Монашеское облачение
Токико замерла, остановив кисть на полпути к бумаге. Кто-то смотрел на нее через сёдзи. На серое кимоно упала капля туши. Токико обернулась и увидела Киёмори, сидящего на веранде прямо за перегородкой. В правой руке он держал веер, но не обмахивался им, хотя на лице у него выступила испарина. Он выглядел таким печальным и постаревшим, что Токико невольно его пожалела.
— Что ж, похоже, мои предсказатели снова не солгали, — произнесла она. — Сегодня меня ждало свидание с прошлым. — Она отложила кисть и запачкала рукав.
Киёмори сидел, уронив взгляд на руки.
— Я… я сожалею о том, что так долго не навещал тебя, жена. Токико нахмурилась. «Слишком уж он присмирел. Это на него не похоже».
— Так ты войдешь или будешь ждать восхода луны, чтобы ею полюбоваться?
Киёмори вздохнул и открыл дверь, но дальше порога не ступил. Судя по виду, ему вообще претило здесь находиться.
— Что случилось? Что привело тебя в сыновний дом в столь унылом расположении духа?
Киёмори повел веером в каком-то невнятном жесте.
— Может, цветочные феи похитили твой голос? Киёмори начал что-то говорить, но потом осекся. В этот миг Токико поняла, что он пытается обуздать великую ярость. Наконец Киёмори промолвил:
— Сегодня я сослал Наритику в землю Бидзэн.
— Что ж, — ответила Токико, — весьма великодушно с твоей стороны. Сигэмори перестанет тревожиться, хотя не могу сказать, что он будет доволен.
— Хм-м… Ну а ты как, Токико, старая дракониха?
— Я? — Она запнулась от удивления. — Я теперь Нии-но-Ама, если ты помнишь. Инокиня второго ранга. И мне кажется, старость — это не так уж плохо. Любопытное ощущение.
— В самом деле, о инокиня второго ранга? Должен сказать, она тебе к лицу: теперь, когда тебе незачем накладывать белила и чернить зубы, ты стала выглядеть здоровее. Словно чья-нибудь бабушка.
— Например, императора?
— Может быть. — В его глазах мелькнули знакомые искорки, й Токико отчасти утешилась: значит, старый плут не растерял еще своего обаяния.
— Кто знает, — лукаво сказала она, — когда я вернусь во дворец своего отца и снова обрету молодость, может, мне будет недоставать этой боли в суставах.
Лицо Киёмори вдруг снова посерело от ярости, как солнце, сокрытое тучей.
— Вернешься? Уж не хочешь ли ты бросить нас так скоро?
— Скоро? Благой Амида, нет, конечно! Пройдут годы, прежде чем я решусь. А что? Уж не хочешь ли ты сказать, что будешь скучать по мне?
Киёмори отвернулся, рассеянно глядя сквозь сёдзи. Когда он заговорил снова, его голос зазвучал глухим бормотанием.
— Ты переписываешь сутры? Токико моргнула от неожиданности.
— Да, как и пристало монахине. Поначалу это навевало на меня скуку, а теперь я так успокаиваюсь. Хотя чего мне жаловаться… я ведь даже не знаю, есть ли у меня душа, как у вас, смертных. Во всяком случае, это не повредит. Я говорю себе, что делаю так ради детей.
— Детей… — эхом отозвался Киёмори, по-прежнему не глядя на нее.
— Они — наше благословение, правда? Сигэмори так возмужал…
Веер у Киёмори в руках треснул надвое.
— Хай! — прорычал он. — «Возмужал» не то слово. «Так вот оно что».
— Ты сердит на него.
Киёмори обернулся к ней. Во взгляде его было столько ненависти, что Токико едва узнала мужа.
— Что ты с ним сделала, ведьма? Ответила она не сразу.
— Ничего. Только давала советы.
— Ты его извратила! Ты обучила его колдовству! Настроила против меня!
— Неправда!
— Мне доложили, что вчера ночью Сигэмори тайно отправлял ко двору донесение, где просил назначить его хранителем Трех сокровищ на время ремонта дворца!
«Как же я забыла, — подумала Токико, — что Киёмори все еще держит шпионов в правящих кругах, да и сам неглуп».
— Сигэмори вправе об этом просить. Он действительный глава Тайра и названый брат императора.
Киёмори бросился на жену и тряхнул за плечи.
— Думаешь, я дурак? — крикнул он ей в лицо. — Сигэмори хочет заполучить Кусанаги, вот что!
— Тс-с! Умоляю, говори тише! Слуги могут услышать!
— И пусть слышат! Пусть все узнают, какая у меня двуличная семейка! Что, Царь-Дракон заключил новую сделку? Только на этот раз с моим сыном!
