Глава двенадцатая
Гаремные страсти
Обряд восхождения на царство проходил в Пасаргадах – городе, основанном Киром.
Дария, облаченного в одежды Кира, жрецы возвели на трон и провозгласили его избранником богов и людей, хранителем державы Ахеменидов.
Перед этим Дарию дали отведать кислого молока, овечьего сыра, кусок пресной лепешки и горсть фисташковых орехов. Столь непритязательной едой когда-то питались самые первые персидские цари, у которых не было ни дворцов, ни многочисленной прислуги.
Сидящему на троне Дарию вручили золотой жезл – символ власти, напоминающий цветок с тремя лепестками. Это был знак зороастризма: цветок означал символ жизни, дарованной всему живому Великим Творцом – Ахурамаздой. Три лепестка – три священных символа веры огнепоклонников: жить в соответствии с благой мыслью, благим словом и благим делом.
В конце обряда персидская знать в знак преданности новому царю должна была отдать земной поклон и получить царский поцелуй.
Евнух-церемонимейстер громким голосом называл имена вельмож, которые, кланяясь, один за другим подходили к царю. В числе самых первых были друзья и родственники Дария.
Когда подошла очередь Интаферна, он поклонился не так низко, как следовало, и перед тем как поцеловаться с Дарием, негромко обронил:
– Мальчишка! Ну какой из тебя царь?!
Дарий наградил Интаферна холодным взглядом и ничего не ответил на его дерзость.
За Интаферном следовал Гидарн.
– Я кланяюсь трону великого Кира, но вовсе не тебе, выскочка, – прошипел он, сверкнув глазами.
Мегабиз хоть и отвесил низкий поклон, но лишь сделал вид, что целуется с царем. На самом же деле его уста так и не дотянулись до губ Дария.
Затем к трону приблизился Гобрий. Не успел он поклониться, как у него за спиной возникло какое-то смятение и толчея. Сразу несколько вельмож в длинных, расшитых золотом одеждах пытались силой удержать кого-то, рвущегося к царю.
Дарий поднял голову и сразу узнал Вахьяздату, который расшвыривал в стороны всех, кто пытался его задержать.
– Так-то вы все пособничаете убийцам Бардии, толпясь тут и раболепствуя перед этим ничтожеством! – наглый гаушака ткнул пальцем в Дария. – Глядите, персы, одежда Кира Великого ему же явно не по росту. Да и трон Кира великоват для него. Все потуги Дария выглядеть по-царски просто смешны. Надо согнать Дария с трона, ибо ни он, ни те, кто стоит у него за спиной, недостойны царской тиары. На них кровь Бардии, сына Кира!
Вахьяздата шагнул к трону, однако царские телохранители преградили ему путь копьями.
Старый Арсам попытался успокоить Вахьяздату, потянув того за руку.
– И ты здесь, Арсам-Ахеменид! – с горечью произнес Вахьяздата. – Что, пришел полюбоваться на внука? По такому случаю ты, наверное, оставил свою честность дома, ведь среди стольких негодяев тебе не к лицу быть белой вороной. Оставь меня! Я презираю тебя и твоего внука.
К Вахьяздате приблизился Гистасп, но тот оттолкнул и его:
– Уйди, Гистасп! На тебе кровь Бардии. И на тебе тоже! – Вахьяздата отпихнул Аспатина, подошедшего вместе с Гистаспом.
– Вахьяздата заслуживает сурового наказания за непочтение к царю! – выкрикнул кто-то из толпы знатных персов.
По знаку Гистаспа царская стража навалилась на Вахьяздату и принялась вязать ему руки.
Дарий вскочил с трона и приказал, чтобы гаушаку не трогали.
– Отпустите его! Пусть он уходит! – повторил Дарий, видя, что стражи не спешат выполнять царское повеление.
Гистасп с немым удивлением взирал на сына.
– Сборище предателей и негодяев! – продолжал выкрикивать Вахьяздата, удаляясь к выходу в сопровождении стражников. – Слепцы и глупцы! Одумайтесь, персы, ведь все вы только усугубляете недавнее злодейство кучки изменников теперешней своею покорностью.
