи.
В комнате было темно, но потом зажегся фонарик.
Подполковник сидел на топчане в трусах, держа в руке пистолет.
– Товарищ подполковник, это я, Казанцев.
– На самом интересном месте сон прервал. Вроде в Крыму я, с семьей… Ладно, говори.
– Кто-то был в комнате шифровальщиков. Я видел синий свет. Буквально секунду, отблеск.
– Снаружи забрались?
– Нет.
– Так… Сегодня дежурит Задорнов. Твою мать, самый толковый из молодых! Как мы все с ним ошиблись!
Говорили тихо, почти шепотом. За стеной спал майор Рогулин, а стены дощатые, тонкие, только оштукатурены.
– Какие дальнейшие действия?
– В восемь планерка с офицерами. Если Иволгин что-то заметил, он доложит мне. Я кивну. Дам какое-нибудь поручение Задорнову. Ты проследи за ним, только аккуратно. Сам знаешь: у него с мозгами порядок, просечет слежку – скроется. Или хуже того, тебя подстрелит.
– Поостерегусь.
– Иди, пару часов вздремнуть успеешь.
Федор так и сделал.
После двух бессонных ночей уснул мгновенно. Днем спал, но ночной сон ничего не заменит.
Утром поднялся как всегда. Быстро привел себя в порядок, побрился, позавтракал.
Офицеры уже торопились в кабинет к подполковнику. Как и любой начальник, опозданий он не терпел.
Подполковник кратко доложил об изменениях на фронте армии. Ночью наши взяли деревеньку Зеленьки. На своих картах офицеры сделали пометку.
Когда они склонились над своими командирскими сумками, Федор посмотрел на Белого. Тот кивнул. Стало быть, не померещилось Федору, на самом деле в сейфе Иволгина кто-то был. И теперь им известно кто. В сторону Задорнова Федор старался не смотреть, чтобы не выдать себя взглядом.
В конце рабочего совещания подполковник раздал офицерам задания. Кому в разведроту ехать – там «языка» интересного взяли. Кому-то в батальон войск по охране тыла – согласовать действия по зачистке леса. А Задорнову – доставить пакет в штаб дивизии.
– Все свободны, – сказал Белый.
Офицеры потянулись к выходу. Федор сразу вышел на улицу. Где находится штаб дивизии, он знал: на другом конце села, на параллельной улице. Отойдя от отдела метров на сто, он встал за дерево.
Задорнов вышел и бодрым шагом проследовал мимо него. Федор не торопился. И очень правильно сделал, потому что на углу Задорнов мельком обернулся. Проверяется! А зачем бы советскому офицеру в освобожденном от немцев селе проверяться? Уже факт не в его пользу.
И только когда Задорнов скрылся, Федор побежал следом, к углу. И очень вовремя, потому что Задорнов шел не к штабу дивизии, а свернул внутрь одного из дворов. Появись Федор секундой позже, приметить дом он бы не успел.
Федор снова спрятался за угол.
Задорнов вышел быстро, через несколько секунд. Он посмотрел по сторонам и зашагал к штабу, только в походке уже какая-то расслабленность появилась.
Со всеми необходимыми предосторожностями Федор довел его до штаба, а сам побежал к подполковнику.
– Был контакт у Задорнова! Секунды, но был. С кем – не видел, но дом запомнил.
– Бери бойцов из взвода автоматчиков сколько считаешь нужным – и в дом. Обыщи все, человека задержи, и желательно – живым. Надо его допросить. Сам понимаешь: когда работать начал, что успел передать, как передавал – рация, курьер? Не исключаю даже другие экзотические виды – вроде голубиной почты.
С голубями в виде курьеров Федор прежде не сталкивался, но о ее существовании знал. Способ считался устаревшим из-за своей уязвимости. Активно он применялся в годы Первой мировой войны на Французском фронте. Для борьбы с почтарями в траншеях поставили снайперов, а во второй линии обороны – охотничьих соколов. Но сейчас-то, в век моторов?
