Глава 16
Пятница, 27 мая – вторник, 31 мая
В пятницу Микаэль Блумквист покинул редакцию «Миллениума» в половине одиннадцатого вечера. Он спустился по лестнице на первый этаж, но вышел не на улицу, а свернул налево и прошел по подвальному этажу во внутренний двор, а оттуда через соседний дом на Хёкенсгатан. Навстречу ему, из развлекательного центра «Мусебакке» двигалась группа молодежи, но никто не обратил на него никакого внимания. Сторонний наблюдатель должен был подумать, что Микаэль, как обычно, ночует в редакции «Миллениума», по привычке, которую он взял за правило еще в апреле. На самом же деле ночное дежурство в редакции сегодня выпало Кристеру Мальму.
Микаэль кружил минут пятнадцать по переулкам и пешеходным дорожкам вокруг «Мусебакке», а потом направился к дому номер 9 по Фискаргатан. Он набрал код, открыл дверь в подъезд, поднялся по лестнице на верхний этаж и воспользовался ключами Лисбет Саландер, чтобы попасть в ее квартиру. Затем отключил сигнализацию. Он всегда немного терялся, когда входил в квартиру Лисбет, состоявшую из двадцати одной комнаты, только три из которых были обставлены.
Первым делом Блумквист сварил кофе и приготовил бутерброды, а потом пошел в кабинет Лисбет и включил ее ноутбук.
Когда в начале апреля у него украли отчет Бьёрка и он обнаружил, что за ним следят, Микаэль оборудовал в квартире Лисбет личный штаб и перенес к ней на письменный стол всю важную документацию. Здесь он проводил несколько ночей в неделю – спал в ее постели и работал на ее компьютере. Лисбет, когда отправилась в Госсебергу, чтобы расправиться с Залаченко, стерла в компьютере всю информацию. Микаэль предполагал, что она, вероятно, не планировала возвращаться. Он использовал ее системные диски, чтобы вернуть компьютер в рабочее состояние.
Начиная с апреля, он даже ни разу не подключал интернет-кабель к своему компьютеру. Войдя в Сеть, Микаэль запустил программу ICQ и вызвал адрес, который она создала для него и сообщила через yahoo «Stolliga_Bordet».
«Привет, Салли».
«Как дела?»
«Я переработал две главы, которые мы с тобой обсуждали на прошлой неделе. Новая версия лежит на Yahoo. Что у тебя нового?»
«Готовы семнадцать страниц. Сейчас положу их на Stolliga Bordet».
«О’кей. Получил. Я прочту, и поговорим».
«У меня есть кое-что еще».
«Что?»
«Я создала еще одну группу на Yahoo под рубрикой Riddarna – Рыцари».
Микаэль улыбнулся.
«О’кей. Рыцари Дурацкого стола».
«Пароль yacaraca 12».
«О’кей».
«Нас всего четверо. Ты, я, Чума и Троица».
«Твои загадочные сетевые приятели…»
«Страховка».
«О’кей».
«Чума скопировал информацию с компьютера прокурора Экстрёма. Мы взломали его в апреле».
«О’кей».
«Если я лишусь компьютера, Чума будет держать тебя в курсе».
«Отлично. Спасибо».
Микаэль отключил ICQ и зашел в только что созданную на Yahoo группу «Riddarna». Там он обнаружил присланную Чумой ссылку на анонимный http-адрес, состоявший из одних цифр. Блумквист скопировал адрес в Explorer, нажал клавишу Enter и сразу попал на какую-то домашнюю страничку в Интернете, которая содержала шестнадцать гигабайт, представлявших собой жесткий диск Рикарда Экстрёма.
Чума явно не стал заморачиваться, он просто целиком скопировал винчестер прокурора. Так что Микаэлю пришлось потратить больше часа, чтобы хотя бы примерно рассортировать его содержимое. Он отбросил системные файлы, программное обеспечение и бесконечное множество предварительных следствий, датированных несколькими прошлыми годами, и в конце концов скачал четыре папки. Три из них имели рубрики «ПредСл/Саландер», «Спам/Саландер» и «ПредСл/Нидерман» соответственно. Четвертая папка представляла собой копию электронных сообщений прокурора Экстрёма вплоть до 14.00 вчерашнего дня.
– Спасибо тебе, Чума, – восхитился Блумквист.
Целых три часа он читал материалы предварительного следствия и стратегии Экстрёма в преддверии суда над Лисбет Саландер. Много внимания, как и следовало предполагать, уделялось ее ментальному состоянию. Экстрём требовал проведения исчерпывающей судебно-психиатрической экспертизы и рассылал массу сообщений, призывавших незамедлительно перевести ее в следственный изолятор «Крунуберг».