В толпе, сверкающей золотом украшений, образовался широкий проход, по которому удалялся гаушака. Стражи бесцеремонно подталкивали его в спину древками копий. Скоро зычный голос обличителя затерялся в глубине дворцовых покоев.
В тот же день состоялся свадебный обряд: Атосса стала законной супругой Дария.
По договоренности с верхушкой персидской знати Дарию пришлось взять в жены также Пармису, дочь Бардии, и Фейдиму, дочь Отаны.
Преимущество Атоссы по отношению к другим царским женам заключалось в том, что только ею рожденные сыновья обладали правом престолонаследия.
Из опасения, как бы Артистона, сестра Атоссы, не стала женой кого-нибудь из бывших заговорщиков и этот брак не возбудил бы в счастливце желание в будущем оспаривать у его сына царскую власть, Гистасп настоял на том, чтобы среди законных жен Дария оказалась и Артистона.
Таким образом, Дарий, прежде имевший одну жену и одну наложницу-египтянку, воцарившись, стал обладателем пяти законных жен и еще тридцати наложниц из прежних гаремов Бардии и Камбиза.
С первых же дней своего царствования Дарий столкнулся с непреклонной волей отца, который всегда и во всем стремился настоять на своем.
Мало того, что Гистасп подобрал сыну в ближайшее окружение людей безвольных и далеко не бескорыстных, он вдобавок запрещал Дарию самому набирать себе телохранителей.
Вскоре по этому поводу у отца с сыном произошел довольно неприятный разговор. Выбрав момент, когда рядом не было посторонних, Дарий первым начал этот разговор.
Гистасп, нарушив полуденный отдых сына, хотел похвалиться перед ним выгодной покупкой великолепных нисейских лошадей для отборного отряда царских телохранителей. Однако Дарий непреклонным голосом заявил отцу:
– Отец, я благодарен тебе за этих лошадей, надеюсь, они действительно хороши. Можешь сегодня воспользоваться моей купальней, если хочешь. Но завтра же без промедления отправишься в путь.
– Куда именно, мой повелитель? – с шутливой интонацией поинтересовался Гистасп. После осуществления выгодной сделки у него было прекрасное настроение.
– Поедешь в свою сатрапию, отец, – сказал Дарий. – Ты и так подзадержался в Пасаргадах. Все сатрапы уже давно разъехались по своим провинциям.
Улыбка мигом исчезла с лица Гистаспа.
– В чем дело, Дарий? – совсем другим тоном заговорил Гистасп. – Ты прогоняешь меня с глаз долой? И это после всего, что я сделал для тебя?! О боги, вот она, сыновняя благодарность!
– Не надо упреков, отец, – спокойно молвил Дарий. – Уж если на то пошло, упрекать должен тебя я, а не наоборот.
– Ты? Меня?! – нервно вскричал Гистасп, меняясь в лице. – Да без моей помощи ты не стал бы царем!
– Но ведь я царь лишь для виду, на деле же правишь ты, – возразил Дарий. – Разве не так? Твое слово – закон, а мое слово ничего не значит. Я повелел просто отпустить Вахьяздату на все четыре стороны, а его по твоему приказу бросили в темницу.
– Ничего страшного не произошло, – проворчал Гистасп. – Этому смутьяну полезно пообщаться с крысами в темном подземелье.
– Ты дал мне в советники никчемных людей, запятнавших себя всеми известными пороками, – продолжал Дарий. – Объясни, зачем?
– В окружении ничтожеств и негодяев, сын мой, ты почувствуешь себя настоящим властелином, – ответил Гистасп. – Льстецы и негодяи неспособны на поступок, у них нет своего мнения, любого из них можно подкупить, запугать и обмануть. Их мелочные склоки и заискивания пред тобою, Дарий, лишний раз послужат тебе доказательством суетности и развращенности этого мира. Ты думаешь, царедворцы с большим умом и сильной волей станут безропотно повиноваться тебе? Ошибаешься, сын мой. Незаметно, исподволь они станут брать над тобой верх.
