Глава 22
Четверг, 10 июля
Они молча завтракали в саду и пили кофе без молока. Лисбет достала маленький цифровой фотоаппарат «Кэнон» и запечатлела кошмарное зрелище, а потом Микаэль принес мешок для мусора и убрал все. Он поместил кошачьи останки в багажник одолженной машины, но пока не знал, что ему с ними делать. Наверняка следовало бы сообщить в полицию об издевательстве над животным и, возможно, об угрозе насилия, но он плохо представлял себе, как ему объяснить этот кошмарный эпизод.
В половине девятого мимо них в сторону моста прошествовала Изабелла Вангер. Она их не заметила – или притворилась, что не заметила.
– Как ты себя чувствуешь? – наконец спросил Микаэль.
– Нормально.
Она озадаченно посмотрела на него. «Ладно. Значит, ему хочется, чтобы я разволновалась», – отметила она.
– Когда я найду эту сволочь, которая замучила невинную кошку только для того, чтобы запугать нас, я пущу в ход бейсбольную биту.
– А ты считаешь, что это запугивание?
– А у тебя есть объяснение получше? Кстати, это означает еще кое-что.
Микаэль кивнул:
– Как бы там ни было, мы явно задели кого-то настолько, что спровоцировали его на дикую выходку. Но тут есть и еще один аспект.
– Знаю. В пятьдесят четвертом и шестидесятом годах животных приносили в жертву. Но маловероятно, чтобы убийца, который действовал пятьдесят лет назад, теперь бегал тут и раскладывал на твоем пороге останки замученных животных.
Микаэль согласился.
– Ну, тогда речь может идти только о Харальде Вангере и Изабелле Вангер. Есть и другие родственники солидного возраста по линии Юхана Вангера, но в здешних местах никто из них не живет.
– Изабелла – жуткая стерва, – вздохнул Микаэль. – Она, конечно, могла бы убить кошку, но вряд ли она носилась по стране и убивала женщин в пятидесятых годах. Харальд Вангер… Я, конечно, не дам голову на отсечение, но он кажется таким беспомощным, что едва ходит, и мне трудно себе представить, чтобы он выскользнул ночью из дома, поймал кошку и вытворил все это.
– Если тут не действовали двое. Старик и кое-кто помоложе.
До Микаэля донесся шум мотора, он поднял взгляд и увидел, что в сторону моста удаляется машина Сесилии.
«Харальд и Сесилия?» – подумал он.
Однако подозревать эту парочку в сговоре он не мог: отец с дочерью не общаются и даже не разговаривают друг с другом. Несмотря на заверения Мартина Вангера, что он поговорит с Сесилией, она по-прежнему не отвечала на звонки Микаэля.
– Это должен быть кто-то, кому стало известно, что мы что-то раскопали и движемся вперед, – сказала Лисбет Саландер.
Она встала и пошла в дом. Когда вернулась, на ней уже был кожаный комбинезон.
– Я еду в Стокгольм. Вернусь вечером.
– Что ты задумала?
– Я должна кое-что привезти. Если у кого-то настолько съехала крыша, что он расчленил кошку, он или она может с таким же успехом напасть в следующий раз на нас самих. Или запалить дом ночью. Я хочу, чтобы ты сегодня съездил в Хедестад и купил два огнетушителя и два пожарных датчика. Один из огнетушителей должен быть хладоновым.
Не сказав больше ни слова, она надела шлем, завела мотоцикл и укатила через мост.
Микаэль выкинул останки кошки в мусорный бак у бензоколонки, а потом поехал в Хедестад и купил огнетушители и пожарные датчики. Он сложил их в багажник машины, после чего отправился в больницу. Микаэль заранее созвонился с Дирком Фруде и договорился о встрече в больничном кафетерии, где рассказал ему об утреннем инциденте. Адвокат побледнел.
– Микаэль, я никак не ожидал, что вся эта история может оказаться опасной.
– Серьезно? Но ведь поручение заключается в том, чтобы найти и разоблачить убийцу.
– Но кто же мог… Да ведь это же за пределами здравого смысла. Если вашим с фрёкен Саландер жизням что-то угрожает, мы должны остановить наше дело. Я могу поговорить с Хенриком…
– Ни в коем случае. Я не хочу, чтобы он получил еще один инфаркт.
– Он все время спрашивает, как у вас идут дела.
– Передайте ему, что я продолжаю распутывать историю и намерен двигаться дальше.
– Но что именно вы собираетесь делать?
– У меня накопилось несколько вопросов. Первый инцидент произошел сразу после того, как у Хенрика случился инфаркт, когда я на день уезжал в Стокгольм. Кто-то обыскивал мой кабинет. К тому времени я как раз раскрыл библейский код и обнаружил снимки с Йернвегсгатан. Я рассказал об этом вам и Хенрику. Мартин оказался в курсе, поскольку помогал мне попасть в «Хедестадс-курирен». Кто еще мог быть в курсе?
