Глава 15
Четверг, 19 мая – воскресенье, 22 мая
Бо́льшую часть ночи со среды на четверг Лисбет Саландер читала статьи Микаэля и те главы его книги, которые были уже почти готовы. Поскольку прокурор Экстрём назначил суд на июль, Блумквист решил, что тираж книги должен быть напечатан не позднее двадцатого июня. Это означало, что у Калле Чертова Блумквиста оставался примерно месяц, чтобы завершить книгу и заполнить в тексте все пустоты.
Лисбет не понимала, как он сможет все успеть, но ведь это была его проблема, а не ее. А ее проблема заключалась в том, чтобы решить, как относиться к вопросам, которые он задал.
Она взяла свой «Палм Тангстен Т3», набрала пароль и заглянула на «Stolliga_Bordet» – проверить, не прислал ли он чего-нибудь нового за прошедшие сутки. Убедившись, что нет, Лисбет открыла документ, который Микаэль озаглавил «Главные вопросы». Текст она знала уже почти наизусть, но на всякий случай прочла еще раз.
Он изложил там стратегию, которую ей уже объясняла Анника Джаннини. Когда адвокат разговаривала с нею, Лисбет слушала довольно рассеянно и отстраненно, словно это касалось кого-то другого. Но Микаэль Блумквист, в отличие от Анники Джаннини, знал ее тайны и потому имел возможность излагать аргументы в пользу своей позиции более убедительно. Лисбет перешла к четвертому пункту.
Теперь твоя дальнейшая судьба целиком и полностью зависит от тебя. Сколько бы ради тебя ни старалась Анника или как бы мы с Арманским, Пальмгреном и остальными не поддерживали тебя, это не сыграет особой роли. Я не собираюсь тебя к чему-то подстрекать. Тебе самой следует решить, как тебе поступить. Либо ты склонишь суд на свою сторону, либо позволишь им себя засудить. Но, чтобы выиграть, тебе придется приложить определенные усилия.
Она выключила компьютер и взглянула на потолок. Микаэль просил у нее разрешения предать огласке ее историю – без купюр и без прикрас. В принципе он хотел изъять из книги главу о том, что Бьюрман ее насиловал. Он даже уже написал эту часть книги, но решил ее изъять и замаскировать ее отсутствие тем, что Бьюрман вступил в сговор с Залаченко, но потом они не нашли друг с другом общего языка, и Нидерману пришлось его убить. А в мотивы Бьюрмана он даже и не пытался вникнуть.
Калле Чертов Блумквист усложнял ей жизнь.
Лисбет надолго задумалась.
В два часа ночи она взяла компьютер и открыла текстовый редактор. Потом кликнула на новый документ, достала стилус и начала по буквам набирать текст.
Меня зовут Лисбет Саландер. Я родилась 30 апреля 1978 года. Моя мать – Агнета София Саландер. Когда я родилась, ей было 17 лет. Мой отец – психопат, убийца и женоненавистник по имени Александр Залаченко. Раньше он работал нелегальным агентом советской военной разведки ГРУ в Западной Европе.
Поскольку Лисбет приходилось тыкать в каждую букву по отдельности, она потратила массу времени. Ей приходилось формулировать в голове каждую фразу, и она уже не вносила в набранный текст ни единой правки. Лисбет просидела до четырех часов утра, а потом выключила компьютер и поставила его на зарядку в нишу за прикроватной тумбочкой. К этому времени она уже успела написать текст, соответствующий двум страницам формата А4 с одним интервалом.
Эрика Бергер проснулась в семь утра. Она чувствовала себя разбитой, хоть и проспала восемь часов подряд. А Микаэль Блумквист даже не шелохнулся – он крепко спал.
Для начала Эрика включила мобильник и проверила, не пришли ли ей какие-нибудь эсэмэски. Судя по всему, ей одиннадцать раз звонил муж, Грегер Бекман. «Черт побери. Я забыла позвонить…» Она набрала номер и объяснила ему, где находится и почему не приехала домой накануне вечером. Муж разозлился.
– Эрика, никогда так не делай. Ты знаешь, что дело не в Микаэле, но ночью я не мог найти себе места. Я до смерти боялся, что с тобой что-то случилось. Если ты не приезжаешь домой, то должна позвонить и сообщить. О таких вещах не забывают.
Грегер Бекман прекрасно знал, что Микаэль Блумквист – любовник его жены. Он смирился с этим фактом и не возражал против их союза. Но раньше, когда Эрика собиралась остаться у Микаэля, она всегда сперва звонила мужу и объясняла ситуацию. На этот же раз она отправилась в «Хилтон» с единственной мыслью – поспать.
– Прости, – сказала Эрика. – Я вчера просто-напросто была очень измотана.
Он немного поворчал.
– Грегер, пожалуйста, не сердись. У меня сейчас на это нет сил. Обругаешь меня вечером.
Муж немного успокоился, пообещав отругать ее, как только она попадется ему на глаза.
– О’кей. Как там Блумквист?
– Спит… – Она вдруг рассмеялась. – Хочешь верь, а хочешь нет, но мы уснули в течение пяти минут после того, как легли. Такого прежде не бывало.
– Эрика, это уже не смешно. Может, тебе следует сходить к врачу?
После разговора с мужем она позвонила в колл-центр «Свенска моргонпостен» и оставила сообщение для ответственного секретаря редакции Петера Фредрикссона. Она объясняла, что в связи с некоторыми обстоятельствами задерживается и придет позже обычного, а также просила отменить запланированную встречу с сотрудниками отдела культуры.
Потом Эрика нашла свою сумку, извлекла оттуда зубную щетку и отправилась в ванную. А затем вернулась к кровати и разбудила Микаэля.
– Привет, – пробормотал он.
– Привет, – ответила она. – Давай-ка ступай в ванную, мыться и чистить зубы.
– Чего?
Он сел и стал оглядываться с таким растерянным видом, что Эрике пришлось объяснить ему, что он находится в гостинице «Хилтон», возле Шлюза. Микаэль кивнул.
– Так вот. Отправляйся в ванную.
– А для чего?
– А для того, что когда ты оттуда выйдешь, я хочу заняться с тобой сексом.
Он посмотрел на наручные часы.