Ты еще молод, Дарий, и совсем не разбираешься в людях. Поэтому начинай изучать человеческую природу с худших ее представителей: с лжецов, льстецов, доносчиков сластолюбцев, безвольных глупцов и чванливых негодяев. Поверь, до полного совершенства мира, обещанного Зороастром, еще очень далеко, и на каждого честного человека в наши дни приходится по десятку мерзавцев всех мастей.
Ты брезгуешь такими людьми, сын мой. Так в чем же дело? Прояви свою суровость, подведи под казнь одного, другого… Повод всегда найдется. Негодяи сами дадут его тебе, донося друг на друга. Заодно это послужит тебе развлечением, сын мой. Царствовать без развлечений слишком утомительно.
И наконец, Дарий, не забывай, что рядом с тобой твой дед, мудрейший человек. При тебе же находится Аспатин, который тоже далеко не глуп. Ты всегда можешь положиться и на меня. Согласись, все мои советы не лишены здравого смысла.
– И все же, отец, тебе придется вернуться в Парфию, – упрямо сказал Дарий. – Нехорошо, когда провинция долгое время остается без сатрапа.
Гистасп взглянул на сына тяжелым взглядом.
– Значит, ты не можешь простить мне, что я уговорил тебя уступить Отане Каппадокию в наследственное владение, – угрюмо произнес он. – Объясняю тебе еще раз, сын. Отана, как и мы с тобой, – Ахеменид. В Персиде у него много друзей и сторонников. По сути, у Отаны больше прав на царский трон, чем у тебя.
Это замечательно, что Отана не стал копаться в родословной Ахеменидов и не выступил с претензиями на трон, а предпочел закрепить за своими потомками далекую страну за отрогами Армянского Тавра. Находясь в Каппадокии, Отана не будет опасен тебе, сын мой. Гораздо опаснее те из недавних соискателей трона, которые обретаются вблизи от Персиды. Я советовал тебе, Дарий, спровадить Интаферна в Лидию, а Мегабиза – в Египет. Но ты пожелал первого оставить сатрапом Кармании, второму же доверил Сузиану, бывшую сатрапию Отаны. Но самое неразумное, Дарий, это то, что ты сделал Гидарна сатрапом Мидии.
– Не забывай, отец, я выполнял именно те договоренности, о которых шла речь на совещании перед выбором царя, – сказал Дарий. – Еще тогда было условлено, что тот, кто станет царем, не обойдет милостями остальных заговорщиков. Гидарн пожелал быть сатрапом Мидии, и я уступил ему. То же самое было и с Мегабизом. Интаферн ничего не просил, желая остаться сатрапом Кармании. Как я мог отправить его в Лидию? Это было бы бесчестно.
– Получается, что тем, кто в душе затаил на тебя злобу, ты готов оказывать благодеяния, а родному отцу отказываешь даже в самом малом – быть рядом с тобой? – с горечью проговорил Гистасп. – Как ты несправедлив, Дарий. Я столько сделал, чтобы ты занял трон Ахеменидов, а ты…
– Отец, я получил трон волею судьбы, – не сдержался Дарий, – ты сам не раз говорил мне об этом. Зачем же ты рядишься в одежды божества, делая вид, что данное мне свыше есть твой, и только твой, дар? Это столь же нескромно, сколь и кощунственно. Отец, извини за прямоту.
– Вон, как ты заговорил! – Гистасп рассердился и заметался по комнате, натыкаясь на стулья. – Что ж, сынок, я открою тебе истину, а уж ты сам решай, кому ты больше обязан теперешним своим положением: мне или божественному провидению.
Не скрывая обиды и раздражения, Гистасп не говорил, а прямо-таки бросал фразы сыну в лицо.