– Не скажу наверняка, с кем Мартин мог обсуждать эту тему. Однако Биргер с Сесилией знали. Они комментировали вашу охоту за снимками. Александр тоже знал. А еще Гуннар и Хелен Нильссоны. Они тогда как раз навещали Хенрика и присутствовали при разговоре. И Анита Вангер.
– Анита? Та, что живет в Лондоне?
– Да, сестра Сесилии. Когда у Хенрика случился инфаркт, она прилетела сюда вместе с Сесилией, но остановилась в отеле и, насколько мне известно, на остров не приезжала. Анита, как и Сесилия, не хочет встречаться с отцом. Но неделю назад она улетела обратно, когда Хенрика перевели из реанимации.
– А где сейчас живет Сесилия? Я видел, как она утром переезжала через мост, но у нее в доме темно и все заперто.
– Вы ее подозреваете?
– Нет, просто интересуюсь, где она находится.
– Она живет у своего брата Биргера. Оттуда близко до больницы, и до Хенрика можно дойти пешком.
– Вы знаете, где она сейчас?
– Нет. Но, во всяком случае, не в больнице.
– Спасибо, – сказал Микаэль и встал.
Семейство Вангеров буквально оккупировало больницу Хедестада. Через холл, в сторону лифтов, направлялся Биргер Вангер. Микаэль не горел желанием сталкиваться с ним и подождал, пока тот скрылся, а затем вышел в холл. Зато в дверях, почти на том же месте, где Блумквист встретился с Сесилией Вангер во время прошлого посещения больницы, он столкнулся с Мартином Вангером. Они поздоровались и пожали друг другу руки.
– Вы навещали Хенрика?
– Нет, у меня была встреча с Дирком Фруде.
Мартин Вангер выглядел уставшим, глаза ввалились. А ведь за полгода их знакомства Мартин здорово постарел, подумал Микаэль. Борьба за спасение империи обходилась ему дорого, и неожиданная болезнь Хенрика только прибавляла хлопот.
– Как ваши дела? – спросил Мартин.
Микаэль еще раз подчеркнул, что не собирается прекращать работу и уезжать в Стокгольм.
– Спасибо, неплохо. Ситуация с каждым днем становится все более любопытной. Когда Хенрику станет лучше, я надеюсь, что смогу удовлетворить его интерес.
Биргер Вангер жил в одном из домов из белого кирпича по другую сторону дороги, всего в пяти минутах ходьбы от больницы. Его окна выходили на море и гостевую гавань. Микаэль позвонил в дверь, но никто не открыл. Позвонил Сесилии на мобильный, но тоже без успеха. Он немного посидел в машине, постукивая пальцами по рулю. Биргер Вангер был джокером в этом семействе. Он родился в 1939 году, стало быть, к моменту убийства Ребекки Якобссон ему было десять лет. Однако когда исчезла Харриет, ему уже стукнуло двадцать семь.
По мнению Хенрика, Биргер и Харриет почти не общались. Он вырос в Уппсале, где тогда жила его семья, и переехал в Хедестад, чтобы работать в концерне, но через пару лет увлекся политикой. Правда, когда убили Лену Андерссон, он был в Уппсале.
Распутать эту историю Микаэль не мог, но инцидент с кошкой не оставлял сомнений – над ним нависла угроза и ему необходимо поторопиться.
Когда исчезла Харриет, прежнему пастору Хедебю Отто Фальку было тридцать шесть лет. Сейчас ему исполнилось уже семьдесят два года, он был моложе Хенрика Вангера, но по части интеллектуальной кондиции значительно уступал патриарху шведской индустрии.
Микаэль нашел его в больничном пансионате «Ласточка» – желтом кирпичном здании, расположенном поблизости от реки Хедеон, на другом конце города. Журналист представился больничному персоналу и попросил разрешения поговорить с пастором Фальком. Он объяснил, что знает про болезнь Альцгеймера у пастора, и поинтересовался, насколько тот коммуникабелен. Старшая сестра ответила, что диагноз пастору Фальку поставили три года назад и что болезнь стремительно прогрессирует. Он вполне общителен, но плохо помнит недавние события, не узнает некоторых родственников, и вообще с каждым днем его сознание тает все больше и больше. Микаэля также предупредили, что у старика может начаться паника, если ему задавать вопросы, на которые он не в силах ответить.
Старый пастор сидел на скамейке в парке, вместе с тремя другими пациентами и санитаром. Микаэль целый час пытался разговорить его.
Пастор Фальк утверждал, что прекрасно помнит Харриет Вангер. Он моментально просветлел и отозвался о ней как об очаровательной девушке. Однако Микаэль быстро понял: пастор благополучно забыл о том, что она пропала почти тридцать семь лет назад. Он говорил о ней так, словно виделся с нею лишь недавно, и просил Микаэля передать ей привет и уговорить ее как-нибудь его навестить. Блумквист пообещал выполнить его просьбу.
Когда он спросил о том, что произошло в день исчезновения Харриет, пастор растерялся. Он явно забыл про аварию на мосту. Только к концу беседы старик выдал что-то, что заставило журналиста насторожиться.