– Слушаюсь!
– По возвращении Задорнова постараюсь загрузить его работой на территории отдела, чтобы он под постоянным приглядом был. А после допроса связника будем думать, что делать.
Федор взял бойцов – двух парней, с которыми ездил на задержание Турина.
Шли быстро. Задача понятна, и надо было поторапливаться. Свернули за угол, и Федор сразу остановился.
Со двора, куда Задорнов заходил, вышла молодая женщина и повернула в их сторону. Брать на улице? Соседи увидят, будут разговоры. Задорнов может узнать. Надо сделать вид, что они идут по своим делам. Офицер и два солдата – типичный патруль и насторожить не должны.
Когда женщина подошла совсем близко, Федор поднял руку:
– Патруль, проверка документов!
Женщине было лет тридцать, и вела она себя спокойно. Не суетясь, достала из кармана документы, и Федор, который принял их из ее рук, тщательно изучил.
Все в порядке: фото, печать, прописка. Подняв голову, Федор прочитал название на табличке углового дома. Улица Луговая, все верно, и дом на штампе в паспорте девятнадцатый. Шупикова Елизавета Климовна.
Федор вернул документы, и мнимый патруль двинулся дальше.
Женщина повернула за угол, и Федор снова остановился.
– Ты, – он ткнул пальцем в грудь одному из бойцов, – идешь к дому девятнадцать и где-нибудь тихаришься. Если из дома выходить кто-нибудь будет, задерживай – и в отдел.
– Так точно.
– А ты, – обратился он ко второму бойцу, – возвращайся в отдел. Доложи подполковнику, что я за связной иду, веду наблюдение. Пусть он кого-нибудь из офицеров на Луговую, девятнадцать, пошлет.
– Слушаюсь. – Развернувшись, боец побежал бегом, громко топая сапогами.
Федор выглянул из-за угла – женщина была уже метрах в семидесяти. Плохо, что она его видела. Если он повторно попадется ей на глаза, она сразу заподозрит неладное. Но проследить необходимо.
Женщина вышла из дома после контакта с Задорновым. Предатель успел дать ей указания или листок с текстом. Не исключено, что она вообще не при делах, а исполняет роль почтового ящика, передает сообщения дальше. Но если она агент, связной, обязательно будет проверяться.
Женщина остановилась, открыла сумочку.
Федор сделал шаг в сторону, за высокое крыльцо кирпичного дома. Похоже, в нем какая-то контора до войны была, на стене остался кусок оборванной вывески. Вовремя он успел спрятаться!
Женщина достала зеркальце и посмотрелась в него.
Со стороны – жест вполне естественный, женщины это часто делают. А для проверки – нет ли хвоста, слежки – очень удобный.
Она пошла дальше. Вышла за околицу, за ней – небольшая роща. Деревня уже закончилась.
Федор вынужден был лечь на землю. Спрятаться некуда, а женщина по пути пару раз обернулась. Благо роща просматривалась насквозь и деревья – березы – светлые, кроны вверху. Были бы ели, он бы вряд ли за ними что увидел.
Женщина дошла до какого-то дерева, на секунду задержалась. Что она там делала, Федору не было видно, но сразу повернула назад.
Когда она приблизилась к Федору, он поднялся. Не ожидавшая подобных сюрпризов женщина шарахнулась в сторону от возникшей вдруг перед ней фигуры Федора.
– Стоять! – приказал Федор. – Объясните, что вы тут делаете?
– Воздухом дышу. Надеюсь, это не запрещено?
– Дышать – нет. А секретные послания закладывать в почтовый ящик – запрещено. Я вынужден вас задержать.
– Это самоуправство!
Ну да, знает, что при ней ничего компрометирующего нет, поэтому и ведет себя независимо.
– Руки подними!
Федор обыскал задержанную, несмотря на ее протесты.
– Я женщина, вы не смеете!
