Роза
Поднесла бокал ко рту, сделала глоток Она и впрямь не привыкла к крепким напиткам. Горло обожгло, будто уксуса выпила, жар спустился по пищеводу. Выдохнула. Затем сделала еще глоток.
Клас Шредер сидел в кресле напротив, подавшись всем корпусом вперед, локти уперты в бедра, руки сцеплены под подбородком.
– Все это вызывает некий когнитивный диссонанс, – произнес он. – Сбивает с толку. Когда я увидел, что люк… О’кей, сейчас объясню.
Встряхнул бокал. Зазвенели кубики льда.
– По поводу коттеджа, который вы арендовали, – продолжил он. – Там есть пристройка. Однажды, давным-давно, в ней жил один человек. Кровать у него стояла именно в том месте, где сейчас ваш диван. С шелковым темно-красным покрывалом.
Роза тревожно смотрела на собеседника. Тот скривился:
– Звали его дядюшка Гундер. Или… черт… Да, Гундер. Гундер Лэркеман.
Нахмурился, закусил верхнюю губу. Плечи ссутулены, похож на нахохлившегося аиста.
– Откуда вам все это известно?
– Он был всегда добр, дядюшка Гундер. Всегда очень мил с детьми…
Вскочил и быстро вышел из комнаты. Вернулся с непочатой бутылкой виски. Тяжело рухнул в кресло, открыл бутылку, наполнил стакан. По самый край.
– Вот как? – неуверенно проговорила Роза.
– Этот дом… Большой, красивый дом. У него долгая история.
– Да, понимаю.
– Когда я был ребенком, здесь располагалось заведение для мальчиков. Исправительно-трудовая колония. Нет, разумеется, так дом не называли. Но фактически здесь была колония для малолетних.
Она молчала.
– Спальни мальчиков располагались наверху. А здесь, внизу, жил директор. Эйвинд Даал. Норвежец. В столовой его гипсовый бюст. Можно сказать, старина до сих пор за нами присматривает. Я так и вижу его дружелюбное, улыбающееся лицо. Смешливые морщинки вокруг глаз. Странно, потому что смеющимся его никто никогда не видел. Двери всегда были не заперты, они тогда были другими, я здесь все переделал. Полностью перестроил поганый дом, теперь я здесь хозяин. И делаю что хочу.
– Понимаю, – нервно бормотнула Роза.
– А мы, мальчишки, никогда не заходили через главный вход, пробирались через заднюю дверь, через кухню.
– Мы?
– Именно. Теперь начали понимать?
Кивнула.
Он помолчал, постукивая пальцем по столу. Она заметила кольцо: простое, узкое золотое кольцо.
– Хотел у вас кое о чем спросить. Вы вращаетесь в издательском бизнесе. Что необходимо предпринять, чтобы издать книгу?
– Вы написали книгу?
– Ага. – Он смущенно пожал плечами. – О моем печальном и прекрасном детстве.
– Чудесное название! – Она постаралась изобразить воодушевление.
– Наверное, надо куда-то отправить рукопись? – робко спросил он. – Полагаю, обычно так и делают. Но кому? Или сперва следует позвонить? Нужно ли оформлять рукопись определенным образом?
– Есть много издательств. Почему бы не начать с самого крупного?
– И с какого же? С «Бонниерс»?
– Нет. «Карлбакс».
– Так «Карлбакс» – крупнейшее?
– Да.
– Думаете, они могут заинтересоваться?
– Сложно что-либо гарантировать. Кстати, именно они издают Рамиреса. Я много с ними сотрудничала.
– Вот как?
Кивнула, уже сожалея, что проговорилась.
– А вы не хотели бы поработать моим представителем?
– Ну… возможно, – уклончиво ответила она.
– Хотя чтение, может быть, и не очень веселое.
– Могу себе представить. Но обычно именно такие тексты и продаются. Как долго вы пробыли в этом заведении?
– Поступил сюда, когда мне было четыре года. И до тех пор, пока не исполнилось пятнадцать.
– Одиннадцать лет!
– Да. Одиннадцать лет, полных крови и унижений.
– Надо же.
Клас кивнул. Снял очки, потер лоб.
– Но зачем вам этот дом? Разве не естественней было забыть? Уехать как можно дальше?
– Напротив! – выпалил он. – Теперь здесь всем владею и распоряжаюсь я!