Прокурор занимался поисками Нидермана, но они, как убедился Микаэль, пока, похоже, никаких результатов не дали. Расследование возглавлял Бублански. Ему удалось найти кое-какие вещественные доказательства против Нидермана по делу об убийстве Дага Свенссона и Миа Бергман, а также в деле об убийстве адвоката Бьюрмана. Микаэль сам способствовал сбору изрядной части этих доказательств во время трех долгих допросов в апреле, и если Нидермана когда-нибудь арестуют, то ему придется выступать в качестве свидетеля. Наконец-то ДНК из нескольких капель пота и двух волосков из квартиры Бьюрмана объединили с ДНК из комнаты Нидермана в Госсеберге. Та же ДНК обнаружилась и на останках финансового эксперта «Свавельшё МК» Виктора Йоранссона.
Но у Экстрёма имелось очень мало информации о Залаченко.
Микаэль закурил сигарету, подошел к окну и посмотрел на остров Юргорден.
Экстрём сейчас вел два предварительных следствия, на которые разделили изначально единое дело. При этом все, что касалось Лисбет Саландер, находилось в компетенции инспектора Ханса Фасте, Бублански же занимался исключительно Нидерманом.
Конечно, было бы логично, если бы Экстрём, как только в предварительном следствии возникло имя Залаченко, связался с генеральным директором Службы государственной безопасности и узнал бы, кто такой Залаченко на самом деле. Но ни в электронной почте, ни в регистрационном журнале или заметках никаких следов подобных контактов Экстрёма Микаэль не обнаружил. И все-таки какой-то информацией о Залаченко он владел. В заметках Блумквист наткнулся на некоторые загадочные формулировки.
Отчет о Саландер – фальшивка. Оригинал Бьёрка не соответствует версии Блумквиста. Гриф секретности.
Далее следовали записи, из которых можно было сделать вывод, что Лисбет Саландер – парараноидальная шизофреничка, так что в 1991 году ее действительно следовало запереть в психушку.
Связь между двумя расследованиями Микаэль обнаружил в разделе «Спам» насчет Лисбет Саландер. Всю дополнительную информацию прокурор оценил как не относящуюся к делу. То есть он не намеревался использовать ее в судебном процессе или включать в доказательства против Саландер. Сюда входило все или почти все, что относилось к прошлому Залаченко.
Словом, все расследование проводилось крайне небрежно.
Интересно, подумал Микаэль, что можно считать случайностью, а что было кем-то спланировано? И где проходит граница? И знает ли Экстрём о существовании некоей границы?
Или, может быть, кто-то сознательно снабжает Экстрёма вроде бы достоверной, но вводящей в заблуждение информацией?
Микаэль зашел на Hotmail и следующие десять минут проверял десяток своих анонимных почтовых ящиков. Он каждый день непременно проверял адрес, который дал инспектору уголовной полиции Соне Мудиг, правда, не слишком надеясь, что она даст о себе знать. Поэтому удивился, когда, открыв этот почтовый ящик, нашел там сообщение от «
[email protected]». Сообщение состояло из одной строчки:
Кафе «Мадлен», второй этаж, суббота 11.00.
Микаэль кивнул и задумался.
Чума хотел пообщаться с Лисбет Саландер в ICQ около полуночи. Он прервал на полуслове ее работу над описанием жизни под опекой Хольгера Пальмгрена. Она раздраженно посмотрела на дисплей.
«Что тебе надо?»
«Привет, Оса, приятно тебя слышать».
«Да, да. Что?»
«Телеборьян».
Лисбет села в кровати и напряженно уставилась на экран компьютера.
«Рассказывай».
«Троица все устроил в рекордные сроки».
«Как?»
«Мозгоправ не сидит на месте. Он все время курсирует между Уппсалой и Стокгольмом, и нам никак не удается организовать hostile takeover».
«Знаю. Но как?»
«Он два раза в неделю играет в теннис. Примерно по два часа. Оставил компьютер в машине на подземной стоянке».
«Ага».
«Троица без проблем отключил в машине сигнализацию и достал компьютер. Ему потребовалось тридцать минут, чтобы скопировать все через Firewire и инсталлировать “Асфиксию”».
«Где?»
Чума назвал http-адрес сервера, где он сохранил жесткий диск доктора Петера Телеборьяна.
«Цитируя Троицу… This is some nasty shit».
«?»
«Взгляни на его жесткий диск».
Лисбет Саландер откючилась от Чумы, зашла в Интернет, нашла указанный сервер и последующие три часа просматривала папку за папкой в компьютере Телеборьяна.
Она обнаружила переписку между психиатром и человеком, который имел адрес на Hotmail и посылал зашифрованные сообщения. Поскольку она имела доступ к ключу шифрующей программы Телеборьяна, прочесть корреспонденцию ей не составило труда. Звали человека Юнас, фамилия отсутствовала. В своей переписке Юнас с Телеборьяном проявляли патологический интерес к состоянию здоровья Лисбет Саландер.
Что ж, мы сможем доказать факт заговора.
Однако больше всего Лисбет Саландер заинтересовали сорок семь папок, содержащих 8756 снимков с жестким детским порно. Снимок за снимком, она открывала изображения детей лет пятнадцати или младше, в основном девочек. На ряде фотографий оказались совсем маленькие дети. Некоторые из снимков были садистского характера.
