Глава 11
Суббота, 1 февраля – вторник, 18 февраля
В субботу, в разгар короткого зимнего дня, пока еще было светло, Микаэль и Эрика отправились на прогулку мимо гавани по дороге, ведущей к хутору Эстергорд. Хотя Блумквист прожил в Хедебю целый месяц, он прежде никогда не заходил в глубь острова: мороз и метели не располагали к подобным экспериментам. Но эта суббота выдалась настолько ясной и солнечной, словно Эрика привезла в Норрланд первые признаки наступающей весны. Было всего пять градусов мороза. Расчищенную дорогу обрамляли сугробы метровой высоты. Микаэль с Эрикой миновали рыбачьи домики – и сразу оказались в густом еловом лесу. Блумквист удивился, какая, оказывается, огромная вблизи гора Сёдербергет. Она возвышалась над домиками и казалась выше и неприступнее, чем когда он созерцал ее из селения. На секунду Микаэль задумался о том, сколько раз Харриет Вангер играла здесь в детстве, но потом быстро вернулся к реальности. Через несколько километров лес кончился, и тропа уперлась в изгородь, за которой начиналась территория Эстергорда. Микаэль и Эрика увидели белый деревянный дом и большое темно-красное здание скотного двора. Решив не заходить на хутор, они развернулись и двинулись обратно.
Когда они проходили мимо въезда в усадьбу Вангеров, Хенрик громко постучал в окно на втором этаже и настойчиво помахал им рукой, приглашая зайти. Микаэль и Эрика переглянулись.
– Хочешь познакомиться с легендой шведской индустрии? – спросил Микаэль.
– А он кусается?
– Кажется, по субботам нет.
Хенрик встретил гостей в дверях кабинета и пожал им руки.
– Я знаю вас. Вы, полагаю, фрёкен Бергер, – сказал он вместо приветствия. – Микаэль даже не намекнул о том, что вы собираетесь посетить нас.
Одним из самых располагающих качеств Эрики была ее общительность и способность с ходу завязывать добрые отношения с кем угодно. Микаэль не раз наблюдал, как она очаровывала пятилетних мальчишек, и те через десять минут уже были готовы ради нее бросить родную мать. Точно так же она покоряла своим обаянием и восьмидесятилетних старцев. Перед ее ямочками на щеках вообще мало кто мог устоять. Через пару минут Эрика с Хенриком Вангером вообще позабыли про Микаэля и болтали так, будто знакомы с детства – вернее, учитывая разницу в возрасте, по крайней мере с детства Эрики.
Бергер начала с того, что принялась нещадно ругать Хенрика Вангера – с какой стати он заманил в глушь ее ответственного редактора. Патриарх защищался: насколько он понял из сообщений в прессе, она его уже уволила, а если нет, то, вероятно, нынче самое время избавить редакцию от балласта. Эрика сделала театральную паузу, вроде бы обдумывая это предложение и придирчиво разглядывая Микаэля. В любом случае, заявил Хенрик, недолгое приобщение к сельской жизни наверняка пойдет молодому господину Блумквисту на пользу. С этим тезисом Эрика согласилась.
Минут пять они подшучивали над его недостатками. Микаэль откинулся в кресле и притворился обиженным, но по-настоящему нахмурился, лишь когда Эрика позволила себе несколько замаскированных двусмысленных реплик, которые могли относиться как к его профессиональным минусам – как журналиста, – так и к некоторым аспектам его сексуальных способностей. Хенрик Вангер хохотал как безумный.
Микаэль был крайне удивлен. Никогда раньше он не видел старика таким довольным и непринужденным. Теперь можно было запросто представить Хенрика на пятьдесят – или пусть даже на тридцать – лет моложе. Микаэль подумал, что он был, вероятно, очень обаятельным, легко завоевывал и притягивал женщин. При этом он так и не женился снова. Конечно, женщины встречались в его жизни, но уже почти полвека он оставался холостяком.
Микаэль выпил глоток кофе и снова насторожился. Сейчас беседа перешла на серьезные рельсы – речь зашла о делах «Миллениума».
– Насколько я понимаю, у вас возникли проблемы с изданием.
Эрика покосилась на Блумквиста.
– Нет, Микаэль не обсуждал со мной ваши служебные проблемы, но надо быть слепым и глухим, чтобы не понять, что ваш журнал, как и концерн «Вангер», движется к концу.
– Думаю, мы как-нибудь выкарабкаемся, – осторожно предположила Эрика.
– Сомневаюсь в этом.
– Почему?
– Давайте прикинем, сколько у вас сотрудников. Шесть? Издание тиражом в двадцать одну тысячу экземпляров, периодичность раз в месяц, печать, дистрибуция, аренда помещений… Ваш годовой оборот должен составлять около десяти миллионов, и примерно половину этой суммы должны составлять доходы от рекламы.
– И что из этого следует?
– Ханс Эрик Веннерстрём – злопамятный и мелочный мерзавец, который ни за что не оставит вас в покое. Сколько рекламодателей ушли от вас за последние месяцы?
