Минул год. В столице установился шаткий мир. Го-Сиракава всеми силами старался упрочить влияние на знать. Минамото — те немногие, что уцелели, — отступили в свои вотчины и больше ничем не навлекали на себя гнев императора. Ведущие монастыри — Хиэйдзан и Нинна-дзи гадали, какую из сект молодой государь почтит своим покровительством, если когда-нибудь вновь пожелает принимать у себя священнослужителей.

Что до Тайра, то Киёмори, опираясь на новообретенные власть и состояние, затеял крупное строительство во вверенных ему областях у побережья Внутреннего моря. Постройка нового святилища на Миядзиме шла полным ходом, хотя для завершения требовалось время. В землях Аки и Сэтцу Киёмори навел пристани и прорыл водные пути для облегчения судоходства. С особым тщанием он взялся за гавань у Фукухары.

Фукухарой звалась прибрежная деревушка в устье реки Тобы, чуть выше текущей через Хэйан-Кё. Кратчайший из столицы путь к морю лежал через Фукухару, и Киёмори частенько приезжал туда, порой на неделю-другую. Он не забыл своих корней, ведь Тайра всегда считались покорителями вод.

Этой осенью, в листопадную луну первого года эпохи Оохо, Киёмори сидел на веранде своей фукухарской усадьбы. Сильныи ветер доносил запах моря. Усадьба стояла на холме, и с веранды открывался чудный вид на гавань. Вдалеке можно было разглядеть рукотворный остров, который Киёмори повелел насыпать неподалеку от берега. Его возводили полгода — верхушки камней уже показались над водой, зримые даже сквозь пенные буруны. На горизонте клубились свинцовые тучи.

Если остров-волнолом удастся, как надеялся Киёмори, то Фукухара с его помощью превратится в портовый город, где смогут причаливать корабли.

«Если бы мне посчастливилось стать императором, — мечтал Киёмори, — и выбирать место для будущей столицы, я основан бы ее прямо здесь. Какой прок называться государем, если не можешь подчинить себе море? Правитель Чанъани строит могучие суда и ведет торговлю со многими землями. Отчего бы и нам так не делать? Слишком долго наши вельможи скрывались средь уютных холмов Нары и Хэйан-Кё, не интересуясь ничем другим. На юге, рассказывают, есть множество островов, населенных одними дикарями. Почему бы нам их не завоевать? Когда император Тайра взойдет на трон, я непременно скажу ему все это».

Подошедший слуга доложил:

— Повелитель, главный каменщик желает с вами поговорить. Киёмори кивнул и махнул рукой.

Главный каменщик вошел на веранду — плотный, приземистый бородач. Его одежда все еще источала запах морской соли. Едва войдя, он сел на корточки и поклонился:

— Киёмори-сама.

— Итак, с чем ты пришел?

— Строительство вашего острова движется хорошо, однако нас кое-что тревожит… Видите эти тучи на юге? Моряки, прибывающие из Харимы, твердят, что надвигается большая буря. Может быть, даже тайфун. Мы уже разослали весть по деревне, чтобы укрепляли дома.

— Тогда вам бояться нечего: мой остров из камня. Буря ему нипочем, даже тайфун.

— Он действительно сложен из камня, зато сваи деревянные. Мне доводилось видеть, на что способны волны и ветер в такую погоду.

Киёмори вздохнул:

— Значит, возьмите туда людей, чтобы держали сваи. Каменщик на миг смолк и окинул его печальным взглядом.

— При всем уважении, повелитель, это значило бы обречь их на верную гибель.

Киёмори прищурился:

— Разве смерть при исполнении воли господина не самая почетная участь?

— В бою, в гуще сечи, повелитель, ваши воины примут ее с радостью, но принуждать их сражаться с богами, против которых не выстоять ни одному смертному…

— Что ж, бросить вызов ками — еще большая доблесть! Люди все время попадают в бурю и остаются живы. Ступайте и сделайте, как я велел.

Главный каменщик открыл было рот, но ничего не ответил. Вместо этого он молча встал, поклонился и вышел.

Той ночью над Фукухарой промчался ужасающий шторм. Киёмори пережидал его, скорчившись под кипой парчовых платьев и слушая, как свистит ветер в карнизах. Дождь барабанил по ставням и сёдзи, как стрелы во время осады, дробный стук черепицы походил на топот боевых скакунов, а вой ветра — на воинский клич перед первым броском на врага. Раскаты грома оглашали округу, словно бой барабанов тай-ко. Дом так скрипел и шатался, точно готовился вот-вот сорваться с фундамента и взмыть в небо. В разгар бури среди шума стали чудиться голоса, зовущие Киёмори по имени, и он даже испугался, не духи ли Минамото явились свершить свою месть.

Однако буря пошла на убыль, а Киёмори в конце концов сразил сон. Слуга растолкал его уже поздним утром.

— Проснитесь, господин, проснитесь! Час Змеи на дворе! Киёмори сбросил накидки, под которыми спал, и выбежал на веранду. Па небе виднелись лишь легкие облачка. Дома поселян, хоть и покалеченные бурей, стояли на месте, а вот острова не было.

— Послать за главным каменщиком! Сию минуту!

— Как пожелаете, господин.

Главный каменщик прибыл лишь через несколько часов, в стражу Обезьяны. С ним были двое моряков-строителей с перевязанными руками и лицами, а также престарелый жрец синто в белой рясе и шапочке.

— Где ты был?! — вскричал Киёмори.

— Кое-кого из местных жителей придавило балками, господин. Я задержался, потому что помогал их спасти.

— А остров? — бушевал Киёмори. — Что с моим островом?!

— Боюсь, гроза его не пощадила, как можете убедиться.

