Глава 33

Мартин встал, обошел вокруг ролика и присел на корточки. Здесь он был почти на корпус ближе к предмету, похожему на полиэтиленовый пакет, который прилепился к последнему из видимых звеньев якорной цепи. Мартин лег плашмя на пол и по холодному металлическому полу попытался заползти под ролик.

Он оказался слишком широк в плечах, или щель была уж очень узкой. Мартин вспомнил, как в раннем детстве у него закатился под шкаф камушек для игры в бабки и он своими маленькими ручонками не смог достать оттуда ничего, кроме катышков пыли.

– Может быть, я попробую? – услышал он голос Елены у себя за спиной.

Мартин посмотрел на нее снизу вверх и кивнул.

– Возможно, вам больше повезет, – согласился он.

Во всяком случае, Елена была уж точно более хрупкого телосложения, чем он.

Докторша сняла свою форменную куртку и блузку, под которой она носила белую мужскую футболку без рукавов. Прежде чем лечь на пол, она сняла свое украшение, цепочку с кулоном в виде дубового листика, и серебряный браслет, составленный из звеньев цепи, который она носила на правой руке вместе с водонепроницаемыми дайверскими часами.

– Фу, еще никогда мне не было так тесно, – сказала она, ложась плашмя на живот. Затем она повернула голову набок и прижалась ухом к холодному полу. – И так шумно. – Елена поползла сантиметр за сантиметром вперед, навстречу цели, которую с тыльной стороны освещал фонарик Бонхёффера.

– Немного правее, – подсказал ей Мартин, так как в таком положении Елена не могла ничего видеть.

Наконец она дотронулась указательным пальцем до якорной цепи.

– Действительно, на ощупь как пакет, – сказала докторша и потеребила его, зажав между указательным и большим пальцами. – Но я не могу его оторвать.

– Приклеен, – констатировал Бонхёффер.

Теперь и Мартин заметил липкую ленту, с помощью которой пакет был прикреплен к звену якорной цепи. Одного сильного рывка было бы достаточно, чтобы вырвать его оттуда, но для этого Елене надо было заползти еще дальше под платформу.

– Здесь очень тесно, не продохнуть, – простонала она.

Мартин попытался подбодрить ее:

– Вы справитесь. Еще всего лишь несколько сантиметров. Так, очень хорошо…

Теперь докторша смогла ухватить пакет уже всей пятерней.

Большая волна ударила в борт судна, что прозвучало так, словно кто-то решил выбить двадцатиметровый мокрый ковер о внешний борт лайнера. «Султан» покачнулся и наклонился набок, и вместе с ним сдвинулась на несколько сантиметров якорная цепь.

– Якорь же не может сам собой сорваться с крепления? – спросила Елена с беспокойством. Если бы предохранительное устройство вдруг отключилось, то ее вместе с цепью рвануло бы вверх. – У меня нет желания закончить свои дни в качестве смазки для якорной цепи.

Бонхёффер крикнул, что ей не стоит беспокоиться, но Елена уже сорвала пакет с якорной цепи и попыталась выползти на животе из узкой щели. Когда она снова показалась из-под платформы, на ее щеке, которой она прижималась к полу, виднелся грязный, маслянистый след.

– Что-то скользкое на ощупь, – сказала докторша, вставая. Она держала пакет на вытянутой руке как можно дальше от себя, словно ей нужно было отнести на помойку что-то, вызывающее омерзение. – Как будто внутри какое-то желе.

Пройдя мимо якорной лебедки, она отнесла пакет к большому зеленому ящику и положила его на прочную пластмассовую крышку.

– Возможно, это важная улика, – заметил Мартин. – И нам следовало бы открыть его в закрытом контейнере.

Но Елена не прислушалась к его словам. Возможно, она была хорошим врачом, однако о правилах поведения на месте преступления не имела ни малейшего понятия. Прежде чем Мартин успел вмешаться, она ловкими движениями оборвала липкую ленту, которой был обвязан пакет. К счастью, его опасения не подтвердились. Никакой вспышки не последовало. И тем не менее Елена так резко отпрянула назад, словно ей в лицо отлетел осколок.

– О боже! – воскликнула она и, зажав рот рукой, отвернулась в сторону.

Мартин мог понять ее реакцию, как и поведение капитана, который с отвращением смотрел на пакет и на его содержимое, беспрепятственно растекавшееся по крышке ящика. Личинки. Сотни омерзительных личинок извивались и крутились, словно находились под током.

– Что за свинство! – выругался Бонхёффер, раздавив несколько личинок, упавших с крышки ящика на металлический пол. Он вытащил из кармана свой служебный телефон и попросил кого-то на другом конце линии прислать уборщицу.

Мартин подошел поближе и осторожно приоткрыл пакет, чтобы заглянуть внутрь.

Личинки оказались не единственным содержимым пакета. Он осторожно вытащил ламинированный прямоугольный кусочек бумаги и с отвращением смахнул с него насекомых.

– Это открытка с видом? – спросил капитан.

Кусочек картона оказался частью рекламной почтовой открытки, которые были разложены по всем каютам для бесплатного пользования. Это была лишь маленькая полоска, оторванная от внешнего края открытки, но даже по ней можно было определить, что речь шла об открытке с фотографией «Султана», сделанной с самолета.

Мартин перевернул кусочек открытки на обратную сторону.

Он прочел вслух эту фразу, написанную от руки печатными буквами. Она была написана по-английски шариковой ручкой с черной пастой, которая уже начала расплываться.

– Что происходит? – спросил Бонхёффер. – Что имеет в виду этот подонок?

– О, проклятье! – воскликнул Мартин, замерев на месте от испуга. Он обернулся, чтобы спросить Елену, что она думает по этому поводу. Ответ на вопрос Бонхёффера был написан буквально у нее на лице.

– Боже мой, Елена, что с тобой? – воскликнул капитан, который тоже повернулся к своей невесте, изменившейся до неузнаваемости. Все лицо докторши распухло: щеки, лоб, губы – ее обезображенное лицо выглядело так, словно кожа вот-вот лопнет. Глаза Елены совершенно не были видны, торчали лишь кончики ресниц.

Она выглядела просто ужасно, но хуже всего были припухлости на правой половине лица. Как раз в том месте, где она прикасалась щекой к черной смазке на металлическом полу под платформой.

– Елена, любимая, скажи хоть что-нибудь! – крикнул Бонхёффер вне себя от страха.

Но Мартину сразу стало ясно, что докторша, схватившаяся в панике за горло, была не в состоянии произнести хоть слово. Очевидно, после глаз, губ и щек у нее начала опухать и трахея.