Лисбет обнаружила ссылки по меньшей мере на дюжину адресатов в разных странах, которые обменивались друг с другом материалами детского порно.
Она прикусила нижнюю губу. Лицо ее при этом оставалось безучастным.
Лисбет вспоминала те ночи, когда она, двенадцатилетняя, лежала привязанной ремнями в «лишенной раздражителей» палате детской психиатрической клиники Святого Стефана. Телеборьян всегда появлялся из полумрака и рассматривал ее при свете ночника.
Она знала. Он ее так и не тронул, но она всегда знала.
Лисбет проклинала себя – ей следовало заняться Телеборьяном еще несколько лет назад, но она вытесняла его из головы и игнорировала его существование.
Тем самым она позволила ему продолжать совершать злодеяния.
Через некоторое время Лисбет вызвала в ICQ Микаэля Блумквиста.
Микаэль провел ночь в квартире Лисбет Саландер на Фискаргатан. Он выключил компьютер только в половине седьмого утра, и когда засыпал, ему все мерещились снимки грубой детской порнографии. Проснулся Блумквист в четверть одиннадцатого, выскочил из постели Лисбет, принял душ и заказал такси, которое подобрало его перед театром «Сёдра театерн». Без пяти одиннадцать он остановил машину на Биргер Ярлсгатан и пешком дошел до кафе «Мадлен».
Соня Мудиг сидела за столом, перед ней стояла чашка черного кофе.
– Привет! – поздоровался Микаэль.
– Я очень рискую, – сказала она, не ответив на приветствие. – Если кто-нибудь узнает, что я с вами встречалась, меня выгонят с работы и могут даже осудить.
– Я не собираюсь ни с кем делиться.
Соня нервничала.
– Один из моих коллег только что побывал у экс-премьер-министра Турбьёрна Фельдина. Он ездил к нему по собственной инициативе, и тоже может лишиться работы.
– Понятно.
– Я требую гарантий анонимности для нас обоих.
– Я даже не знаю, о каком коллеге вы говорите.
– Я расскажу, но вы должны пообещать, что он останется анонимным источником.
– Обещаю.
Она покосилась на часы.
– Вы торопитесь?
– Да. Я через десять минут встречаюсь с мужем и детьми в пассаже Стурегаллериан. Мой муж думает, что я на работе.
– А Бублански об этом ничего не знает?
– Нет, не знает.
– О’кей. Вы с коллегой являетесь источниками, и вам обоим гарантируется полная анонимность, до могилы.
– Мой коллега – это Йеркер Хольмберг, с которым вы встречались в Гётеборге. Его отец – член Партии центра, и Йеркер знает Фельдина с детства. Он поехал к нему с частным визитом, чтобы разузнать о Залаченко.
– Ясно.
У Микаэля вдруг заколотилось сердце.
– Фельдин производит впечатление порядочного человека. Хольмберг рассказал ему о Залаченко и спросил, что ему известно о перебежчике. Фельдин ничего не ответил. Потом Хольмберг поделился с ним нашими подозрениями: люди, прикрывавшие Залаченко, заперли Лисбет Саландер в психушку. Фельдин очень нервничал.
– Ясно.
– Фельдин рассказал, что сразу после того, как его назначили премьер-министром, его посетил руководитель СЭПО и еще один коллега. Они рассказали ему душераздирающую шпионскую историю о русском агенте, перебежавшем в Швецию, и объяснили, что это самая охраняемая военная тайна Швеции, что это беспрецедентный эпизод в истории шведской обороны.
– О’кей.
– Фельдин признался, что не знал, как ему следовало поступить. Премьер-министром он стал только что, и у его правительства еще не было опыта. Ведь страной более сорока лет правили социалисты. Ему объяснили, что принимать решение он должен лично и что если он начнет консультироваться с членами правительства, то СЭПО снимает с себя всякую ответственность. Фельдину все это показалось неприемлемым, но он не знал, что ему делать.
– О’кей.
– Под конец он решил, что вынужден поступить так, как предлагают господа из СЭПО. Он подписал директиву, согласно которой Залаченко полностью поступал в их распоряжение. Он обязался никогда ни с кем не обсуждать этот эпизод, а сам так и не узнал имени перебежчика.
– Понятно.
– И хотя Фельдин потом находился у власти два срока, он об этом деле практически так ничего не слышал. Правда, он поступил как настоящий мудрец – настоял на том, чтобы в тайну посвятили госсекретаря, который должен был функционировать как go between между министерской канцелярией и теми, кто охранял Залаченко.
– Вот как?
– Госсекретаря зовут Бертиль К. Янерюд, ему сейчас шестьдесят три года, и он является генеральным консулом Швеции в Амстердаме.
– Черт побери!
– Когда Фельдин понял, что ситуация осложняется, он сел и написал письмо Янерюду.
Соня Мудиг передала через стол конверт.
Дорогой Бертиль!
Тайна, которую мы оба защищали, когда я возглавлял правительство, стала сейчас объектом пристального внимания. Человека, которого это дело касалось, уже нет в живых, и ему не может быть причинен ущерб. Зато могут пострадать другие люди.
