Глава 12
Ветер со Студеного моря завывал, бил в оконца княжеских хором, гнал темную волну по Белому озеру.
Великая княгиня Софья поднималась поутру от этого грозного рева, садилась к столику, прислушивалась. Так ревело и бурлило ее море там, в далекой теплой Италии.
Софью часто возили к морю из Рима в Неаполь.
Море и небо Италии ласковые, а здесь, в княжестве Московском, все студеное.
В Белоозере, в княжеских палатах Михаила Андреевича, все ночи горели печи, и их жар ровно растекался по бревенчатым хоромам.
Вот уже скоро три месяца, как великая княгиня Софья с приставленными к ней боярынями и новорожденным сыном Василием нашла приют от ордынцев в Белоозере.
Редкие гонцы от государя уведомляли о стоянии русских полков на Угре. Писал и митрополит Геронтий, успокаивал, что татар остановили и, даст Бог, погонят в Дикую степь, а ей, княгине, покуда в Москву не ворочаться…
Под рев ветра Софья вспоминала синь италийского моря, белые паруса военных кораблей неаполитанского и венецианского флотов, рыболовецкие судна и рыбаков со своими шумными базарами у причалов.
Но Софья хотя и вспоминала об этом, и сжималось у нее сердце, все же никогда не пожалела, что приехала на Русь и стала женой великого князя Московского, надежды православного мира, богатству и могуществу которого завидовали многие европейские князья.
Она верила, что Иван Третий отразит нашествие Ахмата и ему не страшны внутренние враги. Он справится с ними, как покорил, подчинил себе гордый и заносчивый Великий Новгород…
Ждала Софья известий из Москвы, чтобы возвратиться в большой, весь из дерева город, имя коему Москва, где живут по своим законам, столь разнящимся от римских.
Живя в Белоозере, Софья иногда выходила на берег, если позволяла погода. Холодные воды волнами накатывались на гальку и ракушечник. Бывало, к берегу приставали рыбаки, выносили из ладей сети, выгружали серебристую рыбу. Чаще всего это была жирная семга. Великая княгиня любила ее в легком засоле. Нравились ей и пироги с семгой.
Там, в Риме, во дворце папы римского Софья не знала, что такая рыба ловится в далекой Руси…
Но есть у княгини тайные мысли. Она не подпускает к ним никого. Даже мужа, государя, Ивана Третьего. Софья пока не готова дать своим замыслам ход. Настанет ее час, и тогда о ней, порфирородной царевне Древнего византийского рода Палеологов, заговорят все те, кто совсем еще недавно не хотел ее замечать. Она даст понять, где ее истинное место и место ее сына, Василия, кому быть великим князем Московским. Весна еще не вошла в свои права, но днями звенела капель, а ночами снег подмораживало.
Приехал в Коломенский монастырь молодой великий князь, у ворот с коня соскочил, отдал повод Саньке.
Монастырь маленький, бревенчатый. Князь лишь в калитку вступил, как навстречу игуменья направилась. Перекрестила. Видать, догадалась, зачем он приехал, скорбно поджала губы.
Молодой князь сказал:
- Мать Варвара, не обижу и грех свой знаю.
- Зачем явился? Во искушение не вводи, она только недавно чин приняла, покой в ее душу пришел.
- Я, мать Варвара, лишь погляжу на нее и уеду. Игуменья чуть помедлила:
- Пройди, княже, в мою келью. И помни, грешно обиды ей чинить. Ее обидишь, Божьему человеку раны нанесешь.
И удалилась. А князь в келью игуменьи направился. Келья маленькая, несколько метров в длину и несколько в ширину. Сел на лавку, осмотрелся. Столик у оконца, в углу образ Пресвятой Богородицы, написанный красками по доске. Лампадка на подвесах тлеет.
Не успел глаз от иконы оторвать, как едва слышно скрипнула дверь, и вошла она, Глафира, в монашеском одеянии. Спросила тихо:
- Что привело тебя сюда, княже, зачем?
Иван в очи ей заглянуть намерился, но за приспущенным капюшоном не увидел их.
- Тебя проведать. Душа болит. Я ведь, Глаша, ничего не забыл.
- Поздно ты вспомнил, князь. Я Богу себя отдала. Не в укор тебе говорю. Раньше надобно было думать, а ты меня на расправу государю отдал… Прощай и прости меня, вины мои не суди.
У двери кельи обернулась и промолвила:
- Молись за меня, княже…
Покинул монастырь молодой князь и, уже отъехав, оглянулся. Но ничего, кроме стен бревенчатых и такой же бревенчатой часовенки, не увидел.
