Князь Киёмори бодро шагал по коридорам Рокухары, проверяя — всели в гостевом крыле готово к принятию императорского младенца. Меньшие Тайра, жившие там, были выдворены, иолы починены и натерты до блеска, а старые ширмы сменились новыми, из шелковой парчи с золотым шитьем. Их дополнили столики эбенового дерева и тика, лаковые сундуки с нефритовыми вставками. Своего череда ждала армия слуг, которую следовало нанять для ухода за монахами, жрецами и знатью, пожелавшими участвовать в родовспоможении. Надо было договориться со сборщиками риса в подвластных Тайра селениях, дабы обеспечить провизией всех новоприбывших. Мореходам Тайра был отдан приказ о доставке драгоценных мандаринов с южных островов и разнообразной рыбы. Затраты были колоссальными, но и у Киёмори достатка хватало. Кроме того, речь шла об императоре Тайра и он не скупился — по такому случаю все должно быть идеально.

Полы одежды липли к ногам от летней жары, но Киёмори не ощущал неудобства — знай указывал, где разместить светильники да вышитые экраны и как перепланировать сад, с тем чтобы ранней зимой он предстал перед императрицей и ее чадом во всей красе. Месяц за месяцем Киёмори ломал голову над приготовлениями, однако ни домашние, ни министры не выказывали беспокойства этой его одержимостью. Более того, все как будто сопереживали ему и всячески подбадривали, отчего у Киёмори то и дело мелькала мысль, что совет попросту рад от него отделаться.

Затея устроить императорские родины в Рокухаре исходила от Мунэмори.

— Если будущий император появится на свет в вотчине Тайра, кто посмеет потом усомниться, что он один из нас? — сказал он. — Кэнрэймон-ин твоя дочь, это неоспоримо. Как и то, что ты можешь ручаться за безопасность ребенка, ибо многие при дворе все еще питают к нам недобрые чувства.

Киёмори не нашел изъяна в сыновних доводах и с готовностью согласился. «В кои веки Мунэмори предложил что-то стоящее, — думал он. — Видно, утрата его так переменила: он образумился, научился трезво рассуждать. Быть может, из него еще выйдет толк».

Сигэмори и Нии-но-Ама, конечно, были против. Сигэмори предложил свой собственный особняк, на худой конец — усадьбу Го-Сиракавы, но Киёмори и слова не желал слышать. Как Токико ни увещевала его, говоря, что Рокухара населена нечистой силой, он оставлял ее послания без ответа — решил, что она хочет удержать дитя при себе на потребу Царю-Дракону.

Как ни странно, Го-Сиракава сохранял молчание, хотя у него были все причины жаловаться — ведь он был отцом императора и дедом будущего ребенка. Вместо этого он предпочел остаться в стороне, заявив, что согласится с любым пожеланием императорской четы.

Конец спорам положила сама Кэнрэймон-ин, которая призналась в письме Сигэмори, что с нетерпением ждет поездки в Рокухару. «В детстве я пережила там столько чудесных мгновений, — писала она. — Думаю, в родных стенах мне будет спокойнее давать жизнь своему ребенку».

Киёмори осмотрел большой зал гостевого крыла и остался доволен. «Еще немного — и любой государь будет гордиться тем, что здесь побывал». Подумав так, он поднял голову и увидел прибитые к стропилам засохшие цветы и вылинявшие шелковые ленточки.

— Что это такое? — закричал он стоящей неподалеку пожилой служанке.

— Это обереги, господин, — отвечала та, низко кланяясь. — Ваша супруга, Нии-но-Ама, велела их прикрепить после… того давнего недоразумения, дабы изгнать отсюда злых духов. Она очень настаивала, чтобы их ни в коем случае не удаляли.

Киёмори нахмурился:

— У нас и без того соберутся монахи из каждого храма и кумирни. Или ты думаешь, они не защитят государыню от духов и демонов? Прочь весь этот хлам! Он давным-давно устарел, а дурновкусие еще никому не приносило удачи!

— Как пожелаете, господин, — отозвалась старушка, глядя испуганно и недоуменно.