Она понимала его логику, но все же что-то не складывалось.
– А ваши родители? Почему вы оказались в этом доме?
Виски все-таки подействовал. Тело расслабилось, наполнилось приятной легкостью.
Клас приподнял бутылку, и Роза не стала возражать, позволила налить. Все равно Оскару Свендсену она позвонит завтра утром. А сегодня у нее нет сил для работы.
– Умерли совсем молодыми. Отец питал слабость к гоночным автомобилям. Ввез в страну «феррари», но наши шведские дороги не были приспособлены для столь высоких скоростей. Вылетел с шоссе на повороте за Андерштурпом и сгорел вместе с машиной. Что же до матери… ей дальнейшее существование вдовы, похоже, показалось излишне утомительным. А потому месяц спустя она взобралась на самую высокую скалу, что только смогла найти, и шагнула вниз. Решила, что умеет летать.
– Ужас какой.
– Вот так. Порой родители бывают слабее детей, это нужно просто принять. Но то, что происходило здесь, я не смог принять.
Роза молчала. Клас не спешил продолжать. Наконец он снова заговорил:
– Все дело в дядюшке Гундере. Мы должны были его так называть, хотя он вовсе не был старым. Чтото вроде подсобного рабочего. Рубил дрова, возился в саду и по хозяйству. В те дни здесь было больше построек прачечная и подсобный сарай, ниже по склону, у озера. Сейчас остались лишь развалины.
– Я их видела. – Она ковырнула лакированную спичечную инкрустацию.
Клас скрипуче рассмеялся.
– Да, дядюшка Гундер. Тот еще тип. Обожал мальчишек, зазывал к себе в гости, в домик, где вы теперь живете. Такой добрый. Добрый-предобрый. Пока с ним тоже по-доброму. А если нет… тогда – в люк.
– В люк? – прошептала она.
– Он нас туда сбрасывал. Сграбастает за шкирку – и вниз. И сидишь там, пока сговорчивей не станешь… В подвале у меня сформировалась фобия, с тех пор до смерти боюсь пауков. Потребовались годы дорогостоящей терапии, чтобы совладать с этим страхом.
Она не смела поднять на него взгляд.
– И что, никто ничего не рассказал?
Клас Шредер фыркнул:
– Неужели вы думаете, будто кто-то станет слушать сопляков, да еще трудных? Вы верите в это? Да все считали, что мальчики без ума от дядюшки Гундера. Что он наш идеал. Попасть к нему домой было все равно что награда. Если хорошо себя ведешь, добро пожаловать. Потом, правда, уже никто не рвался туда. Мальчишки пытались отвертеться от визитов в домик, выкидывая всякие фокусы, матерясь направо и налево. За сквернословие нас пороли. Но это было намного… предпочтительней.
– Ужас… Даже не знаю, что сказать.
– Видите этот поднос? – Клас Шредер показал на инкрустированную спичками поделку. Отер с подноса капли. – У меня был друг, Йонни его звали. Это он сделал поднос, для меня. Йонни ходил в любимчиках у дядюшки Гундера. Тот его сломал.
После ночи в подвале дядюшка мог с ним делать все что пожелает. Козел…
Покачал головой. Выпил.
– Мы собирались его убить. Придумывали способы, но, разумеется, это ни к чему не привело. Мы были маленькие. А он большой и сильный.
– Именно об этом вы написали в своей книге?
– Да. Сидел в Ницце и писал. У меня там квартира. Завтра утром возвращаюсь.
– Наверное, это тоже было своего рода терапией… я имею в виду то, что вы излили душу на бумаге.
– Конечно. Но, как я сказал, пришлось посещать и настоящего терапевта. До сих пор продолжаю ходить к нему. И теперь могу бывать здесь чаще и оставаться все дольше и дольше. Правда, больше пары дней все же не выдерживаю. Но я хочу здесь поселиться. Поставил себе это целью. Порой мне кажется, что нет красивее места на земле.
– Да, здесь красиво.
Клас потянулся.
– Но это время еще не пришло. Я понял это у вас в домике. Такое чувство, будто прошлое вернулось. Этот мерзкий люк… – Клас сунул в зубы сигарету. – Думаете, у меня случилась галлюцинация? – хрипло спросил он. – В домике… Готов поклясться, что слышал плач.
