Глава 28

Тут из магазинчика выскочили Эдди с Нелл, и Тру повернула воображаемый ключ на своих губах и выбросила его в окно. Так она давала понять, чтобы я держала рот на замке насчет того, что ей известно, кто может быть убийцей и насильником. Предупреждала не проболтаться при Нелл или Эдди. Это будет тайна сестричек О’Мэлли.

Эдди сунул нам через окошко по бутылочке кока-колы, а затем пакет еще с двумя:

— Угостите бабулю и дядюшку Пола.

Похоже, предстоящая свадьба пошла Эдди на пользу, он явно вел себя взрослее. Вылитый отец семейства.

Мы проехали еще с десяток домов и остановились под большим вязом у бабулиного дома, который она называет «хижина». Бабуле сгодился бы дом и побольше, потому что она женщина крупная — и в высоту, и в ширину, особенно в области рук, там у нее ужас как много дряблой кожи. Зато на лице у нее почти нет морщин, а волосы густые и белые, как домашний хлеб, и подстрижены «под пажа». Еще у нее идеальные зубы — когда челюсть ей без надобности, бабуля кладет ее в стакан с водой. Если встретишь бабулю на улице, обязательно подумаешь: ну до чего же она похожа на парня с однодолларовой бумажки!

— Ты там недолго, к одиннадцати нам надо в больницу! — крикнула Нелл мне вслед. — Доктор Салливан выйдет и все расскажет про маму. И не говори бабуле про нас с Эдди, хочу устроить ей сюрприз.

Кажется, все хотят от меня одного: чтобы я никому ничего не говорила.

Я постучала в дверь, которую не мешало бы покрасить, и стала ждать, что дядюшка Пол откроет ее, как он всегда делал. Если дожидаться, пока дверь отопрет бабуля с ее скрюченными коленями, придется сидеть на крыльце, пока коров не погонят домой.

— Привет, дядюшка Пол.

Одет он был как обычно. Кирпичного цвета брюки и белая майка, из которой торчали похожие на французские батоны руки в самых бледных веснушках, какие я только видела. Волосы у дядюшки Пола густые и рыжие, но чем-то напоминают съехавший на затылок парик.

— «Угадайка», Тру!

— Нет, я Салли, ты помнишь, дядюшка Пол? У Тру рыжие волосы, как у тебя.

Я протиснулась мимо него и отправилась искать бабулю. Нашла ее в кухне, у раковины, с медным чайником в руках.

— Привет, бабуля. Я с подарками.

Распахнув холодильник, я сунула туда кока-колу. Бабуля любит кока-колу. Каждый день выпивает почти целую упаковку из шести банок. Это придает ей энергии и сил, уверяет она.

Выпученные бабулины глаза сделались еще больше.

— Что ж, и тебе привет, Салли. Какой милый сюрприз. Может, чашечку? — Она не стала со мною обниматься, вот еще. Бабуля не особо увлекается обнимашками.

— Не стоит, спасибо. Я совсем ненадолго. Тру с Эдди и Нелл ждут меня в машине. Мы хотим поехать повидаться…

— «Угадайка», Тру! «Угадайка», папочка! — Дядюшка Пол подступил ко мне сзади и накрыл мои глаза ладонями.

Я отлепила его пахший клеем палец и немного посмеялась из вежливости, думая про себя, что дядюшка Пол с каждым днем делается все страньше и страньше, так что, может, бабуле стоит отправить его жить в приют на Лисбон-авеню?

— Ну, хватит уже, сынок, — сказала бабуля. — Возвращайся лучше к себе в комнату, строй домики.

Дядюшка Пол опустил голову:

— Ладно, ма.

Бабуля подождала, пока дядюшка Пол не зашаркает прочь, а потом спросила:

— Так чему же я обязана удовольствием?

— Маме стало лучше. Нелл говорит, самое страшное позади, — сообщила я, радуясь, что могу поделиться такой прекрасной новостью.

