Глава 25

Утром следующего дня я нежилась в кровати Этель и размышляла о минувшей ночи и о рассказе про Расмуссена: дескать, какой он хороший человек и настоящий джентльмен. Чудесный любящий дядюшка. И уж точно никакой не убийца и насильник. С таким трудом верится… Вообще не верится. Чтобы я во что-то такое поверила, у меня всю память должно отшибить.

Этель просунула голову в спальню и позвала:

— Вставай, соня, пора вилять хвостом.

Она держала в руке стеклянный поднос с тостами и чашкой молока с «Овалтином», который купила специально для наших с Тру визитов по средам, потому что мы просто души не чаем в «Овалтине». Этель сама теперь души в нем не чает. Да и кто бы устоял? Этель выставила завтрак на маленький столик у кровати, рядом с Библией и каталогом товаров «Сирс и Робак», в котором тьма страниц была загнута.

Этель отошла к окну и отдернула пожелтевшую штору, скрывавшую садик Расмуссена. Я уже знала, что он там вместе с Тру, — слышала их голоса. На Тру была накрахмаленная рубашка (вероятно, мистера Гэри, потому что по длине она была как платье), а по пляшущей в волосах золотой искре, как у мамы, я поняла: сестра уже успела принять ванну.

— Как самочувствие с утра? — Этель присела на краешек кровати, и я придвинулась к ней.

— Самочувствие прекрасное, Этель. Спасибо, что спросила. Ты сказала ему? — кивнула я в сторону окна.

— Нет, конечно, не сказала. Сдается мне, мистер Расмуссен здорово обидится, скажи я, что ты считаешь его убийцей и насильником, верно? — Она надела праздничный воскресный костюм, хотя сегодня и был вторник. — Так уж вышло, что мистер Расмуссен очень высокого мнения о тебе, мисс Салли, я-то знаю; давай тренируй свой ум, пусть перестанет думать о нем плохо.

Придется изо всех сил напрячься, чтобы научить ум не думать про Расмуссена как про убийцу и насильника. Но если Этель права, этим я и займусь. Так надо. Пусть Расмуссен не убийца, тогда стоит присмотреться к другим. Ведь все равно кто-то тут явно мечтает со мной разделаться.

— А который час? — спросила я, откусывая вкуснющий тост с толстым слоем клубничного джема. — Нам с Тру надо на похороны. Я обещала Генри Питерсону.

— Всего-то начало восьмого. — Этель встала. — Я уже вымыла Тру, ты следующая. Пойду пущу воду, а ты доедай тост и не забудь про хрустящую корочку.

Я перевернулась на другой бок и стала глядеть, как Тру кидает мячик собачке колли, а та явно веселилась вовсю, так и выплясывала у ее ног, вывалив язык. И Расмуссен хохотал как сумасшедший, глядя на обеих.

Из-за стенки донесся шум воды — это Этель открыла краны в ванной. До маминой болезни я не особо любила мыться и вечно ныла по этому поводу, но теперь ванна казалась прямо райским наслаждением. Этель взобьет пышную пену, она всегда так делает, когда готовит ванну для миссис Галецки. Все пузырьки умещались в маленькой желтой бутылочке «Эйвон», и от них весь дом начинал пахнуть ванильным мороженым. Так что я запихнула остаток тоста в рот, не забыв про корочку, и пошла искать миссис Галецки. Успею прочитать ей короткий рассказ или что-нибудь такое: в конце концов, она ведь разрешила нам с Тру переночевать в своем доме.

— С добрым утром, Спящая красавица! — Мистер Гэри сидел за кухонным столом рядом с матерью. Одет в красивую белую рубашку и шорты. Мистер Гэри почти всегда одевался только в белое и очень гордился своим вкусом.

— Доброе утро, Салли, — поздоровалась миссис Галецки.

— Доброе утро, — ответила я ее улыбчивому лицу.