– И поспеши. У меня в одиннадцать совещание, и мне нужно по крайней мере полчаса на макияж. И по пути на работу еще надо успеть купить чистую майку. У нас остается около двух часов, чтобы наверстать упущенные шансы.
Микаэлю пришлось отправиться в ванную.
Йеркер Хольмберг припарковал «форд» своего отца перед домом бывшего премьер-министра Турбьёрна Фельдина в Осе, около местечка Рамвик, в муниципалитете Хернёсанд. Он вылез из машины и огляделся. Четверг, утренние часы. Моросил дождь, поля уже основательно позеленели. В свои семьдесят девять Фельдин больше активно сельским хозяйством не занимался, и Хольмберга заинтересовало, кто же тогда тут сеет и жнет. Он знал, что за ним наблюдают из кухонного окна, в сельской местности так принято. Он сам вырос неподалеку от Рамвика, рядом с мостом Сандёбрун – в одном из красивейших мест в мире, как считал Йеркер Хольмберг.
Он поднялся на крыльцо и постучал в дверь.
Бывший лидер Партии центра, конечно, постарел, но, похоже, по-прежнему был бодр и полон сил.
– Привет, Турбьёрн! Меня зовут Йеркер Хольмберг. Мы с вами встречались – правда, в последний раз довольно давно. Я – сын Густава Хольмберга, который был депутатом от Партии центра в семидесятых и восьмидесятых годах.
– Привет, Йеркер! Я тебя узнаю. Если не ошибаюсь, ты работаешь полицейским в Стокгольме… В последний раз мы виделись, должно быть, лет десять-пятнадцать назад.
– Думаю, даже больше. Можно мне войти?
Пока Турбьёрн Фельдин наливал кофе, Йеркер уселся за кухонный стол.
– Надеюсь, с твоим отцом все в порядке. С ним ничего плохого не случилось?
– Нет. Отец чувствует себя хорошо и в данный момент чинит крышу на доме.
– Сколько ему сейчас лет?
– Два месяца назад исполнился семьдесят один.
– Вот как, – сказал Фельдин, усаживаясь. – Тогда чем обязан твоему визиту?
Йеркер Хольмберг уставился в окно кухни. Рядом с его машиной появилась сорока и начала изучать землю. Затем он обратился к Фельдину:
– Простите, что свалился на вас как снег на голову, но у меня серьезная проблема. Не исключено, что после нашего с вами разговора я вылечу с работы. Иными словами, я приехал к вам по служебной надобности, но мой шеф – он возглавляет отдел по борьбе с насильственными преступлениями – об этом визите не знает.
– Вот как…
– И если я ничего не предприму, то боюсь, что мое бездействие приведет к совершению грубых противозаконных действий, к тому же повторно.
– Может быть, ты все же сначала все мне объяснишь?
– Речь идет о некоем Александре Залаченко. Он был шпионом русского ГРУ и перебежал в Швецию в день выборов семьдесят шестого года. Здесь ему дали политическое убежище и привлекли к работе на СЭПО. У меня есть основания полагать, что вы в курсе этой истории.
Турбьёрн Фельдин пристально посмотрел на Йеркера.
– Это долгая история, – сказал Хольмберг и начал рассказывать о предварительном следствии, в котором участвовал в последние месяцы.
Эрика Бергер перевернулась на живот, сцепила руки в замок и оперлась о них головой. Внезапно она улыбнулась.
– Микаэль, ты никогда не задумывался о том, что мы с тобой на самом деле законченные психи?
– Интересно, почему же?
– По крайней мере, я. Я все время тебя хочу. Прямо как обезумевшая школьница.
– Вот как.
– А потом мне хочется поехать домой и переспать с мужем.
Микаэль засмеялся.
– Я знаю одного очень толкового врача, – сказал он.
Она ткнула его пальцем в живот.
– Микке, мне начинает казаться, что вся история с переходом в «Свенска моргонпостен» – роковая ошибка.
– Ерунда. Для тебя это великолепный шанс. Если кто и может вдохнуть жизнь в этого монстра, так это только ты.
– Да, возможно. Но в том-то и проблема. «Свенска моргонпостен» производит впечатление трупа. А ты еще вчера вечером добавил мне забот с Магнусом Боргшё… Я вообще не могу понять, что я там делаю.
– Подожди, все утрясется.
– Да. Но ситуация с Боргшё вовсе не внушает оптимизма. Даже не знаю, как распутать этот клубок.
– Я тоже не знаю. Но в конце концов все утрясется.
Эрика немного полежала молча.
– Мне тебя не хватает.
Микаэль кивнул и посмотрел на нее.
– Мне тебя тоже.
– Что нужно для того, чтобы ты перешел в «Свенска моргонпостен» и возглавил там отдел информации?
– Ни за что на свете. Да и разве там не Хольм, или как там его зовут, начальник информационного отдела?
– Да. Но он идиот.
– В этом ты права.
– Ты его знаешь?
– Конечно. В восьмидесятые годы я три месяца временно работал под его началом. Он – жуткое дерьмо, и любит натравливать людей друг на друга. Кроме того…
– Что, кроме того?
– Да, ничего. Не хочу разносить сплетни.
– Расскажи.
– Девушка по имени Улла, которая тоже работала на временной ставке, утверждала, что он приставал к ней с сексуальными домогательствами. Я не знаю, насколько это соответствует действительности. Но профсоюзы даже пальцем не шевельнули, а у нее как раз заканчивался контракт, и ей его не продлили.
Эрика Бергер посмотрела на часы, вздохнула, спустила ноги с кровати и скрылась в ванной комнате. Пока она потом вытиралась и натягивала одежду, Микаэль не двигался с места.
– Я немного еще полежу, – сказал он.
Она поцеловала его в щеку, помахала рукой и исчезла.
Моника Фигуэрола припарковалась в двадцати метрах от машины Йорана Мортенссона на Лунтмакаргатан, около улицы Улофа Пальме. Она видела, как Мортенссон прошел примерно шестьдесят метров к автомату и оплатил стоянку машины, а потом двинулся в сторону Свеавеген.