— Вы должны были это предотвратить! Как случилось, что он не выстоял?

Каменщик нахмурился и указал на моряков, которых привел с собой:

— Господин, они смогут лучше ответить на ваш вопрос. Моряки упали на колени и отвесили поклон, коснувшись лбами натертого до блеска пола.

— Благороднейший повелитель, — начал один из них. — Как вы велели, мы семеро отправились дозором на остров, когда нас застала буря.

— Волны подымались все выше и выше, ветер крепчал, — подхватил второй моряк, — но мы крепко держались за веревки, обвязав ими сваи, чтобы те не повело в сторону.

— Держались мы стойко, — снова повел речь первый, — даже когда канат резал нам руки и волны хлестали со всех сторон…

Киёмори не вытерпел.

— Довольно похвальбы! Говорите, что стало с островом! Моряки переглянулись, и второй робко продолжил:

— Господин, в разгар бури над нами взметнулась могучая волна. Молния… она осветила ее изнутри и…

— Там были драконы, повелитель. Драконы моря.

— Они обрушились на остров, круша и громя его когтями. Всех смыло в воду. Мы слышали крики тонущих товарищей. Нас двоих драконы переправили на берег. От усталости мы заснули на месте, а когда проснулись, гроза миновала. Сгинул и остров.

— Несомненно, — вставил первый моряк, — нам сохранили жизнь, чтобы мы вам это поведали.

Киёмори насмешливо фыркнул, опрокинув чашку взмахом руки.

— Драконы, как же! — Однако на душе у него заскребли кошки. — Забудьте о них. Остров должен быть возведен заново. Приступайте немедля.

— Киёмори-сама, — произнес главный каменщик, — возможно, вам стоит прежде выслушать этого почтенного человека. — Он махнул в сторону жреца.

Старый служитель синто в белом низко поклонился и сказал:

— Благородный воевода, нам было явлено, что Рюдзин-о, Царь-Дракон, Владыка морей, вами недоволен. Мы считаем, остров был разрушен вам в назидание. Быть может, вы не знаете, чем вызван гнев божества, а может, забыли, но мы в святилище знаем наверняка: если вы не найдете, как его задобрить, ваш остров никогда не будет закончен.

Киёмори не пришлось гадать, чего хочет Царь-Дракон. «Где справедливость? Он обещал нового императора моей крови — крови Тайра, — а теперь требует меч, не выполнив сделки. Быть может, это расплата за то, как я обошелся с женой — его дочерью? Все равно меня им не запугать. Даже Царь-Дракон должен держать слово».

— Боюсь, мне неведомо, чем я мог прогневать Владыку морей, — слукавил Киёмори. — А ваша святость, случайно, не знает, как ему угодить?

— Рюдзин — один из божеств древности, — ответил жрец. — Драконы не ведут родство от Идзанами с Идзанаги, посему их не задобрить простым подношением риса и воскурениями. Им по нраву старые способы, какими пользовались наши пращуры.

— И что же это за способы? — полюбопытствовал Киёмори.

— Драконов усмиряют кровью, повелитель. В далекие времена особенно буйных драконов было принято ублажать даром исключительной ценности.

— Человеческой жертвой, — тихо вымолвил Киёмори. Каменщик и моряки потрясенно воззрились на него.

— Именно, повелитель, — ответил жрец.

— Да, — рассуждал вслух Киёмори, — я слышал об этом в легендах. Обыкновенно жертвуют молодых девушек исключительной красоты. Верно?

— Так гласят предания, — отозвался жрец. «Слишком уж резво он согласился…» Киёмори постучал по ободку чашки.

— Не стоит забывать, что мы имеем дело с Царем-Драконом. Несомненно, простая девица недостойна стать жертвой для могучего Рюдзина. Нет, мы предложим ему кого-нибудь более почитаемого. Жреца например. Такого, кто многое повидал на своем веку, человека большой святости.

В глазах служителя вспыхнул испуг.

— В-вы ведь не меня имели в виду?

— А почему бы и нет? Вы знаете о нашем бедствии не понаслышке, посему ваша душа, будучи освобождена, сможет ходатайствовать обо мне в царстве Рюдзина. Кому, как не вам, туда отправляться?

Старый жрец поклонился:

— Если господину угодно, разрешите мне вернуться в святилище и там более тщательно все обдумать.

— Разрешаю, — ответил Киёмори. — Знай, однако: если ты согласишься собою пожертвовать, твой подвиг будет воспет в легендах и не умрет вовеки.

— Я… я не забуду, господин. — И жрец поспешил наружу, стуча сандалиями по настилу веранды.

Главный каменщик и моряки вздохнули с явственным облегчением.

— Кровожадный старикашка, — проворчал Киёмори. — Как будто красавицам нет лучшего применения. Всю жизнь просидел в своем святилище — видно, у него уд отсох за ненадобностью.

— Дозвольте сказать, господин, — вызвался один из моряков. — Меж людей говорится, что Царь-Дракон уважает заветы Будды, хотя и не следует им. Если вы высечете на камнях слова сутры, остров станет священным творением и дракону, возможно, расхочется его уничтожать.

«Вот он, — сказал себе Киёмори, — способ остановить Рюдзина, не потакая ему. Способ показать, что его мощь меня не напугала. Я и так уже слыву мясником. Обойдется без кровавой жертвы, тогда уж никто не посмеет меня упрекнуть».

— Превосходная мысль, друг мой. Прими мою благодарность. Отправляйся в ближайший храм и устрой все, как сказал, а я пожалую тебя новым чином и отдам свою ладью под начало.

Лицо моряка озарилось улыбкой, он низко поклонился:

— Будет исполнено, благороднейший господин.