Обратной дорогой ехали, молчал угрюмо. Не заговаривал и Санька, следовавший позади…
Это был поединок. Короткий поединок взглядов.
Однажды молодой князь Иван заглянул в детскую комнату, где в плетенной из лозы кроватке лежал его маленький брат Василий.
Обычно приглядывавшей за ним боярыни в комнате не было. Князь остановился около кроватки и долго смотрел на брата.
Василий был на удивление серьезным ребенком. Никто никогда не слышал, чтобы он плакал или смеялся. Он только начинал свое первое хождение и, даже падая, не звал на помощь.
Иван усмехнулся. Ужели и он был таким маленьким, спал в такой же лозовой кроватке и за ним приглядывала какая-нибудь боярыня?
Но когда он подрос, то был предоставлен сам себе. Может, оттого, что долго болела мать?
Не вспомнил, когда судьба свела его с Санькой. Наверно, их дружбу связывала страсть к голубям, каких на заднем дворе водилась тьма.
Их голубиная дружба враз закончилась, когда Иван стал великим князем Иваном Молодым, а Саньку причислили к дворянам и началась его служба…
В последние годы князь Иван к голубям не наведывался. Так, иногда, поднимет голову к небу - летают. И снова мысли овладевают им…
Смотрел молодой великий князь Иван на маленького Василия и думал, какую жизнь он проживет? Станут одолевать его свои заботы, волнения и тревоги. Счастлив ли будет?
Иван хотел отойти уже от кроватки, как вздрогнул от голоса Софьи. Она стояла совсем рядом. Стоило Ивану протянуть руку - и вот оно, ее тело, горячее, жаркое.
- Что, великий князь Иван, приглядываешься? Их взгляды встретились: Софьин - напряженный, князя Ивана - виноватый.
От великой княгини исходил призывный запах - запах молодого тела.
Иван чувствовал: протяни руку - и Софья не устоит.
И молодой князь отпрянул, словно очнулся:
- На брата гляжу, на будущего великого князя Василия.
- Так ли уж?
- Воистину, великая княгиня Софья Фоминична. Софья уловила в его голосе нотки насмешливости.
Ответила теперь уже спокойно:
- О каком великом князе речь ведешь ты, Иван? В Московском государстве два великих князя: Иван Васильевич, государь, и ты, Иван Молодой.
- То так, Софья Фоминична, но жизнь и судьба человека непредсказуемы. Все в воле Господа.
- Ты, князь Иван, истину сказываешь: пути Господни неисповедимы, как говорят кардиналы в Ватикане.
- По Ватикану скучаешь, великая княгиня?
- Нет, князь Иван. Рим забываю. Одно знаю: в Москву меня привезли, в Москве в жены взял великий князь Иван Васильевич и Московская Русь - моя родина.
- Вижу, великая княгиня Софья Фоминична, прижилась ты здесь, корни пустила. А что до брата моего Василия, сына твоего, то сегодня он князь, это ты истину изрекла, а завтра он князь великий. Тут уж, Софья Фоминична, как Бог укажет.
Разговор с Софьей имел продолжение. Иван Молодой с братом государя Андреем Меньшим по весне с дворянскими полками и княжеской дружиной отправились в степь, в Дикое поле.
Накануне с дальнего рубежа прискакал гонец: уведомляли с заставы, что ордынцы объявились. Целым туменом прошли.
Князь Иван Молодой рассчитывал, что после Угры ордынцы утихомирятся, ан нет, пошли в набег.
По первому теплу, едва степь задышала, пронеслись малой ордой, и запылали пограничные городки. Только воеводы силы соберут, а татар и след простыл.
Шли полки дворянские и княжья дружина конно. Поблескивали под солнцем броня и шлемы, ровно лес щетинились длинные копья на увесистых древках. Воины саблями опоясаны, у седел колчаны с луками приторочены.
За Козельском и Белевском следы ордынцев обнаружились: сожженные дома и избы, разруха.
Шли полки по следу несколько суток, ночевки в степи делали, выставив сторожевые охранения и выслав передовые дозоры.
После привалов кони шли резво, ратники были настороже, но ордынцы не появлялись, и давали знать о них лишь разграбленные деревни.
Весна в степи заявляла о себе зеленью трав, многоцветьем, пением жаворонков по утрам.
На десятые сутки, так и не встретив ордынцев, решили ворочаться. Великий князь Иван Молодой говорил князю Андрею Меньшому:
- Ордынца в степи искать - что иголку в стогу сена.