Моника не успевала оплатить парковку – пока будет платить, он уйдет. Она последовала за Мортенссоном до Кунгсгатан, где он свернул налево и скрылся в здании Кунгсторнет. Фигуэрола выругалась про себя, но выбора не оставалось, и, выждав три минуты, она последовала за ним в кафе. Он сидел на первом этаже и беседовал с каким-то типом лет тридцати пяти, блондином, довольно спортивного вида. Наверняка из полиции, подумала Моника.
В собеседнике Мортенссона она узнала того типа, которого Кристер Мальм сфотографировал 1 мая у кафе «Копакабана».
Моника взяла кофе, села в другом конце зала и открыла газету «Дагенс нюхетер». Свои дела Мортенссон с компаньоном обсуждали тихо, до нее не доносилось ни слова. Достав мобильный телефон, она притворилась, что разговаривает, хотя необходимости в этом не было никакой – никто из мужчин на нее не смотрел. При помощи телефона Моника сделала два снимка, хотя и понимала, что они будут иметь разрешение 72 и, следовательно, окажутся плохого качества, зато пригодятся для доказательства того, что встреча имела место.
Примерно через пятнадцать минут блондин поднялся и покинул кафе. Фигуэрола выругалась про себя. Почему она не осталась снаружи? Она узнала бы его, когда он выходил из здания. Ей хотелось встать и немедленно броситься в погоню, но Мортенссон спокойно сидел на месте, допивая кофе, и Моника предпочла не привлекать к себе внимание преследованием его анонимного компаньона.
Секунд через сорок Мортенссон встал и отправился в туалет. Как только за ним закрылась дверь, Фигуэрола вскочила и твердым шагом вышла на Кунгсгатан. Она прошлась вперед и назад, но блондин уже успел скрыться.
Фигуэрола побежала к перекрестку со Свеавеген, но нигде его не увидела и кинулась в метро. Бесполезно.
Когда Моника вернулась обратно к Кунгсторнет, Мортенссон тоже исчез.
Вернувшись к «Котелку Самира», где она накануне вечером оставила свой БМВ, Эрика Бергер крепко выругалась.
Машина была на месте, но ночью кто-то проколол все четыре колеса. Ублюдки проклятые, ругнулась она про себя, клокоча от злости.
Однако выбора у нее не было. Эрика позвонила в службу эвакуации и попросила помощи. Ждать она не могла, поэтому засунула ключи от машины в выхлопную трубу, чтобы эвакуаторы могли попасть внутрь, потом дошла до площади Мариаторгет и остановила такси.
Лисбет Саландер зашла на страницу Республики хакеров и, обнаружив, что Чума в Сети, послала ему весточку. Он тут же отозвался.
Привет, Оса. Как дела в больнице?
Более или менее. Мне требуется твоя помощь.
Господи!
Никак не думала, что придется об этом просить.
Должно быть, дело серьезное.
Йоран Мортенссон, живет в Веллингбю. Мне нужен доступ к его компьютеру.
О’кей.
Весь материал надо пересылать Микаэлю Блумквисту из «Миллениума».
Я это устрою.
«Старший брат» контролирует телефон Калле Блумквиста и, вероятно, его электронную почту. Посылай материал на его адрес на Hotmail.
О’кей.
Если я окажусь недоступна, Блумквисту потребуется твоя помощь. Надо, чтобы у него была возможность с тобой связаться.
Ну-ну.
Он немного прямолинеен, но ты можешь на него полагаться.
Ну-ну.
Сколько ты хочешь?
Чума на несколько секунд замолчал.
Это связано с твоей ситуацией?
Да.
Это может тебе помочь?
Да.
Тогда ничего не надо.
Спасибо. Но не в моих правилах оставаться в долгу. Мне будет нужна твоя помощь вплоть до суда. Я заплачу 30 000.
У тебя есть деньги?
Есть.
О’кей.
Пожалуй, нам понадобится Trinity. Думаешь, ты сможешь заманить его в Швецию?
Для чего?
Для того, на чем он собаку съел. Я заплачу ему стандартный гонорар + расходы.
О’кей. Кого?
Она объяснила, что требуется сделать.
В пятницу утром доктор Андерс Юнассон озабоченно и любезно созерцал явно раздраженного инспектора уголовной полиции Ханса Фасте, сидевшего напротив за письменным столом.
– Сожалею, – сказал Юнассон.
– Я ничего не понимаю. Я думал, что Саландер уже здорова… Я приехал в Гётеборг, отчасти чтобы ее допросить, а отчасти чтобы перевезти ее в камеру в Стокгольме, где ей будет очень удобно.
– Сожалею, – повторил врач. – Я бы охотно ее отпустил, поскольку, честно говоря, лишних палат у нас нет. Но…
– А может, она симулирует?
Юнассон засмеялся.
– Нет, это исключено. Понимаете, Лисбет Саландер прострелили голову. Я извлек пулю из ее головы, и выживет она или нет, никто не знал – шансов было пятьдесят на пятьдесят. Она выжила, и прогнозы были исключительно благоприятными. И мы с коллегами уже собирались ее выписывать. Но со вчерашнего дня у нее наблюдается явное ухудшение. Она жаловалась на сильную головную боль, и у нее внезапно поднялась температура, которая теперь скачет вниз-вверх. Вчера у нее было тридцать восемь, и ее дважды рвало. Ночью температура спустилась почти до нормы, и я подумал, что это какая-то случайность. Однако когда я осматривал Саландер сегодня утром, у нее было почти тридцать девять, а это серьезно. Сейчас температура опять немного понизилась.
– Но что с ней?
– Не знаю, но температурные колебания говорят о том, что это не грипп и не что-то подобное. С чем именно это связано, я не могу сказать, но, возможно, у нее просто аллергическая реакция на какое-нибудь лекарство или на что-то другое…
Он загрузил на компьютере снимок и повернул монитор к Хансу Фасте.
– Я велел сделать рентген головы. Как видите, к месту ранения примыкает затемнение. Я не могу определить его происхождение. Это может быть рубец, образовавшийся в процессе заживления, а может быть, и небольшое кровоизлияние. Но пока мы не выясним, в чем дело, я не могу ее выпустить, как бы мне того ни хотелось.
Ханс Фасте разочарованно кивнул. Какой смысл спорить с врачами, ведь они властвуют над жизнью и смертью и являются чуть ли не главными наместниками Бога на земле… Хотя полицейские, наверное, все же главнее. Во всяком случае, чтобы определить, насколько серьезно состояние Лисбет Саландер, ему не явно хватало компетентности.
