Глава 5
Купеческая слобода
Урук проснулся от яркого солнечного света. Над головой — безоблачное небо, солнце щекочет ноздри, припекает сверху, бок греет собачья шерсть. Урук облизнул губы, потянулся за мехом. Хотелось пить.
— Пора на рынок, — сказал он собаке. — Хватит бездельничать.
Урук вынул камень, проверил, полностью ли его скрывает засохшая грязь.
— Как думаешь, найдем мы что-нибудь подходящее в этом городишке?
Пес обнюхал покрытую слоем грязи драгоценность.
— Вряд ли, — вздохнул его новый хозяин. — Придется тащиться дальше. Завтра или послезавтра. Харап, слыхал я, богатый город.
Урук привязал рубин к собачьей шее, стараясь, чтобы шнурок и камень как можно меньше бросались в глаза.
— Ты будешь хранителем моей сокровищницы, Пес. Вряд ли тебя кто-нибудь заподозрит.
Они влились в поток пешеходов.
— Купеческая слобода, — обратился Урук к своей собаке.
Когда-то на улице, по которой они шли к рынку, обитали самые богатые и почтенные граждане Ура. Но постепенно все богачи переселились в южный район, к реке. Дома их все еще стояли на прежних местах, но превратились в кабаки и притоны. Из окон верхних этажей выглядывали совершенно голые проститутки, осыпая проходящих мимо мужчин ругательствами, а женщин — плевками. В любом другом месте их бы за это избили, но здесь они были в своем праве.
В харчевнях пока пусто, но это ненадолго. Основное времяпрепровождение весьма многих горожан — сидеть в кабаках, напиваться да лапать проституток. К удивлению Урука, женщины Ура не уступали в этом мужчинам.
Местные жители исподлобья кидали на негра с собакой беглые взгляды, но встречаться с ним глазами опасались. Страх витал в воздухе над городом, и Урук не мог понять, в чем дело. Люди боялись не его, не его меча или собаки. Да и собак в городе было достаточно. Кроме того, на глаза все время попадались козы, кошки и крысы. Многие встречные и сами были при оружии. Похоже, эти люди боялись друг друга. Женщина, проходя мимо купца с Инда, опустила взгляд. Купец уставился на свой кошель. Страх окутывал город, как вечерняя дымка.
Перед рынком располагалось самое большое сооружение Ура, Мохенджо-Даро, «холм мертвых». Он возвышался над городом, словно громадный пузырь над глиняным болотом. Вместо двери вход был закрыт плоским камнем, земля перед которым побелела от пепла.
По ночам улицы города — особенно Купеческой слободы — обходили уборщики, которые подбирали тела мертвых и умирающих. В Мохенджо-Даро последних складывали отдельно, так что днем родственники могли найти больных членов семьи, а кое-кто из попадавших в эту громадную могилу покидал ее на собственных ногах. Но такое случалось редко.
Раз в месяц Мохенджо-Даро начиняли углем и сжигали накопившиеся трупы. Жирный темный дым выходил из многочисленных отверстий в верхней части купола, поднимался к небу и рассеивался над окрестностями.
Три дня печь остывала, затем камень откатывали от входа, крестьяне забирали пепел и удобряли им поля.
Возле Мохенджо-Даро пес остановился и принюхался. Урук потрепал его по шее.
— Вот мы и пришли.
Перед ними раскинулся рынок. По краям обширной площади теснились столы и палатки торговцев. В центре площади торговали местные, в основном, крестьяне. Здесь можно было приобрести лен, ячмень, пиво, свиней и коз — живых и поджаренных; хлеб, сласти, полотно. Все, чем богаты благодатные берега реки Ибекс. Урук, впрочем, повернулся к местным производителям спиной. Его интересовало наружное кольцо торговцев.
Ближайшие к Мохенджо-Даро места занимают торговцы с побережья Бенарского залива. Они привозят древесину и известь — своих в южном Шинаре нет. Далее — Кан-Пурам и другие северные города. Урук остановился возле одного из прилавков, глянул на статуэтки — в основном, богини Каллы — и двинулся дальше. С богатого севера приезжали в Ур мелкие торговцы. «Богатые остаются там, в Кан-Пураме», — заметил про себя Урук.
Дошли до самой южной оконечности рынка, где расположились прибывшие из отдаленных краев, из долины Инда и с Нубийских гор. Если и найдется что-нибудь интересное для Урука, то, конечно, здесь.
Медленно продвигаясь вдоль торговых столов, Урук задержался возле группы негров, осматривающих кипу листов папируса. Урук не слишком хорошо понимал, для чего они нужны, но какой-то Модан — так его называли партнеры по торгу — отобрал себе целый ворох и отчаянно за него торговался. Урук пошел дальше.
Затем Урук остановился возле палатки ювелира, повертел в пальцах серебряное кольцо с большим куском лазурита, обсаженного мелкими сердоликами. Смешное колечко, совершенно бесполезное, но симпатичное. У купца из Египта, кроме таких колец, ничего не было.