Дарий наивно полагал, что все произошло по воле судьбы или провидения. На деле же все было гораздо приземленнее. Просто конюх Эбар накануне вечером привел на тот самый холм Дариева коня и кобылицу. Позволив жеребцу покрыть кобылицу, Эбар затем вернул лошадей в стойло. Утром, оказавшись на знакомом месте, конь Дария стал нетерпеливо звать подругу, тем самым даровав своему хозяину царский трон.
– Если бы я не наказал Эбару придумать хитроумный способ, как выиграть это дело с помощью коня, то выборы царя могли бы быть иными, – молвил Гистасп. – Быть может, вам пришлось бы состязаться в стрельбе из лука или бросать жребий. И я не уверен, сын мой, что из шестерых претендентов на трон богиня Аши выбрала бы именно тебя. Поэтому не задирай нос, разговаривая с отцом, которому ты обязан не только жизнью, но и царской властью.
Дарий с досадой закусил губу. Стало быть, он стал царем благодаря обману?
– Выходит, ты горд тем, что обманул всех отец, – Дарий с неприязнью посмотрел на Гистаспа. – По-твоему, выигрыш важнее средств, какими его добиваются. После сказанного тобой я чувствую себя самозванцем, отец. Вот почему у Гидарна и других моих сообщников есть все основания злобиться на меня, и завидовать мне…
Гистасп небрежно махнул рукой, усмехнулся:
– Где неизбежна ложь, там нужно смело лгать. Ведь лжем ли мы или говорим правду, добиваемся одной цели – выгоды. Одни лгут, желая убедить ложью и затем извлечь для себя пользу, так же как другие говорят правду, дабы этим также приобрести корысть и заслужить больше доверия. Таким образом, все стремятся к единой цели, только разными путями.
– Теперь я еще более убежден, что тебе нужно находиться подальше от меня, отец, – промолвил Дарий, вставая с ложа и всем своим видом показывая, что разговор окончен. – Отныне один твой вид будет служить мне упреком, что я завладел царской тиарой нечестным путем.
– Не будь столь щепетильным, Дарий. Поверь…
– Прощай, отец!
– Но я…
– Ступай!
Гистасп раздраженно повернулся и зашагал к двери.
– Постой! – вновь прозвучал голос Дария.
Гистасп замер на месте и обернулся, полагая, что сын передумал отсылать его в Парфию.
– Отец, ты забыл поклониться царю, – напомнил Дарий. Лицо Гистаспа вспыхнуло гневным румянцем, но усилием воли он заставил себя отвесить сыну низкий поклон.
* * *
Известие, что Дарий стал царем и одновременно женился на четырех знатных персиянках, несказанно расстроило ревнивую Статиру.
«Ну вот, – думала она, – теперь Дарию и вовсе будет не до меня!»
В сравнении с этим присутствие в доме наложницы-египтянки ныне казалось Статире пустяком. Теперь-то она была согласна терпеть подле мужа даже трех наложниц, лишь бы оставаться единственной законной женой Дария.
И опасения Статиры в полной мере подтвердились. Поселившись в Пасаргадах в царском дворце, она так редко теперь виделась с Дарием, что это порой доводило ее до слез отчаяния. Не привыкшая терпеть одиночество, Статира пыталась сама разыскивать супруга, но ей не позволяли покидать женскую половину дворца, а ее верную служанку евнухи даже отхлестали плетью за то, что та попыталась подкупить одного из них.
Когда Дарий изредка все же появлялся у Статиры (чаще всего это было ночью), его ожидал весьма бурный прием измученной ревностью женщины. Тут было все: и слезы, и упреки, и позы с заламыванием рук, а также обвинения в разврате, которые тем не менее чередовались с признаниями в любви, как и пощечины с жаркими объятиями.
Дарий терпел все это, ибо знал, что Статира действительно питает к нему сильные чувства. Он и сам настолько был привязан к ней, что ни красота Артистоны, ни страстность Фейдимы, ни юная свежесть Пармисы не удовлетворяли столь полно его мужскую сущность. Новизна ощущений на ложе с другими женами была приятна Дарию, но лишь ласки Статиры доводили его до полного блаженства. Видимо, тут сказывалось и единение душ, и какая-то особая супружеская притягательность, которая возникает между двумя любящими людьми после нескольких лет совместной жизни.