– И что же теперь будет?
– Я прописал ей полный покой и отменил физиотерапию – теперь ей необходима лечебная гимнастика из-за пулевых ранений плеча и бедра.
– О’кей… Мне надо позвонить в Стокгольм, прокурору Экстрёму. Видите ли, для нас это сюрприз. Что я могу ему сказать?
– Два дня назад я уже мог бы согласиться на ее перевод – например, в конце этой недели. Но, похоже, с этим придется подождать. Так что можете сообщить ему, что едва ли я смогу принять решение в течение следующей недели, и не исключено, что пройдет еще недели две, прежде чем вам позволят перевезти ее в тюрьму в Стокгольм. Все будет зависеть только от ее состояния.
– Суд назначен на июль…
– Если не произойдет ничего экстраординарного, она к тому времени уже будет на ногах.
Инспектор уголовной полиции Ян Бублански с подозрением разглядывал подтянутую спортивную женщину по другую сторону столика. Они сидели в уличном кафе на Норр Меларстранд и пили кофе. В этот чудесный день, в пятницу 20 мая, воздух казался по-летнему теплым. Она предъявила удостоверение на имя Моники Фигуэрола из ГПУ/Без, когда он уже собирался уходить домой – а дело было в пять часов, – представилась и предложила побеседовать за чашечкой кофе.
В начале Бублански вел себя как угрюмый и замкнутый мужлан. Через несколько минут Моника заглянула ему в глаза и сказала, что никто не давал ей официального задания его допросить и что у него, естественно, есть полное право ничего не говорить. Он спросил, а какое у нее собственно к нему дело, и она чистосердечно призналась в том, что ее начальник поручил ей провести неофициальное расследование – где правда, а где фальсификация в так называемой истории Залаченко, которую иногда также именуют историей Саландер. Заодно она объяснила, что, возможно, даже не вправе задавать ему вопросы, а уж отвечать на них или нет – придется решать ему.
– Чем я могу вам посодействовать? – спросил наконец Бублански.
– Расскажите, что вам известно о Лисбет Саландер, Микаэле Блумквисте, Гуннаре Бьёрке и Александре Залаченко. Что их объединяет? Или разъединяет?
В итоге они проговорили больше двух часов.
Торстен Эдклинт обстоятельно и долго размышлял над тем, как ему действовать дальше. После пяти дней расследования Моника Фигуэрола раздобыла ряд неопровержимых доказательств того, что в ГПУ/Без творится что-то несусветное. Он понимал, что действовать надо осторожно, пока у него еще не собран весь материал. Но Эдклинт не имел полномочий проводить оперативные действия, особенно в отношении собственных сотрудников. Так что в сложившейся ситуации он и сам оказался в ситуации конституционного кризиса.
Следовательно, ему требовалось найти некую формулу, которая позволила бы придать его действиям оттенок легальности. В кризисной ситуации Эдклинт всегда мог сослаться на свое полицейское удостоверение – ведь расследование преступлений является неоспоримым долгом полицейского. Но данное преступление было столь деликатного свойства и так тесно связано с конституционными правами граждан, что позволь он себе хоть один неверный шаг – и, скорее всего, окажется без работы. Так что всю пятницу он провел в размышлениях, запершись у себя в кабинете.
В конце концов Эдклинт пришел к выводу, что Драган Арманский прав, несмотря на то, что все это казалось полным абсурдом. Внутри ГПУ/Без возникла группа, которая взяла на себя смелость действовать за пределами своих полномочий или параллельно своим официальным задачам. Поскольку эта деятельность продолжалась много лет – по меньшей мере с 1976 года, когда в Швецию прибыл Залаченко, – она была хорошо организована и имела надежное прикрытие сверху. Насколько высоко тянулись нити от заговорщиков, Эдклинт не имел представления.
Он вывел в блокноте три имени.
Йоран Мортенссон, личная охрана. Инспектор уголовного розыска.
Гуннар Бьёрк, заместитель начальника Иностранного отдела. Умер. (Самоубийство?)
Альберт Шенке, начальник Канцелярии, ГПУ/Без.
Моника Фигуэрола сделала вывод, что Мортенссона перевели из личной охраны якобы в контрразведку, где он на самом деле не появился. Произойти без ведома начальника канцелярии это не могло. Исключено. И Мортенссон занимается слежкой за журналистом Микаэлем Блумквистом, что не имеет никакого отношения к контрразведке.
К списку следовало добавить еще два имени, которые не имели отношения к ГПУ/Без.
Петер Телеборьян, психиатр.
Ларс Фаульсон, слесарь по замкам.
Телеборьяна несколько раз приглашали в ГПУ/Без в качестве консультанта-психиатра, в конце 1980-х и в начале 1990-х годов. Собственно говоря, его приглашали трижды, и Эдклинт ознакомился с соответствующими архивными отчетами. Первый случай был экстраординарным: контрразведка вычислила в телекоммуникационной индустрии русского информатора. Судя по биографии, в случае разоблачения он мог бы решиться на самоубийство. Телеборьян провел исчерпывающие обследования и пришел к выводу, что информатора можно превратить в двойного агента. В остальных двух случаях психиатра привлекали по куда менее серьезным поводам: в связи с алкогольными проблемами одного сотрудника ГПУ/Без и из-за эксцентричного сексуального поведения дипломата одной из африканских стран.
Однако ни Телеборьян, ни Фаульссон – в особенности Фаульссон – не занимали в ГПУ/Без никаких должностей. Тем не менее их деятельность имеет отношение к… К чему?
Заговор самым непосредственным образом связан с покойным Александром Залаченко – перебежавшим агентом советской структуры ГРУ, который, согласно фактам, прибыл в Швецию в день выборов 1976 года. И о котором никто никогда не слышал. Разве такое возможно?
Эдклинт попытался представить себе, как могли бы развиваться события, будь он сам каким-нибудь начальником в ГПУ/Без в 1976 году, когда перебежал Залаченко. Как бы он поступил? Он бы все полностью засекретил. Иначе невозможно. О перебежчике должен знать только самый узкий круг, иначе информация могла бы просочиться обратно к русским и…
Но насколько узок этот круг?
