Глава 32
Кохэна Тельма встретила на лестнице. Она не могла бы сказать определенно, была ли эта встреча случайной, или же Кохэн, повинуясь каким-то своим представлениям, за нею приглядывал, но следовало признать, что появился он как нельзя кстати.
Тельму распирало желание сделать хоть что-то.
– Как настроение? – светским тоном осведомился Кохэн и пилочкой по ногтям провел.
И от простого вопроса этого Тельма смутилась, впрочем, смущение переборола быстро. Что бы он там себе ни придумал, ей все равно.
Хотя… она ведь сама искала встречи.
– Скажи, у тебя есть знакомый алхимик?
– Есть. – Пилочку Кохэн убрал в нагрудный карман и подул на ногти. – А тебе зачем?
– Вот, – она вытащила бумажный сверток, в который отсыпала с полдюжины пилюль. – Хочу понять, что это такое.
Кохэн сверток развернул, поднес к носу.
– Откуда счастье?
– Приятель принес… сказал, успокоительное.
– Тебе?
Тонкий момент, и ложь он почует.
– Нет.
Ноздри дрогнули, а в темных глазах блеснуло пламя. У змей отменное чутье, а он еще и крылатый.
– Кому – не скажешь?
– Не скажу, но… подозреваю, что это не улучшит состояние здоровья… этого человека.
Она не сказала ни слова неправды. И это, кажется, не понравилось Кохэну. Впрочем, возвращать сверток он не стал, но аккуратно сложил, убрал таблетки в тот же кармашек, в котором исчезла пилочка, и любезно предложил руку.
– Как прошел вчерашний обед?
Надо же… а Тельме казалось, спрашивать он станет о другом.
– Примечательно.
– Будь осторожней с Гарретом. Он любит играть. – Кохэн поднимался по лестнице медленно, явно подстраиваясь под шаг Тельмы. – А еще женщинам сложно отказать ему…
– Не знаешь, с чего бы?
Должно же быть внятное объяснение этому нечеловеческому обаянию.
– Не знаю… женщин сложно понять… почему вы так любите уродов?
– Он не уродлив.
– Я большей частью о моральных…
Какая содержательная беседа! Но уж лучше так фразами перебрасываться, чем обсуждать то, что обсуждать не хотелось бы.
– Я лишь предупредить хотел, – примиряюще сказал Кохэн. – А заодно поинтересоваться… обедать будешь?
– Буду. – Тельма руку забрала. – Но сама. Без вас. Понятно?
– Чего уж непонятного. – Масеуалле не настаивал, то ли повода не было, то ли… просто почувствовал, что Тельме надо побыть одной. – Зонт тогда возьми. А то дождина такая…
Небо и вправду разверзлось, словно накопилось в нем за последние дни обид несказанных, а может, просто устало оно от города, вот и решило разом смыть.
Или хотя бы вычистить.
Серый дождь.
Плотный.
Стеною. И Тельма, кляня себя за упрямство – можно было спуститься в столовую при управлении, – пробирается сквозь эту стену. Она шагает по лужам, которые уже не лужи – озера воды. Того и гляди, станут морями, а после сольются друг с другом в ласковых объятиях, превращаясь в океан. И прибой уже лижет пятки старых туфель.
Кружит желтоватую пену грязи и мелкого мусора.
А небеса грохочут медным громом.
– Позвольте. – Зонт, который вывернуло порывом ветра, подхватили. И Тельму, едва не ушедшую за этим зонтом следом, придержали. Она дернулась было из рук, но тот же голос, обманчиво мягкий, произнес: – Я не желаю вам зла. Я хочу поговорить о нашем общем друге… надеюсь, что мистер Найтли считал меня другом…
За дождем не разглядеть лица.
Вообще ничего не разглядеть, кроме серой же, словно сотканной из струй воды, фигуре. Плащ. Шляпа. И зонт, любезно одолженный Тельме Кохэном.