— У меня есть знакомый в Тимбукту, у него все пальцы в таких перстнях. Он очень умный, а не просто богатый. В библиотеке работает… Ты, может, не знаешь, что такое библиотека?
Урук улыбнулся. Его рубин стоит тысячи таких перстеньков. Не о чем ему толковать с этим торговцем.
— Ты что-нибудь продаешь?
— Ничего стоящего.
— Меч хороший. Из Бенара? — Торговец обвел губы языком. — Пес вот… Худоват, но если откормить…
— Спасибо, подумаю. — Урук вернул перстень, и они пошли дальше.
Урук чуть отстал от пса, когда они добрались до прилавков с диковинными товарами из Харапа и Бахрейна. Столы были завалены какими-то странными инструментами, статуэтками и безделушками, которым приписывают магические свойства. Здесь тоже нет ничего стоящего, решил Урук. Демоновы камни да уловители духов… Ерунда всякая.
Один из прилавков выглядел особенно бедно. За ним сидела беззубая старуха и мусолила во рту кусок кожи. Перед ней лежал один-единственный демонов камень, украшенный кусочками янтаря, да несколько фигурок из дерева. Если у нее и было что-то стоящее, то только не на прилавке.
Урук взял фигурку шакала с длинным хвостом.
— Сама вырезала?
Старуха улыбнулась и вытянула вперед дрожащую руку.
— Которую? — прошамкала она.
— Шакала.
Она подслеповато прищурилась, вздохнула и отрицательно покачала головой.
Пес положил передние лапы на прилавок и обнюхал статуэтки. Добравшись до руки старухи, он лизнул ее. Женщина хихикнула и кончиками пальцев погладила нос собаки.
— Щекотно.
Урук пожалел, что у него нет денег. Почему-то ему захотелось купить эту фигурку. Но кроме «Девственности Каллы», у него ничего не было.
Раздумья его прервал человек с длинной белой бородой, незаметно подошедший сзади.
— Не думай, что она так уж бедна, друг, — произнес он. — Правда, мать?
Старуха снова заулыбалась, продолжая ласкать морду пса.
Длиннобородый обошел прилавок и положил руку на плечо старухи. Каждый палец этой руки украшал дорогой перстень. Длинные желтые ногти. «Из Харапа», — предположил Урук.
— Нравится шакал? Хороший вкус, — похвалил купец.
— У меня ничего нет для обмена.
Купец улыбнулся и погладил бороду, пропустив ее сквозь пальцы.
— Да, друг, вижу, что у тебя ничего нет.
Он наклонился через прилавок и добавил, понизив голос:
— Но пес твой богат несказанно.
Он едва заметно указал мизинцем на шею собаки.
— Очень, очень богат.
Урук нахмурился.
— Пойдем, друг, побеседуем. Нам с тобой есть что обсудить.
Урук последовал за ним в палатку. Руку на всякий случай положил на рукоять меча. Если купец собирается его убить и завладеть камнем, то здесь самое подходящее место. Никто ничего не заметит. Достаточно, чтобы в засаде поджидали сыновья или братья длиннобородого. Но пока никого не видно.
Пес обежал палатку, обнюхивая ее со всех сторон. Вернувшись, лизнул руку Урука. Значит, пес нашел это место безопасным.
— Я — Балук.
Купец вытянул перед собой ладонь, и Урук молча уставился на нее.
— А ты, должно быть, тот самый дьявол, о котором болтает весь город.
— Какой дьявол?
— Нечистый дух, цвета ночной тьмы, вторгся в зиккурат Каллы и лишил ее девственности, хм… Храбрым надо быть, чтобы оставаться в городе рядом с таким богатым псом. Очень храбрым.
Урук хмыкнул. Он не любил пустого многословия. Если есть, что сказать, говори. Но большинству нечего сказать, и они толкут воду в ступе. Он поиграл рукоятью меча.
— Да, у тебя замечательный меч, — Балук потер вспотевший нос. — Но есть ли смысл угрожать им мне? Я честный купец, если такие вообще встречаются на свете. Тебе надо сбыть это с рук, — он указал на камень, — а я как раз покидаю город. Нам обоим это выгодно.
Ага, это уже ближе к делу. Урук отвязал камень и протянул его купцу. Тот отколупнул грязь, рассмотрел драгоценность, выискивая вкрапления и повреждения. Поднес к уху и пощелкал по камню ногтем.
— Мне трудно будет пристроить его, — бормотал он. — Есть и изъяны. Все это снижает цену. Я тебе дам его вес золотом. Отличная сделка.
— Отличная для дохлого дурня из этой печки! — возмутился Урук и ткнул рукой в сторону Мохенджо-Даро. — Или для пьяной шлюхи. Надуть меня хочешь! Ты еще предложи мне сто мешков ячменя или деревянного истукана.
Балук усмехнулся.
— Да, торговаться ты не любишь, друг, заметно сразу. Что ж, буду краток. Я предложу тебе за этот камень очень полезную вещь.