Оперативный отдел?
Суперсекретный оперативный отдел?
Согласно правилам, Залаченко должен был оказаться в ведении контрразведки. А скорее всего – военной разведки, но там не имели ни ресурсов, ни компетенции для такого рода оперативной деятельности. Значит, СЭПО.
Но в отдел контрразведки Залаченко так и не попал. Ключевой фигурой является Бьёрк – он вплотную занимался Залаченко. Но к контрразведке он никогда отношения не имел. Бьёрк – это загадка. Формально с 1970-х годов он числился в отделе по работе с иностранцами, но на самом деле почти не показывался там до 1990-х годов. И вот он внезапно стал заместителем начальника…
К тому же Бьёрк – главный источник информации Блумквиста. Но как тому удалось заставить Бьёрка раскрыть такую взрывоопасную тайну? И кому – журналисту?
Все из-за шлюх. Бьёрк увлекался малолетними проститутками, и «Миллениум» собирался его разоблачить. Вероятно, Блумквист шантажировал Бьёрка.
Потом к делу подключается Лисбет Саландер.
Покойный адвокат Нильс Бьюрман служил в отделе по работе с иностранцами одновременно с Бьёрком, к ним и обратился Залаченко.
И что же дальше?
Кто-то должен был принять решение. В отношении перебежчика такого масштаба распоряжение могли спустить с самого верха. Из правительства. Без поддержки им было не обойтись. Иначе просто невозможно себе это представить.
Или?..
Эдклинт почувствовал, как по спине побежали мурашки. Формально все понятно. В отношении перебежчика масштаба Залаченко необходимо поддерживать режим максимальной секретности. Он бы и сам так решил. Вероятно, так решило и правительство Фельдина. И это вполне объяснимо и оправданно.
Однако то, что произошло в 1991 году, никакими правилами не регламентировалось. Бьёрк призвал на помощь Петера Телеборьяна, чтобы запереть Лисбет Саландер в детской психиатрической больнице под предлогом того, что она психически больна. Это уже преступление, причем из разряда тяжких. У Эдклинта по спине вновь побежали мурашки.
А ведь кому-то приходилось принимать решения. На этот раз речь шла не просто о правительстве… Премьер-министром тогда был Ингвар Карлссон, а следом за ним Карл Бильдт. Ни один политик не посмел бы предпринять шаг, который противоречил всем законам и правосудию. А в случае если бы все выплыло на поверхность, разразился бы катастрофический скандал.
Если тут замешано правительство, то Швеция ни на йоту не лучше любой диктатуры мира.
Нет, этого просто не может быть.
А дальше – события в Сальгренской больнице 12 апреля. Залаченко так кстати становится жертвой помешанного маньяка и борца за справедливость – и в тот же самый миг вскрывают квартиру Микаэля Блумквиста и нападают на Аннику Джаннини. В обоих случаях похищают отчет Гуннара Бьёрка от 1991 года. Эту информацию абсолютно off the record сообщил Драган Арманский. Заявления в полицию никто не подавал.
И вдруг ни с того ни с сего Гуннар Бьёрк – человек, которого Эдклинту больше всех хотелось бы вызвать на серьезный разговор, совершает самоубийство…
В такую цепь совпадений Торстен Эдклинт никак не мог поверить. Инспектор уголовной полиции Ян Бублански тоже не верит, что это случайность. Не верит и Микаэль Блумквист. Эдклинт снова схватился за фломастер.
Эверт Гульберг. 78 лет. Юрист-налоговик???
Черт побери, кто же он такой, этот Эверт Гульберг?
Эдклинт уже собрался позвонить руководителю ГПУ/Без, но передумал. Ведь он не знал, куда внутри организации ведут нити заговора. Короче говоря, он не знал, на кого может полагаться.
После того как Эдклинт отверг возможность обращаться к кому-либо в стенах ГПУ/Без, он задумался, а не обратиться ли ему к обычной полиции. Ян Бублански руководит расследованием дела Рональда Нидермана и, конечно, был бы заинтересован в любой дополнтельной информации. Но это невозможно по чисто политическим соображениям…
Он ощущал, что на него свалился тяжкий груз ответственности.
Под конец остался только один вариант, который казался конституционно оправданным, и, возможно, защитил бы его, если бы его в дальнейшем заподозрили бы в нелояльности. Ему надо обратиться к своему начальнику и заручиться политической поддержкой своих действий.
Эдклинт посмотрел на часы – около четырех дня. Он поднял трубку и позвонил министру юстиции, которого знал уже несколько лет и с которым встречался на разных заседаниях в министерстве. Не прошло и пяти минут, как его соединили.
– Здравствуйте, Торстен, – поприветствовал его министр юстиции. – Мы давно не общались. Чем могу быть полезен?
– Честно говоря, я, вероятно, звоню для того, чтобы узнать, насколько вы мне доверяете.
– Доверяю? Ну и вопрос. Лично я доверяю вам на сто процентов. Но почему вы спрашиваете?
– У меня к вам колоссальная экстраординарная просьба… Мне необходимо встретиться с вами и с премьер-министром. И срочно.
– Ничего себе.
– Если позволите, я бы не стал сейчас ничего объяснять, пока мы не сможем говорить с глазу на глаз. Я сейчас занимаюсь делом, настолько заслуживающим внимания, что считаю необходимым проинформировать и вас, и премьер-министра.
– Это звучит серьезно.
– Это действительно серьезно.
– Это как-то связано с террористами и угрозами…
– Нет. Но это даже серьезнее. Я рискую своей карьерой, обращаясь к вам с такой просьбой. Я бы и не стал затрагивать эту тему, если бы не считал ситуацию чересчур серьезной.
– Понятно. Так вот почему вы спросили о доверии… Ну и когда бы вы хотели встретиться с премьер-министром?
– Если возможно, прямо сегодня вечером.
– Я уже начинаю волноваться.
– К сожалению, у вас есть для этого повод.
– Сколько времени займет встреча?
Эдклинт подумал.
– Чтобы вникнуть во все детали, вероятно, потребует-ся час.
– Я вам перезвоню.
Министр юстиции перезвонил в течение пятнадцати минут и сообщил, что премьер-министр сможет принять Торстена Эдклинта у себя дома в 21.30. Когда Эдклинт заканчивал разговор, руки у него стали влажными.