– Прошу. – Он не представился, человек дождя, но протянул руку, помогая перебраться через очередной поток. – Не стоит опасаться. Клянусь Ашуэнн-землей, что не причиню вам вреда ни словом, ни делом, ни молчанием, ни бездействием…
И на раскрытой ладони вспыхнула зеленая руна клятвы.
Все же не человек.
Люди не клянутся землею.
– Что вам…
– Не здесь, умоляю, сиятельнейшая… я так долго вас ждал, что совершенно неприличным образом вымок. – Он, Тельма готова была поклясться, улыбался. – А потому, не соблаговолите ли вы довериться тому, кто рисковал здоровьем своим, дабы удостоиться высочайшей чести лицезреть вас, и проследовать в одно уютное местечко неподалеку. Уверяю, наша беседа не отнимет у вас много времени, однако будет крайне полезна…
– Идем.
Тельма согласилась не из-за клятвы. Альвы издревле славятся умением давать правильные клятвы. И не из-за приступа смелости – все же было страшновато, мало ли куда заведет случайный знакомый, но потому что у нее имелся долг.
Найджел Найтли.
И дом его, который все еще скорбел по хозяину. Она ведь обещала о нем позаботиться, и слово сдержит, хотя пока не представляет, как именно.
– Тогда, о достойнейшая из женщин, прошу вас проследовать…
– Следую…
А ведь его забавляло, что нетерпение Тельмы, что ее раздражение – вот не любила она словесных игрищ, сразу чувствовала собственную неполноценность. Как бы там ни было, альв больше не произнес ни слова. Он шел сквозь дождь, и водяные стены расступались перед ним.
Альв привел ее к кирпичному дому, точнее, к лестнице, что вела в подвал.
И спускался, не выпуская ее руки, будто опасаясь, что в последнее мгновение Тельма передумает. Испугается. Закричит. Сбежит… еще какую глупость сделает.
…а ступеньки сухие.
И не в козырьке деревянном, лестницу прикрывавшем, дело, но в магическом пологе, который защищал от дождя и козырек, и ступеньки, и дубовую дверь с уродливой ручкой, больше похожей на лапу сказочного чудовища.
– «Нора» – место всецело достойное вашего внимания, о драгоценнейшая… – альв с поклоном коснулся ручки.
И дверь открылась.
Беззвучно.
Изнутри пахнуло теплом, и еще сдобой, кажется, горячим грогом, да не простым, а на альвийских травах заваренном. Такой не затуманит разум, но наполнит тело теплом и звенящей силой первозданных ручьев. Так писали в проспектах, и, кажется, у Тельмы появился шанс попробовать этот самый чудо-грог.
Альв, сложив зонт, скользнул следом.
– Ваше пальто… его высушат и вычистят. Если желаете, здесь есть и сменная обувь… присаживайтесь.
Он был любезен, как… как альв.
Тельма же вертела головой. О «Норе» она, в отличие от маяка, не то что не читала, и слыхом не слыхивала. Впрочем, данное обстоятельство не значило ровным счетом ничего: в городе имелась тысяча укромных мест. И «Нора» была одним из них.
Арочный потолок из переплетенных корней. Кружевные корзины с магическими светляками. Альвы не любят электричества, хотя оно и дешевле.
Но да… пожалуй, это место имело характер.
Стены, затянутые пышным моховым ковром. Тельма провела по нему рукой и хмыкнула: не иллюзия. Или такая, раскусить которую, ей не под силу.
Мох и на полу.
Сухой и горячий, что, как ей казалось, мхам не свойственно, но у альвов свои секреты. И тот, который привел ее сюда, не торопит, позволяя Тельме освоится.
Сам он избавился не только от плаща, но и от туфель с носками, и босой, гляделся вполне гармонично.
– Мне так удобнее. – Альв пошевелил тонкими длинными пальцами. – Но я помню о человеческом пристрастии защищать тело тканью.
И Тельма решительно стянула туфли.
А потом и чулки.
Мох был… мягким, словно шелковая ткань. И на ткань не походил совершенно, как и на ковер. Он был живым, теперь Тельма это чувствовала. На мгновение появилось трусливое желание попросить тапочки, она ведь человек, у нее пристрастия, но Тельма заставила себя сделать шаг.