Ну да, начни в такой ситуации всех правил придерживаться, а у Шупиковой этой пистолет под жакетом. И получить пулю вовсе не хотелось.
При задержании оружия не оказалось.
– Идите вперед!
Женщина дернула плечиком, дескать, недоразумение, все вскорости выяснится. Но когда поняла, что ее завели во двор СМЕРШа, побледнела.
Федор сразу провел ее в камеру для задержанных – в первую очередь затем, чтобы не позволить встретиться с Задорновым.
Подполковнику о задержании доложил.
– А что она в лесу делала?
– Думаю, закладку оставила.
– Ищи, это улика. На Луговую, девятнадцать, я уже Твердохлебова отправил.
– А Задорнов?
– Здесь. Сводку составляет под приглядом Анищенко.
Федор отправился в рощу – где-то в середине ее женщина оставила закладку. Но где? Все деревья одинаковые, примет особых, вроде затеса на коре или пятна краски, нет.
Федор начал описывать концентрические расходящиеся круги.
Оп! А это что? На уровне чуть выше человеческого роста – небольшое дупло. Он сунул туда руку – вроде на дне что-то есть. Ухватив двумя пальцами, вытащил это «что-то» и поднес к глазам.
В руке у него был пластиковый пенал, фактически смертный медальон, какие выдавали солдатам. Внутрь ни вода, ни свет не проникают, да еще в дупле от непогоды укрыт.
Медальон Федор сунул в карман. Открывать его в роще было рискованно, вдруг там непроявленная фотопленка? Вмиг засветится!
Федор обошел березу. А неплохо придумано! Задорнов передает информацию Шупиковой, та доставляет ее в рощу, в дупло. А забрать курьер может в любой подходящий для этого момент. Но тот, кто будет забирать медальон, должен быстро найти «почтовый ящик», даже ночью. Значит, должна быть примета.
И таковая сыскалась. Внизу, на стволе, недалеко от земли – уродливый нарост капа. Его и видно, и с закрытыми глазами в темноте рукой нащупать можно. А уж дальше курьер через линию фронта медальон доставит или к радисту, который может быть далеко. Связь не быстрая, но нащупать ее очень тяжело. Если бы Федор не увидел женщину, выходящую из дома, канал связи остался бы нераскрытым. Цепь счастливых случайностей, но как удачно все срослось! Кстати, у такой связи еще один плюс есть: курьер не видит и не знает отправителей и, будучи задержан, никого не сможет выдать.
Забрав медальон, Федор сразу отправился в отдел, к подполковнику, – объяснить, где обнаружил улику. И примету указал.
– Подожди минуту, – остановил его подполковник, – я в роще засаду устрою. Кто-то же придет за посланием…
Белый ушел, но вскоре вернулся и взял со стола медальон.
– Не открывайте! – вскрикнул Федор.
– В такой маленький предмет мину не спрячешь! – пошутил подполковник.
– А фотопленку непроявленную? – упорствовал Федор. – Лучше отправить пенал в фотолабораторию, пусть его при красном свете вскроют. Нет пленки – хорошо, а если есть – пусть проявят.
– Не подумал я как-то, – признался подполковник. – А ты молодец!
Фотографы, как и фотолаборатория, в отделе были.
Подполковник вернулся быстро.
– Нет там пленки, лист бумаги. Давай взглянем.
Они осторожно развернули туго скрученный лист папиросной бумаги – на нем были ряды цифр. Шифрограмма! Еще бы, Задорнов не дурак открытым текстом послание переправлять.
Папиросную бумагу агентура использовала часто. Она была тонкой, писать на ней удобно, а если скрутить туго, места занимает мало. Можно в маленьком объеме поместить – в том же мундштуке папиросы.
Подполковник отнес листок Иволгину, в шифровальный отдел.
– Пойдем поговорим с задержанной, – предложил он Федору, вернувшись. – Как там ее?..
– Шупикова Елизавета Климовна.
– Ну да, она такая же Шупикова, как я Ромео… Или этот, что любовницу придушил…
– Отелло?