О’кей… завтра утром возможно мне придется поставить крест на моей карьере.
Он снова поднял трубку и позвонил Монике Фигуэроле.
– Привет, Моника. Ты должна сегодня вечером в двадцать один ноль-ноль явиться на службу. И оденься получше, пожалуйста.
– Я всегда хорошо одета, – обиделась Фигуэрола.
Премьер-министр смотрел на начальника Отдела защиты конституции. Взгляд его, скорее всего, можно было бы описать как недоверчивый. Эдклинту показалось, что за стеклами очков премьер-министра с огромной скоростью вращаются шестеренки.
Премьер-министр перевел взгляд на Монику Фигуэролу, которая за время часового доклада ни разу не проронила ни слова. Он увидел необычайно высокую спортивную натренированную женщину, которая смотрела на него почтительно и с надеждой. Потом повернулся к министру юстиции, который буквально побледнел от всего услышанного.
Наконец премьер-министр глубоко вздохнул, снял очки и надолго устремил взгляд куда-то вдаль.
– Думаю, нам надо налить еще кофе, – наконец сказал он.
– Да, спасибо, – откликнулась Моника Фигуэрола.
Эдклинт кивнул, и министр юстиции налил им кофе из стоявшего на столе термоса.
– Позвольте мне подытожить все случившееся. Мне бы хотелось убедиться в том, что я вас правильно понял, – сказал премьер-министр. – Вы подозреваете, что внутри Службы государственной безопасности существует группа заговорщиков, действия которой выходят за рамки их конституционных обязанностей, и что эта самая группа на протяжении нескольких лет занималась делами, которые можно квалифицировать как криминальную деятельность.
Эдклинт кивнул.
– И вы пришли ко мне, поскольку перестали доверять руководству Службы государственной безопасности?
– Можно и так сказать, – ответил Эдклинт. – Я решил обратиться прямо к вам, поскольку такого рода деятельность противоречит конституции, но я не знаю цели этих действий и не уверен, все ли я правильно истолковываю. Возможно, сама деятельность легитимна и санкционирована правительством. В таком случае я рискую совершить действия, основанные на ошибочной или неверно истолкованной информации, и тем самым сорвать проводимую тайную операцию.
Премьер-министр посмотрел на министра юстиции. Они оба понимали, что Эдклинт стремится себя подстраховать.
– Я ни о чем подобном не слышал. Вам об этом что-нибудь известно?
– Абсолютно ничего, – ответил министр юстиции. – Ни в одном из известных мне отчетов Службы государственной безопасности не содержится ничего подобного.
– Микаэль Блумквист считает, что внутри СЭПО действовала какая-то фракция. Он называет ее «Клуб Залаченко».
– Я даже никогда не слышал о том, что в Швеции оказался русский перебежчик такого масштаба… Стало быть, это случилось во времена правительства Фельдина…
– Я никогда бы не поверил в то, что правительство Фельдина могло бы скрыть подобные факты, – сказал министр юстиции. – Возможно, перебежчик такого высокого уровня стал приоритетной задачей для следующего правительства.
Эдклинт откашлялся.
– Буржуазное правительство передало бразды правления Улофу Пальме. Не секрет, что кое-кто из моих предшественников в ГПУ/Без считает, что Пальме…
– Вы имеете в виду, что кто-то забыл проинформировать социал-демократическое правительство?
Эдклинт кивнул.
– Я хочу напомнить, что Фельдин занимал свою должность два срока. И оба раза правительство раскалывалось на два лагеря. В семьдесят девятом году Фельдина сменил Ула Ульстен, и у него было правительство меньшинства. Потом правительство еще раз раскололось, когда его покинули модераты, и Фельдин правил вместе с Народной партией. Можно предположить, что процедура передачи власти вызвала в администрации правительства некоторый беспорядок. Не исключено даже, что о Залаченко знал очень узкий круг, и даже премьер-министр Фельдин просто не располагал достаточной информацией, чтобы по цепочке передать ее Пальме.
– Но на кого же тогда ложится ответственность? – спросил премьер-министр.
Все, кроме Моники Фигуэролы, покачали головами.
– Предполагаю, что вся эта история неизбежно станет достоянием СМИ, – сказал премьер-министр.
– Микаэль Блумквист и «Миллениум» выступят с публикациями. Иными словами, мы можем оказаться в безальтернативной ситуации.
Эдклинт намеренно употребил слово «мы». Премьер-министр кивнул в знак согласия – он понимал всю серьезность ситуации.
– Что ж, прежде всего позвольте мне поблагодарить вас за то, что вы немедленно обратились ко мне по этому поводу. Обычно я не принимаю посетителей по первому требованию, но министр юстиции сказал, что вы – человек разумный и что наверняка произошло нечто экстраординарное, если вы просите о встрече, минуя обычную процедуру.
Эдклинт немного перевел дух. Что бы ни случилось, гнев премьер-министра обрушится не на него.
– Теперь нам надо просто решить, что с этим делать. У вас есть какие-нибудь предложения?
– Возможно, – уклончиво ответил Эдклинт.
Он замолчал так надолго, что Моника Фигуэрола кашлянула.
– Можно мне сказать?
– Пожалуйста, – ответил премьер-министр.
– Если правительству об этой операции неизвестно, значит, она незаконна. В таком случае ответственный за нее, то есть тот или те государственные служащие, которые превысили свои полномочия, являются преступниками. Если все заявления Микаэля Блумквиста получат подтверждение, значит, какая-то группа сотрудников ГПУ/Без занимается уголовной деятельностью. Тогда проблема распадается на две части.
– Что вы имеете в виду?
– Во-первых, надо ответить на вопрос, как такое стало возможным. Кто за это ответствен? Как внутри уважаемой полицейской организации мог возникнуть подобный заговор? Хочу напомнить, что я сама работаю в ГПУ/Без и горжусь этим. Как это могло так долго продолжаться? Каким образом их деятельность удавалось скрывать и финансировать?
Премьер-министр кивнул.