— Ты опоздала на день и принесла на доллар меньше, чем нужно, моя славная Салли. — Бабуля потянулась к шкафчику и вынула одну из тех красивых чашек, что оставались у нее еще с былых времен в другой стране. — Офицер Расмуссен заходит почти каждый день. Держит меня в курсе ее дел.

Должно быть, на моем лице появилось необычное выражение, потому что бабуля вдруг улыбнулась.

— Ему-то это зачем? — ахнула я.

Медный чайник засвистел, и бабуля прикрутила под ним пламя.

— Мне казалось, ты знаешь, что Дэйв Расмуссен водил дружбу с твоей матерью.

Вот одна из основных бабулиных черт, которые я по-настоящему люблю. Она много чего знает про всех, кто живет в нашей округе, и никогда не стесняется поделиться своим знанием. Скажем, что Брауни Макдональда выставили из семинарии за то, что как-то раз он выпил все вино для причастия, или что миссис Делэнси из «Магазинчика на углу» была когда-то Шелли, Девушкой-Змеей, и танцевала в каком-то клубе в центре города… Не потому ли миссис Делэнси берет с бабули всего полцены за кока-колу — просто чтобы это оставалось тайной?

— Так что, выходит, офицер Расмуссен — отличный парень? — спросила я.

— И всегда им был, хоть и датчанин. — Бабуля не принимает всерьез людей, которые не ирландцы. — И отец у него был хороший человек. Эрни, так его звали.

Глядя, как бабуля льет кипяток на свой чайный пакетик, я вдруг поняла, как же мне ее не хватало. Так здорово сидеть на этой кухоньке за маленьким хромоногим столом и болтать про знакомых. Прямо как в старые добрые времена. На минуту я даже пожалела, что бабуля не особо любит обниматься.

— Знаешь, ведь раньше семейство Расмуссенов владело пекарней, — сказала бабуля. — Продали ее какой-то большой компании в пятьдесят пятом.

Снаружи Эдди нажал на свой клаксон: «А-хуга!»

Бабуля ткнула ложку в сахар, насыпала в чай три порции «с горкой» и принялась болтать ложкой в чашке.

— Ты знала, что Дэйв и Хелен были когда-то помолвлены, верно?

Ничего подобного! Водить дружбу — еще куда ни шло. Но чтоб Расмуссен был помолвлен с мамой… Как Нелл и Эдди… Должно быть, бабуля что-то напутала.

— Помолвлены, чтобы потом жениться?

— О да. И уже назначили дату свадьбы. Только мать Дэйва, Герти, она была о себе слишком высокого мнения, вот и заявила, что он найдет себе жену получше моей Хелен. Она ему, видите ли, не пара. Не того сорта. — Бабуля зачмокала губами. — В жизни не питала приязни к Герти Расмуссен. Уж больно она кичилась своими деньгами перед всеми и каждым. И страсть как гордилась своими ногами. Да, они были вполне ничего, но не настолько же.

Бабуля добавила немного молока, и чай стал кремово-рыжим, а затем уселась рядышком со мной.

— Но потом Дэйв расторг помолвку; он хоть и любил Хелен, но не мог пойти наперекор желанию матери, потому что Герти к тому времени подхватила туберкулез. И вместо него твоя мать вышла замуж за отца Нелл.

И вот опять, в миллионный раз, я поразилась: как взрослым удается знать вещи, о которых дети ни сном ни духом, и как ловко они держат эти тайны при себе!

Дядюшка Пол насвистывал в своей спальне песенку «Хлоп, и нет куницы». А с улицы тем временем снова донесся гудок.

— Когда отец Нелл помер, я уж решила, что теперь-то Хелен с Дэйвом точно сыграют свадьбу, — сказала бабуля, подув на чай. — Но вместо этого Хелен вышла замуж за твоего отца, потому что все еще злилась на Дэйва.