– Вот-вот…
Допрашивали задержанную прямо в камере. Елизавета сначала отказалась говорить:
– Никого и ничего не знаю…
Но подполковник достал из кармана медальон:
– Знакома вам эта вещица? В необычном месте обнаружили – в дупле березы. А до вашего посещения в дупле пусто было. Совпадение случайное?
– Не знаю.
Но глаза забегали, почувствовала, что обложили.
– Вы с лейтенантом Задорновым знакомы?
– Нет.
– Лжете! Ладно, большого значения это уже не имеет. Как только задержим курьера, который за посылочкой вашей заявится, всех троих расстреляем. Так что времени вам осталось жить – до утра…
Вот тут лже-Шупикова сломалась. Все же психика женская не такая устойчивая, как мужская. Да еще подполковник – тот актер. Говорил спокойно, без надрыва, без угроз. Не знал бы Федор, что в руках контрразведки нет ничего, кроме медальона, – сам бы ему поверил, настолько убедителен был Белый. И про дупло, и про курьера обмолвился, и про Задорнова… Прямо Станиславский!
У задержанной сразу слезы по щекам ручьями, рыдания:
– Я не хотела, меня заставили…
– Пришли бы к нам, заявили, выдали бы все связи – вас бы даже не посадили, – прямо-таки по-отечески пожурил полковник. – Ну ладно, попытаемся смягчить вашу участь… Но предупреждаю, все зависит только от вас! Кто приносил вам информацию?
– А то вы не знаете! Сами фамилию называли! Он это, ваш офицер!
– Давайте без истерик! Протокол допроса позже писать будем, сейчас времени нет. Фамилия?
– Задорнов.
– Как давно началась связь?
– Как ваши, я имею в виду советские, с войсками пришли. Месяц где-то.
– Что вы делали с полученной информацией?
– Относила в рощу, в дупло. Это основной вариант связи.
– Кто и когда забирал почту?
– Не знаю, я его не видела никогда. Дважды были ответные послания – в таком же медальоне.
– А запасной вариант связи?
– В Великих Луках, на железнодорожной станции, – телеграфист. Его я тоже не видела никогда. Надо было подать телеграмму с любым текстом, но обязательно с пометкой внизу: «Привет от тети Клавы».
– И что дальше?
– Дальше – не уходить, ждать. Телеграфист сам ко мне подойти должен.
– Его фамилия?
– Не знаю. Сказали, если женщина будет, телеграмму не писать, а уйти и повторить на следующий день.
Подполковник выразительно посмотрел на Федора: намечалась целая агентурная сеть. И заняться ею нужно было в ближайшее время.
– Часто ли наносил визиты Задорнов?
– Раз в неделю, в десять дней. Говорил, что если я увижу его на улице, чтобы не подходила и не здоровалась.
– Понятно. Кто еще проживает в доме вместе с вами?
– Никого, я одна.
– Пока отдыхайте.
Они прошли в кабинет подполковника.
– Задорнова сейчас брать будем? – спросил Федор.
– Подождем немного, вечером или ночью к «почтовому ящику» кто-нибудь явится. Возьмем «почтальона» – еще один козырь будет. А завтра и Задорновым займемся. Полагаю, он пока не подозревает о том, что раскрыт, иначе бы в отдел не вернулся, сбежал.
Будь на то воля Федора, он бы арестовал Задорнова уже сейчас. Когда ренегат будет в камере, оно как-то спокойнее… Или Федор знал не все, а Белый имел какие-то свои планы?
– Разрешите в рощу?
– Курьера хочешь помочь задержать? Там Ванюшин, он раньше в дивизионной разведке служил. Он сам в одиночку любого скрутит. А с ним еще два бойца – тоже хваты, Ванюшин сам их натаскивал. Ты только мешать будешь.
– Как скажете.
– Отдыхай. Как только курьера возьмут, могу пригласить в допросе поучаствовать.