Токико старалась дышать как можно ровнее.
— Это правда, я снова говорила с отцом. Оракулы сказали ему, что меч все еще может и должен быть передан кем-то из Тайра. На твою помощь, как я вижу, рассчитывать не приходится. Так почему не положиться на Сигэмори?
Киёмори наотмашь ударил ее по лицу.
— Предательница! Как наш внук, будущий император, сможет править без священного меча?
Токико втянула кровь из разбитой губы.
— Выслушай меня. Мы узнали, что у Кусанаги имеется двойник — копия, сделанная в давние времена. Ее хранили в святилище Исэ. Никто и знать не будет, что во дворце окажется поддельный Кусанаги.
— Поддельный?! — взревел Киёмори. — Просто чудно! А если моему внуку понадобится его колдовство, чтобы заставить людей падать ниц и повелевать ветрами, ты велишь ему довольствоваться подделкой?
Прибежавшие служанки замахали руками:
— Господин, уймитесь! Посмотрите, что вы наделали. Нельзя так обращаться с монахинями!
За спиной побежал шепот:
— Значит, верно говорят — Киёмори лишился рассудка!
— Отныне это не твоя забота, — сказала ему Токико. — Теперь и ты, и я носим серые одежды монахов, принеся один обет. Ты заявил, что отказываешься от всего мирского, и должен это сделать!
— Жене не пристало так говорить с мужем.
— Я старая монахиня и говорю, что мне угодно!
— Ты всегда говорила, что тебе угодно, — возразил Киёмори, отстраняясь, — и монашеское облачение здесь ни при чем. Я должен увидеться с Сигэмори.
— Оставь его!
— Придержи язык, жена. С тобой я уже разобрался.
Когда он вышел, слуги помогли Токико сесть и стали прикладывать к губе шелковые платочки. Токико отмахнулась, сказав:
— Бегите за ним, отвлеките как-нибудь! Предупредите Сигэмори!
Челядь поспешила исполнять ее приказание.
Тем временем Мунэмори улучил минуту для уединенной беседы со старшим братом.
— Правда, хорошо снова вот так встретиться? — начал он. — Теперь нам с тобой нечасто удается поговорить.
Сигэмори нетерпеливо вертел в пальцах кисть. Ему явно предстояло много чиновничьей работы, а Мунэмори, сам того не замечая, его отвлекал.
— Верно, мы отдалились друг от друга. Что поделать — веления долга часто лишают радостей единения.
— Веления долга? — усмехнулся Мунэмори. — Почему что-то должно нами повелевать? Мы же Тайра, брат! Самый могущественный клан во всей Японии, а может быть, и во всем мире! Можем поступать, как нам будет угодно!
— Вполне вероятно, — пробормотал Сигэмори.
— Я теперь военачальник императорской стражи, и у меня полно подчиненных, которые только и молят, чтобы я взвалил на них свою работу, — сказал Мунэмори. — Зачем мне их обижать? Теперь взгляни на себя: трудишься, словно жалкий распорядитель, а не министр двора. Над тобой уже смеются за глаза — говорят: «Вон идет Тайра Сигэмори, который сам пишет листки для прошений».
Сигэмори вздохнул:
— Стоит чиновнику запустить мелкие дела кабинета, как его самого пускают побоку. Ты ведь сам сказал, братец: мы, Тайра, вольны поступать как нам угодно. Я себе дело нашел.
— Поступай как знаешь. Слушай, до меня дошла весть, будто ты просил императора устроить тебя хранителем императорских реликвий…
Сигэмори тревожно заозирался:
— Откуда ты это узнал?
— Узнал отец. Он все знает. Но если Такакура согласится, может, я помогу тебе с этим бременем? Остальных посвящать не обязательно.
Мунэмори увидел, как глаза брата тотчас вспыхнули неодобрением.
— Если государь согласится, — сказал Сигэмори, — я не опущусь до такой низости, как присвоение чужого труда. То, о чем ты просишь, мне претит.
«Думаешь, я ни на что не годен, а, братец? — ярился в душе Мунэмори. — Думаешь, я всего лишь жалкий бездарь, никчемный третий сын, тогда как ты — драгоценный наследник и один заслуживаешь почестей и славы, так?»
— Как можешь ты рассуждать о благородстве, — тихо проговорил он вслух, — когда сам использовал чары против отца?
Сигэмори на мгновение прикрыл глаза.
— Я его не околдовывал. Просто хотел убедиться, что наши воины ответят на срочный призыв. Времена нынче опасные, а, значит, для нас ценно любое, даже малое, преимущество.