И второй.
Альв любезно подал руку.
Здесь, внутри, он больше не казался мистическою фигурой. Обыкновенный, если это можно сказать про Рожденного-под-холмами. Высокий. Худой. Но худоба эта естественна, как и некоторая едва уловимая непропорциональность черт лица. Слишком высокий лоб.
Чересчур большие глаза.
Нос уж очень тонок, а скулы – высоки и резки.
А еще краски… идеальная белизна кожи. И темно-рыжий ровный цвет волос. Яркая зелень глаз, в которые Тельма заглянула лишь на мгновение, и тотчас отвернулась, вспомнив все истории, которые сочиняют про альвов и несчастных, замороченных ими дев.
Но сердце стучало ровно.
И желаний необычных не появлялось. Пока.
– О дева, светом луны объятая. – Альв поклонился, и будь он человеком, поклон этот церемонный выглядел бы забавным. Но вот беда, теперь Тельма явственно ощущала силу Старшей крови, а потому не имело значение, что альв был бос, что брюки он закатал по самые колени, что зеленые подтяжки его слегка перекосились, а рубаха измята. – Под кров сей явилась ты с Мерреком-Лисом, коий имел печаль задолжать кровь свою человеку. Невозвращенный долг иссушает корни древа моего… да и… пахнет от тебя другим.
Тельма только плечом дернула.
– Меррек-Лис не столь глуп, чтобы думать, будто в его силах Стражу противостоять. И ныне он желает лишь беседы.
Беседы – так беседы.
Тельма прикусила губу, сдерживая вопросы. И оперлась на руку альва, кожа которого оказалась холодной, что у покойника. Хорошо, хоть не влажной.
Если в «Норе» и существовал общий зал, то ныне его разделили на многие части, что каменными стенами, что легкими ширмами, поросшими тем же плотным зеленым мхом.
Было тепло.
И… странно.
Чужая сила. Не враждебная, но и не дружественная смотрела на Тельму зелеными глазами альвов. А ей, сколь ни старалась она, отбросив всякое стеснение, не удалось увидеть никого. «Нора» казалась пустой.
Но именно, что казалась.
Тени. Звуки. Обрывки фраз. Чей-то смех… и взгляд в спину.
– Им любопытно. Благо народ мой не утратил еще это свойство… это дает нам шанс, – Меррек-Лис остановился перед внушительного вида валуном. – О лунная дева…
– А ты можешь говорить попроще? – У Тельмы от этой альвийской образности уже глаз подергиваться начал.
– Могу. – Он сел прямо на мох, скрестив ноги и спину выгнув. И в этой позе было мало человеческого, скорее уж, острее проступала его инаковость. – Но так неинтересно. Ты голодна?
– Да.
Кокетничать и притворяться она не станет, только подумалось, что уже второй день кряду ее обеды проходят, мало того что в странных местах, так еще и в компании весьма сомнительного свойства.
Меррек не делал ничего.
Разве что веки смежил. Щелкнул пальцами. И на поверхности валуна появился деревянный поднос с горкой сухих лепешек. Следом вынырнули и глиняные миски с душистым варевом. Кувшины. Кубки.
– Тебе лучше ограничиться водой, – он сам налил Тельме упомянутую воду. – Наши напитки… оказывают на людей странное воздействие. А мне бы хотелось, чтобы ты сохранила свой разум ясным.
Занимательное предупреждение.
И значит, попробовать альвийский грог ей не судьба.
– Есть-то хоть можно?
Он растянул губы в некоем подобии улыбки.
– Можно. Надеюсь, тебе понравится.
И первым взял лепешку.
Чашку с варевом, Меррек-Лис поставил на правое колено, а кубок – на левое. Ел он неторопливо, отламывая от лепешки небольшие кусочки. И каждый кусок задумчиво полоскал в вареве, а вытащив, долго разглядывал, прежде чем отправить в рот. И при том ни капли не попало ни на брюки, ни на рубашку.
