Императрица вскочила в постели. Ее тревожили мрачные сны, обрывки которых все еще липли к сознанию подобно тому, как в сухую погоду пристают к рукам лоскутки шелка.

Такакура еще дремал, мерно похрапывая рядом под одеялом. Кэнрэймон-ин завидовала его юному крепкому сну. В свои двадцать два она уже поневоле задумывалась, не настигла ли ее старушечья болезнь, бессонница. С тех пор как четырнадцать дней назад после нападения монахов пришлось проститься с дворцом, ей ни разу не удалось выспаться. Здесь, в покоях бабушки императора, она определенно чувствовала себя не в своей тарелке. Челядь восприняла переезд празднично, как некоторое обновление, но Кэнрэймон-ин, выросшая среди Тайра, понимала его истинный смысл: «опасность рядом».

Она соскользнула с ложа и накинула верхнее платье. В опочивальне было тепло, сквозняки не гуляли, так что плотной одежды не требовалось. Убрав за спину длинные волосы, Кэнрэймон-ин побрела в смежную комнату, где спали служанки, надеясь развеяться короткой беседой.

Девушки оставили сёдзи открытыми, отчего в комнату проливалось лунное сияние. Кэнрэймон-ин оглядела спящие фигуры, словно что-то выискивая. Ощущение было такое, будто ее глазами смотрит другой — некое порождение минувшего кошмара. Взгляд Кэнрэймон-ин упал на деревянную стойку с висящим на ней Кусанаги. Влекомая порывом, императрица приблизилась к стойке, перешагивая через спящих, и опустилась перед мечом на колени. Его ножны поблескивали в свете луны.

— Правда, необыкновенный, госпожа? — прошептала одна из служанок, проснувшись от ее шагов.

— Да, — тихо ответила Кэнрэймон-ин.

— Говорят, с его помощью можно повелевать ветрами. Кэнрэймон-ин кивнула. Нечто в ее душе знало это наверняка.

— А еще он будто бы подчиняется лишь отпрыскам императорской крови.

Опять правда.

— Разве мой отец не сын императора?

— Верно… Значит, и вы можете взмахнуть им.

— Я? Женщина?

— А почему нет? — хихикнула служанка. — Мужчины частенько доверяют нам свое оружие, ведь верно?

Кэнрэймон-ин улыбнулась. Она подняла меч со стойки и замерла, держа его обеими руками. Клинок оказался тяжелый.

— Думаешь, стоит?

— Государь вас простит. А жрецам мы не скажем. Кэнрэймон-ин потянула за рукоять и медленно вытащила меч из ножен. Зрелище ее разочаровало. Лезвие потемнело от времени, края были выщерблены. Реликвия выглядела немыслимо старой, оббитой и неприглядной.

— Почему его до сих пор не починили? Служанка пожала плечами:

— Кусанаги так священен, что никто, видимо, не осмелился. Конрэймон-ин вытянула меч перед собой — посмотреть, как тот заблестит в свете луны. Может, ей показалось, но клинок как будто сам излучал сияние.

— Повелевает ветрами, говоришь?

— Так сказано в легендах, госпожа. Почему бы не испытать его? Могли бы вызвать ветерок и развеять жару, чтобы было полегче спать.

Кэнрэймон-ин с почти детским азартом прошептала:

— Давай попробуем!

Она вынесла меч на веранду и подняла к небу.

— О великий ками! Я, произошедшая от Аматэрасу, велю тебе ниспослать ветер, который избавил бы нас от невзгоды! — И Кэнрэймон-ин взмахнула мечом справа налево, с юго-запада на северо-восток. По лезвию пробежал лунный блик, но и только.

Кэнрэймон-ин уронила меч, и тот с глухим стуком вонзился в половицы веранды. Ее руки устало поникли, а в душе поселилось странное чувство — смесь довольства, смятения и страха.

— Что я натворила!

Ее волосы вдруг разлетелись от сильного порыва юго-восточного ветра.

— Госпожа! Вам удалось! — восторженно прошептала служанка.

Кэнрэймон-ин больше не чувствовала ничего, кроме страха.

— Наверное… Напрасно я это сделала. — Она поспешила внутрь и вложила Кусанаги в ножны, потом укрепила на стойке и сказала служанке: — Смотри, никому ни слова!

После этого Кэнрэймон-ин вернулась в покой императора, забралась под одеяло и сжалась в комок. Ее била дрожь.