Миссис Галецки обожала сына и беспрестанно говорила о нем, рассказывала всякие истории. Например, про то, что в детстве мистер Гэри не спешил расти. И что в школе над ним измывались, обзывали «заморышем». И что потом, несмотря на трудное начало, мистер Гэри сумел устроиться в жизни, и она им гордится. Конечно, миссис Галецки на седьмом небе от счастья, ведь сейчас мистер Гэри сидит с нею рядышком за круглым деревянным столом, а на столе и чай, и тосты, и виноград.

— Присоединяйся. — И миссис Галецки поманила меня маленькой искривленной рукой.

— Разве что на минутку, мне надо принять ванну. — Я едва терпела саму себя, настолько ужасно пахла, а вчерашнее сидение в бобовом вигваме Расмуссена ничуть этот запах не уменьшило.

Я села рядом с миссис Галецки, лицо у нее все в морщинках, особенно много вокруг рта. Но у нее красивые глаза орехового цвета, ни у кого другого я не видела таких глаз. Как вода в нашей лагуне. Светло-коричневые и прозрачные.

Мистер Гэри читал матери газету «Сентинел». Уши у него совсем не так торчат, как на выпускной карточке из тайника. То есть, конечно, торчат, но лицо у него теперь сделалось пошире, и это уже не так заметно.

— Сегодня похороны девочки, которую нашли в парке. Ты ее знала, Салли?

— Не то чтобы, — ответила я, отщипнув виноградину от кисти. — Сара была младше нас с Тру. Ходила в третий класс.

Миссис Галецки затрясла головой и сказала:

— Такое горе для матери. Ты помнишь Кэти Миллер, верно, Гэри? Она вышла за Фрэнки Хейнеманна. Сара была дочкой Кэти и Фрэнка.

Мистер Гэри встряхнул газету и ответил:

— Ну конечно, я помню Кэти Миллер. Самая красивая девочка в школе. Славная, славная девочка.

— Кажется, весь мир катится под гору, — вздохнула миссис Галецки. — Какое чудовище станет обижать бедных, беззащитных детей?

Еще вчера я бы сразу и объявила, что Расмуссен запросто станет, но теперь воздержалась. Сотворила благое дело ради Этель. Впрочем, взаправду научить ум думать по-другому будет непросто. Это как выучиться новому карточному фокусу.

Я уже готовилась спросить мистера Гэри про маму, и какой девочкой она была в старших классах, и дружили они или нет, когда Этель позвала:

— Мисс Салли, ванна готова!

— Спасибо, что позволили нам с Тру остаться на ночь, — сказала я, отодвигая стул. — Мы очень ценим вашу помощь.

Мистер Гэри положил газету на стол и сказал этим своим тихим, нежным голосом:

— Ты замечательно воспитана, Салли.

Должно быть, у меня зарделись щеки, потому что он прибавил:

— И у тебя прекрасный окрас. Знаешь, что это такое?

Я помотала головой.

— У тебя зеленые глаза, и светлые волосы, и кожа чудесного персикового оттенка. Все это и называется «окрас». — Он вновь поднял газету и сказал из-за нее: — Ты очень красивая девочка.

— Шевелитесь, мисс Саа-алли, а то вода вот-вот остынет, — позвала Этель.

Затем мистер Гэри что-то сказал, прикрывшись рукой (я уловила слова «Тру» и «окрас»), и они с миссис Галецки посмеялись немного.

На краю ванны, поджидая меня, сидела Этель.

— Снимай с себя одежки. Я постираю их для тебя.

— Что же я тогда надену? — Я протянула ей майку, шорты и трусы. Бабуля сказала бы, моя одежда похожа на тряпку, которую кошка притащила в дом.

— Я звонила Нелл. Явится, не успеешь и глазом моргнуть, с чистой одеждой для тебя и Тру. Они с Эдди отвезут вас на похороны и меня заодно подбросят.

Так вот почему Этель в воскресном наряде! Стоит ли удивляться, она не пропускает ничьих похорон. Говорит, это важно для семей почивших — знать, сколько людей станут скучать по ним.

Я сунула ногу в ванну, и она была восхитительно хороша, эта теплая вода с пузырьками. Этель выложила на борт ванны совершенно новый кусок мыла «Айвори», и я нырнула в воду.

— За ушами тоже, — велела Этель. — И волосы вымой хорошенько.