Эрика молча наблюдала за Хенриком Вангером. Микаэль даже затаил дыхание. Раньше, когда они с патриархом обсуждали проблемы «Миллениума», тот либо отпускал язвительные комментарии, либо оценивал, насколько продуктивно Микаэль сможет работать для него в Хедестаде. Но хотя и Микаэль, и Эрика являлись основателями и совладельцами журнала, сейчас старец обращался исключительно к Эрике, как руководитель к руководителю. Они посылали друг другу сигналы, которые Микаэль не мог ни уловить, ни понять. Возможно, всему виной было его происхождение – все-таки он родом из бедной рабочей семьи, из Норрланда; Эрика же с рождения вращалась в высших слоях, и в ее родне были аристократы самых разных мастей.
– Можно еще кофе? – спросила Эрика.
Хенрик Вангер тут же взялся за термос.
– Ладно, вы хорошо подготовились, – признала она. – Мы балансируем на грани выживания. И что дальше?
– Сколько вы еще сможете продержаться?
– У нас есть полгода, чтобы изменить ситуацию. Максимум восемь или девять месяцев. На большее у нас просто не хватит денег.
Вангер смотрел в окно, сохраняя непроницаемое выражение лица. Церковь по-прежнему стояла на своем месте.
– Вы знали, что когда-то я был владельцем газет?
Микаэль с Эрикой замотали головами. Неожиданно Хенрик рассмеялся:
– В пятидесятых-шестидесятых годах мы владели шестью норрландскими ежедневными газетами. Идея приобрести их принадлежала моему отцу – он полагал, что наличие массмедиа выгодно в политическом отношении. У нас по-прежнему осталась газета «Хедестадс-курирен», а Биргер Вангер является у нас председателем правления. Он – сын Харальда, – уточнил Хенрик для Микаэля.
– И, кстати, он – политик муниципального уровня, – добавил Микаэль.
– Мартин тоже входит в правление. Приглядывает за Биргером.
– Но почему вы отказались от остальных газет? – спросил Микаэль.
– В шестидесятые годы мы провели реструктуризацию концерна. К изданию газет мы относились скорее как к хобби, чем как к бизнесу. Когда в семидесятые годы нам пришлось урезать бюджет, среди первых активов мы избавились от газет. Но, безусловно, я в курсе, что значит владеть периодическими изданиями… Можно личный вопрос?
Вопрос был обращен к Эрике. Она приподняла бровь и кивнула.
– Микаэля я об этом не спрашивал; если не хотите, можете не отвечать. Но меня интересует, почему вы угодили в эту историю. У вас были факты или нет?
Микаэль и Эрика переглянулись. Теперь настала очередь Блумквиста сидеть с каменным лицом. Секунду подумав, Эрика заговорила:
– Материал у нас был. Но на деле он оказался вовсе не таким неопровержимым, как мы полагали.
Хенрик кивнул, словно ему все стало понятно, хотя даже сам Микаэль ничего не понял.
– Я не хотел бы это обсуждать, – вмешался он. – Я изучил материалы и написал текст. У меня имелись все необходимые источники. А потом все покатилось в тартарары.
– Но у вас ведь был источник информации?
Микаэль кивнул.
– Не стану притворяться и говорить, что понимаю, как вас угораздило подорваться на такой мине. Я не могу припомнить подобной истории, разве что дело Лундаля в газете «Экспрессен» в шестидесятые годы… Если, конечно, вы, молодежь, слышали о таком. Ваш источник тоже был мифотворцем?.. – Хенрик Вангер покачал головой и, понизив голос, обратился к Эрике: – Я уже был издателем и могу тряхнуть стариной. Не нужен ли вам еще один партнер?
Для Микаэля этот вопрос прозвучал как гром среди ясного неба, но Эрика, похоже, ни капельки не удивилась.
– Что вы имеете в виду? – спросила она.
– Как долго вы пробудете в Хедестаде? – ответил Хенрик вопросом на вопрос.
– Я уезжаю завтра.
– Вы могли бы – конечно, вместе с Микаэлем – уважить старика и прийти сегодня ко мне на ужин? Скажем, в семь вечера?
– Отлично. С удовольствием. Но вы так и не ответили на мой вопрос. Почему вы хотите стать совладельцем «Миллениума»?
– Я обязательно отвечу на ваш вопрос. Но думаю, что лучше нам будет обсудить его за трапезой. Прежде чем принять решение, мне необходимо поговорить с моим адвокатом Дирком Фруде. В двух словах могу сказать, что у меня имеются свободные средства. Если журнал выживет и снова станет прибыльным, я выгадаю. Если нет – ничего страшного, в свое время я терял и не такие деньги.
Микаэль уже собирался открыть рот, когда Эрика опустила руку ему на колено.
– Мы с Микаэлем долго боролись за то, чтобы обрести полную независимость.
– Ерунда. Полностью независимых людей не бывает. Но я не стремлюсь отнять у вас журнал и не намерен контролировать его содержание. Раз уж этот чертяка Стенбек извлек для себя выгоду, издавая «Модерна тидер», то я вполне могу стать соиздателем «Миллениума». Тем более что журнал вполне достойный.
– Это как-то связано с Веннерстрёмом? – вдруг спросил Микаэль.