Когда Микаэль напомнил о том, что Харриет интересовалась религией, пастор вдруг призадумался. По его лицу словно скользнуло облачко. Он немного посидел, раскачиваясь взад и вперед, а потом внезапно взглянул на Микаэля и спросил, кто он такой. Блумквист снова представился, и старик подумал еще немного. Затем он сердито покачал головой:
– Она все еще не нашла то, что ей нужно. Ей надо проявить бдительность, и вы должны ее предостеречь.
– От чего я должен ее предостеречь?
Пастор Фальк вдруг разволновался. Он вновь покачал головой и насупил брови:
– Ей нужно прочитать sola scriptura и понять sufficientia scripturae. Только так она сможет сохранить sola fide. Иосиф их решительно исключает. Их никогда не включают в канон.
Микаэль решительно ничего не понял, но записал все слово в слово. Потом пастор Фальк склонился к нему и доверительно прошептал:
– Я думаю, она католичка. Она тяготеет к мистике и еще не обрела своего Бога. И нуждается в наставлении на путь истинный.
Слово «католичка» пастор Фальк произнес с витимой неприязнью.
– Я думал, что ее интересовало движение пятидесятников.
– Нет-нет, не пятидесятники. Она ищет запретную истину. Она еще не стала настоящей христианкой.
После этого пастор Фальк позабыл о Микаэле и о теме их беседы и начал общаться с другими пациентами.
В начале третьего Блумквист вернулся на остров. Он прогулялся до дома Сесилии Вангер, но безрезультатно, потом опять позвонил ей на мобильник – и вновь остался без ответа.
Он смонтировал пожарные датчики на кухне и в прихожей. Один огнетушитель разместился возле железной печки, перед дверью в спальню, а второй – возле двери в туалет. Потом Микаэль приготовил себе вместо обеда кофе и бутерброды, уселся в саду и набрал на лэптопе все свои заметки, сделанные во время разговора с пастором Фальком. Он надолго задумался, а потом взглянул в сторону церкви.
Новой пасторской усадьбой в Хедебю стала самая обычная современная вилла. Она находилась в нескольких минутах ходьбы от церкви. Около четырех часов Микаэль постучал в дом пастора Маргареты Странд и объяснил, что ему нужна консультация по теологии. Маргарета была шатенка, возраста примерно того же, что и Микаэль, одета в джинсы и фланелевую рубашку. Открывать дверь она вышла босиком, и Микаэль отметил, что у нее накрашены ногти на ногах. Он и раньше несколько раз сталкивался с нею в «Кафе Сусанны» и разговаривал о пасторе Фальке. Женщина приняла его радушно и пригласила пройти в сад.
Микаэль рассказал о своей беседе с пастором Фальком и воспроизвел его слова, признавшись, что ничего не понял. Маргарета Странд выслушала его и попросила повторить все дословно. Затем задумалась. Наконец она произнесла:
– Меня назначили в Хедебю только три года назад, и я никогда не встречалась с пастором Фальком. Он вышел на пенсию несколькими годами раньше, но, насколько я поняла, он был приверженцем старых церковных традиций. А сказал он вам примерно следующее: надлежит придерживаться исключительно Священного Писания – sola scriptura – и что оно sufficientia scripturae. Последнее означает, что Писания достаточно для верующих, понимающих его буквально. Sola fide означает «одну лишь веру» или «чистую веру».
– Я понимаю.
– Все это, так сказать, базовые догмы. По большому счету, это платформа, на которой стоит церковь, и ничего более. То есть он хотел сказать вам лишь следующее: «Читайте Библию – она дает достаточное знание и гарантирует чистоту веры».
Микаэль почему-то смутился.
– А могу ли я спросить вас, в каком контексте возник этот разговор?
– Я беседовал с ним о человеке, которого он знал много лет назад и о котором я сейчас пишу.
– О человеке, искавшем путь к вере?
– Что-то в этом роде.
– Хорошо. Думаю, я понимаю смысл. Пастор Фальк сказал еще две вещи – что «Иосиф их решительно исключает» и что «в каноне они всегда отсутствуют». Может быть, вы ослышались и он сказал Иосефус, а не Иосиф? Собственно, по сути дела, это то же самое имя.
– Не исключено, – ответил Микаэль. – Я записал разговор на пленку, так что его можно послушать.
– Нет особой необходимости. Эти две фразы не оставляют сомнений в том, что он имел в виду. Иосефус, или Иосиф Флавий, был иудейским историком, и сентенция «в каноне они всегда отсутствуют», вероятно, означает, что их никогда не включали в иудейский канон.
– И что это означает?
Пастор улыбнулась.
– Пастор Фальк утверждает, что тот человек увлекался эзотерическими источниками, а точнее, апокрифами. Слово «апокрифос» означает «тайный, сокровенный». Следовательно, апокрифы суть сокровенные книги, которые одни считают спорными, а другие полагают, что их следовало бы включить в Ветхий Завет. К ним относятся книги Товита, Юдифи, Эсфири, Варуха и Сираха, книги Маккавеев и некоторые другие.