– На эту тему еще наверняка будут написаны книги, – продолжала Моника Фигуэрола. – Но ясно одно: ведь наверняка осуществлялось финансирование, и речь шла о нескольких миллионах крон ежегодно, по меньшей мере. Я просмотрела бюджет Службы государственной безопасности и не нашла там никакой статьи, которую можно приписать «Клубу Залаченко». Но, как вам известно, существуют какие-то анонимные фонды, информацией о которых владеют начальник канцелярии и финансовый директор, но мне она недоступна.
Премьер-министр мрачно кивнул.
Почему с СЭПО вечно возникают такие ситуации?
– Во-вторых, требуется выяснить, кто в этом замешан. Или, точнее, каких людей следует арестовать.
Премьер-министр напрягся.
– На мой взгляд, ответы на эти вопросы зависят от того, какое решение вы примете в ближайшие минуты.
Торстен Эдклинт задержал дыхание. Если бы он мог сейчас стукнуть Монику Фигуэролу ногой по щиколотке, он бы это сделал. Она внезапно обесценила все риторические приемы и заявила, что премьер-министр несет личную ответственность. Эдклинт и сам собирался подвести его к этому выводу, только намного более деликатным дипломатичным путем.
– Какое же решение, вы считаете, я должен принять? – поинтересовался премьер-министр.
– На мой взгляд, у нас общие интересы. Я проработала в Отделе защиты конституции три года и считаю, что это дело имеет ключевое значение для шведской демократии. Служба государственной безопасности в последние годы действовала в рамках конституции. Я, естественно, не хочу, чтобы скандал отразился на ГПУ/Без. Для нас важно подчеркнуть, что речь идет о преступной деятельности отдельных персон.
– Деятельность такого рода, разумеется, не санкционирована правительством, – сказал министр юстиции.
Моника Фигуэрола кивнула и на несколько секунд задумалась, а потом добавила:
– С вашей стороны, я думаю, важно, чтобы скандал не отразился на правительстве. А он обязательно разразится, если правительство попытается замять эту историю.
– Правительство не может скрывать информацию о той или иной преступной деятельности, – ответил министр юстиции.
– Что ж… Мы можем гипотетически предположить, что правительство решится это сделать. В таком случае разразится скандал вселенского масштаба.
– Продолжайте, – предложил премьер-министр.
– В настоящее время ситуация усугубляется тем, что нам, в Отделе защиты конституции, для расследования этой истории приходится практически заниматься сомнительной в правовом отношении деятельностью. Мы хотим, чтобы все было законно, с юридической и с конституционной точки зрения.
– Мы все этого хотим, – заявил премьер-министр.
– В таком случае я предлагаю, чтобы вы как премьер-министр отдали распоряжение Отделу защиты конституции немедленно распутать этот узел. Дайте нам письменное поручение и наделите нас необходимыми полномочиями.
– Я не уверен, что ваше предложение законно, – усомнился министр юстиции.
– В том-то и дело, что оно законно. Правительство наделено властью принимать меры в том случае, если возникает угроза изменения конституции нелегитимным путем. Если группа военных или полицейских начинает проводить самостоятельную внешнюю политику, то это значит, что в стране де-факто произошел государственный переворот.
– Внешнюю политику? – спросил министр юстиции.
Премьер-министр кивнул.
– Залаченко перебежал к нам из иностранной державы, – напомнила Моника Фигуэрола. – Информация, которой он делился, по сведениям Микаэля Блумквиста, передавалась зарубежным разведкам. Если это делалось без ведома правительства, значит, имел место государственный переворот.
– Ваша позиция мне ясна.
Премьер-министр кивнул.
– Теперь позвольте мне изложить свою.
Поднявшись, он прошелся вокруг стола и остановился перед Эдклинтом.
– У вас талантливая сотрудница. И к тому же она высказывается откровенно и без купюр.
У Эдклинта пересохло в горле. Он кивнул. Премьер-министр обратился к министру юстиции:
– Позвоните госсекретарю и директору правового департамента. К завтрашнему утру мне нужен документ, предоставляющий Отделу защиты конституции экстраординарные полномочия для действий по данному делу. Отделу поручается определить степень соответствия реальности обсужденных нами проблем, собрать документацию о масштабах дела, а также выяснить, какие люди за него ответственны и в нем замешаны.
Эдклинт еще раз кивнул.
– Документ не должен содержать поручения проводить предварительное следствие. Возможно, я ошибаюсь, но думаю, что назначать руководителя предварительного следствия в такой ситуации имеет право только генеральный прокурор. Однако я могу дать вам поручение провести собственное расследование с целью выяснения всех обстоятельств дела. Следовательно, вы готовите отчет правительственной комиссии. Это понятно?
– Да. Но я хотел бы подчеркнуть, что являюсь в прошлом прокурором.
– Вот как. Мы попросим директора правового департамента разобраться и точно определить, как это должно выглядеть в формальном отношении. В любом случае вы несете персональную ответственность за данное расследование. Необходимых сотрудников подберете себе сами. Если вы обнаружите доказательства преступной деятельности, вам следует передать эту информацию генеральному прокурору, который уже будет принимать решение о возбуждении судебного преследования.
– Мне надо проверить, как именно полагается действовать, но думаю, вы должны проинформировать спикера и конституционную комиссию Риксдага… Сведения очень скоро станут достоянием гласности, – сказал министр юстиции.
– Иными словами, нам надо работать оперативно, – ответил премьер-министр.
– Но… – запнулась Моника Фигуэрола.
– Но что? – спросил премьер-министр.
– Остаются две проблемы. Во-первых, публикация «Миллениума» может совпасть с началом нашего расследования, а во-вторых, через несколько недель начнется процесс над Лисбет Саландер.
– Мы можем узнать, когда «Миллениум» собирается давать публикацию?
– Можно попробовать узнать, – предложил Эдклинт. – Последнее, чего бы нам хотелось, это вмешиваться в деятельность СМИ.
– Что касается этой девушки, Саландер… – начал министр юстиции.
Он призадумался.
– Ужасно, если она действительно подверглась таким противозаконным действиям, как утверждает «Миллениум»… Неужели такое возможно?
– Боюсь, что да, – ответил Эдклинт.
– В таком случае мы должны проследить за тем, чтобы ее восстановили в правах, и, главное, чтобы она не стала жертвой новых правонарушений, – заметил премьер-министр.