– Интересно! Одну уже взяли, о двоих – Задорнове и телеграфисте – знаем. Кто еще?
– Цепочка может оказаться длинной. Завтра и телеграфиста возьмем, и Задорнова. Причем, лейтенант, не тебе брать придется, за телеграфистом Ванюшин поедет.
– Слушаюсь.
Подполковнику виднее, у него свои расклады.
Федор поужинал и улегся спать, однако ночью его разбудил посыльный:
– Товарищ старший лейтенант, проснитесь!
– А? Что?
– Вас подполковник вызывает.
– Иду.
Федор лежал на постели одетым. Усевшись на топчане, он потер лицо ладонями, прогоняя остатки сна, надел сапоги.
Перед дверью Белого – два автоматчика. Из-за двери слышен разговор.
Федор постучал и, получив ответ, вошел.
На табуретке, посередине комнаты, сидел задержанный. За столом расположился сам начальник, а обочь стола пристроился Ванюшин. Лицо довольное – курьера взял.
– Полюбуйся, Казанцев, связник. Взяли прямо у «почтового ящика». Руку в дупло сунул, можно сказать – с поличным взяли.
Задержанный был в цивильной одежде, ни дать ни взять – обычный деревенский мужик. Одежонка потрепанная, на ногах – немецкие сапоги. Ничего необычного, такую обувку селяне в прифронтовой зоне носили, особенно на освобожденных от немцев территориях.
– Молчит. И при обыске ничего не нашли, даже документов, – сказал Ванюшин и замахнулся на арестованного. Мужик и бровью не повел, не отшатнулся. Хорошая выдержка.
– Надо было его шлепнуть у березки той, сука фашистская, – зло бросил Ванюшин.
– Ваша фамилия, место жительства? – спросил Белый.
Задержанный уставился в пол и по-прежнему молчал.
– Может, он глухонемой? – повернулся к Ванюшину подполковник.
– Как бы не так! Когда взяли, матерился, да витиевато так – как боцман.
– Из камеры он уже никуда не денется. А утром очную ставку устроим. Будет молчать – шлепнем. Увести!
Два бойца, стоявшие в коридоре у двери, увели задержанного.
– Ванюшин, за курьера спасибо. Аккуратно взял, не помял. Свободен!
– Есть! – Ванюшин ушел.
Подполковник закурил.
– Утром надо решать с Задорновым.
– Арестовать?
– Весь отдел об аресте узнает. Оформлять надо. Мы же обговаривали: несчастный случай, самострел, подрыв на мине…
Подполковник полез в стол, достал «Вальтер РР», немецкий, бывший на вооружении германской полиции, а также генералитета Вермахта. Его любили за небольшие габариты и слабый звук выстрела. Патрон слабее штатного парабеллумовского, и калибр поменьше – 7,65 миллиметра, но убойная сила достаточная.
Федор убрал «Вальтер» в карман брюк. Оборотня надо убрать, но задание ему не по душе было. По разумению Федора, предателя допросить надо, выпотрошить все: связи, явки, переданную информацию, агентурную сеть… Однако есть приказ начальника, понятно – неофициальный. А в армии приказы не обсуждаются – они исполняются, тем более – в спецслужбе. Здесь не место эстетам в белых перчатках.
Подполковник ткнул окурок в пустую консервную банку и решительно поднялся:
– Облегчу тебе задачу: с утра отправлю Задорнова в соседнюю деревню. В паре километров отсюда есть Осокино, не пропусти.
Федор кивнул. Вообще-то положено отвечать по Уставу, но подполковник не обратил внимания на его нарушение.
Федор отправился досыпать. Но ему не спалось. То ли потому, что лег рано, еще до отбоя, и успел выспаться, то ли нервничал, задание беспокоило. Не каждый день в сослуживца стрелять приходится. Хотя какой Задорнов боевой товарищ? Враг в личине своего.
Встал Федор до подъема, только светать начало. Посмотрел на часы – шесть часов. Время до выхода еще есть, позавтракать он успеет.