– Простите мое невежество. Я многое слышал об апокрифах, но не читал их. Что в них особенного?
– В общем, ничего особенного в них нет, просто они возникли несколько позже остальной части Ветхого Завета, поэтому и не включаются в еврейскую Библию – не из-за того, что иудейские книжники не доверяли их содержанию, а просто потому, что во время их написания Книга Откровений Господа уже была закончена. Зато апокрифы присутствуют в старом греческом переводе Библии. Они не противоречат, например, догматам римско-католической церкви.
– Понятно.
– Однако протестантская церковь считает их спорными. При Реформации теологи придерживались старой еврейской Библии. Мартин Лютер удалил апокрифы из Библии эпохи Реформации. А Кальвин еще позднее заявил, что апокрифы никак не могут быть положены в основу религиозных убеждений. То есть их содержание противоречит claritas scripturae – ясности Писания.
– Иными словами, он подверг Священное Писание цензуре.
– Вот именно. В апокрифах, например, утверждается, что можно практиковать магию, что ложь в некоторых случаях допустима. Есть и другие отклонения, а это, естественно, возмущает тех, кто толкует Писание догматически.
– Я понимаю. Значит, если кто-то тяготеет к религии, то он вполне может читать апокрифы, а такого человека, как пастор Фальк, это должно возмущать.
– Точно. Если тебя интересует Библия или ты тяготеешь к католической вере, то ты неизбежно сталкиваешься с апокрифами. И также их будет читать человек, просто интересующийся эзотерикой.
– А у вас, случайно, нет экземпляра апокрифов?
Она засмеялась. По-дружески и без подвоха.
– Разумеется, есть. Апокрифы, кстати, были изданы в восьмидесятые годы в серии официальных документов Библейской комиссии.
Драган Арманский был очень заинтригован, когда Лисбет Саландер попросила его о личной встрече. Он закрыл дверь и жестом пригласил ее сесть в кресло для посетителей. Девушка сообщила, что работа для Микаэля Блумквиста завершена – Дирк Фруде заплатит до конца месяца, – но что она решила продолжать участвовать в расследовании. А Микаэль предложил ей существенно меньшую зарплату.
– У меня своя фирма, – сказала Лисбет. – До сих пор я не брала никакой работы, кроме той, которую ты мне поручал, согласно нашему договору. Мне хотелось бы знать, что будет, если я займусь работой на стороне, без твоего участия.
Драган Арманский развел руками:
– Ты являешься индивидуальным предпринимателем и можешь сама выбирать себе задания и устанавливать оплату по собственному разумению. Я только одобрю, если ты что-то заработаешь самостоятельно. Вместе с тем с твоей стороны будет нелояльно переманивать к себе клиентов, которых мы нашли для тебя.
– Я не намерена этого делать. Я полностью выполнила задание в соответствии с контрактом, который мы заключили с Блумквистом. Эта работа закончена. Речь идет о том, что мне самой хочется продолжить расследование. Я согласилась бы работать даже бесплатно.
– Никогда и ничего не делай бесплатно.
– Ты меня понял. Я имею в виду, что мне хочется узнать, чем закончится эта история. Я уговорила Микаэля Блумквиста, чтобы он попросил Дирка Фруде нанять меня для дальнейшей работы в качестве ассистента-исследователя.
Она протянула Арманскому контракт, и он пробежал его глазами.
– Да уж, при такой зарплате можно считать, что ты работаешь бесплатно… Лисбет, у тебя талант. Тебе незачем вкалывать за гроши. Ты знаешь, что можешь зарабатывать у меня гораздо больше, если перейдешь на полный рабочий день.
– Я не хочу работать полный день. Но, Драган, мне важно знать, как ты к этому относишься. Ты ведь с самого начала приютил и выручил меня. Я хочу знать, не испортит ли такой контракт наши отношения и не будет ли у нас потом каких-нибудь разногласий.
– Понятно… – Он задумался. – Все нормально. Спасибо, что спросила. Если в дальнейшем будут возникать подобные ситуации, я хотел бы, чтобы ты всегда меня спрашивала, и тогда никаких недоразумений не возникнет.
Лисбет Саландер минуту сидела молча, взвешивая, надо ли что-нибудь добавить. Затем она посмотрела на Драгана Арманского, кивнула, встала и ушла – как всегда, ничего не сказав на прощание. Получив ответ, который ей хотелось услышать, она полностью потеряла интерес к Арманскому.
Драган улыбнулся. То, что она вообще пришла к нему за советом, означало новую ступень ее социальной адаптации.