Крайне важно получить ответы на некоторые вопросы.
Человек, который доставит это письмо, работает неофициально и пользуется моим доверием. Я прошу тебя выслушать его рассказ и ответить на вопросы, которые он задаст.
Будь добр и прояви свое знаменитое здравомыслие.
ТФ
– В письме, следовательно, имеется в виду Йеркер Хольмберг.
– Нет. Хольмберг просил Фельдина не указывать имени. Он объяснил, что не знает, кто именно поедет в Амстердам.
– Вы хотите сказать…
– Мы с Йеркером все обсудили. Мы с ним уже ходим по такому тонкому льду, что нам требуются скорее весла, чем альпинистские кошки. У нас нет решительно никаких полномочий, чтобы ехать в Амстердам и допрашивать генерального консула. А вы вполне можете поехать.
Микаэль сложил письмо и уже начал засовывать его в карман пиджака, когда Мудиг крепко схватила его за руку.
– Информацию за информацию, – сказала она. – Мы хотим знать, что вам расскажет Янерюд.
Блумквист кивнул.
Соня встала.
– Минутку. Вы сказали, что к Фельдину приходили два человека из СЭПО. Один из них был руководитель. А кто второй?
– Фельдин встречался с ним только однажды и не мог припомнить его имени. Никаких записей во время встречи не велось. Он помнит, что тот был худой, с тонкими усиками. Его представили как начальника «Секции для спецанализов» или что-то вроде этого. Фельдин потом изучал штатное расписание СЭПО, но такого отдела обнаружить не смог.
«Клуб Залаченко», – подумал Микаэль.
Соня Мудиг снова села, казалось, в нерешительности.
– О’кей, – сказала она наконец. – Пускай меня расстреляют. Оказалось, что имеется запись, о которой не подумали ни Фельдин, ни посетители.
– Какая?
– Регистрационный журнал Фельдина в Русенбаде.
– И?..
– Йеркер запросил журнал. Это не секретный документ.
– И что же?
Соня все еще сомневалась.
– Согласно журналу, премьер-министр встречался с руководителем СЭПО и его сотрудником для обсуждения вопросов общего характера.
– Там стояло какое-то имя?
– Да. Э. Гульберг.
Микаэль почувствовал, как кровь ударила ему в голову.
– Эверт Гульберг, – произнес он.
Лицо Мудиг выражало решительность. Она кивнула, потом встала и ушла.
А Блумквист остался в кафе «Мадлен».
Он достал анонимный мобильный телефон и забронировал авиабилет в Амстердам. Самолет вылетал из аэропорта Арланда в 14.50. Микаэль дошел до магазина мужской одежды «Дрессманн» на Кунгсгатан и приобрел чистую рубашку и смену белья, потом завернул в аптеку «Клара», где купил зубную щетку и туалетные принадлежности. Все время проверяя, нет ли за ним слежки, он прыгнул в отправлявшийся в аэропорт экспресс и оказался в Арланде всего лишь за десять минут до вылета.
В 18.30 Микаэль уже снял номер в довольно убогом отеле в квартале красных фонарей, примерно в десяти минутах ходьбы от центрального вокзала Амстердама.
Почти два часа он пытался определить местонахождение в городе генерального консула Швеции и около девяти часов вечера все-таки связался с ним по телефону. Используя свое красноречие, Микаэль всячески подчеркивал, что у него неотложное дело первостепенной важности и что ему необходимо обсудить его без промедлений, и в конце концов добился от консула согласия на встречу в воскресенье, в десять утра.
После этого Микаэль вышел на улицу и слегка перекусил в ресторане неподалеку от гостиницы. Около одиннадцати он уже спал.
Генеральный консул Бертиль К. Янерюд, угощавший гостя кофе у себя в апартаментах, оказался не слишком словоохотлив.
– Ну… И что же потребовало такой срочности?
– Александр Залаченко. Русский перебежчик, который прибыл в Швецию в семьдесят шестом году, – сказал Микаэль, протягивая ему записку Фельдина.
Янерюд смутился. Он прочел письмо и бережно отложил его в сторону.
Следующие полчаса Микаэль объяснял, в чем заключается проблема и почему Фельдин написал это письмо.
– Я… Я не имею права обсуждать это дело, – сказал наконец Янерюд.
– Нет, имеете.
– Нет, я могу обсуждать его только перед конституционной комиссией Риксдага.
– Вполне допускаю, что такой случай вам представится. Но в письме вас просят проявить свое здравомыслие.
– Фельдин – порядочный человек.
– Я в этом нисколько не сомневаюсь. К тому же я не собираю информацию о вас или о Фельдине. Не надо выдавать мне никаких военных тайн, которые, возможно, раскрыл Залаченко.
– А я и не знаю никаких тайн. Я даже не знал, что его звали Залаченко… Мне он известен только под псевдонимом.
– Под каким же?
– Его называли Рубен.
– О’кей.
– Я не имею права это обсуждать.