Хенрик Вангер улыбнулся:
– Микаэль, мне уже за восемьдесят. И мне жаль, что есть дела, которые остались незавершенными, и люди, с которыми я не успел полностью расквитаться. Кстати, – снова обратился он к Эрике, – я бы вложил в журнал капиталы при по крайней мере одном непременном условии.
– Я вся внимание, – сказала Эрика.
– Микаэль Блумквист должен вновь занять должность ответственного редактора.
– Ну уж нет, – тут же возразил Микаэль.
– Это обязательно, – сказал Хенрик Вангер столь же резко. – Веннерстрёма хватит кондрашка, если мы объявим через пресс-службу о том, что концерн «Вангер» начинает поддерживать «Миллениум» и что одновременно ты возвращаешься в кресло ответственного редактора. Тем самым мы ясно даем понять: всё остается на своих местах и редакционная политика не меняется. И уж тогда рекламодатели, которые собрались уходить из журнала, задумаются и смогут все взвесить еще раз. Веннерстрём не Господь Бог, враги у него тоже имеются, и найдутся фирмы, которые захотят разместить у вас свою рекламу.
– Что за дела, черт побери? И о чем была речь? – спросил Микаэль, как только они с Эрикой вышли от Хенрика Вангера.
– По-моему, речь идет о зондировании почвы перед заключением сделки, – ответила она. – А ты не говорил мне, что Хенрик Вангер такой милый.
Микаэль преградил ей дорогу.
– Рикки, ты с самого начала знала, чем закончится этот разговор.
– Эй, малыш, сейчас только три часа, и я хочу, чтобы до ужина меня хорошенько развлекли.
Блумквист буквально кипел от злости. Но ему никогда не удавалось долго злиться на Эрику.
Эрика надела черное платье, короткий пиджак и лодочки на высоком каблуке, которые она перед поездкой на всякий случай кинула в маленькую дорожную сумку. Она заставила Микаэля сменить форму одежды со спортивной на парадную. Так что ему пришлось нарядиться – он надел черные брюки, серую рубашку, темный галстук и серый пиджак. Когда они, не опоздав ни на минуту, прибыли к Хенрику Вангеру, то обнаружили в числе гостей еще и Дирка Фруде и Мартина Вангера. Все были в костюмах и при галстуках, кроме Хенрика, который красовался в коричневом свитере и в бабочке.
– Преимущество девятого десятка заключается в том, что никто не обращает внимания на то, как ты одет, – заявил он.
Эрика на протяжении всего ужина пребывала в хорошем настроении.
А позже они перебрались в каминный салон и, попивая коньяк из рюмок, приступили к серьезному обсуждению своих дел и планов. Они проговорили почти два часа, прежде чем выработали проект соглашения.
Дирку Фруде поручили создать компанию, полностью принадлежащую Хенрику Вангеру. В правление вошли сам Хенрик, Дирк Фруде и Мартин Вангер. Она должна была в течение четырех лет инвестировать сумму, которая покрывала бы разницу между доходами и расходами «Миллениума». Деньги перечислялись из личных средств Хенрика Вангера. Взамен тот получал один из руководящих постов в издательстве. Договор заключался на четыре года, но «Миллениум» оговаривал право расторгнуть его через два года. Однако досрочное расторжение договора потребовало бы значительных средств, поскольку выкупить долю Хенрика можно было, только выплатив ему всю вложенную им сумму.
В случае внезапной смерти Хенрика на оставшийся срок действия контракта в правлении его заменял Мартин Вангер. По истечении этого срока последнему предоставлялось право решать, продлевать участие в этом проекте или нет. Мартин, казалось, радовался возможности свести счеты с Хансом Эриком Веннерстрёмом, и Микаэлю стало любопытно, что же такое между ними могло произойти.
Когда рабочий вариант контракта был готов, Мартин Вангер начал доливать всем коньяк. Хенрик, пользуясь паузой, склонился к Микаэлю и прошептал ему на ухо, что этот договор никаким образом не повлияет на их деловые отношения.
Переговорщики решили, что объявят о своем союзе в тот день, когда Микаэль Блумквист в середине марта сядет в тюрьму, – тогда это произведет на массмедиа максимальное впечатление. С точки зрения пиара объединять эти два события было настолько нелепо, что неизбежно должно было озадачить недоброжелателей Микаэля и привлечь самое пристальное внимание к Хенрику Вангеру. На самом же деле здесь была своя логика: эти действия подчеркивали, что рано хоронить издательский дом «Миллениум» и что у журнала появляются новые покровители, готовые действовать. Да, предприятия концерна переживают не самые лучшие времена, но Вангеры по-прежнему обладают авторитетом и при необходимости могут атаковать.
Условия контракта обсуждали с одной стороны Эрика, с другой – Хенрик и Мартин. Мнения Блумквиста никто не спрашивал.
Поздно ночью Микаэль, уложив свою голову Эрике на грудь, заглянул ей в глаза.
– И долго же вы с Хенриком обсуждали это соглашение? – спросил он.
– Примерно неделю, – ответила она и улыбнулась.
– Кристер в курсе?
– Разумеется.
– Почему вы мне ничего не сказали?
– С какой стати я должна была обсуждать это с тобой? Ты отказался от поста ответственного редактора, бросил журнал и поселился в лесу.
Микаэль задумался.