Он открыл папку с отчетом об обеспечении безопасности в музее, где собирались открыть большую выставку французских импрессионистов. Потом отложил ее и взглянул на дверь, в которую только что вышла Лисбет Саландер. Он вспомнил, как она смеялась вместе с Микаэлем Блумквистом у себя в кабинете, и задумался: означает ли все это, что она начинает взрослеть, или все дело в Блумквисте? Внезапно он забеспокоился. Ему никак не удавалось отделаться от ощущения, что Лисбет Саландер потенциально является идеальной жертвой, а теперь она еще и укатила куда-то в глушь и гоняется там за какими-то психами…
По пути на север Лисбет Саландер завернула в больницу «Эппельвикен» и навестила мать. Она не планировала заранее этот визит. Но в последний раз девушка виделась с матерью в Рождество, не считая краткой встречи в день летнего солнцестояния. Ей не давали покоя угрызения совести, потому что она слишком редко выкраивала время для матери. Фактически она бывала здесь раз в несколько недель.
Мать сидела в общей гостиной. Лисбет провела с ней примерно час, и они вместе прогулялись до пруда по парку, разбитому за пределами больницы. Мать продолжала путать Лисбет с сестрой. Она забывалась, но, похоже, визит дочери разволновал ее.
Когда Лисбет стала прощаться, мать не хотела выпускать ее руку. Девушка пообещала скоро приехать опять, но мать смотрела ей вслед с тревогой и печалью.
Словно у нее было предчувствие неизбежной катастрофы.
Микаэль провел два часа в саду за домом, пытаясь читать апокрифы, но убедился лишь в том, что понапрасну тратит время.
Зато его осенила одна идея. Насколько набожной на самом деле была Харриет Вангер? Интерес к изучению Библии проснулся у нее в последний год перед тем, как она бесследно исчезла. Она подобрала несколько цитат к серии убийств, а потом внимательно прочитала не только Библию, но и апокрифы, и к тому же заинтересовалась католицизмом.
А что, если она провела то же исследование, что Микаэль Блумквист и Лисбет Саландер тридцать семь лет спустя? Может, ее интерес к этим текстам был вызван поисками убийцы, а не набожностью? Пастор Фальк намекал, что она (с его точки зрения) только находилась в поисках веры, но пока так и не стала истинной христианкой.
Его размышления прервал звонок Эрики.
– Я хочу только сказать, что мы с Грегером на следующей неделе уезжаем в отпуск. На четыре недели.
– Куда вы едете?
– В Нью-Йорк. У Грегера там выставка, а потом мы поедем на Карибы. Мы арендуем дом у знакомого Грегера на Антигуа и пробудем там две недели.
– Как я рад за вас! Желаю вам удачной поездки. Передай привет Грегеру.
– Я ведь целых три года не отдыхала. Новый номер готов, и мы почти целиком подготовили следующий. Конечно, я бы хотела оставить на месте редактора тебя, но Кристер обещал, что справится сам.
– Если ему потребуется помощь, он всегда может мне позвонить. Как дела с Янне Дальманом?
Она ненадолго замолчала.
– Он тоже уходит в отпуск на следующей неделе. На должность ответственного секретаря я временно назначила Хенри. Они с Кристером останутся у руля.
– Хорошо.
– Я не доверяю Дальману. Хотя он ведет себя вполне пристойно. Я вернусь седьмого августа.
Примерно в семь часов Микаэль пять раз звонил Сесилии Вангер. Потом послал ей сообщение с просьбой позвонить ему, но ответа так и не дождался.
Захлопнув книгу апокрифов, он надел тренировочный костюм, запер дверь и отправился на ежедневную пробежку.
Блумквист пробежал по узкой дорожке вдоль берега, а потом свернул в лес. С максимальной скоростью он преодолел заросли кустарника и бурелом и добрался до Форта, совершенно выбившись из сил. Сердце у него чуть не выпрыгивало из груди. Он остановился возле одного из старых дотов и в течение нескольких минут упражнялся и растягивался.
Внезапно Микаэль услышал резкий хлопок. Одновременно в серую бетонную стену в нескольких сантиметрах от его головы ударила пуля. Потом он почувствовал боль у границы волос – осколки бетона вонзились глубоко в кожу.
Микаэлю показалось, что прошла целая вечность. Он стоял как вкопанный и никак не мог понять, что случилось. Потом опрометью бросился на дно траншеи и ударился плечом о землю так сильно, что чуть не покалечился. Второй выстрел раздался в тот самый миг, когда он упал. Пуля угодила в бетонный фундамент, в то место, где он только что стоял.
Микаэль поднялся на ноги и огляделся. Он находился примерно в середине Форта. Направо и налево вели узкие, метровой глубины, заросшие ходы к траншеям, растянувшимся примерно на двести пятьдесят метров. Пригнувшись, Блумквист побежал через лабиринт в южном направлении.
Внезапно ему вспомнился неподражаемый голос капитана Адольфссона на зимних учениях стрелковой школы в Кируне:
«Черт подери, Блумквист, опусти чердак, если не хочешь, чтобы тебе прострелили подвал!»
До сих пор, двадцать лет спустя, Микаэль помнил учения, которыми обычно командовал капитан Адольфссон.
Примерно через шестьдесят метров он остановился и перевел дух. Сердце колотилось; журналист не слышал ничего, кроме собственного дыхания.