– Знаешь, почему людей не приглашают на традиционные обеды? – поинтересовался Меррек-Лис, облизывая пальцы. Язык его был длинным и тонким, и почему-то фиолетовым. – Вы чересчур много внимания уделяете внешнему.
– Чему это?
Тельма держала чашку в руке. От варева пахло травами, вид оно имело вполне съедобный – случалось ей пробовать и куда менее аппетитные вещи – но вот ни вилки, ни ложки к нему не предлагали.
– Одежде… правилам… вот ты голодна, но не ешь, потому что ставишь приличия выше потребностей…
Тельма хмыкнула и отхлебнула из чашки.
Зажмурилась.
Остро! И острота эта лишь нарастала. Она поспешно запила похлебку водой, которая показалась удивительно вкусной, вкуснее любого вина.
Лис рассмеялся.
– Вы забавные. Закуси, – и протянул кусок лепешки.
Тельма приняла. Чего уж тут… в чужой храм со своими молитвами не ходят.
– Ты собирался поговорить об альвийских традициях?
– Не совсем… знаешь, эта одежда очень мешает. Дома мы предпочитаем наготу. В наготе правда, а людей многие из нас считают скрытными именно из-за вашего пристрастия к тряпкам. И те же многие вспоминают времена, когда наши народы почти не пересекались… ныне мы зависим от людей.
– Почему?
Он не спешил с ответом. И жевать перестал. Тельма же, отломив кусок лепешки, сунула ее в варево: беседа беседой, а обед обедом.
– Однажды, много лет тому, один альв решил, что устал от цепей, которыми связывает его род. Альвы ценят свободу… и никто не стал препятствовать ему, уговаривать остаться или, паче того, запирать. Ему предоставили право совершать свои ошибки, и за это он тоже благодарен.
Лис вдруг наклонился и длинный его язык скользнул по пальцам Тельмы, подбирая соус.
– Он был самоуверен. Он думал, что способен справиться со всем, ведь он – Старшей крови. Что ему бояться людей? Их жизнь коротка, а сами они – глупы, слабы и беспомощны.
Тельма вытерла руку о моховой ковер.
– Он жил… как ему казалось, открывал для себя новое… женщин… выпивку… вещества, которые дурманили разум. И однажды очнулся на цепи, – Лис провел когтем по белой шее. – На короткой цепи из холодного железа. Я говорю об истинном железе, рожденном звездами. Редкость… как и альв. Оказалось, что людям тоже не чужды страсти. А еще среди них есть много любителей… всякого… следующие три года я сполна познал всю обширность человеческой натуры. Я пытался бежать. Освободиться, но железо лишало сил… я рвался, но цепь была крепка…
Лепешки без варева казались сделанными из картона. А вот варево без лепешек было острым. Пожалуй, исконно альвийская кухня на деле была вовсе не такой, как сие представляли в проспектах.
– И нет, меня не искали. Я ведь сам покинул дом. И в какой-то момент я смирился. С цепью. С ошейником. С «пыльцой», которую мне давали. Мне стало безразлично собственное будущее, как и прошлое, и настоящее… но появился человек, который оставил забавную вещицу. Стебель разрыв-цветка. И сказал, что будет ждать меня за углом… это было… весело. Да, пожалуй, весело, – Меррек-Лис улыбался во все зубы, и теперь Тельма видела, что зубы эти ровные и треугольные, одинаковые, что у акулы. – Я был под дурманом, когда слетел ошейник. Я просто ощутил, что свободен. И могу воздать по заслугам.
И капля крови на треснувшей губе ему идет, смотрится почти как рубин масеуалле.
– Я шел по дому… люди пытались остановить меня, но в крови кипела сила. А еще ярость. Гнев. Много чего… не смотри так, луноликая. Это случилось давно… сроки по этому делу минули. Да и суд ваш меня оправдал…
Тельма кивнула.
Пускай.
У альвов хорошие юристы. И наверное, пленение с последующими издевательствами, а заодно уж «пыльца», на которую, как Лис утверждал, его подсадили, послужили достаточными смягчающими обстоятельствами.