Статира более всего ревновала мужа к Атоссе, ибо только за будущими сыновьями Атоссы, если таковые народятся, было закреплено право престолонаследия. И еще Статира знала, что Дарий бывает у Атоссы чаще, нежели у прочих жен. Вот почему ее ревнивые упреки начинались с того, что она будто бы невзначай в беседе с Дарием упоминала Атоссу либо намеренно расспрашивала его о ней. И стоило Дарию заговорить об Атоссе, отметить ее цепкий ум, проницательность и умение расположить к себе любого человека, как Статира тут же устраивала сцену ревности.
«До умницы Атоссы мне, конечно, далеко! – восклицала она и отстранялась от мужа. – Представляю, милый, как тебе скучно со мной, такой неинтересной и непроницательной. О, я догадываюсь, как сильно Атосса расположила тебя к себе, Дарий, ибо в ее покоях тебя видят гораздо чаще. Неужели она завлекает тебя лишь умными разговорами и больше ничем? А без платья ты видел ее? Или она ложится с тобой в постель, не снимая одежды?»
Иногда Статира позволяла себе и довольно непристойные замечания об Атоссе, порой опускалась до обычных оскорблений, судя по тому, в каком настроении заставал ее Дарий.
Статира не могла поверить, что Атосса ни разу не спросила Дария о ней. Ей казалось, что муж умышленно не говорит правду, чтобы не расстраивать ее, хотя она была уверена, что Атосса всячески порочит ее в глазах Дария, как, впрочем, и в глазах остальных царских жен.
«К этому Атоссу вынуждает ее положение первой жены и царицы, – размышляла Статира наедине сама с собой. – Но если рассуждать по справедливости, то право первой жены должно принадлежать мне. У нас с Дарием уже подрастают два сына, а родит ли Дарию сыновей Атосса, еще неизвестно».
Однажды евнухи спросили у Статиры, собиравшейся погулять во внутреннем дворике с бассейном, не будет ли она против, если вместе с ней там же прогуляется Пармиса, дочь Бардии.
Статира не стала возражать, ею двигало не просто любопытство, но захотелось сравнить красоту Пармисы со своей, а также выведать у нее кое-какие подробности интимных отношений с Дарием.
Перистиль представлял собой неправильный четырехугольник, обсаженный липами и кустами диких роз. Посреди был расположен бассейн овальной формы, приспособленный для купания. К воде вели выложенные из камня ступени, чтобы обитательницы гарема могли здесь в жаркие дни освежиться купанием, при этом стараясь не замочить своих причесок. Вкруг бассейна в тени развесистых деревьев были расставлены скамьи и лежанки, сплетенные из сухих стеблей сорго.
Двор был вымощен каменными плитами, и лишь под кустами и деревьями чернела земля.
Когда Статира появилась под сенью лип, роняющих первые порыжевшие листья (было начало ноября), Пармиса прогуливалась по дорожке меж деревьями и кромкой бассейна.
Обе женщины с показным равнодушием принялись бродить по дворику, поначалу стараясь не приближаться друг к другу. При этом обе неприметно изучали друг друга, окидывая оценивающим оком стать и лицо соперницы. Именно соперницы, ибо и та, и другая делили ложе с одним мужчиной, одинаково желанным для обеих.
Статира определила, что Пармиса выше ее ростом и выглядит старше своих шестнадцати лет. У нее были широкие плечи и крепкие бедра, большие кисти рук, а в движениях угадывалось некое замедленное спокойствие. Концы множества тонких косичек были украшены серебряной продолговатой подвеской. Когда Пармиса резко поворачивала голову, подвески издавали тонкий мелодичный звон. Шея и грудь ее была увита длинными ожерельями из разноцветных полудрагоценных камней, какие обычно носят знатные бактрианки. Ее платье тоже было явно бактрийского покроя, длинное, темно оранжевое, чуть приталенное, с широкими рукавами ниже локтя.