– Имеете, имеете, – повторил Микаэль, усаживаясь поудобнее. – Дело в том, что вся эта история вскоре станет достоянием общественности. И когда это произойдет, СМИ либо опорочат вас, либо охарактеризуют как достойного человека и добропорядочного государственного чиновника, который в безнадежной ситуации сделал все, что от него зависело. Ведь Фельдин поручил вам роль посредника между ним и теми, кто занимался Залаченко. Это мне уже известно.
Янерюд кивнул.
– Расскажите.
Чиновник молчал почти целую минуту.
– Я не получал никогда никакой информации. Я был молод и неопытен. Я виделся с ними приблизительно дважды в год, пока это было актуально. Мне сообщали, что Рубен… что Залаченко жив и здоров, что он сотрудничает и выдает бесценную информацию. Я никогда не интересовался деталями. Да и к чему они мне…
Микаэль ждал.
– Перебежчик раньше находился в других странах и ничего не знал о Швеции. Так что политика национальной безопасности вполне могла бы обойтись и без него. Пару раз я информировал премьер-министра, но чаще всего сказать мне бывало нечего.
– О’кей.
– Спецслужбы утверждали, что используют его традиционным образом и что получаемую от него информацию пропускают по нашим обычным каналам. Что я мог сказать? Если я спрашивал, что это означает, они высокомерно улыбались и отвечали, что это выходит за рамки моей компетенции. Я чувствовал себя идиотом.
– А вы никогда не задумывались над тем, что вся эта история с Залаченко развивается по ошибочному сценарию?
– Нет. Ничего подобного мне не казалось. Я считал, что СЭПО знает, что делает, что там у них есть опыт и навыки. Но я не имею права обсуждать это дело.
К тому времени Янерюд уже в течение нескольких минут его обсуждал.
– Но все это не имеет значения. Сейчас важно только одно.
– Что именно?
– Имена людей, с которыми вы встречались.
Янерюд вопросительно взглянул на Микаэля.
– Сотрудники, курировавшие Залаченко, значительно превысили свои полномочия. Они занимались криминальной деятельностью и против них инициировано предварительное следствие. Поэтому-то Фельдин и послал меня к вам. Он не знает имен, ведь встречались с ними вы.
Янерюд моргал и сжимал губы.
– Вы встречались с Эвертом Гульбергом… Он был главным.
Янерюд кивнул.
– Сколько раз вы с ним виделись?
– Он присутствовал на всех встречах, кроме одной. За те годы, что Фельдин был премьер-министром, мы встречались раз десять.
– Где вы встречались?
– В вестибюле какой-нибудь гостиницы. Чаще всего в «Шератоне», однажды в «Амарантен» на Кунгсхольмене и несколько раз в пабе «Континенталя».
– А кто еще присутствовал на встречах?
Янерюд растерянно заморгал.
– Это было так давно, что я не помню.
– Попытайтесь вспомнить.
– Одного из них звали Клинтон. Как американского президента.
– А имя?
– Фредрик Клинтон. Я с ним встречался раза четыре, или пять.
– О’кей… А кто еще?
– Ханс фон Роттингер. Меня с ним познакомила моя мать.
– Ваша мать?
– Да, она знала семью фон Роттингер. Ханс фон Роттингер сразу мне очень понравился. И пока он вдруг не появился на встрече вместе с Гульбергом, я представления не имел о том, что он работает в СЭПО.
– Он там и не работал, – сказал Микаэль.
Янерюд побледнел.
– Он работал в какой-то структуре, которая называлась «Секция для спецанализов», – сказал Микаэль. – Что вам о ней известно?
– Ничего… Я хочу сказать, что ведь именно они и занимались перебежчиком.
– Да. Но, согласитесь, любопытно, что их нет в организационной структуре СЭПО.
– Но ведь это абсурд…
– Вот именно! Но как вы договаривались о встречах? Они звонили вам, или вы им?
– Нет… На каждой встрече мы договаривались, где и когда встретимся в следующий раз.
– А если вам требовалось с ними связаться? Например, чтобы изменить время встречи или что-нибудь в этом роде?
– У меня был номер телефона, по которому я мог позвонить.
– Какой номер?
– Честно говоря, не помню.
– Чей это был номер?
– Не знаю. Я им ни разу так и не воспользовался.
– О’кей. Тогда следующий вопрос… Кому вы передали это дело?
– Что вы имеете в виду?
– Когда Фельдин ушел в отставку, кто занял ваше место?
– Не знаю.
– Вы писали какой-нибудь рапорт?
– Нет, ведь дело считалось суперсекретным. Мне даже не разрешали ничего записывать.
– И вы ничего не передавали своему преемнику?
– Нет.
– Но как все это происходило?
– Когда Фельдин ушел в отставку, он передал все дела и полномочия Уле Ульстену. А мне сказали, что нам следует подождать до следующих выборов. Тогда Фельдина вновь избрали, и наши встречи возобновились. Потом на выборах восемьдесят второго года победили социалисты. Полагаю, что Пальме подобрал кого-нибудь мне на смену. Я же перешел на работу в Министерство иностранных дел и стал дипломатом. Меня направили в Египет, потом в Индию…
Микаэль еще по инерции продолжал задавать вопросы. Но он уже не сомневался, что вытянул из Янерюда максимум сведений.