– Так что, по-твоему, я заслужил, чтобы со мной обходились как с полным придурком?
– О да, – многозначительно сказала она.
– Значит, ты действительно на меня разозлилась.
– Микаэль, я никогда не чувствовала себя настолько взбешенной, обманутой и брошенной, как в тот день, когда ты ушел из редакции. Никогда прежде я так не злилась на тебя.
Она схватила его за волосы и сбросила его голову со своей груди.
В воскресенье Эрика уехала. Микаэль был настолько зол на Хенрика Вангера, что встречаться с ним или с кем-нибудь другим из династии опасался. Он отправился в Хедестад и всю вторую половину дня гулял по городу. По дороге зашел в библиотеку и кондитерскую. А вечером отправился в кино и наконец посмотрел «Властелина колец»; раньше он этот фильм не видел, хотя премьера состоялась уже год назад. Микаэль вдруг подумал, что орки – гораздо более понятные и бесхитростные существа, чем люди.
После кино он посетил «Макдоналдс» в Хедестаде и вернулся на остров на последнем автобусе, около полуночи. Дома заварил кофе, уселся за кухонный стол и достал папку. Он читал до четырех утра.
В деле Харриет Вангер оставались некоторые загадки, которые, по мере того как Микаэль углублялся в документы, все больше завладевали его вниманием. Ни к каким неожиданным выводам он так и не пришел. Эти же загадки не давали покоя комиссару Густаву Мореллю на протяжении долгого времени, особенно на досуге.
В последний год до исчезновения Харриет Вангер изменилась. Конечно, отчасти это могло объясняться сложностями тинейджерского возраста, так называемого переходного периода, через который проходят все. Харриет начала взрослеть, и все опрошенные – одноклассники, учителя, родные – утверждали, что она стала более скрытной и замкнутой.
Еще два года назад Харриет ничем не выделялась из среды своих сверстников и была милой веселой барышней, но теперь она начала отдаляться от своего окружения. В школе она по-прежнему общалась с друзьями, но, по словам одной из ее подруг, «стала безразличной». Эта формулировка показалась довольно необычной, и Морелль записал ее и продолжал задавать вопросы. В частности, он разузнал, что Харриет перестала откровенничать, ее не интересовали сплетни и разные секреты.
В детстве Харриет Вангер, как и все ее сверстники, посещала воскресную школу, по вечерам читала молитвы и прошла обряд конфирмации. В ее религиозной жизни не происходило никаких примечательных событий. Но в последний год она, похоже, стала глубоко верующей, читала Библию и регулярно ходила в церковь. Однако к местному пастору Отто Фальку, другу семьи Вангеров, она не обращалась, а ездила в Хедестад, в общину пятидесятников. Правда, интерес к ним Харриет проявляла недолго. Уже через два месяца она покинула эту общину и начала штудировать книги о католицизме.
Что это было – типичная религиозная одержимость, свойственная подросткам? Возможно. Но в семье Вангеров особой набожностью не отличался никто, и почему с Харриет произошли такие разительные перемены, так и осталось неясным. Конечно, девушка могла приблизиться к Богу из-за внезапной смерти ее отца, утонувшего год назад. Во всяком случае, Густав Морелль считал, что в жизни Харриет что-то произошло, что-то повлияло на нее, но что именно, ему так и не удалось установить. Как и Хенрик Вангер, Морелль очень подолгу беседовал с ее подругами, пытаясь найти кого-нибудь, кому Харриет могла доверять.
Определенные надежды возлагались на Аниту Вангер, дочь Харальда Вангера. Она была на два года старше Харриет, провела лето 1966 года в Хедебю и считала, что они очень сблизились. Однако Анита тоже не смогла ничего прояснить. Они общались все лето – купались, гуляли, болтали о кинематографе, поп-музыке и литературе. Харриет часто сопровождала Аниту на уроки вождения. Однажды они стащили из дома бутылку вина и здорово надрались; еще как-то раз несколько недель прожили одни на краю острова, в хижине Готфрида – бревенчатом домике, который отец Харриет построил в 1950-е годы.
О чем на самом деле думала Харриет, что она чувствовала – эти вопросы остались без ответа. Микаэль, однако, заметил одну нестыковку: скрытной ее называли школьные друзья и некоторые родственники. А вот Анита Вангер отнюдь не считала подругу таковой. Блумквист решил как-нибудь при случае обсудить это с Хенриком.
Особое внимание Морелля привлекла страничка из ежедневника Харриет Вангер – тетради в эффектном переплете; ее девушке подарили на Рождество за год до исчезновения. В нем она записывала планы на день, напоминания о встречах, даты контрольных работ в гимназии, домашние задания и прочее. В ежедневнике осталось много свободного места для более пространных записей, поскольку Харриет вела дневник крайне нерегулярно. В январе она решила стать настоящим хроникером: записала, с кем встречалась на рождественские каникулы, и прокомментировала некоторые фильмы, которые успела посмотреть. Но до окончания учебного года так и не записала ничего личного. А потом, судя по некоторым записям, можно было сделать вывод, что в этот период Харриет серьезно увлеклась каким-то юношей, чье имя не упомянула.