— Ты ведь не доверяешь отцу, верно? Не доверяешь ни мне, ни ему — никому, кроме себя!
— Это неправда.
— Прости, забыл. Матери ты доверяешь. Потому и перевез ее к себе — чтобы она поделилась с тобой тайнами Царя-Дракона.
— Я перевез ее сюда из сыновней почтительности. Долг всякого сына — заботиться о престарелых родителях.
— Я предлагал ей свое поместье, но она выбрала тебя. Доблестного Сигэмори. Отец надо мной потешается, мать знать не хочет, брат смотрит косо. Видно, нет в жизни места для бедного Мунэмори.
— Не говори так. Ты еще многого можешь добиться — стоит лишь захотеть!
— Неужели? И как же мне это сделать, когда люди загодя настроены против? Я предлагал Го-Сиракаве свои услуги, а он меня даже не принял, словно я пустое место. Фудзивара оттирают меня от любых важных дел при дворе. Как можно чего-то добиться в подобном положении? Конечно, все это было бы поправимо при поддержке отца, но он по-прежнему обращается со мной как с малым дитем!
— Не стоит так печься о его мнении, — тихо вымолвил Сигэмори. — Он в последнее время… сам не свой. Вернее, не изменился, что не совсем подобает тому, кто принял обет монашества. Боюсь, он не вполне владеет собственным духом и разумом.
В дверях показался слуга.
— Господин, ваш отец, Ки…
Его грубо отпихнули в сторону, и в комнату ворвался Киёмори.
— Отец! — Мунэмори встал и поклонился. — Мы как раз о вас говорили.
Киёмори его не заметил.
— Так, значит, твои слуги не лгут. Ты считаешь меня сумасшедшим!
— Это не так, — возразил Сигэмори. — Однако меня беспокоит ваше самочувствие.
— Больше, чем самочувствие Тайра?
— Не понимаю. Киёмори подался вперед:
— Ты впрямь намерен выбросить Кусанаги в море?
— Что?! — вскричал Мунэмори, но его никто не услышал. Сигэмори вытер лоб и тихо ответил:
— Если это вернет мир нашей земле, то да, я готов так поступить.
— Мир. — Киёмори выплюнул это слово, точно муху, попавшую в рот. — Стало быть, он тебе дороже счастья нашего клана!
Так знай: уж лучше война, если Тайра в ней победят, чем мир, при котором мы ослабеем!
— В этом, отец, я никогда с тобой не соглашусь. Киёмори умолк, сверля его взглядом, а потом сказал:
— Коли так, плохой из тебя Тайра. Мне стыдно иметь такого сына.
Мунэмори ахнул.
Сигэмори задохнулся, словно его ударили ножом. Поднявшись, он вышел в ближайшую дверь и кликнул слугу.
— Мой отец нездоров. Ему нужно немедля вернуться в Ни-сихатидзё. — Мунэмори же он сказал: — Прошу тебя, подготовь все к отъезду и проследи, чтобы он не навредил ни себе, ни другим.
Мунэмори почуял возможность отличиться.
— Отец, позвольте мне проводить вас домой. Сигэмори явно не заботят ваши тяготы. Я с радостью выслушаю все…
— Что проку мне от тебя — бездарного, хнычущего, болтливого шута? — заорал на него Киёмори. — Лучше бы у меня были одни дочери! — Он вихрем вырвался из комнаты и долго еще бушевал в глубине коридора.
Сигэмори неловко кивнул брату:
— Прошу прощения. — И поспешил выбежать вслед за отцом. «Вот как, — подумал Мунэмори, чуть не трясясь от обиды. — Стало быть, я никчемный и с этим ничего не поделаешь? Сейчас увидим…» Он кликнул карету, но вместо приказа вернуться в Ни-сихатидзё велел вознице гнать в Рокухару. Уже за полночь колеса повозки ударились о поперечину ворот старой усадьбы. У выхода Мунэмори встречали лишь два пожилых слуги.
— Господин, если бы вы предупредили о приезде… Нас здесь осталось совсем мало, и мы боимся, что не сможем услужить вам как подобает.
Рокухара и впрямь казалась темной безлюдной хороминой.
— Все отлично, — резко сказал Мунэмори. — Этого более чем достаточно. Принесите мне фонарь, жаровню с горячими углями, и… чтобы я вас не видел.