«Движущаяся мишень обнаруживается гораздо быстрее, чем неподвижные формы и фигуры. Поэтому двигайся медленно, когда проводишь разведку».
Микаэль осторожно глянул поверх края траншеи. Солнце било в глаза и не давало разглядеть детали, но никакого движения он не заметил.
Снова опустив голову, Блумквист добежал до последней траншеи.
«Неважно, насколько крутое у противника оружие, поскольку если ему тебя не видно, он в тебя не попадет. Опасайся того, чтобы оказаться на виду».
Теперь Микаэль очутился примерно в трехстах метрах от границы хозяйства Эстергорд. В сорока метрах от него располагались почти непроходимые заросли разросшихся кустов. Чтобы добраться туда, ему надо было вылезти из траншеи и спуститься по отвесному склону, на котором его будет отлично видно. Но другого пути не было – за спиной у него находилось море.
Микаэль сел на корточки и задумался. Он вдруг ощутил боль в виске и увидел, что рана здорово кровоточит, так что футболка уже вся пропиталась кровью. Осколки бетонной стены оставили глубокое рассечение у самых корней волос.
«Раны в голову кровоточат бесконечно», – подумал Микаэль и попытался вновь сосредоточиться на том, что произошло.
Один выстрел мог оказаться случайным. Шальная пуля, к примеру. Но два выстрела означали, что кто-то пытался его убить. Тот, кто стрелял, вполне мог не уйти, а перезарядить оружие и ждать, пока он высунется.
Микаэль пытался успокоиться и мыслить рационально. Одно из двух: надо либо выжидать, либо пробовать выбираться отсюда. Если стрелок еще на месте, то второй вариант решительно не подходит. Однако если остаться сидеть и ждать, охотник сможет спокойно дойти до Форта, найти его и расстрелять с близкого расстояния.
«Ему – или ей – неизвестно, пойду я направо или налево», – прикинул Микаэль свои шансы.
Но какое ружье? Возможно, штуцер для охоты на лося. Возможно, с оптическим прицелом. Если стрелок следил за ним через линзу, значит, у него ограниченный обзор.
«Если ты попал в затруднительное положение, возьми инициативу в свои руки».
Это лучше, чем ждать. Микаэль посидел еще две минуты, прислушиваясь к звукам, затем выпрыгнул из траншеи и стремительно скатился с обрыва.
Третий выстрел раздался, когда он был уже на полпути к зарослям, но пуля пролетела далеко в стороне от него. В следующее мгновение Блумквист с размаху бросился сквозь завесу молодых побегов и прокатился через заросли крапивы. Быстро вскочил на ноги и, пригнувшись, побежал в сторону от стрелка. Метров через пятьдесят остановился и прислушался. Между ним и укреплениями хрустнула ветка. Он осторожно лег на живот.
«Ползание посредством скольжения» – Микаэль вспомнил еще одно излюбленное выражение капитана Адольфссона. Следующие сто пятьдесят метров он преодолел ползком, прячась в траве и кустах и стараясь двигаться беззвучно. Дважды до его слуха из зарослей раздавалось какое-то потрескивание. Первый раз оно вроде как раздалось в непосредственной близости – возможно, метров на двадцать правее. Блумквист лежал совершенно неподвижно, не смея даже поднять глаза. Через несколько мгновений он осторожно поднял голову и огляделся, но никого не увидел. Микаэль пролежал довольно долго, не смея шевельнуться, с напряженными до предела нервами, готовый к дальнейшему бегству или, возможно, к отчаянному сопротивлению, если враг нападет на него. Но в следующий раз треск донесся с гораздо более дальнего расстояния. А потом наступила тишина.
«Он знает, что я здесь. Вопрос в том, устроился ли он где-нибудь рядом и поджидает, когда я шевельнусь, – или уже убрался восвояси».
Блумквист продолжал двигаться ползком, пока не добрался до изгороди пастбища Эстергорда.
Это был следующий критический момент. Вдоль изгороди бежала тропинка. Микаэль лежал на земле и вглядывался в даль. Впереди, метрах в сорока, на невысоком холме, виднелись дома; справа от них паслась дюжина коров.
«Но почему никто не услышал выстрелы и не вышел, чтобы узнать, что происходит? Сейчас лето; может быть, никого нет дома…»
О том, чтобы выбежать на пастбище, не могло быть и речи – там он будет представлять собой идеальную мишень. С другой стороны, если бы Микаэль сам собирался кого-нибудь пристрелить, то расположился бы именно вдоль изгороди, на прямой тропинке. Здесь был свободный обзор. Блумквист осторожно продолжил путь сквозь кусты, пока они не остались позади и не начался редкий сосняк.
Домой Микаэль отправился в обход, вокруг хутора Эстергорд и горы Сёдербергет. Проходя мимо Эстергорда, он отметил, что машины нет на месте. На вершине горы Сёдербергет Блумквист остановился и взглянул на Хедебю. В старых рыбацких хижинах возле лодочной гавани разместились дачники. На мостках сидели и болтали несколько женщин в купальниках. В воздухе разносился запах гриля, в гавани у мостков плескались дети.