Три имени.
Фредрик Клинтон.
Ханс фон Роттингер.
И Эверт Гульберг – тот, кто застрелил Залаченко.
Они и составляли «Клуб Залаченко».
Микаэль поблагодарил Янерюда за беседу и за информацию. Затем заказал такси и поехал обратно к центральному вокзалу. Уже сидя в такси, он опустил руку в карман пиджака и выключил магнитофон.
Блумквист приземлился в Арланде в половине восьмого вечера, в воскресенье.
Эрика Бергер задумчиво разглядывала картинку на экране монитора. Потом через стену стеклянной клетки окинула взглядом полупустую редакцию. Андерса Хольма на работе не было. Она не видела никого, кто проявлял к ней интерес, открыто или украдкой. У нее не было никакого повода подозревать, что кто-то из сотрудников редакции желает причинить ей вред.
Сообщение пришло минуту назад. Отправителем значился «
[email protected]», и Эрика удивилась, почему именно «Афтонбладет».
Адрес явно был сфальсифицирован. Текста в письме вообще не было. На этот раз ей прислали фотографию в формате jpg, которую Эрика загрузила в программе фотошоп.
Снимок был из разряда порнографических. Он изображал обнаженную женщину с гигантской грудью и поводком вокруг шеи. Она стояла на четвереньках, и к ней пристроились сзади.
Автор даже не потрудился сделать коллаж и ретушировать изображение. Он просто заменил лицо в оригинале и вклеил лицо Эрики Бергер. Ее фотографию нашли в архивах статей в «Миллениуме», которые находились в открытом доступе.
А под снимком кисточкой из «Фотошопа» вывели одно слово.
Шлюха.
Уже девятая анонимка, содержавшая слово «шлюха». И отправителем каждый раз значился какой-нибудь из крупных медийных концернов Швеции. Ее явно преследовал какой-то киберманьяк.
Оказалось, что прослушивать телефоны сложнее, чем взламывать чужие компьютеры. Троица с легкостью локализовал кабель домашнего телефона прокурора Экстрёма. Но проблема заключалась в том, что тот редко или, скорее, вообще никогда не вел служебных бесед по стационарному телефону. А установить подслушивающее устройство на рабочий телефон Экстрёма в полицейском управлении Троице даже не пришло Троице в голову – для этого требовался общий доступ к шведской кабельной сети, которого он не имел.
Зато они с Бобом Собакой почти неделю потратили на попытки идентифицировать мобильный телефон Экстрёма на фоне помех от примерно двухсот тысяч других мобильных телефонов в радиусе километра от полицейского управления.
Троица с Бобом Собакой использовали систему под названием RFTS. В принципе, о ней знали многие. Ее разработало американское АНБ. Она опиралась на данные спутников, которые вели точечное наблюдение за очагами кризисов и столицами по всему миру, вызывающими особый интерес.
АНБ обладало гигантскими ресурсами и запускало колоссальную сеть, чтобы в определенном регионе зафиксировать множество мобильных разговоров одновременно. Каждый отдельный разговор локализовался и подвергался цифровой обработке с помощью компьютеров, запрограммированных реагировать на определенные слова и фразы – например, «террорист» или «Калашников». Если подобное слово встречалось, компьютер автоматически посылал сигнал тревоги, после чего какой-нибудь оператор подключался и прослушивал разговор, чтобы определить, представляет он интерес или нет.
Гораздо сложнее было идентифицировать конкретный мобильный телефон. При помощи исключительно чувствительной аппаратуры АНБ могло сконцентрироваться на определенном районе, выделять и прослушивать отдельные разговоры. Техника опиралась на простой, но не стопроцентно надежный принцип. Гораздо сложнее идентифицировались исходящие разговоры, в то время как засечь входящий разговор было легче, поскольку он начинался с набора нужного номера, благодаря чему распознается сигнал.
Правда, между Троицей и АНБ лежала непреодолимая экономическая пропасть. Агентство распоряжалось годовым бюджетом в несколько миллиардов американских долларов. На него постоянно работали около 12 000 агентов, имея при этом доступ новейшим технологиям в области компьютеров и телефонии. Троица же владел фургоном примерно с тридцатью килограммами электронного оборудования, бо́льшая часть которого была собрана руками Боба Собаки. Агентство АНБ, при помощи глобального наблюдения со спутников, фокусировало исключительно чувствительные антенны на конкретном здании в любой точке мира. У Троицы же имелась лишь сконструированная Бобом Собакой антенна с радиусом эффективного действия приблизительно 500 метров.
Троице приходилось припарковывать фургон со всей своей чудо-техникой на Бергсгатан или на какой-нибудь другой из близлежащих улиц. Только после особых усилий ему удалось откалибровать оборудование – так, чтобы оно идентифицировало мобильный телефон прокурора Рикарда Экстрёма по его номеру, который все равно что отпечатки пальцев. Все осложнялось еще и тем обстоятельством, что Троица не знал шведский язык, поэтому ему приходилось через другой мобильный телефон направлять разговоры домой к Чуме, который непосредственно занимался прослушиванием.
