Глава 19
Ключ от дома
28 августа Ставка расформировала Центральный фронт, передав его армии (3-ю, 4-ю, 13-ю, 21-ю и 50-ю) Брянскому фронту.
Задача Брянского фронта была проста – громить войска правого фланга группы армий «Центр», продвигавшихся на юг.
Однако 2-я танковая группа Гудериана и 2-я армия Вермахта под командованием фон Вейхса сумели отразить все атаки Красной Армии, продолжая наступать во фланг и тыл советского Юго-Западного фронта.
К середине сентября войска Западного, Резервного и Брянского фронтов перешли к обороне.
Основной натиск пришелся на район действий группы армий «Юг» – Гитлер подписал директиву, определявшую, что «важнейшей задачей до наступления зимы является не захват Москвы, а захват Крыма, промышленных и угольных районов на реке Донец и блокирование путей подвоза русскими нефти с Кавказа».
Свобода маневра на северном фланге ГА «Юг» были скованы укреплениями Киева и действиями в немецком тылу советской 5-й армии, и тогда ее стала теснить 2-я армия фон Вейхса.
К началу сентября группа армий «Юг» вышла к Днепру на всем протяжении реки – от Херсона до Киева. Передовые части 1-й танковой армии Клейста перешли Днепр у Запорожья, а позже начала боевые действия из района Кременчуга, двигаясь навстречу соединениям Гудериана, наступавшим в направлении Конотопа.
Чтобы избежать грандиозного и губительного «Киевского котла», Ставка Верховного Главнокомандования приказала отвести войска из излучины Днепра.
Атакуя конотопскую группу противника, РККА организовала оборонительный рубеж на реке Псел, после чего началась эвакуация Киева.
5-я, 21-я, 26-я и 37-я армии организованно оставили Киев и КиУР, а 38-я и 40-я армии в это время поддерживали выход войск Юго-Западного фронта ударом на Ромны и Лубны.
Утрата Киева была болезненной, зато это позволило сохранить войска, по-прежнему закрывавшие противнику дорогу на Восточную Украину, в Приазовье и Донбасс.
Во второй половине сентября 11-я смешанная авиадивизия, в которую входил 122-й ИАП, вернулась в «родную» 3-ю армию.
С августа по сентябрь самолеты сил авиации дальнего действия – «ТБ-7» и «Ер-2», взлетая с аэродрома на острове Эзель, регулярно бомбили Берлин, чтобы немецкие обыватели на собственных шкурах почувствовали, до чего ж это страшно и больно.
…Осень подкралась незаметно.
Только что стояла жара, зелень цвела и пахла, и вдруг все пожелтело, стало осыпаться, зарядили дожди…
Жилин, впрочем, был только доволен – зиму он не любил из-за холодов и снега, лето не терпел из-за духоты, пыли, да комарья, а вот осень уважал. Не жарко, но и не студено – в самый раз.
А листопад лишь навевал меланхолию, к которой Иван был склонен. Легкая грусть – это нормально, это куда здоровее безудержного веселья или угрюмости.
Злоба, как и буйная радость, угнетают рассудок, а вот печаль более всего соответствует разумению, неспешным раздумьям, спокойной мечтательности или сосредоточенному мышлению.
В такой-то теплый осенний денек Жилин совершал моцион.
Аэродром располагался в полосе Брянских лесов, и бродить по ельнику, где хватало берез, было приятно – пахло грибами и мокрой землей, а небо поражало пронзительной синью.
Такого летом не увидишь – в жару небо словно выцветает, а осенью набирает яркого синего колеру.
Красота!
Под ноги ложилась то прошлогодняя хвоя, то недавно опавшая листва – приглушенное шуршание сменялось ясным шорохом.
Иван вздохнул, жмурясь на солнышке.
Скоро оно будет светить, но не греть…
На фронте возникла пауза. Дня два погода стояла нелетная, да и поле развезло, не особо-то и разгонишься. После подсохло, но вот уже второй день ни одного задания.
Скоро, усмехнулся Жилин.
Скоро Адольф затеет операцию «Тайфун» – на Москву попрут фрицы. И начнется…
Неожиданно у Ивана мороз по коже прошел.
Он тут воюет, у него вторая жизнь началась, а ведь где-то на Ленинградском фронте служит сейчас лейтенант Жилин.
Иван Федорович Жилин.
Он сам, только молодой. Ведь так?
Сейчас-то «Жилин-2015» в Рычагове застрял, а «Жилин-1941» в лейтенантах ходит, он только готовится к тому, чтобы в будущем в полковники выйти, а после и на пенсию…
Елена, Ленка-пенка, с которой молодой Жилин расписался, вот-вот родит Сашеньку. Продолжение рода.
