Сон Сигэмори
Он долго брел по незнакомому берегу. Рядом темнел зеленый океан, а песок проседал под ногами, точно губка. У кромки прибрежного луга щипали траву олени. Один, совсем белый, на миг поднял голову и посмотрел на него. Сигэмори все шел и шел, сознавая собственную чужеродность в этом мире.
Вскоре он обогнул острый скалистый выступ и узрел огромные тории, вырастающие из воды. Таких высоких ворот Сигэмори в жизни не видел: столбы и перекладины превосходили толщиной самые мощные деревья. «Какому же богу или святилищу они принадлежат?» — недоумевал он.
«Эти тории посвящены ками Касуги», — пророкотал океан.
Сигэмори опять стало чудно, поскольку бог святилища Касуги почитался в числе великих и древних ками. Изначально его называли Ама-но Коянэ — бог-жрец, чьи молитвы помогли выманить Аматэрасу из грота. «Что же такой могучий ками хочет мне сказать?» — гадал Сигэмори.
Из тумана навстречу вдруг выплыла толпа людей. Сигэмори встретил их без боязни, пока один из незнакомцев не протянул ему отрезанную голову пожилого монаха.
— Чья это голова? — спросил Сигэмори. — Почему вы ее мне показываете?
— Вот голова того, кто зовется Дзёкай, — канцлера Тайра и послушника святой обители. Бог Касуги вершит над ним правый суд за множество тяжких грехов, которые он совершил.
— Отец, — ахнул Сигэмори, вглядевшись в лицо. Дзёкай — такое имя взял себе после пострига Киёмори, хотя никогда им не пользовался. «Однажды бог Касуги сказал через оракула, что ничего не примет от человека с нечистым сердцем. Неужели отец, презрев свои монашеские обеты, прогневал ками настолько, что тот требует суда над ним?»
Сигэмори резко очнулся, задыхаясь. Когда он садился, то будто заметил краем глаза бледную тень сына Минамото Ёситомо, Гэнды. Оглянулся… наваждение исчезло.
Поднималось солнце. Сквозь ставни повеяло ароматом весны. Со дня рождения наследного принца минуло шесть месяцев, и радость от события растаяла как прошлогодний снег. Князь Киёмори снова косо смотрел на Го-Сиракаву. Сигэмори заподозрил, что после родин отец стал завидовать его славе чудотворца. Вышло, что вопреки стараниям Киёмори сделать Тайра героями того дня Го-Сиракава его превзошел, а такое едва ли забывается.
Сигэмори вздохнул, сокрушаясь об отчем упрямстве. Он встал и оделся. Воспоминание о дурном сне не отпускало его, льнуло, точно роса к рукавам после утренней прогулки по высокой траве.
«Стало быть, время пришло, — сказал он себе. — Удача покинула Тайра».
Неожиданный стук в перегородку насторожил его.
— Кто там?
— Господин, прибыл советник вашего отца, Канэясу. Он как будто опечален.
Опасаясь худшего, Сигэмори поправил платье.
— Впусти его.
Старый воевода вошел. На его суровом, обветренном лице читалась тревога. Седые космы Канэясу не были убраны в узел, а платье перекосилось, точно надетое наспех.
— Славный Канэясу… Судя по виду, ты пришел с недобрыми вестями. Они о моем отце?
Воевода поклонился и сел.
— Не совсем, князь Сигэмори. Однако кое-что произошло, и я не знал, к кому обратиться. Вы сын нашего властелина и глава Тайра, вот я и решил, что будет разумнее поведать зам первому. Может, это пустяк, а все дело в промозглом горном тумане…
— Прошу, рассказывай без стеснения. Я всегда готов выслушать то, что касаемо Тайра и Киёмори.
Канэясу вздохнул и понурил взгляд.
— Вы, должно быть, сочтете меня глупцом, господин, но… Очень уж странный сон мне привиделся…
У Сигэмори пробежал по спине холод.
— А в нем не было, случаем, берега с огромными ториями и гласом бога Касуги?
Канэясу поднял к нему побледневшее лицо.
— Именно так, господин.
— Нынче утром мне снилось то же самое.
— Значит, это нечто большее, нежели просто сон, повелитель. Должно быть, боги посылают нам знак.
— Боюсь, ты прав. Отец знает?