Наконец взаимное любопытство победило, и обе царские жены как бы невзначай оказались совсем рядом, двигаясь в разных направлениях вдоль бассейна. По воде плыла опавшая листва, солнце светило неярко, ветерок гнал водяную зыбь. Подставив лицо золотистым лучам, Статира остановилась, ощутив на себе притягивающий взгляд Пармисы и заметив ее дружелюбную улыбку.
– Ты Статира? – спросила Пармиса и, получив в ответ подтверждающий кивок, назвала свое имя.
– Да, я знаю, – Статира приветливо улыбнулась.
Голос Пармисы показался Статире по-детски непосредственным, что как-то не вязалось с крепко сбитой, ширококостной статью дочери Бардии.
Пармиса же была совершенно очарована светлыми блестящими волосами Статиры, которые пышным хвостом лежали у нее на плече, перехваченные на затылке красной лентой.
Не в силах удержаться, она ласково погладила унизанной перстнями рукой густые волосы Статиры, восторженно прошептав:
– Какая ты красивая! Мне бы такие волосы!
Эти слова и этот жест Пармисы наполнили сердце Статиры радостным сознанием того, что она и впрямь прекрасна. Она поняла, что девушка вовсе не лукавит, что в своем наивном восхищении чужой красотой она своей внешностью недовольна. Не было в ней ни надменности, ни зазнайства, она явно скучала в гареме и, видимо, давно мечтала о такой красивой подруге.
– И пальцы у тебя такие мягкие, нежные, – Пармиса вздохнула завистливо. – Не то, что у меня… Дарий, наверное, без ума от тебя!
Статира, польщенная, улыбнулась и великодушно сказала:
– Ты тоже красива. И волосы у тебя длиннее моих. И ростом ты выше. Ты не можешь не нравиться мужчинам.
Они уселись на скамью подле воды, оживленно продолжая делать друг другу комплименты, – и не сразу заметили появления Атоссы.
Женщины сразу же оборвали смех, у обеих сделались напряженные лица.
– Кто это? – Статира нахмурилась. – Почему евнухи пускают сюда кого ни попадя?
– Тише! – прошептала Пармиса. – Это Атосса.
По лицу Пармисы было видно, что она побаивается старшей из дочерей Кира.
«Так вот ты какая!» – подумала Статира, с затаенным недоброжелательством разглядывая Атоссу, направлявшуюся к ним.
Когда Атосса приблизилась, Пармиса встала со скамьи и почтительно поклонилась ей. Статира тоже встала, но не поклонилась. Более того, она не скрывала своей неприязни, с надменной презрительностью окидывая взглядом первую из царских жен.
Атосса нахмурилась, недовольно сдвинула брови.
Она была одета в длинное плиссированное платье светло-зеленого цвета, зауженное и приталенное, с короткими обтягивающими рукавами. Ее вьющиеся волосы золотистого оттенка свободно ниспадали на плечи. Круглая белая шапочка, украшенная по краю небольшими позолоченными кругляками, чудом держалась на пышных волосах. Обнаженные руки Атоссы от локтя до плеча были унизаны браслетами.
Атосса ростом была пониже Статиры и на целую голову ниже высокой Пармисы.
– Мне неловко, что я нарушаю ваше уединение, но вам придется уйти отсюда, ибо мне хочется побыть одной, – заявила Атосса.
Пармиса, покорно опустив глаза, уже отступила на шаг, собираясь удалиться.
Но раздался язвительно-надменный голос Статиры:
– Как ты вежлива и бесцеремонна одновременно, о божественная. Прости, но мы, пожалуй, останемся здесь. Не из желания нарушить течение твоих умных мыслей, вовсе нет, но чтобы закончить нашу беседу, прерванную тобой, о царственная. – И Статира решительно взяла Пармису за руку, удержав ее на месте.
– Не забывайся, милая, – с угрозой в голосе произнесла Атосса. – Я - дочь Кира.
– А я – дочь Гобрия, – парировала Статира.