Страницы, отведенные под номера телефонов, содержали некую загадку. Здесь аккуратно в алфавитном порядке перечислялись родственники, одноклассники, некоторые учителя, несколько членов общины пятидесятников и другие лица из ее окружения, которых легко можно было идентифицировать. На последней страничке, уже не относящейся к алфавитной книжке, имелось пять имен и столько же номеров телефонов. Три женских имени и два инициала.
Магда – 32016
Сара – 32109
РЯ – 30112
РЛ – 32027
Мари – 32018
Пятизначные номера, начинавшиеся на «32», в 1960-е годы относились к Хедестаду. Третий номер, начинавшийся с номера «30», указывал на местечко Норрбю, за пределами Хедестада. Но в том-то и дело, что, приложив массу усилий и опросив весь круг знакомых Харриет, инспектор Морелль так и не смог выяснить, кому принадлежат эти номера телефонов.
Первый номер, который вроде бы относился к некоей Магде, казался перспективным. Через него инспектор вышел на магазин тканей и швейных принадлежностей на Паркгатан, 12; он принадлежал Маргот Лундмарк. Магдой звали ее мать, которая иногда подрабатывала в магазине. Но абоненту было шестьдесят девять лет, и она понятия не имела о том, кто такая Харриет Вангер. Сама же Харриет шитьем не увлекалась, и не нашлось никаких свидетельств тому, что она когда-либо посещала этот магазин.
Второй номер, указывавший на Сару, привел в семью по фамилии Турессон, которая жила в западной части города, по другую сторону от железной дороги. Семья состояла из супругов Андерса и Моники и их сыновей Юнаса и Петера, в то время еще дошкольников. Никакой Сары в семье не обнаружилось, а о Харриет Вангер они узнали только тогда, когда о ее исчезновении оповестили средства массовой информации. Единственная связь между Харриет и семьей Турессон, которую удалось проследить, состояла в том, что Андерс, по профессии кровельщик, годом раньше в течение нескольких недель менял черепицу на здании школы, где Харриет тогда училась в девятом классе. Значит, все же существовала чисто теоретическая возможность, что они встречались, – впрочем, весьма эфемерная.
Оставшиеся три номера тоже не дали никаких зацепок. Номер 32027, с инициалами «РЛ», действительно когда-то принадлежал Росмари Ларссон, но, к сожалению, она уже несколько лет назад скончалась.
Зимой 1966–1967 года инспектор Морелль, как ни бился, так и не смог разгадать, почему Харриет записала эти имена и телефоны.
Следуя логическим построениям, он решил, что телефонные номера записывались с использованием своего рода персонального кода. Морелль пытался воспроизвести ход рассуждений девочки-подростка. Поскольку число «32» явно указывало на Хедестад, он решил переставить остальные три цифры. Варианты «32601» и «32160» не привели его ни к какой Магде. Правда, углубляясь в эту мистическую игру в номера, Морелль обнаружил, что если менять достаточно много цифр, то какую-то связь с Харриет так или иначе удастся обнаружить. Например, когда он пытался увеличивать на единицу каждую из последних трех цифр в номере «32016», получался номер «32127», принадлежавший адвокатской конторе Дирка Фруде в Хедестаде. Но дело в том, что эта связь ровным счетом ничего не объясняла. Кроме того, ему так и не удалось найти код, подходивший сразу ко всем пяти номерам.
Морелль рискнул расширить сферу своих поисков. Возможно, цифры означали нечто другое? К примеру, автомобильные номера 1960-х годов. Скажем, они состояли из буквы, обозначающей лен, и пяти цифр… Но нет, опять ложный след.
Потом комиссар забыл про цифры и сосредоточился на именах. Он даже составил список всех жительниц Хедестада, которых звали Мари, Магда и Сара, а также тех, у кого были инициалы «РЛ» и «РЯ». В общей сложности получилось триста семь человек. Среди них двадцать девять человек имели какое-то отношение к Харриет – например, юношу, который учился вместе с нею в девятом классе, звали Роланд Якобссон, то есть инициалы «РЯ» ему подходили. Однако молодые люди были знакомы лишь поверхностно, а после того как Харриет перешла в гимназию, их общение и вовсе прекратилось. И к тому же этот Роланд не имел никакого отношения к указанному номеру телефона.
Тайна телефонной книжки так и осталась тайной.
Четвертая встреча Лисбет Саландер с адвокатом Бьюрманом оказалась незапланированной. Просто самой Лисбет пришлось выйти с ним на связь.
Во вторую неделю февраля ее лэптоп пал жертвой несчастного случая. Обстоятельства этого инцидента были настолько нелепыми, что ей от отчаяния хотелось кого-нибудь убить. Саландер приехала в «Милтон секьюрити» на встречу и закатила свой велосипед в гараже за столб. Когда она положила рюкзак на пол, чтобы дотянуться до велосипедного замка, какой-то темно-красный «Сааб» сдал назад. Лисбет стояла к нему спиной и ничего не заметила, пока не услышала хруст. Водитель ничего не заметил и спокойно выехал из гаража.