Стоп-стоп. Вовсе не наследник тебя беспокоит, а сам ты, «второе Я», так сказать.
Вот если бы ему память отшибло и вылетело бы из головы, что он – Иван Жилин, то отказал бы в первородстве этому лейтенантишке при встрече. И симпатий особых не испытал бы – колючим был молодой Жилин, непримиримым, драчливым, малообразованным.
Поняли бы друг друга пришелец из 2015-го и тутошний летёха?
Вряд ли. Слишком разошлись они за семьдесят-то лет.
А если встретить доведется?
Ну и что? Поглядит на себя со стороны – это еще никому не удавалось. Хотя откуда ему знать?
Может, такие вот, как он, «переселенцы» сплошь да рядом?
Тут плавный ход его мыслей прервал топот ног, сопровождавшийся треском веток.
На тропинку вывалился Алхимов.
– Тащ командир! Вас там Николаев ищет! Срочно!
Иван вздохнул.
– Пошли, раз срочно.
Возле КП заметна была суета, а на поле поблескивал новенький «Дуглас».
– Товарищ Рычагов! – окликнул Жилина комполка. – Вас в Москву вызывают!
– В Москву? – удивился Иван.
– Ага! В Кремль!
– Награждать будут! – вступил Алхимов. – Сто процентов!
– Цыц! – сказал Николаев. – Так что… это… вот, за вами.
Он указал на «Дуглас».
– Там еще пятеро с нашего фронта, составят компанию! А документы мы быстро!
– Уже! – крикнул начштаба.
– Ну, вот! Так что… Летите! Такое вот вам задание, хе-хе…
– Ну, ладно, – сказал Жилин в некоторой растерянности – новость выбила его из привычной колеи. – Переоденусь только.
Четверть часа спустя, приодевшись в парадку, захватив с собой потертый фанерный чемоданчик, Иван поднялся в салон «Дугласа».
– Товарищ Рычагов! – воскликнул Миша Ерохин. – Вы тоже с нами?
– Подбросите до Москвы?
– А то!
На Центральном аэродроме столицы летчиков уже встречали.
Лощеный лейтенантик, молодцевато козырнув, открыл перед Жилиным дверцу «ЗИСа».
– Товарищ генерал-лейтенант, мне приказано доставить вас домой. После обеда я за вами заеду, церемония в Кремле назначена на три часа.
– Едем, – обронил Иван, просовываясь на заднее сиденье.
Лейтенант аккуратно прихлопнул за ним дверцу и сел впереди.
Молчаливый водитель сразу же тронулся, покатил, выезжая на московские улицы.
Удивительно, но тревоги, озабоченности Жилин не ощущал ни сейчас, ни тогда, на прифронтовом аэродроме.
И вот она, та самая Москва, которой он избегал в последние дни июня, скользит за окном автомобиля.
Иван продолжал испытывать печаль, глядя на людей, на дома, на жизнь, на все, памятное ему. Конечно, жизнь в XXI веке не сравнить с теперешней – через семьдесят лет тому вперед все станет гораздо устроеннее, комфортнее, но…
Уйдет нынешняя ясность и понимание цели, забудется неявное братство, когда все вокруг – товарищи, перестанет быть та гордость за страну, которая, вопреки насмешкам, все-таки была – особенная, советская.
Слово «совок» придумано либерастами, исступленно гадившими на свою Родину. Оно того же рода, что и выражения бандеровцев, обзывавших русских – там, в будущем, – «ватниками» и «колорадами».
Беда либералов в том, что они не ставят рамок свободе, не ограничивают ее ничем, и воля превращается в разнузданность, доходя до беспредела и сливаясь с установками фашизма.
В любой промежуток истории хватало и света, и тьмы.
С плохим следует бороться, изживать, а хорошее – пестовать и холить. Но разве можно охаивать все подряд? Бездумно, чисто по-обезьяньи копируя вашингтонских «авторитетов»? Да ну их…
…Мимо Кремля, по Большому Каменному мосту «ЗИС» выкатился на улицу Серафимовича, к серой громаде «Дома на набережной».
Свои двенадцать этажей, выстроенные в стиле конструктивизма, дом раскинул широко, предоставляя жильцам клуб, кинотеатр, спортзал, универмаг, прачечную и амбулаторию, сберкассу, почту, бесплатную столовку и детский сад на крыше, а во внутренних двориках были разбиты газоны и журчали фонтаны.
Селили здесь избранных, к ним был причислен и Павел Рычагов.
Удивительно, но Павла Васильевича ничуть не раздражала казенщина – все эти бирки на мебели или запрет на вход после одиннадцати вечера. То ли он привык к общажному бытию в гарнизонах, то ли просто не обращал внимания – Жилин чувствовал это его отношение. Или помнил о нем?