Когда она вышла и прикрыла за собой дверь, я подумала, до чего же на самом деле соскучилась по Нелл, не могу дождаться эту дурную голову. Но Тру, наверное, нисколько по нашей сестре не соскучилась, разве что обрадуется шансу подразнить ее.

В дверь постучали в ритме «Собачьего вальса».

— Прости, что беспокою, — сказал через дверь мистер Гэри. — Мне нужно взять аспирин для мамы из аптечного шкафчика, можно войти?

Я поглубже утонула в пузырях и ответила:

— Конечно. — Даже если мне и не особо хотелось, это ведь его дом, и невежливо было бы сказать «нет».

Мистер Гэри вошел, достал с полки склянку с таблетками, а потом захлопнул дверцу шкафчика и посмотрел на меня в зеркало.

— Не сомневаюсь, это здорово, да, Салли? Я просто обожаю воду. Дома в Калифорнии я живу на пляже и каждое утро отправляюсь поплавать. — Он присел на край ванны с той стороны, где были мои ноги. Я еще раз проверила, целиком ли спряталась под пузырьками. — Чудесный способ начать день. Каждый раз это встряхивает меня, заряжает бодростью и чистотой, будто я заново родился. — Он брызнул в меня водой.

— Ага, — согласилась я. — Вы правы, мистер Гэри.

Мне хотелось, чтобы он ушел или хотя бы прекратил улыбаться, потому что один глаз у него чуточку косил, и из-за этого он выглядел немного странно. Его окрас был под стать моему собственному. Загорелая кожа, светлые волосы, а вот глаза вместо зеленых — того же цвета, что и у его мамы, лагунно-карие. И волосы настолько блонди, будто взялись, сказала бы Нелл, прямиком из флакона. Она бы точно это знала: пошла уже четвертая неделя с тех пор, как Нелл стала ходить в «Школу красоты Ивонны» на Норт-авеню.

Тут вернулась Этель. Она подтолкнула мистера Гэри к двери, а меня спросила:

— Ты уже вымыла волосы?

Я соскользнула под воду, но слышала: Этель что-то говорит мистеру Гэри. Когда я выплыла наружу, его уже не было.

Этель опустилась на колени рядом с ванной, взяла мыло «Айвори» и принялась тереть его в больших коричневых ладонях, добывая пену. Голова у меня была вроде как под водой, и я не особо ее слышала, только видела, как губы шевелятся. У Этель чудесные губы. Широкие. И она всегда мажет их ярко-красной помадой под названием «Пожарная машина № 5». Готова спорить, точно такой же будет мазаться и Мэри Браун, когда подрастет.

Она резко выдернула меня из воды и нахлобучила на голову пену, взбивая волосы так, словно это был кусок теста, который следовало хорошенько вымесить.

— Я спрашиваю, что говорил тебе мистер Гэри?

— Ну, что очень любит воду, от нее чувство, будто он заново родился.

Этель закатила глаза и сказала нетерпеливо:

— В голове у этого парня пляшут чудны́е мысли, но ты не вздумай натравить на него свое воображение. — Она соскребла остатки пены с ладоней, стряхнула в ванну. — Еще раз обмакнись и вылезай.

А мне совсем не хотелось вылезать. Мне хотелось остаться в воде, и плавать, и чувствовать, как мистер Гэри сказал, будто заново родилась, но Этель взмахнула передо мной пушистым свежим полотенцем:

— Время не ждет.

Я выбралась из ванны и дала ей завернуть меня в полотенце.

— А теперь беги в мою комнату и закрой за собой дверь. Нелл явится с минуты на минуту.

Я вползла обратно под одеяло Этель как была, в полотенце, и просто ждала там, как велела Этель. За окошком Тру помогала Расмуссену собирать зеленый горошек в серебристую миску. Расмуссен посмотрел на часы и зашевелил губами. Потом оглянулся в мою сторону и махнул рукой. Я прикинулась, что ничего не вижу, перекатилась на другой бок и взмолилась, чтобы Нелл поспешила. Хотя денек выдался теплее не бывает, при виде Тру с Расмуссеном вместе, прямо не разлей вода, меня начало знобить.