В рюкзаке находился ее белый лэптоп «Эппл Ай-бук 600» с винчестером объемом в 25 гигабайт и с RAM-диском в 420 мегабайт. Он был произведен в январе 2002 года и снабжен четырнадцатидюймовым экраном. На момент покупки этот лэптоп представлял собой последнее слово техники. Свои компьютеры Лисбет всегда оснащала новейшими – и дорогими – программами; это оборудование составляло для нее самую существенную статью ее расходов.
Саландер открыла рюкзак и увидела, что крышка компьютера сломана. Она воткнула сетевой шнур и попыталась запустить лэптоп, но тот не подавал никаких признаков жизни. Лисбет отнесла останки в мастерскую Тимми «Макджизус шоп» на Бреннчюркагатан в надежде, что удастся спасти хотя бы какую-то часть жесткого диска. Тимми возился с ним недолго и не задержался с вердиктом.
– Извини, без мазы, – констатировал он. – Тебе остается только с почетом проводить его в последний путь.
Потеря компьютера стала для Лисбет страшным ударом – в течение года она с ним буквально сроднилась. Хотя саму по себе эту утрату вряд ли можно было бы назвать непоправимой катастрофой. Дома у нее имелись резервные копии всех документов, а также более старый стационарный «Мак G-3» и купленный еще пять лет назад лэптоп «Тошиба», которыми вполне можно было пользоваться. Но – черт побери! – ей, конечно же, требовался быстродействующий и современный компьютер.
Само собой разумеется, что Саландер интересовал самый лучший из всех возможных вариантов – как раз в продаже только что появился «Эппл Пауэрбук G4/1.0» в алюминиевом корпусе, с мощным процессором «Пауэр ПК 7451» и технологией «Алтивек велосити энджин», с 960 мегабайт RAM и винчестером на 60 гигабайт. К тому же он был оснащен системой Bluetooth и встроенным CD и DVD-плеером.
Этот лэптоп, первый в мире, имел семнадцатидюймовый экран, графическую карту NVIDIA и разрешение 1440 на 900 пикселей, которое буквально поражало фанатов «персоналок» и превосходило все, что к тому времени мог предложить рынок компьютерной техники.
Среди переносных компьютеров он мог бы сравниться с последней моделью «Роллс-Ройса» посреди других автомобилей. Но по-настоящему Лисбет поразилась тому, что клавиши подсвечивались изнутри и, следовательно, лэптопом можно было пользоваться даже в полной темноте. Ведь это же так просто. Ну почему никто не додумался до этого раньше?
Это была любовь с первого взгляда.
Лэптоп стоил тридцать восемь тысяч крон плюс налог.
А вот это уже тяжко.
Саландер все-таки оставила заказ в фирме «Макджизус», где обычно покупала всякую компьютерную технику и поэтому пользовалась солидной скидкой.
Через несколько дней Лисбет взвесила свои финансовые возможности. Страховка за погибший компьютер покрывала значительную часть стоимости нового, но все равно недоставало восемнадцати тысяч крон. Дома в банке из-под кофе Лисбет припрятала десять тысяч, чтобы всегда иметь под рукой наличные, но этого тоже не хватало. Она послала проклятья в адрес адвоката Бьюрмана и, хотя ей это страшно претило, позвонила своему опекуну и объяснила, что ей требуются деньги на непредвиденные расходы. Бьюрман ответил, что будет занят целый день и что у него нет на нее времени. Саландер заметила, что выписать чек на десять тысяч крон займет у него двадцать секунд. Адвокат заявил, что не может выписывать ей деньги без достаточно веских оснований, но потом уступил и, немного подумав, велел ей явиться после окончания рабочего дня, в половине восьмого вечера.
Микаэль признавал, что он недостаточно компетентен, чтобы судить о профессионализме следователя, но, с его точки зрения, инспектор Морелль проявил себя наилучшим образом и сделал намного больше, чем требовал его служебный долг. И даже когда Микаэль уже закончил штудировать материалы дела, он по-прежнему часто встречал имя Морелля в личных записях Хенрика. Вангер и Морелль очень подружились, и Микаэль даже подумал, уж не заразился ли инспектор одержимостью от Хенрика. Так или иначе, но Морелль, казалось, ничего не упустил и полиция провела расследование чуть ли не идеально. Однако тайна Харриет Вангер так и осталась неразгаданной. Все возможные вопросы были поставлены, все нити прослежены, все версии отработаны, даже откровенно абсурдные.
Микаэль еще не успел прочитать все материалы дела, но чем дальше он продвигался, изучая разные версии, тем на более зыбкой почве себя ощущал. Он ожидал найти что-нибудь, что упустил его предшественник, и совершенно не представлял себе, как ему подобраться к этому делу. В конце концов Блумквист принял решение, как ему казалось, единственно верное: ему нужно попытаться выяснить психологические мотивы всех, кто причастен к этой истории.
И самый главный вопрос касался самой Харриет.
Кто она была на самом деле?
Из своего окна Микаэль видел, что около пяти часов на верхнем этаже дома Сесилии Вангер включили свет. Он позвонил в ее дверь около половины восьмого, как раз когда по телевидению начиналась программа новостей. Дверь открыла хозяйка – она была в халате, с желтым махровым полотенцем на мокрых волосах. Микаэль извинился за вторжение и решил немедленно ретироваться, но она жестом пригласила его пройти на кухню.