– Пармиса еще может позволить себе разговаривать со мной в подобном тоне, ибо она тоже из славного рода Ахеменидов, – проговорила Атосса, – но никак не ты.
– Род Патейхореев не менее славен, – возразила Статира. – И я, а не ты, истинная супруга Дария, поскольку была отдана ему еще в девичестве. Я подарила Дарию свою девственную кровь, в отличие от тебя, дочь Кира, прошедшая не через одно ложе!
Это было уже оскорбление. У Атоссы от гнева потемнели глаза.
– Ступай отсюда, Пармиса, – непреклонным голосом сказала она, – наш спор со Статирой тебя не касается. Иди, девочка, иди!
Пармиса торопливо удалилась, несмотря на то что Статира пыталась удержать ее.
– По-твоему, дочь Гобрия, я потаскуха? – медленно проговорила Атосса, подходя к Статире так близко, что та невольно попятилась. – По-твоему, я торгую собой вроде храмовых блудниц? А может, ты думаешь, я сама ложилась сначала под своего брата Камбиза, потом под Бардию, а когда Бардию убили, то завлекла в свои сети Дария, действуя бесстыдством, в отличие от тебя, такой добропорядочной?
Статира молчала. Ей вдруг стало не по себе от негодующего взгляда Атоссы.
– Ну, если я потаскуха в твоих глазах, тогда мне нечего стесняться в проявлении своих эмоций, – Атосса вдруг размахнулась и залепила Статире такую сильную пощечину, что та едва устояла на ногах.
Со второго удара Атосса разбила Статире нос в кровь, а с третьего – губу.
Статира закрывалась руками, отступая к кромке бассейна. Она была ошеломлена и напугана. Ее поразила не жестокость Атоссы, даже не сила ее рук, а то, с каким хладнокровием она это проделала.
В довершение всего Атосса схватила Статиру за волосы и, сильно толкнув, сбросила ее в бассейн…
Ночью, когда Дарий явился к Статире, та встретила его с распухшей губой и красными от слез глазами. Она истерично кричала на мужа, и требовала, чтобы он сурово наказал Атоссу и впредь не ложился с нею в постель.
– Пусть эта змея останется бездетной до седых волос, – выкрикивала Статира, не помня себя от ярости. – Пусть она удовлетворяет свою похоть ласками рабынь. Дарий, если ты не велишь отхлестать Атоссу плетьми, я тебя возненавижу! Даже не прикасайся ко мне, покуда не рассчитаешься за меня с этой тварью!
Дарий и сам был возмущен таким поступком Атоссы. Прямо от Статиры он отправился к ней.
Атосса встретила царя спокойной улыбкой, ласково поцеловала, пригласила его сесть, налила ему вина. От нее не укрылось, что Дарий хмур и неразговорчив, и она сразу же поинтересовалась, в чем дело.
– Ты безжалостно избила Статиру, – сердито промолвил Дарий, не глядя в глаза жене. – Мало того, ты чуть не утопила ее в бассейне! Столь жестоко впору обращаться с рабынями, но никак не с матерью моих детей. Что ты можешь сказать в свое оправдание, царица? – Дарий в упор поглядел на Атоссу.
Атосса безразлично пожала плечами, отчего с ее плеч соскользнула прозрачная накидка и упала на пол.
– Мне странно, Дарий, что тебя занимают женские склоки, – спокойно сказала Атосса. – Будто бы у царя царей нет более важных дел и забот. Например, как ты намерен поступить с мятежником Лесиной, которого вчера под стражей привезли из Суз?
– Лесину я казню, что еще с ним делать, – проворчал Дарий. – Он выдавал себя за потомка эламских царей, подбивал эламитов отложиться от державы Ахеменидов и собирался восстановить эламское царство. Хорошо, что Мегабиз действовал без промедлений, не дал заговору разрастись и вылиться в восстание… Но я пришел сюда вовсе не для того, чтобы говорить об Лесине, участь которого решена.
– Понимаю, – кивнула Атосса. – Мой повелитель намерен наказать меня, растрогавшись слезами Статиры. Что ж, государь, я вся в твоей власти. Делай со мной, что хочешь.