Слуги сделали, как он просил, и вот уже Мунэмори шагал по долгому пустому коридору в северо-западное крыло Рокухары — то самое, где обитали духи. Его руки дрожали, отчего фонарь качался и отбрасывал тени, которые будто прыгали из-за угла, стоило к ним приблизиться. Мунэмори до того нервничал, что только усилием воли удержал маленькую жаровню и не рассыпал угли. Под ногами у него скрипел пепел и пыль от недавнего пожара, и он не видел собственных сандалий, точно сам превратился в призрака. Во тьме комнаты тянулись нескончаемым лабиринтом, и Мунэмори почувствовал, что заплутал, хотя Рокухара была его домом с рождения.
После того как он рассказал матери о появлении Син-ина, она привела монахов очистить это крыло поместья, однако позже призналась, что даже монахам стало здесь не по себе. Как и следовало ожидать, чернецы поторопились и пропустили кое-какие комнаты. «Теперь их оплошность пойдет мне на пользу», — усмехнулся в душе Мунэмори. Он направлялся в то место, которого мать велела ему всеми силами сторониться.
Оказавшись в крохотной кладовой с разводами на стенах и стойким запахом гнили, Мунэмори поставил фонарь в угол, а сам сел перед жаровней. Даже сейчас, посреди лета, в каморке стоял холод.
Мунэмори бросил на угли прядь своих волос, веточку сакаки и обрывок бумаги, украденный из Летописной палаты. Когда все сгорело, он закрыл глаза и вывел на одной ноте:
— Однажды вы приветили меня как равного. Позвольте увидеть вас снова, быть к вашим услугам. — Он выждал несколько долгих мгновений, но ничего как будто не произошло. Мунэмори открыл глаза и вгляделся в дым жаровни, но и там ничего не было. Он вздохнул и уже засобирался уходить, поднял глаза и…
Син-ин сидел прямо напротив, не сводя с него взгляда запавших глаз.
— Я тебя ждал, — произнес демон.
— Ж-ждали? — заикнулся Мунэмори, уже сожалея о своей затее.
— Знал, что однажды мы снова встретимся. Итак, это случилось.
— Да, — проронил Мунэмори. Повисла неловкая тишина.
— Ну? Чему обязан?
Все высокопарные речи, которые Мунэмори так долго готовил, в один миг вылетели у него из головы. Он бухнулся лбом в грязные половицы каморки и заголосил:
— Все меня презирают! Все твердят, какой я бездарный! Что проку быть Тайра? Я хочу, чтобы меня заметили! Все бы отдал ради этого!
— Ну-ну, будет, — произнес Син-ин утешительным топом. — Я в точности знаю, как ты себя чувствуешь: отвергнутым и забытым. Однако ты поступил верно. Я именно тот, кто способен тебе помочь. Быть может, единственный. Вместе мы добьемся твоего величия.
— Неужели? — фыркнул Мунэмори, поднимаясь с пола. — И какого же?
— А какого бы тебе хотелось? Не желаешь ли, к примеру, стать князем Тайра? Главой рода? Неплохо звучит, а? Служи мне, и пост будет твоим.
— В-вы это можете? Как же я стану асоном, когда им выбрали Сигэмори?
— Насчет него не беспокойся. Мунэмори полегчало.
— А отец не воспротивится?
— С ним мы тоже вмиг разберемся. Так уж случится, что ты окажешься достойнейшим. Собственно, выбирать будет не из кого.
Мунэмори издал смешок.
— То-то все удивятся, верно? Я, никчемный Мунэмори, — глава Тайра!
— Да, это всех поразит.
— Асон Тайра! Это даже лучше, чем быть императором! Призрак скривился:
— Ну… тут можно и поспорить. Впрочем, я рад, что ты так считаешь.
— Отлично! Стало быть, по рукам?
— Как ты понимаешь, я должен попросить кое-что взамен.
— Взамен? Чего же вам угодно? Построить вам ступу или святилище, а может, устроить стодневный молебен за упокой души?
— Такой размах мне ни к чему. Предпочитаю действовать по старинке. Простой жертвы будет вполне довольно.
Мунэмори бросило в холод.
— Кто-то… должен умереть? И кто же?
— Некто несущественный.
— А-а… — Мунэмори вздохнул с облегчением. Если это какой-нибудь слуга — что ж, одним больше, одним меньше, верно? — Только… мне же не придется?..
— Не бойся, от тебя не потребуется ни взмахов мечом, ни кровопусканий.
— И все же это случится по моей вине?
— Косвенно. Ты даже ничего не узнаешь… до поры.
— Что ж, тогда и жалеть не о чем. Я согласен на твои условия. Едва он это произнес, как когтистая длань Син-ина стрелой метнулась вперед и стиснула его лоб ледяной хваткой. Мунэмори резко выпрямился, точно молния пронзила его от макушки до пят, пригвоздив к земле.
— Добро пожаловать под мое начало, Тайра Мунэмори, — произнес Син-ин.