В течение пяти суток Чума до полного изнеможения слушал огромное количество входящих и исходящих разговоров полицейского управления и соседних зданий. Он вникал во все детали актуальных расследований, намечаемых любовных свиданиях и записывал на магнитофон множество разговоров, содержащих разный трэш. На пятый день, поздно вечером, Троица послал сигнал, который цифровой дисплей сразу идентифицировал как мобильный номер прокурора Экстрёма. Чума зафиксировал параболическую антенну на точной частоте.
Система RFTS в основном сосредоточивалась на входящих разговорах. Антенна Троицы просто-напросто перехватывала вызовы с мобильного номера Экстрёма, которые посылались в эфир из любой точки Швеции.
Теперь Троица мог начать записывать на пленку разговоры Экстрёма. Он зафиксировал и голос прокурора, который должен был обрабатывать Чума.
Тот пропустил цифровую запись голоса Экстрёма через программу под названием VPRS, что расшифровывалось как Voiceprint Recognition System. Он определил дюжину часто встречающихся слов, например «о’кей» или «Саландер». Получив пять отдельных примеров одного слова, Чума исследовал, сколько времени занимает их произнесение, каковы тембр голоса и какая частота, как расставляется ударение и множество других отличительных признаков. В результате он получил графическую кривую, а заодно и возможность прослушивать и исходящие разговоры прокурора Экстрёма: его парабола постоянно отлавливала разговоры, в которых повторялась графическая кривая Экстрёма с десятком повторяющихся слов. Эта техника была далека от совершенства, но приблизительно пятьдесят процентов звонков, которые Экстрём делал со своего мобильного телефона из любого места поблизости от полицейского управления, прослушивалось и записывалось на пленку.
Но, к сожалению, такая технология имела один явный дефект. Как только прокурор Экстрём покидал полицейское управление, Троица терял возможность прослушивать его телефон, если не знал, где тот находится, и не мог припарковаться в непосредственной близости от его мобильника.
Наконец-то, получив распоряжение из самой высокой инстанции, Торстен Эдклинт смог создать компактное оперативное подразделение на легальных основаниях. Он отобрал четырех сотрудников, особое предпочтение отдавая молодым талантам с опытом службы в обычной полиции, относительно недавно приглашенным в ГПУ/Без. Двое из них раньше работали в отделе по борьбе с мошенничеством, один – в финансовой полиции, еще один – в отделе по борьбе с особо тяжкими преступлениями.
Их пригласили в кабинет к Эдклинту, чтобы сообщить о характере задания и требовании соблюдать полную секретность. Эдклинт подчеркнул, что расследование инициировано по требованию премьер-министра. Начальником нового подразделения назначили Монику Фигуэрола, которая возглавила расследование с энтуазиазмом, соответствовавшим ее внешности.
Однако расследование все же продвигалось медленно. Поскольку следователи все-таки не были уверены в том, кто входит в круг подозреваемых и что именно нужно расследовать. Эдклинт с Фигуэроли неоднократно обсуждали, а не лучше ли сразу арестовать Мортенссона и начать задавать ему вопросы, но каждый раз решали все-таки подождать – подобный арест рассекретил бы расследование.
Только во вторник, через одиннадцать дней после встречи с премьер-министром, Моника явилась в кабинет к Эдклинту.
– Думаю, мы кое-что обнаружили, – заявила она.
– Садись.
– Эверт Гульберг.
– Да?
– Один из наших следователей поговорил с Маркусом Эрландером, который проводит расследование убийства Залаченко. Эрландер утверждает, что уже через два часа после убийства с гётеборгской полицией связались из ГПУ/Без и передали информацию о письмах Гульберга с угрозами.
– Очень оперативно.
– Да. Даже слишком оперативно. Из ГПУ/Без в Гётеборг по факсу переслали девять писем, авторство которых приписывается Гульбергу. Но возникает одна проблема.
– Какая?
– Два письма были адресованы в министерства – министру юстиции и министру по вопросам демократии.
– Я уже в курсе.
– Да, но письмо к министру по вопросам демократии было зарегистрировано в министерстве только на следующий день. Его доставили с вечерней почтой.
Эдклинт уставился на Монику. Впервые он испугался, что все его подозрения окажутся небеспочвенными. А она упрямо продолжала:
– Иными словами, из ГПУ/Без прислали копию письма с угрозами еще до того, как оно дошло до адресата.
– О, господи, – произнес Эдклинт.
– Факс посылал сотрудник отдела личной охраны.
– Кто?
– Не думаю, чтобы он имел к этому отношение. Ему положили письма на стол и вскоре после убийства велели связаться с полицией Гётеборга.
– Но от кого поступило распоряжение?
– От секретаря начальника канцелярии.
– Господи, Моника… Ты понимаешь, что это означает?
– Да.
– Это означает, что сотрудники ГПУ/Без замешаны в убийстве Залаченко.