Иван так до сих пор и не уяснил для себя, какова доля Рычагова в его сознании.
Память Павла Васильевича не раз делала подсказки, иногда Жилин ощущал чужие эмоции – слабые, будто заблудившееся эхо былых чувств. Или они таки делят сознание на двоих, как жилплощадь в комнате все того же общежития? Как тут узнаешь?
«ЗИС» подъехал к подъезду, и лейтенант поспешил открыть дверь.
– Когда за вами заехать, товарищ генерал-лейтенант?
– Давайте, без двадцати три.
– Слушаюсь.
Машина отъехала, а Иван неторопливо пошагал к дверям.
Консьерж вежливо поздоровался, и Жилин прикинул, в каком же он звании. Сержант госбезопасности?
Вся обслуга дома служила в НКВД, даже дворники. Наверное.
Лифтер услужливо открыл двери лифта, пропустил жильца и зашел сам – подниматься без сопровождающего не полагалось.
Покинув кабину на свом этаже, куда выходили двери двух квартир, Иван порылся в кармане кителя. Там лежал ключ.
Он нащупал его еще в Сочи, да так и таскал с тех пор, будто талисман. В принципе, открыть дверь можно было и с помощью запасного ключа, стоило только зайти к коменданту.
Наверняка тем ключом уже пользовались во время его отсутствия, проводя негласный обыск.
Противно жить под колпаком, терпеть постоянное наблюдение, но, с другой-то стороны, в доме жили не рядовые рабочие и колхозники – в квартиры въезжали члены ЦК ВКП (б), наркомы и их замы, выдающиеся ученые и артисты. Публичные личности.
Ну ладно там писатели, а чиновники? Да за ними не только можно, но и нужно следить! Не снимать наружного наблюдения, отслеживать все связи, рыться в документах!
Чтобы чинуша, пардон, совслужащий, даже подумать боялся о взятках, скажем. А как же иначе?
Жилин отпер дверь, и вошел в квартиру. Недурно.
Дубовый паркет, фрески на потолках. Кухня крошечная, зато в стене проемчик под самоварную трубу.
Стянув сапоги, положив фуражку на полку, а китель повесив на спинку стула, Иван прошагал к дивану, и рухнул в его мякоть – жалобно взвизгнули пружины.
В квартире стыла тишина, даже часы, висевшие на стене, стояли.
Вздохнув, Жилин поднялся и толкнул маятник.
Часы пошли, затикали, отмеряя секунды. Хоть какой-то живой звук…
Проведя рукой по корешкам книг, Иван выдвинул ящик.
Подсказка была верна – там лежали ордена Рычагова.
Золотая Звезда Героя Советского Союза. Два ордена Ленина, три «боевика» – Красного Знамени. Медаль «ХХ лет РККА».
В эти времена даже юбилейная медаль доставалась далеко не всем, орденоносцев чтили, на них смотрели, как в будущем – на звезд эстрады и кино, вот только не с позиций мещанского идолопоклонства, а с уважением.
Приведя китель в идеальный порядок, Жилин нацепил ордена, испытывая странную неловкость – это были не его награды, не им заслуженные. Ничего, – утешил он себя, – сегодня тебе вручат орден заработанный!
Начистив до блеска сапоги и подцепив разношенные тапки, Иван пошатался по квартире. До срока еще часа два…
Выбрав себе книгу по душе, Жилин устроился в кресле, благодушествуя. Сколько месяцев он вот так вот не сидел, перелистывая страницы, в тишине и спокойствии?
А то, что война, что чекисты бдят… Ну и что?
Немцев мы победим, а энкавэдэшники – люди нужные, без спецслужб нельзя даже в Мире Справедливости, в далеком коммунистическом будущем.
Похмыкав, Жилин углубился в чтение.
А. Ермаков, генерал-майор:
«В направлении Орла враг добился успеха.
Но главный план гитлеровского командования – окружить и уничтожить армии Брянского фронта – не осуществился ни тогда, ни после.
Правда, в процессе борьбы были моменты, когда наши части оказывались обойденными неприятелем. Но за время войны мы научились многому. Окружение уже перестало быть таким пугалом, каким оно казалось иногда в первые дни боев.
Как ни пытался враг, ему не удалось посеять панику в наших рядах. Части держались вместе. Нарушенные связь и управление быстро восстанавливались.
Н-скую танковую часть обошли три роты автоматчиков и 28 танков. Танкисты не ударились в панику и без особого труда справились с этими фашистскими подразделениями.
Наш отряд тяжелых танков передавил и перестрелял всех автоматчиков, а из 28 танков уничтожил 27. Командир немецкого танкового отряда капитан Кессель был взят в плен вместе со своим штабом».