Вышел из избы, потянулся. Рядом изба, в которой содержатся задержанные. Для камер заколотили толстыми досками окна, на дверях камер даже окон-кормушек нет. В камерах отдела арестованные надолго не задерживались, чай не следственный отдел и не НКВД. День-другой-третий, а потом – перевод в изоляторы трибунала или Особого заседания. Трибунал – для военнослужащих, совершивших воинские преступления, Особое совещание – для гражданских лиц. Но и там арестованные содержались день-два – до суда. А потом – по этапу в лагерь, если повезло. А если приговор серьезный – «высшая мера социальной защиты», но расстрел в эту же ночь.
У дверей избы прохаживался караульный.
– Тоже не спится, товарищ командир? – от скуки спросил караульный.
– Что значит «тоже»? Тебе по Уставу спать не положено.
– Так лейтенант Задорнов бодрствует, недавно от арестованных вышел, допрашивал.
Федора пробил холодный пот: никого допрашивать Задорнов не должен! В камерах его подельники, Шупикова и курьер-молчун.
– Быстро открывай камеры!
Утренняя нега и расслабленность слетела с Федора мгновенно, он даже переменился в лице.
Боец почувствовал неладное и, гремя связками ключей, забежал в избу. Федор – за ним. Они открыли камеру.
На топчане в позе спящего, ничком, лежал курьер. Однако он уже не дышал.
– Твою мать! – выругался Федор. – Где баба?
– Один момент!
Боец струхнул, руки затряслись, и ключом в замочную скважину он попал с трудом.
Заходить в камеру не пришлось. Уже с порога они увидели: Шупикова сидела у стены со свернутой набок шеей, глаза безжизненно смотрели в пол.
Задорнов удавил обоих втихую. Никаких звуков борьбы караульный не слышал, хотя находился в коридоре. Арестованные думали, что Задорнов их выручать пришел, а он избавился от опасных свидетелей.
– Когда Задорнов вышел? – насел на солдата Федор.
– Пять минут, не больше.
– В камерах еще задержанные есть?
– Никак нет!
– За мной!
Будить подполковника – тратить драгоценные минуты. Надо догонять. Далеко он не мог уйти: транспорта у него нет, все машины во дворе.
Федор, а за ним и боец подбежали к выходу с территории – там тоже стоял караульный.
– Задорнов выходил?
– Так точно!
– В какую сторону направился?
– Туда, – махнул рукой караульный.
– За мной, бегом!
Пять-десять минут форы – не так много, шансы не упустить Задорнова еще есть.
На бегу Федор достал из кобуры «ТТ», передернул затвор и вернул пистолет в кобуру. Стоит выхватить оружие – и оно готово к бою. Не надо делать лишнее движение и терять драгоценную секунду.
Судя по направлению, Задорнов шел к автобату, стоявшему за окраиной деревни. Задумка понятна: раздобыть машину. Без транспорта на своих двоих далеко не уйдешь, а трупы в камерах обнаружат быстро. При смене караула начкар лично проверял и пересчитывал задержанных.
Они выбежали на околицу и увидели: прямо на них несется мотоцикл, за рулем находился Задорнов.
Федор схватился за кобуру и выхватил пистолет.
– Стреляй! – крикнул он солдату и сам успел вскинуть пистолет. Выстрелил один раз, второй – прямо в грудь лейтенанту. Вот только увернуться от летящего на него мотоцикла не успел. Мотоцикл, хоть и без коляски, сбил его с ног и подбросил в воздух. Потом последовал второй удар – уже о землю. От него вышибло дух, и по всему телу разлилась боль.
Федор потерял сознание и не видел, как растерянно топтался рядом боец и как бежали от автобата к угнанному мотоциклу водители и механики.
– «Санитарку» сюда, живо! – крикнул кто-то.
Федора бережно погрузили на носилки, поместили в машину.
– В госпиталь!
Пришел в себя Федор только на третий день.
notes