– А каким образом? – поинтересовался министр юстиции. – Правительство ни при каких обстоятельствах не может диктовать свои условия, когда речь идет о возбуждении судебного преследования. Это было бы нарушением закона.
– Может, нам поговорить с прокурором…
– Нет, – возразил Эдклинт. – Будучи премьер-министром, вы не имеете права каким-либо образом оказывать влияние на судебный процесс.
– Иными словами, Саландер придется предстать перед судом, – сделал вывод министр юстиции. – Только если она проиграет процесс и подаст апелляцию в правительство, правительство сможет подключиться и помиловать ее или дать распоряжение генеральному прокурору проверить, имеются ли основания для нового процесса.
Потом он добавил:
– Но это лишь в случае, если ее приговорят к тюремному заключению. Если же ее решат поместить в закрытое психиатрическое учреждение, правительство ничего не сможет сделать. Это медицинский вопрос, а премьер-министр не обладает компетенцией решать, здорова она или больна.
В десять вечера в пятницу Лисбет Саландер услышала, как в дверь палаты вставляют ключ. Она немедленно выключила карманный компьютер и спрятала его под подушку. Подняв взгляд, она увидела, как Андерс Юнассон закрывает за собой дверь.
– Добрый вечер, фрёкен Саландер, – поздоровался он. – Как мы себя чувствуем сегодня вечером?
– У меня раскалывается голова и высокая температура, – ответила Лисбет.
– Очень плохо.
Впрочем, она не выглядела слишком измученной температурой или головной болью. Десять минут доктор Андерс Юнассон посвятил ее осмотру и обнаружил, что к вечеру температура снова сильно поднялась.
– Очень досадно, что процесс твоего выздоровления притормозился, как раз когда ты в последние недели стала так успешно поправляться. Теперь я, к сожалению, еще пару недель не смогу тебя выписать.
– Двух недель должно хватить.
Он посмотрел на нее долгим изучающим взглядом.
Расстояние между Лондоном и Стокгольмом, если ехать по суше, по самым приблизительным подсчетам, составляет 1800 километров, для преодоления которых теоретически требуется примерно двадцать часов. На самом деле около двадцати часов ушло только на то, чтобы достичь границы между Германией и Данией. Небо затянули свинцовые грозовые тучи.
В понедельник, когда Троица оказался посреди моста через Эресунд, хлынул ливень. Троица сбавил скорость и включил дворники.
Езда по европейским дорогам на машине представлялась ему кошмаром, поскольку континентальная Европа упорно ездила по неправильной стороне дороги. Он уложил вещи в фургон в субботу утром, переправился на пароме от Дувра до Кале, а потом пересек Бельгию через Льеж, переехал немецкую границу возле Ахена и по автобану двинулся на север, к Гамбургу и дальше, в Данию.
Его компаньон Боб Собака дремал на заднем сиденье. Они вели машину по очереди и останавливались только перекусить в придорожных кафе. Они стабильно ехали со скоростью девяносто километров в час. Фургону было восемнадцать лет, и эта скорость была для него максимально доступной.
Конечно, существовал более простой способ добраться от Лондона до Стокгольма, но ввезти в Швецию около тридцати килограммов электронного оборудования регулярным авиарейсом, к сожалению, едва ли представлялось возможным. А при поездке по суше они пересекли шесть государственных границ, но ни один таможенник или паспортный контроль их не остановил. Троица был горячим сторонником ЕС, правила которого упрощали ему визиты на континент.
Троице было тридцать два года, он родился в городе Брэдфорд, но с детства жил в северной части Лондона. Формально он получил весьма скромное образование – в девятнадцать лет закончил профессиональное училище, получил диплом техника телевизионного оборудования и три года действительно проработал наладчиком в компании «Бритиш телеком».
На самом же деле уровень его теоретических знаний по электронике и компьютерной технике позволил бы ему с легкостью одержать победу в поединке с любым профессором-снобом. Троица сроднился с компьютерами еще в десятилетнем возрасте и впервые взломал компьютер, когда ему было тринадцать. Он тренировался и совершенствовался, и настолько преуспел, что к шестнадцати годам уже соперничал с самыми продвинутыми хакерами мира. Одно время он проводил за монитором каждую свободную минуту – писал собственные программы и размещал в Сети каверзные ловушки. Его охотно привечали в Би-би-си, в английском Министерстве обороны и в Скотланд-Ярде. Ему удалось даже ненадолго взять на себя командование британской атомной подводной лодкой, патрулировавшей в Северном море. К счастью, Троица принадлежал к категории любопытных сетевых фанатов, а не злоумышленников. Как только вламывался и получал доступ к компьютеру и сканировал его тайны, он терял к нему интерес. Максимум, что он себе позволял – и то довольно редко, – это рискованные шутки. Например, отвечая на запрос о дислокации, компьютер атомной подводной лодки предлагал капитану подтереть себе задницу. Последний инцидент, кстати, вызвал бурю эмоций в Министерстве обороны. И до Троицы дошло, что если государство всерьез угрожает хакерам длительными сроками тюремного заключения, то хвастаться своими способностями, вероятно, не лучшая идея.
Он получил диплом телевизионного техника, поскольку уже знал, как работает телефонная сеть, но потом пришел к выводу, что она безнадежно устарела, и переквалифицировался в частного консультанта по охране – устанавливал системы сигнализации и контролировал их работу. Некоторым особо избранным клиентам он мог еще предлагать такие услуги, как наблюдение и прослушивание телефонов.
Троица стал одним из основателей Республики хакеров.
А Оса – одной из ее граждан.
Когда они с Бобом Собакой приближались к Стокгольму в воскресенье вечером, было половина восьмого. Проехав комплекс «ИКЕА» при торговом центре «Кунгенс курва» в столичном пригороде Шерхольмен, Троица извлек мобильный телефон и вызвал записанный там номер.
– Чума, – сказал он.
– Вы где?
– Ты сказал, чтобы я позвонил, как проеду «ИКЕА».
Чума описал дорогу к турбазе на острове Лонгхольмен, где он забронировал коллегам из Англии комнату. Поскольку Чума почти никогда не выходил из квартиры, они условились на следующий день встретиться у него дома в десять утра.
Немного поразмыслив, Чума решился на трудовой подвиг – к приходу гостей помыл посуду, прибрался и проветрил квартиру.