– Тот человек… не знаю, почему я его не убил. Наверное, просто сил не хватило. Я отключился на ступеньках. А очнулся в доме. В постели. Один. Я был обнажен. А человек сидел рядом и разглядывал меня. Знаешь, что он спросил? Кого вызвать… сказал, что я должен вернуться в свой дом, ибо только его стены спасут меня. И я осознал, что в пылу ярости вычерпал себя досуха… я испугался, что все повторится. Ошейник. Цепь. Пыльца… я назвал имя своей Матери.
– Она пришла за тобой?
– Я ведь позвал… следующие десять лет я провел под Холмами. Под теми Холмами, которые есть жалкое подобие прежних… я помню их, хотя был еще совсем молод, когда мы покидали дом. Меня лечили. Тело. Разум. Душу, – Меррек прижал раскрытую ладонь к впалому животу. – Вы думаете, что мы лишены души, но это неправда… я о многом говорил с Матерью… многое осознал… и нет, я не сожалею о людях, которых убил когда-то, хотя и понимаю, что среди них были такие же пленники, как и я сам. Но я благодарен Найджелу за то, что он решился помочь. Не испугался ни Вельмы…
– Вельмы?
– А кто еще решится поймать альва, как не другой альв? – вопрос ответом на вопрос. Эта игра Тельме была не по нраву.
– …ни других людей… ни моего безумия. Я написал ему письмо. Он ответил. Не думай, луноликая, что мы стали друзьями. Он все же был человеком. Но я помнил о долге, и потому, когда два дня назад он обратился ко мне с просьбой, я не смог отказать.
Теперь Меррек-Лис смотрел в глаза. И взгляд его дурманил.
Тельма отряхнулась, хватит с нее странных воздействий. И если с влиянием Гаррета она в конечном итоге не сумела справиться, то на одного самоуверенного альва ее силенок хватит.
– Он сказал, что умрет. Это было печально. И еще, что я буду его поверенным. Это было… разумно. У меня неплохая репутация. Ваши законы забавны. С ними интересно играть.
– Значит, поверенный.
– Он оставил все одной человеческой женщине… почти человеческой… – Меррек вновь наклонился и перехватил руку Тельмы, потянул, заставляя распрямить. Он уткнулся носом в ладонь, вдыхая ее запах, но в этом действии не было ничего личного, скорее уж такая перемена ее пугала. Меррек же, выпустив острый коготь, провел по белому запястью. Кровь он слизнул быстро, зажмурился. – У лилий горький вкус… и запах терпкий… теперь я понял, чем ты его привлекла.
– Прекрати. – Тельма попыталась руку высвободить, а то мало ли, несмотря на все клятвы не только запястье, но и горло перережут.
– Не бойся, луноликая… дети земли ценят чужие игрушки.
– Что ты имеешь в виду?
Холодный язык альва скользнул по коже, и рана затянулась.
Ну да, еще один урожденный целитель, чтоб его…
– Ты все сама поймешь… а пока… Найджел оставил все свое имущество человеческой женщине с тем, чтобы она позаботилась о его доме и его смерти. Но с условием, что права эти перейдут к тебе только когда игра будет окончена… если, конечно…
Он выразительно замолчал.
– Выиграю?
– Достаточно будет остаться живой. – Улыбка Меррека стала еще шире. – Полгода. Он поставил срок в полгода. Хватит ли тебе этого, луноликая?
– Прекрати меня так называть.
– А как надо?
– У меня имя имеется.
– Ваши имена ничего не значат. Вы забыли, что есть настоящее имя. И разбрасываетесь ими легко, потому в них больше нет ни капли силы. А луна – это твоя суть и твой облик. Но хватит ли тебе полугода?
– Хватит.
– Хорошо. Пока… я буду молчать. Это мое право. Еще он просил присмотреть за тобой и помочь, если вдруг окажется, что помощь будет нужна. Но от тебя пахнет Стражем. А он не любит чужаков.