Вам бы стоило познакомиться с бабулей. Если она разговорится, ее уже не остановить. Но я все-таки попыталась:

— Если все так и было, тогда почему мама не вышла за Расмуссена, когда папа умер?

— Ну, я всегда говорю, моя девочка Хелен порой упрямее вьючного осла с радикулитом. От своего отца унаследовала, между прочим. Упрямство в семейке Райли бежит шибко, что твои строчки на дешевых колготках. — Она очень красиво прихлебнула из чашки. — А еще, сдается мне, твоей матери было стыдно. Папа ваш не оставил ей ничего, кроме вас, трех красавиц, да толстой пачки неоплаченных счетов. — Бабуля покачала головой: — Хелен всегда все делала себе во вред, лишь бы другим досадить.

— И тут нарисовался Холл, — пробурчала бабуля.

Вот беда. Этот рассказ надолго. Бабуля Холла прямо на дух не выносила.

— Хелен, должно быть, отчаянно хотела выскочить замуж за бродячего продавца обуви, которого и знала-то пару дней, не больше. А ведь могла бы уж сообразить, что в браке к чему, а? — Она дала мне глотнуть ее чая. — Знаешь, что я всегда говорила об этом браке, Сал?

Знала, и очень хорошо. Слышала — и не раз, и не два.

— Обжегшись на молоке, дуй на воду?

Снова гудок с улицы, теперь долгий-предолгий, терпение у Эдди явно на исходе.

— Точно. — Бабуля наконец тоже услышала гудок. — Похоже, Эдди едва из рубахи не выпрыгивает. — И едва слышно добавила: — И из штанов тоже.

Она поставила чашку на стол.

— Прежде чем уйдешь, выжми-ка для меня носки, что в тазу мокнут. Артрит мой что-то нынче разыгрался.

Руки у нее и вправду на клешни похожи, так что я знала, бабуля не притворяется, как иногда бывает. Не хочется ей чего-нибудь делать, и она сообщает мне, что у нее «сердце грохочет», а я никак не могла бы определить, грохочет у нее сердце или нет, и все делала сама. И думать не хотелось о том, в какую беду я могу попасть, если бабулино сердце загрохочет ее до смерти.

— На вечернюю работу Полу нужны носки, так что поспеши.

Дядюшка Пол каждый вечер ходил в «Пиво и Боулинг Джербака», выставлял там кегли за доллар десять центов в час. Другой его заработок заключался в том, что дядюшка Пол собирал бутылки из-под содовой в мусорных ящиках по району и относил их в «Магазинчик на углу», где больше всего любил околачиваться, потому что там вокруг валяется тьма палочек от эскимо. Миссис Делэнси давала ему по два пенни за бутылку, и дядюшка Пол каждый раз рассматривал монетки очень внимательно, будто боялся, что миссис Делэнси обмишулит его.

— Иди уже, — сказала бабуля, подталкивая меня по узкому коридорчику.

Любит же она распоряжаться. Вот у кого это унаследовала мама. И Тру тоже. Не говоря уже про взгляд «кто наделал на ковер?», которым бабуля меня и смерила.

— Иду-иду.

Я чувствовала себя виноватой, потому что редко навещала бабулю в последние дни, да еще всякие нехорошие мысли себе позволяла про странности дядюшки Пола. Я прошла в ванную и сунула руки в холодную серую воду. Вытащила первый черный носок, отжала его и повесила на деревянную сушилку. Затем выудила второй и тут засмотрелась на себя в зеркало, висевшее над раковиной. Нос облез от солнца, волосы почти такие же белые, как у бабули. И выгляжу я как-то старше. Тут снова с улицы загудели, да так протяжно и долго, что я поспешно выкрутила носок, собралась его повесить и… Милые вы мои, драгоценные Иисус, и Мария, и Иосиф! Носок был в розово-зеленые ромбики.