— Пока нет. Есть у меня опасение, что разговор с ним будет иным, нежели с вами.
— Понимаю. Я бы и сам сказал ему, только едва ли он выслушает. Отец мне больше не доверяет, хотя причин подозревать меня у него нет.
Канэясу потер щетинистый подбородок.
— Я должен вам еще кое в чем признаться, господин Сигэмори.
— В чем же?
— По моему приказу подвластные мне люди устроили смерть вашего учителя Наритики. Мной же повелевал господин Киёмори.
Сигэмори отвернулся.
— Так я и думал. Отцу не понравилось, что я презрел его волю, вымолив Наритике жизнь. Выходит, я виноват в его гибели не меньше тебя, Канэясу.
— Больше всех, однако, виноват ваш отец, — ответил Канэясу. — Если б даже Наритика участвовал в заговоре, ссылки было бы вполне довольно для наказания. Он не заслуживал такой бесславной кончины.
Сигэмори кивнул:
— Немудрено, что бог Касуги заговорил о возмездии. Столько невинных погибло от рук моего отца.
— Во сне было еще кое-что, повелитель… Вы тоже слышали?
— Что именно? Канэясу глубоко вздохнул.
— Бог Касуги сказал, что Царь-Дракон выполнил свое обещание. Однако, поскольку господин Киёмори нарушил данное им слово и попрал обет, принесенный Амиде, отныне наша земля лишается божественного покровительства и отдается во власть демонам. Вы понимаете, что это означает, господин?
Сигэмори нелегко было кривить душой.
— Нет, я проснулся раньше, чем расслышал конец. Что это значит, не представляю, хотя звучит скверно.
Еще раз вздохнув, Канэясу медленно встал.
— Согласен, господин. Скверные нас ждут времена. Боюсь, мне пора возвращаться, пока Киёмори не хватился меня и не выведал, где я был.
— Да, конечно. Благодарю, что нашел в себе мужество прийти сюда и поговорить. Если я смогу быть тебе чем-то полезен, только дай знать. Твоя преданность моей семье восхищает.
Канэясу задумчиво склонил голову.
— А Наритика?
— Я же сказал, что не виню тебя за это. Ослушаться моего отца значило бы пропасть самому.
— Истинный воин не чурается смерти, когда идет на правое дело. Я себя невиновным не считаю. Доброго дня, князь. — На этом старик воевода откланялся и вышел.
«Что же мне делать? — задумался Сигэмори. В висках тяжело застучало от страха. — Неужели я обрек мир на погибель, побоявшись выкрасть меч вовремя? Едва ли. Быть может, Канэясу истолковал свой сон неверно, и все же он так правдив… Я должен узнать, что пока в моих силах. Отправлюсь к знаменитым провидцам из Кумано — посмотрю, что они скажут».
Сигэмори созвал слуг и велел подготовить все к отъезду. Однако до полудня к нему явился еще один посетитель.
— Господин, прибыл ваш брат Мунэмори. Он сказал, что хочет поведать вам один свой сои. Прикажете принять?
Сигэмори похолодел. «Скольких же еще боги уведомили о низости моего отца?»
— Конечно, я его выслушаю. Немедля впустить.
Мунэмори вошел в гостиный покой — подчеркнуто-невозмутимый, где-то даже грациозный, что выглядело вовсе невероятно. «Как он переменился, — дался диву Сигэмори. — Видно, тяжкая потеря сделала его рассудительнее».
— Твой приход, брат, несказанно меня порадовал, — молвил Сигэмори. — Приятно знать, что ты наконец прервал уединение и вернулся в мир.
— Верно, ныне не время каждому скорбеть о своем, — отозвался Мунэмори, — однако, боюсь, скоро нас постигнет общая, горчайшая из скорбей. Ужасный сон мне привиделся, брат.
— Не было ль в нем берега, торий и голоса бога Касуги? Мунэмори поднял брови, но глаза его не выдали удивления.
— Точно так, а что? Тебе снилось то же самое?
— Мне, да еще одному, кто, я уверен, предпочтет остаться неизвестным. Чем же твой сон закончился?
Мунэмори отвернулся.
— Головой отца и возвещением тяжких времен.
— А-а… — У Сигэмори упало сердце. — Кажется, наш клан пережил свое благоденствие.