Меррек замолчал, позволяя Тельме обдумать услышанное.
Она и обдумывала.
Только не думалось совершенно. Кто такой Страж? Мэйнфорд? Он единственный, чей запах мог бы остаться на Тельме, но… не объяснять же альву, что имело место… как там выразился Мэйнфорд? Производственная травма?
– Еще он просил рассказать тебе одну историю. Люди зовут такие истории, память о которых истончилась, легендами. Найджел собирал их.
Альв растянулся на мхах, положив голову на валун. Он забрал и кубок, и кувшин, который поставил под руку. И теперь смотрел не на Тельму, чему она лишь порадовалась, но в потолок.
– Давным-давно… или не так давно, но все истории принято начинать именно так… корни наших домов утратили связь с землей, – голос его звучал будто бы издалека. – Дети не сразу поняли, что мать их больна, и что болезнь эту не излечить ни малой кровью, ни большой. Дети пытались спасти ее. А люди бежали. Они нашли за краем моря другую землю. Но на ней жили другие люди. И началась война… она длилась и длилась, и многие из нас решили, что это хорошо. Быть может, люди, забывшись, перебьют друг друга, и та новая земля достанется нам.
Это было, по крайней мере, честно и лишено пафосной патетики, которая пропитывала все учебники истории.
– Но людей было слишком много. И размножались они быстро… а еще чуяли, что Старому Свету не устоять на спине Большой черепахи. Когда дети Земли осознали, что мать их безнадежно мертва, и что сами они в самом скором времени воспоследуют за ней, оказалось, что новый мир занят людьми. И да, в нем мы лишены сил… дереву без корней не устоять на ветру.
Поэзия. Снова хренова поэзия, хотя и со смыслом.
Новая земля не питала альвов, и Старшая кровь утратила прежнее могущество.
– Тогда нашлись те, кто решил, что наступило время говорить с людьми. И многие пошли за ними… теперь мы живем по вашим законам…
…вот это сомнительно. Вряд ли человеку сошла бы с рук кровавая бойня.
– …но были и такие, кто привез с собою семена из Старого Света. Они не желали мириться с тем, что отныне мир над землей и под землей принадлежит вашему племени. И вновь же, нашлись те, кто пошел за Илькадорром-Тенью его дорогой…
– И дальше что?
– Ничего… многие годы о них никто ничего не слышал. А наши дома пустили корни, но они оказались слабы. Мы живем потому, что нам разрешают жить. Мачеха никогда не станет матерью…
Это было сказано без тени печали. Факт. Еще один факт, с которым Тельма не представляет, что делать. Но она подождет, ведь история, которая на самом деле почти легенда, не окончена.
– Не так давно некоторые молодые альвы захотели уйти… не к людям, как я когда-то… нет, они говорили о том, что вскоре Холмы возродятся в прежнем своем величии. Что семя, которое лелеяли сотни и сотни лет, взошло. Осталось малое – напоить его жизненной силой.
– Звучит как-то…
– Обыкновенно. – Меррек приподнялся на локте, чтобы наполнить кубок вином. – Пей воду, луноликая, ты больше нигде в этом городе не попробуешь живой воды… я слышал всякие беседы… и Мать не похвалит меня, если я донесу их до человеческих ушей. Но подумай… у тебя есть уже многое… и да, забыл упомянуть. Про Илькадорра говорили, что он был великолепным музыкантом.
– И на чем играл?
– На флейте… свирели… может, на барабанах… давние истории порой неточны в деталях.
Теперь он откровенно смеялся над Тельмой, потому что знал точный ответ на ее вопрос, но что ей оставалось? Только улыбнуться в ответ.
И поблагодарить за историю.
Те, бледные создания, они ведь не могли быть альвами? Или все-таки… тонкокостные, изможденные, семена, выросшие без солнечного света, пустившие корни в чужую землю, отравленную чужою же силой и яростью низвергнутых богов.
– Пей, луноликая дева… пей и не думай о плохом… если будет нужда, просто позови. – Меррек коснулся когтем губы. – Я услышу голос твоей крови.