Микаэль посмотрел на часы – начало девятого. Стреляли пятьдесят минут назад. Гуннар Нильссон, обнаженный до пояса и в шортах, поливал газон на своем участке.
«Интересно, сколько времени ты уже поливаешь?»
В доме Хенрика была только домоправительница Анна Нюгрен. Дом Харальда, как всегда, казался необитаемым. Вдруг Микаэль увидел Изабеллу, сидевшую в саду, позади своего дома. Она, похоже, с кем-то беседовала. В следующее мгновение Микаэль сообразил, что ее собеседница – болезненная старушка Герда Вангер, 1922 года рождения, проживающая с сыном Александром Вангером в одном из домов позади резиденции Хенрика. Он никогда с нею не пересекался, но несколько раз видел ее на участке возле дома. В доме Сесилии вроде бы никого не было…
Вдруг Микаэль увидел, что у нее на кухне зажегся свет.
«Она дома. А может, стреляла женщина?»
В том, что Сесилия умеет обращаться с оружием, Блумквист ни секунды не сомневался.
Вдалеке он увидел машину Мартина Вангера, припаркованную во дворе перед домом.
«Сколько времени ты уже дома?»
А может, стрелял кто-то, о ком он еще даже не подумал? Фруде? Александр? Слишком много вариантов.
Микаэль спустился с горы Сёдербергет, прошел по дороге в селение и, никого не встретив, отправился прямо к себе домой. Первое, что он увидел, была приоткрытая входная дверь, и он инстинктивно присел. Потом до него донесся запах кофе, а в окне кухни мелькнула Лисбет Саландер.
Лисбет услышала, как Микаэль вошел в прихожую, и обернулась ему навстречу. От ужаса и неожиданности зрелища она застыла. Его лицо, все в засохшей и подсыхающей крови, выглядело жутко. Левая сторона белой футболки стала красной. Он сразу схватил и прижал к голове тряпку.
– Ничего страшного, это просто царапина, но сильно кровоточит, – объяснил Микаэль, прежде чем она успела что-либо сказать.
Саландер повернулась и вытащила из шкафа коробку с перевязочным материалом. Там обнаружились лишь две упаковки пластыря, средство от комаров и маленький рулон хирургического пластыря. Микаэль стянул с себя одежду, бросил ее на пол, а потом пошел в ванную и посмотрелся в зеркало.
«Царапина» на виске оказалась приблизительно три сантиметра длиной и такой глубокой, что Микаэль мог приподнять большой кусок оторванной кожи. Рана по-прежнему кровоточила, и ее следовало бы зашить; но если заклеить ее пластырем, она, вероятно, и так заживет. Так он подумал. А потом намочил полотенце и обтер лицо.
С полотенцем у виска Блумквист встал под душ и закрыл глаза. Потом врезал кулаком по кафелю, да так, что поцарапал костяшки.
«Ну, мать твою… – подумал он. – Я тебя все равно поймаю».
Когда Лисбет коснулась его руки, Микаэль вздрогнул, как от удара током, и взглянул на нее с такой ненавистью, что девушка невольно отступила. Она дала ему мыло и, ни слова не говоря, ушла обратно на кухню.
После душа Микаэль наложил на рану три куска пластыря. Потом пошел в спальню, надел чистые голубые джинсы и новую футболку и прихватил папку с распечатанными фотографиями.
– Оставайся здесь! – рявкнул он Лисбет.
Затем дошел до дома Сесилии Вангер и надавил на кнопку звонка. Звонил он минуты полторы, прежде чем ему открыли.
– Я не желаю с тобой встречаться, – сказала она.
Потом взглянула на его голову, на которой пластырь уже пропитался кровью.
– Что случилось?
– Впусти меня. Нам необходимо поговорить.
Сесилия не решалась:
– Нам не о чем разговаривать.
– Теперь нам есть о чем поговорить. И тебе придется выбирать: ты беседуешь со мною либо здесь, на ступеньках, либо на кухне.
Голос Микаэля звучал так решительно, что Сесилия сделала шаг в сторону и впустила его. Он прошел прямо к ее кухонному столу.
– Что с тобой случилось? – снова спросила она.
– Ты утверждаешь, что мои попытки разгадать тайну исчезновения Харриет Вангер являются для Хенрика совершенно бессмысленным занятием, формальной трудотерапией. Возможно. Но час назад кто-то попытался прострелить мне голову, а сегодня ночью на мое крыльцо подбросили расчлененный кошачий трупик.
Женщина открыла рот, чтобы что-то сказать, но Микаэль оборвал ее:
– Сесилия, мне наплевать на твои отговорки и на то, что один мой вид приводит тебя в ярость. Я никогда больше не приближусь к тебе, и тебе нечего бояться, что я стану тебя тревожить или преследовать. В данный момент я больше всего хотел бы никогда и ничего не слышать ни о тебе, ни о ком-либо еще из семейства Вангеров. Но я хочу получить ответы на свои вопросы. И чем быстрее ты ответишь, тем скорее от меня избавишься.