С этими словами Атосса стянула через голову с себя длинный гиматий из тонкой шерсти, оставшись обнаженной. В таком виде она предстала пред царем, скрестив на груди руки.
Дарий, полагая, что Атосса желает просто-напросто заманить его в свою постель и таким образом избежать наказания, сурово повелел ей лечь на скамью лицом вниз.
Атосса, не говоря ни слова, покорно легла на широкую скамью, подложив аккуратно свернутый гиматий себе под голову.
Дарий призвал двух евнухов и приказал одному из них связать Атоссе руки под скамьей, а другому – принести плеть. Евнухи повиновались, хотя было видно, что они изумлены увиденным и услышанным. Евнух, связывающий шарфом руки царице, не решился сильно затянуть узлы. Однако Атосса, не подымая головы, спокойным голосом повелела ему связать ей руки как следует.
Другому евнуху, принесшему плеть, Дарий приказал высечь Атоссу. Евнух выронил плеть и испуганно попятился, дрожащим голосом отказываясь выполнить приказание.
Это вывело Дария из себя.
– Я велю казнить тебя за неповиновение царю, негодяй! – воскликнул он.
– О царь, я не могу причинять боль своей госпоже, – пролепетал евнух, упав на колени. – Лучше смерть.
– Подчинись царю, Арбак, – сказала Атосса, приподняв голову. – Я приказываю тебе подчиниться.
Арбак поднял с полу плеть и шагнул к распростертой на скамье царице.
Поскольку евнух медлил наносить удар, Дарий прикрикнул на него:
– Ну!
Плеть слегка свистнула, опустившись на нежную женскую спину. Удар был настолько слабый, что Атосса даже не вздрогнула.
– Бей сильнее! – приказал Дарий.
Удары плетью стали резче, но по-прежнему были слабы.
Дарий раздраженно оттолкнул евнуха, отнял у него плеть и, закусив губу, с мстительным удовольствием ударил Атоссу сначала по спине, затем – по округлым белым ягодицам. От этих ударов на теле женщины сразу же вспухли красные полосы. Однако Атосса не вскрикнула и не застонала от боли. Когда же Дарий хлестнул плетью что было силы, кожа лопнула, и брызнула кровь.
Один из евнухов закрыл лицо руками. Другой запричитал тонким жалобным голосом.
Атосса по-прежнему хранила молчание.
Дарий наклонился и откинул золотистые локоны с ее лица, полагая, что Атосса беззвучно льет слезы. «Не из железа же она сделана!» Но Атосса не плакала, ее лицо даже не было искажено болью.
Пораженный царь невольно опустил плеть. По его знаку евнухи освободили царицу от пут.
Как ни в чем не бывало Атосса поднялась со скамьи, натянула на себя гиматий, тонкая ткань которого мигом на спине пропиталась кровью.
– Ступайте, – властно бросила евнухам Атосса.
Скопцы попятились к выходу.
Дарий опустился на подушки возле низкого столика с яствами и отпил вина из чаши. Теперь он не мог избавиться от чувства вины перед Атоссой и одновременно был восхищен ее умением так стойко переносить любую боль.
– Так какой же казни ты намерен предать Ассину, мой царь? – спросила Атосса, присаживаясь рядом с Дарием. – Ты велишь обезглавить его или посадить на кол?
Желая сделать Атоссе приятное, царь ответил:
– Ассина умрет той смертью, какую выберешь ему ты.
– Тогда пусть это будет кол, – Атосса одарила мужа очаровательной улыбкой. – Милый, ты позволишь мне присутствовать при казни?
– Как хочешь, – Дарий пожал плечами, – полагаю, это зрелище не для женских… – И осекся на полуслове, встретившись со взглядом Атоссы.
«У нее кровоточит спина, а она спокойно улыбается мне, – мысленно поражался Дарий. – Любой мужчина позавидует такой выдержке. Поистине, у этой женщины стальные нервы и вовсе не женская душа!»