- По всему видать, к себе в Дикое поле ушли.
- Татары своей неожиданностью опасны. Ты их не ждешь, а они ровно из-под земли вылезают.
- Татарина степь рожает…
Ехали князья бок о бок, переговаривались. Далеко позади растянулись сотня за сотней. Покачиваются на древках хоругви, скачут трубачи, каждую минуту готовые протрубить сигнал.
Иван Молодой зорко вглядывается в степь.
- Была у меня надежда, что ордынцы после Угры присмиреют, но, видно, ошибался.
- Елец и Новосиль надобно ратниками подкрепить.
Надолго замолкли князья и только к ночи, когда отроки им шатер ставили, разговорились:
- Не кажется ли тебе, князь Иван, что Софья Фоминична на государя нет-нет да и норовит повлиять?
- Не приглядывался.
- А ты приглядись. Ты ведь великий князь, а ей это не безразлично. У нее свой сын растет.
Иван не стал рассказывать Андрею о том разговоре в комнате княжича Василия.
- А среди бояр есть и такие, какие руку Софьи Фоминичны готовы держать. Ну, как государь на ее сторону перекинется?.. Знай, князь Иван, мы, твои дядья, тебя поддержим. Ведаем, ты, великий князь, нас в обиду не дашь. Да и тверской Михайло тебе не чужой…
- Ужели до того дойдет?
- Как знать, Иван. Бона как Софья Фоминична своих привечает! Племянницу свою норовит отдать за князя Василия Михайловича Верейского.
- Известно, князь Василий наследник удела Верейского… Но на него государь зубы точит.
- Он зарился и на удел покойного брата Дмитрия, да разлада не избежал… А ты, Иван, гляди, не упустить бы момент, когда Софья Фоминична на великое княжение своего Василия двигать начнет…
Уже в Москве докатилось до великого князя Ивана Молодого известие. Под Сараем уходившую от Угры Золотую Орду настигли тюменские татары хана Ивака. Врасплох застали, убили Ахмата, и с его смертью окончательно разрушилась большая Орда. Об этом хан Ивак уведомил московского государя Ивана Третьего.
В один из весенних дней из Белоозера в Москву возвращалась великая княгиня Софья. Ехали двумя конными колымагами. Следом тянулись несколько розвальней с поклажей под охраной десятка дворян, скачущих за поездом.
Стоял теплый апрель, и снега уже были готовы сойти с земли, а по лесам с деревьев то и дело сыпались снежные сырые шапки.
В оконце колымаги видится Софье еще заснеженное поле, оно горбится холмами, изрезано темневшими оврагами, поросшими оголенными кустарниками.
В другое оконце великая княгиня видит лес, и в какой раз она убеждается, что русская земля не имеет конца. Видит Софья бревенчатые городки, рубленые домики, избы.
Прикроет глаза Софья, и чудится ей Италия, вся в камне, зелень садов, оливковые рощи, деревья гнутся под тяжестью апельсинов.
Позади Софьиной колымаги, во второй такой же, едут боярыня Степанида с княжичем Василием и матушкой Матреной, дородной бабой.
Третьи сутки, как Софья в пути. Но это только начало, впереди Вологда, а дальше еще города и городки - пока-то до Москвы доберется…
Когда, живя в Ватикане, Софья ехала из Неаполя в Рим и проезжала через крестьянские деревеньки, видела домики каменные, такие же хозяйственные постройки, а здесь, на Руси, если встречались дворы крестьянские, то это были бревенчатые избы под потемневшей от времени и непогоды соломой, хозяйственные пристройки, и не понять, где изба, а где пристройка.
Выглянула Софья в оконце колымаги и увидела собаку, серую, большую. И не одну, бежали след в след еще две. Подумала, откуда они взялись? И вздрогнула, догадавшись: волки! В русских лесах их много.
Испуганно заржали кони, закричали ездовые. А волки бегут трусцой, будто и голосов людских не слышат. Софье хорошо видно, как, вывалив язык И пригнув голову, бежит первый волк. Им люди не во внимание, их кони манят, мясо конское.
Софье страшно, она представила: если они набросятся на упряжку, что случится?
Но конные дворяне уже скачут волкам наперерез однако те лишь удалились и вскорости возвратились* снова бегут трусцой.
И только когда показались бревенчатые стены Вологды и распахнулись створки ворот, стая убежала…
Великая княгиня Софья Фоминична въехала в город.