– Что ты хочешь знать?
– Первое: где ты была час назад?
Лицо Сесилии потемнело.
– Час назад я была в Хедестаде. Я приехала сюда полчаса назад.
– Кто-нибудь может подтвердить, где ты находилась?
– Насколько мне известно, нет. Я не обязана перед тобой отчитываться.
– Второе: зачем ты открыла окно в комнате Харриет в тот день, когда она исчезла?
– Что?
– Ты слышала вопрос. Все эти годы Хенрик пытался узнать, кто открыл окно в комнате Харриет, причем как раз в те критические минуты, когда она исчезла. Все отрицают этот факт. Но кто-то при этом лжет.
– Но почему, черт возьми, ты решил, что это я?
– Взгляни на эту фотографию, – сказал Микаэль и бросил расплывчатый снимок на кухонный стол.
Сесилия подошла к столу и взглянула на фотографию. На ее лице отразились удивление и испуг. Потом она подняла на него глаза. Микаэль вдруг почувствовал, как маленькая струйка крови потекла по его щеке и закапала на футболку.
– В тот день на острове было человек шестьдесят, – сказал он. – Из них двадцать восемь женщин. У пяти или шести были светлые волосы до плеч. И только одна из них была в светлом платье.
Сесилия уставилась на фотографию.
– И ты думаешь, что это обязательно я?
– Если это не ты, то я бы очень хотел знать, кто это, по твоему мнению. Этот снимок раньше никто не видел. Я держу его у себя уже несколько недель и безуспешно пытаюсь с тобой поговорить. Вероятно, я – полный идиот, но я не показывал его ни Хенрику, ни кому-либо еще, потому что боялся навлечь на тебя подозрения или как-то навредить. Но я должен знать ответ.
– Ты его получишь.
Сесилия подняла фотографию и протянула ему.
– В тот день в комнате Харриет меня не было. И на снимке не я. И вообще я не имею ни малейшего отношения к ее исчезновению.
Она подошла к входной двери.
– Ты получил ответ. А теперь я хочу, чтобы ты ушел. Думаю, тебе следует показать свою рану врачу.
Лисбет Саландер отвезла Микаэля в больницу Хедестада. На рану наложили два шва и залепили пластырем. Ему также дали кортизоновую мазь, чтобы мазать ожоги от крапивы на шее и руках.
Выйдя из больницы, Микаэль долго сидел и размышлял, не следует ли ему сходить в полицию. Вдруг перед его глазами всплыли будущие заголовки. «Осужденный за клевету журналист – участник драмы со стрельбой». Он покачал головой.
– Поезжай домой, – сказал он Лисбет.
Когда они вернулись на остров, уже стемнело. Именно этого и ждала Саландер. Она поставила на кухонный стол спортивную сумку.
– Я одолжила в «Милтон секьюрити» кое-какие технические новинки, и сейчас самое время ими воспользоваться. А ты пока поставь кофе.
Она разместила вокруг дома четыре детектора движения, работающие на батарейках, и объяснила, что если кто-нибудь подойдет ближе чем на шесть-семь метров, то радиосигнал будет передан небольшому сигнальному устройству, которое она установила у Микаэля в спальне, и оно отзовется писком. Одновременно Лисбет повесила на деревья спереди и сзади дома две светочувствительные видеокамеры, которые начнут посылать изображение на лэптоп, стоящий в шкафу, в прихожей. При этом она замаскировала камеры темной тканью так, что остались видны только объективы.
Третью камеру она установила в скворечнике над дверью. Чтобы провести в дом кабель, просверлила в стене дыру. Объектив был направлен на дорогу и на тропинку, ведущую от калитки к входной двери. Камера каждую секунду делала снимки низкого разрешения, которые сохранялись на жестком диске еще одного лэптопа, в гардеробе.
Потом она уложила в прихожей чувствительный к нажатию коврик. Если кому-нибудь удастся проскользнуть мимо инфракрасных детекторов и войти в дом, то включится сирена в 115 децибел. Лисбет продемонстрировала, как нужно отключать детекторы ключом от коробочки, которую она поместила в гардеробе. Девушка также разжилась биноклем ночного видения, который положила на столе в кабинете.
– Ты мало что оставляешь на волю случая, – сказал Микаэль, наливая ей кофе.
– Еще вот что. Больше никаких пробежек, пока мы не разберемся с этим делом.
– Уж поверь мне, к этому делу я утратил интерес.
– Это не шутка. Все начиналось с исторической загадки, но сегодня утром на крыльце лежала мертвая кошка, а вечером кто-то попытался отстрелить тебе башку. Мы явно наступили кому-то на любимую мозоль.
Ужин состоял из холодных закусок и картофельного салата. Микаэль вдруг почувствовал, что очень устал, и у него сильно разболелась голова. Он был не в состоянии даже говорить и отправился спать.
Лисбет Саландер до двух часов ночи сидела и читала документы. Задание, которое они взялись выполнить в Хедебю, теперь превратилось в опасную для жизни игру.