— Может, и нет, — поспешил сказать Мунэмори. — Пробудившись средь ночи, я тотчас призвал на совет одного… духовного наставника и спросил, что это может означать, как избежать падения. И получил ответ.
— Ну и?..
Мунэмори склонился ближе:
— Ты уверен, что никто из слуг не подслушивает?
— Этого никогда не знаешь наверняка, брат. Говори тише, тогда со стороны будет не слышно.
— Превосходно. Так вот, я осведомлен о нашей семейной… повинности, связанной с императорским мечом.
— Ты? Как?
— Матушка беспокоилась в последние дни. Что, если с тобой случится неладное? Вот почему посвятить меня было самым разумным решением.
— Да-да, несомненно. — Сигэмори сознавал, что чего-то не улавливает в объяснении брата, но никак не мог понять, чего именно. — Стало быть, этот… твой советчик упоминал меч?
— Верно, — ответил Мунэмори. — Важно, чтобы Кусанаги попал в нужные руки.
— Знаю. Я все ждал подходящего часа.
— Этот час скоро настанет, брат.
— Да-да. — Сигэмори, досадуя, отвернулся. — Это я слышал. Мне, однако, в самом скором времени предстоит отправиться на богомолье к святилищам Кумано — хочу разузнать побольше о нашем сне. Вот вернусь, тогда и…
— Богомолье! — воскликнул Мунэмори. — Как раз то, что нужно!
— Да, мне тоже показалось уместным…
— Ты не понимаешь, брат! Самое лучшее для тебя сейчас — оставить службу, тогда тебя никто не сможет обвинить.
Сигэмори ответил не сразу.
— Ты прав. Я действительно не понимаю. Мунэмори смиренно потупился.
— Я предлагаю избавить тебя от этого бремени.
— Бремени?
Мунэмори всхлипнул и промокнул глаз кончиком рукава.
— Пусть я и вернулся в мир, но не нахожу в том радости. После того, что я пережил, существование утратило для меня всякий смысл.
— Не говори так, брат. Тоска овладевает мной, когда я слышу от тебя подобные речи.
— И все же это правда. Посему я готов принять на себя твою долю, спасти наш клан. Спасти мир. Я выкраду Кусанаги. Если же попадусь — что ж, поделом. Я отправлюсь на казнь с легким сердцем, зная, что скоро воссоединюсь со своей женой и ребенком в Чистой земле.
Сигэмори протянул руку и тронул рыдающего брата за рукав.
— Весьма смелый шаг, однако я не могу принять такой жертвы.
— Ты должен! — выпалил Мунэмори и чуть не до боли стиснул ему руку. — На тебе все чаяния нашего рода. Без твоего предводительства мы обречены. Ты самый уважаемый среди Тайра. Если позор падет на тебя, нам всем несдобровать. Тогда как я… я не в счет. Никто не ждет от меня подвигов. Случись мне осрамиться, люди только пожмут плечами и скажут: «Подумаешь!
Он всегда был ничтожеством».
Сигэмори невольно с ним согласился.
— Вернее не скажешь, Мунэмори-сан, как ни горько мне признавать это. Своими словами ты уже доказал, что заслуживаешь большего уважения, нежели тебе достается.
Мунэмори отмахнулся:
— Мне это безразлично. Отныне я не волнуюсь о том, что обо мне думают. Только… прошу, позволь мне послужить миру еще раз, напоследок. Преуспею ли я, одним богам ведомо, зато душа моя пребудет в мире, зная, что и ее никчемная жизнь на что-то сгодилась.
Сигэмори был тронут мольбой брата. «Бессердечно отказывать ему в последней попытке оправдать себя. К тому же он прав: с Кусанаги нужно разобраться как можно скорее».
— Чем еще я могу помочь? Слезы Мунэмори мигом высохли.
— Только одним. В сущности, ничего важного. Ты министр двора и волен находиться в любой его части. Переложи на меня часть своих обязательств, когда отправишься на богомолье. Дай мне грамоту со своим разрешением и печатью — тогда и у меня будет доступ к… ко всему, в чем бы я ни нуждался.
— Понимаю. Да, звучит вполне разумно. Ты совсем не глуп, Мунэмори. Жаль, что я не разглядел этого раньше.
На губах Мунэмори появилась легкая усмешка.
— Надеюсь, дорогой брат, в скором времени тебе еще не раз придется об этом пожалеть.