Сесилия поставила кофе и на несколько минут поднялась на второй этаж. Когда она вновь спустилась, на ней были джинсы и клетчатая фланелевая рубашка.
– Я уж начала думать, что вы так и не зайдете ко мне в гости.
– Мне следовало бы сначала позвонить, но я увидел свет и не смог удержаться.
– Я вижу, что у вас по ночам горит свет. И вы часто гуляете после полуночи. Вы «сова»?
Микаэль пожал плечами:
– Ну да, скорее всего, так и есть… – Он посмотрел на стопку школьных учебников, возвышавшуюся на кухонном столе. – Вы по-прежнему преподаете, хотя вы и директор гимназии?
– Нет, я уже не успеваю. Работа директора отнимает все время. Но ведь я была учителем истории, Закона Божьего и обществоведения. И мне придется преподавать еще несколько лет.
– Еще несколько?
Она улыбнулась:
– Мне пятьдесят шесть. Скоро стану пенсионеркой.
– Никогда не скажешь, что вам за пятьдесят, вам скорее можно дать сорок с мелочью.
– Вы мне льстите… А вам сколько лет?
– Сорок с хвостиком, – ответил Микаэль и улыбнулся.
– А ведь совсем недавно было двадцать… Как быстро летят годы, верно?
Сесилия Вангер разлила кофе по чашкам и спросила, не голоден ли Микаэль. Он ответил, что недавно ужинал. И это была правда, но весьма относительная. Он ленился готовить и фактически перешел целиком на бутербродное питание.
– Итак, вы пришли, чтобы задать мне те самые вопросы?
– Честно говоря… Я пришел не для того, чтобы задавать вопросы. Просто захотелось зайти в гости.
Сесилия Вангер вновь улыбнулась:
– Вас ожидает тюрьма, вы переезжаете в Хедебю, копаетесь в материале, который является священным для Хенрика, не спите по ночам, совершаете долгие ночные прогулки, несмотря на адский холод… Я все перечислила?
– Моя жизнь дала трещину, – улыбнулся в ответ Микаэль.
– А кто эта женщина, что приезжала к вам на выходных?
– Эрика… Она главный редактор «Миллениума».
– Герлфренд?
– Не совсем. Она замужем. Скорее, я ее друг и occasional lover.
Сесилия Вангер расхохоталась.
– Что вас так рассмешило?
– То, как вы это сказали. «Occasional lover». Хорошее выражение.
Микаэль тоже засмеялся. Сесилия Вангер вдруг стала ему нравиться.
– Что ж, я бы тоже не отказалась от occasional lover, – сказала она, сбросила тапочки и положила ногу ему на колено.
Микаэль автоматически опустил руку и коснулся ее кожи. На секунду он почувствовал себя неуверенно, чувствуя, что попал в совершенно неожиданную и незнакомую стихию, однако стал осторожно массировать большим пальцем ее ступню.
– Я тоже замужем, – сказала Сесилия Вангер.
– Знаю. В клане Вангеров разводов не бывает.
– Я не видела своего мужа уже почти двадцать лет.
– У вас что-то случилось?
– Это вас не касается. Я не занималась сексом… уже три года.
– Как-то не верится.
– Почему? Это всего лишь вопрос спроса. Мне совершенно не нужен бойфренд, законный или гражданский муж. Я вполне самодостаточна. А с кем мне заниматься сексом? С кем-нибудь из школьных учителей? Ну уж нет. С каким-нибудь учеником? Вот была бы сенсация для теток-сплетниц… С людей по фамилии Вангер не спускают глаз. А все обитатели Хедебю либо мои родственники, либо женатые мужики.
Она наклонилась и поцеловала его в шею.
– Я вас шокирую?
– Нет. Но я не уверен, что это хорошая идея… Я ведь работаю на вашего дядю.
– Ну уж я-то, конечно, вряд ли ему донесу. Но, по правде говоря, Хенрик не стал бы возражать.
Сесилия уселась к нему на колени и поцеловала в губы. Ее еще влажные волосы пахли шампунем. Немного запнувшись на пуговицах, Микаэль стянул фланелевую рубашку с ее плеч и убедился, что Сесилия не удосужилась надеть бюстгальтер. Он начал целовать ее грудь, и она крепко прижалась к нему.
Обойдя вокруг стола, адвокат Бьюрман продемонстрировал балансовый отчет по счету Лисбет Саландер, который она и так знала наизусть – до последнего эре, – но которым отныне не могла распоряжаться сама. Опекун стоял у нее за спиной. Внезапно он начал массировать ей шею, его рука скользнула через левое плечо ей на грудь и там остановилась. Лисбет не посмела протестовать, и тогда он сдавил ей грудь. Саландер сидела абсолютно неподвижно. Она чувствовала на своем затылке его дыхание и изучала лежавший на письменном столе канцелярский нож для разрезания конвертов. Лисбет могла с легкостью дотянуться до него свободной рукой.
Однако она ничего не делала. В свое время Хольгеру Пальмгрену удалось убедить ее в одном: импульсивные поступки чреваты осложнениями, а осложнения могут привести к крайне нежелательным последствиям. С тех пор Лисбет никогда ничего не предпринимала, не взвесив предварительно, к чему это может привести.