– Нет. Это означает, что некие люди внутри ГПУ/Без знали о том, что будет совершено убийство. Вопрос только в том, какие именно?
– Начальник канцелярии…
– Да. Но я начинаю подозревать, что этот «Клуб Залаченко» находится за пределами нашего здания.
– Что ты хочешь этим сказать?
– Мортенссон. Его перевели из отдела личной охраны, и он теперь работает самостоятельно. На прошлой неделе мы наблюдали за ним целыми днями. Насколько нам известно, он не связывался ни с кем из нашего здания. Ему звонят по мобильному телефону, который нам не удается прослушать. Мы не знаем номера, но это точно не его собственный телефон. Мортенссон встречался с тем блондином, личность которого установить нам пока не удалось.
Эдклинт нахмурился. В тот же миг в дверь постучал Андерс Берглунд – сотрудник, приглашенный в новое оперативное подразделение и раньше работавший в финансовой полиции.
– Мне кажется, я обнаружил Эверта Гульберга, – сообщил Берглунд.
– Заходи, – сказал Эдклинт.
Берглунд положил на стол обтрепанную по краям черно-белую фотографию. Эдклинт с Фигуэролой стали ее разглядывать. На ней был изображен мужчина, которого они оба сразу узнали. Это был легендарный полковник-шпион Стиг Веннерстрём, и его вводили в дверь два крепких, одетых в штатское полицейских.
– Эта фотография из издательства «Олен & Окерлунд», она была опубликована в журнале «Се» весной шестьдесят четвертого года. Ее сделали в связи с судебным процессом, на котором Веннерстрёма приговорили к пожизненному заключению.
– Вот оно что…
– На заднем плане видны три человека. Справа – комиссар Отто Даниэльссон, арестовывавший Веннерстрёма.
– Да…
– Посмотрите на человека, который стоит чуть слева за Даниэльссоном.
Эдклинт и Фигуэрола увидели высокого мужчину с тонкими усиками и в шляпе, чем-то похожего на писателя Дэшилла Хэммета.
– Сравните его лицо с паспортной фотографией Гульберга. Ее сделали, когда ему было шестьдесят шесть лет.
Эдклинт нахмурил брови.
– Я бы, пожалуй, не поручился, что это тот же человек.
– А я могу поручиться, – сказал Берглунд. – Переверните снимок.
На обратной стороне фотографии имелся штамп. Судя по всему, фотография принадлежала издательству «Олен & Окерлунд», а фотографа звали Юлиус Эстхольм. Карандашом был написан текст: «Стиг Веннерстрём с двумя полицейскими по бокам входит в здание Стокгольмского суда. На заднем плане: О. Даниэльссон, Э. Гульберг и X. В. Франке».
– Эверт Гульберг, – сказала Моника Фигуэрола. – Он все-таки работал в ГПУ/Без.
– Нет, – возразил Берглунд. – По техническим причинам работать в ГПУ/Без он тогда не мог. По крайней мере, когда делался снимок.
– Но почему?
– ГПУ/Без создали на четыре месяца позже. На этом снимке он по-прежнему работает в Государственной тайной полиции.
– А кто такой этот X. В. Франке? – поинтересовалась Моника Фигуэрола.
– Ханс Вильгельм Франке, – ответил Эдклинт. – Он умер в начале девяностых, а в конце пятидесятых – начале шестидесятых годов являлся заместителем начальника Государственной тайной полиции. Был своего рода легендарной личностью, как и Отто Даниэльссон. Я встречался с ним пару раз.
– Во как, – сказала Моника Фигуэрола.
– Он оставил ГПУ/Без в конце шестидесятых. Франке не смог найти общий язык с Винге, и его чуть ли не уволили, когда ему было примерно пятьдесят – пятьдесят пять лет. Он открыл собственную фирму.
– Собственную фирму?
– Да, стал консультантом по вопросам безопасности для частных предприятий. У него был офис на площади Стуреплан, но он время от времени еще и читал лекции на занятиях по повышению квалификации в ГПУ/Без. Там-то я с ним и встречался.
– Понятно. А что же не поделили Винге и Франке?
– Они не сработались. Во Франке было что-то от ковбоя, ему повсюду мерещились агенты КГБ, а Винге был типичным бюрократом, представителем старой школы. Правда, последнего вскоре уволили – по иронии судьбы, за то, что он решил, будто Пальме работает на КГБ.
– Ну и ну, – произнесла Моника, разглядывая фотографию, на которой Гульберг и Франке стояли рядом.
– Думаю, нам пора снова побеседовать с министром юстиции, – сказал Эдклинт.
– Сегодня вышел номер «Миллениума», – сказала Фигуэрола.
Эдклинт метнул в нее пристальный взгляд.
– Там нет ни слова о Залаченко, – сообщила она.
– Значит, у нас, скорее всего, есть еще месяц до следующего номера. Это, пожалуй, обнадеживающая но-вость. Нам нужно взяться за Блумквиста. А то он как ручная граната с выдернутой чекой в самом центре навозной кучи…