Эта сексуальная прелюдия на юридическом языке определялась как развратные действия и принуждение к сексуальному контакту заведомо зависимого лица. Теоретически все это могло бы закончиться для Бьюрмана сроком до двух лет тюрьмы, хотя и продолжалось всего лишь несколько секунд; но этого было достаточно, чтобы безвозвратно пересечь границу дозволенного. Лисбет Саландер восприняла этот эпизод как демонстрацию агрессивных намерений вражеских войск. И хотя их связывали четко определенные юридические отношения, она сейчас находилась в полной зависимости от него, причем была безоружной. Когда через несколько секунд их глаза вновь встретились, рот Бьюрмана был приоткрыт, а лицо искажено похотью. Сама же Саландер осталась полностью безучастной.
Опекун вернулся обратно на свою сторону стола и опустился в удобное кожаное кресло.
– Я не могу просто так выдавать тебе деньги, – заявил он. – Зачем тебе такой дорогой компьютер? Есть значительно более дешевые устройства, на которых можно играть в игры.
– Я хочу распоряжаться своими деньгами, как было прежде.
Адвокат бросил на нее сочувствующий взгляд.
– С этим придется повременить. Сначала ты должна научиться контактировать с людьми.
Глаза Лисбет ничего не выражали, но если бы Бьюрман смог прочесть ее мысли, его улыбка, возможно, стерлась бы с его лица.
– Уверен, что мы с тобою можем стать добрыми друзьями, – сказал он. – Мы должны доверять друг другу.
Не дождавшись ответа, он решил уточнить:
– Ты ведь уже взрослая женщина, Лисбет.
Она кивнула.
– Подойди сюда, – сказал опекун, протягивая руку.
Саландер на несколько секунд задержала взгляд на ноже, а потом встала и подошла к нему. Последствия. Бьюрман схватил ее руку и прижал к своей промежности. Сквозь темные габардиновые брюки Саландер почувствовала его мужское естество.
– Если ты будешь добра ко мне, то и я буду добр к тебе, – произнес он.
Она словно окаменела, а он обвил ее свободной рукой за шею и вынудил встать на колени, лицом к своей ширинке.
– Тебе ведь это уже знакомо, – сказал он, расстегивая пуговицы.
От него пахло так, словно он только что помылся с мылом.
Лисбет отвернула лицо и попыталась встать, но он крепко схватил ее. Конечно, чисто физически она ему уступала, поскольку весила около сорока килограммов – против его девяноста пяти. Бьюрман обеими руками схватил ее за голову и повернул лицо так, что их глаза встретились.
– Если ты будешь добра ко мне, то и я буду добр к тебе, – повторил он. – А будешь артачиться, я упеку тебя в психушку до конца дней. Тебе ведь этого не захочется?
Она ничего не ответила.
– Не захочется, да?
Она снова не ответила.
Бьюрман подождал, и она опустила взгляд. Он решил, что она покорилась. Потом подвинул ее поближе. Лисбет открыла рот и взяла его пенис. Бьюрман все время крепко держал ее за шею, с силой прижимая к себе. В течение десяти минут, пока он вихлял тазом, ее непрерывно подташнивало. Наконец он закончил и прижал к себе с такой силой, что Лисбет едва не задохнулась.
Он позволил ей воспользоваться маленьким туалетом, находившимся прямо в офисе. Пока Саландер умывалась и пыталась отчистить свитер от пятен, ее всю трясло. Она пожевала его зубную пасту, чтобы избавиться от рвотных ощущений. Когда девушка вернулась в комнату, Бьюрман преспокойно сидел за письменным столом и перелистывал бумаги.
– Сядь, Лисбет, – указал он, не глядя на нее.
Она села. Наконец опекун поднял взгляд и улыбнулся:
– Ты ведь уже взрослая, правда, Лисбет?
Она кивнула.
– Тогда ты должна уметь играть во взрослые игры, – сказал он таким тоном, каким разговаривают с ребенком.
Лисбет не ответила. У него на лбу пролегла небольшая морщина.
– Полагаю, будет лучше, если ты никому не станешь рассказывать об этих играх. Да и сама подумай – кто тебе поверит? Ведь по документам ты неполноценная.
Снова не дождавшись ответа, он продолжил:
– Твое слово станет против моего. И кому, как ты думаешь, скорее поверят?
Когда Саландер опять ничего не ответила, Бьюрман вздохнул. Он вдруг разозлился, потому что она сидела молча и просто смотрела на него, но сдержался.
– Мы с тобой станем добрыми друзьями. Ты молодец, что пришла ко мне сегодня. Можешь обращаться ко мне когда угодно.
– Мне нужны десять тысяч крон на компьютер, – вдруг тихо произнесла Лисбет, словно продолжая начатый до перерыва разговор.
Адвокат Бьюрман поднял брови.
«А она не промах, – подумал он. – Она же вроде как недоразвитая, черт возьми…»
Он протянул ей чек, который успел выписать, пока она была в туалете.
«С нею даже лучше, чем с проституткой – я могу рассчитываться ее же деньгами».
Бьюрман улыбнулся снисходительной улыбкой. Лисбет Саландер взяла чек и ушла.