Урук недоверчиво следил за купцом.
— У меня много интересных и полезных вещей. Каждому нужно что-то свое. Вот ты, например, кто?
— Охотник.
— Точнее — вор, — поправил Балук. — Боевой вор. Охотник за безделушками и опасностями. Бросаешь вызов богам, дразнишь их. Потому ты и лишил девственности их Каллу. Да, у меня есть вещь как раз для тебя. Сокровище. И я отдам его тебе за этот камень… и за твой меч.
Урук рассмеялся.
— Не спеши смеяться, друг. — Балук в свою очередь тоже слегка усмехнулся. — Я сейчас покажу тебе такое, от чего ты не сможешь оторвать глаз.
И он полез куда-то в кучу барахла, из глубин которой извлек что-то длинное, завернутое в драную тряпку. Урук напряженно следил за действиями своего странного собеседника. Что сможет заставить его забыть о своем верном мече, прекрасном испытанном оружии?
Балук неспешно удалил тряпку и вытащил из длинного шерстяного чулка меч.
Такого меча Урук никогда не видел. Длинный, тонкий, из черного металла. Рукоять обшита кожей. По виду тяжелый. Но, приняв оружие в руки, Урук удивился его невесомости. Он тут же вытащил клинок из ножен и взвесил его в руке. Отличное оружие, прекрасный баланс, заточка… Рукоять как раз по руке, но клинок!..
— Красивый… — выдохнул Урук. — Но разлетится, как только встретит кость.
— Попробуй.
Урук слегка взмахнул мечом и наискось всадил его в толстый центральный столб палатки. Лезвие на ладонь прорезало дерево и лишь после этого застряло. Он высвободил клинок и осмотрел его. Следы дерева на полировке, но ни щербинки, ни трещинки.
— Мана… — прошептал Урук в священном ужасе. — Что это?
— Железо, — улыбнулся Балук. — Давно я его купил. У северных людей, у которых свои секреты. Они делали много прекрасных и полезных вещей из железа, но…
— Где? Кто они?
— Они называли себя кенанитами. О них уже все забыли.
— Куда они делись?
Урук повесил меч за пояс. Он уже не мыслил себя без этого чудного оружия, представлял, как он взмахивает им в схватке.
— Их уничтожили, — вздохнул Балук. — Воинственное племя Нифилим напало на них. — Он хлопнул ладонями, потер их, как будто убил комара, и сделал жест, словно смахивает с руки мошку. — И их секреты исчезли с ними. Такая потеря! — Балук сокрушенно покачал головой. — Говорят, что нифилимы тоже обрабатывают железо, но точно не знаю.
— И ты отдаешь такое оружие?
— Я не воин, я купец. Мне нравится торговать необычным товаром. И находить для каждой вещи достойного владельца. Тебе — меч.
Урук улыбнулся. Да, такая сделка ему по нраву.
— Спасибо. Добрая торговля.
Урук собрался уходить, но купец задержал его.
— Скажи мне, что собираешься делать?
Повернув голову к Балуку, Урук успел заметить, как «Девственность Каллы» исчезла под бородой купца где-то у него груди.
— Через денек-другой отправлюсь в Харап.
— Хочу дать тебе добрый совет.
— Совет?
— Совет бесплатный и необязательный. Ты можешь им пренебречь. — Балук указал в сторону рыночной площади. — Опасное это место, друг. Лучше будет, если ты исчезнешь отсюда сегодня же. Для тебя это, — он ткнул себя в грудь, куда только что спрятал рубин, — лишь камень, но для них это жизнь. И они не успокоятся…
— Все понял, ухожу в Харап.
Балук снова покачал головой.
— Нет. В Кан-Пурам. В этом городе вор может возвыситься. Даже стать царем. Ты изменишь свою жизнь. Станешь, кем захочешь. Может быть, — он вздохнул, — даже примиришься с богами.
Урук задумался. Если Кан-Пурам действительно такой волшебный город… Отчего ж не заглянуть туда? Если вор становится царем, то он может не бояться своей судьбы…
— Спасибо, я подумаю.
Они вернулись к прилавку. Пес положил голову на колени старухи, которая гладила его морду. Он благодарно лизал ее руки, а она хихикала от прикосновений шершавого собачьего языка.
— Пес, пора! — позвал Урук.
— Будь осторожен, — прошептала старуха. Она шевельнула узловатым пальцем в сторону Мохенджо-Даро.
На рыночной площади появились жрецы. Возглавлял их высокий старик, который поджег костер под девочкой. Воспаленные глаза его свидетельствовали о бессонной ночи. Длинные белые одежды уступили место рыжевато-коричневой куртке и рабочим штанам.
За толпой жрецов следовала дюжина стражников с копьями. Копья были те же, но стражники другие. Ни одного чернокожего.
Жрецы направились прямиком к центру площади, отпихивая не успевших отскочить торговцев и бесцеремонно расшвыривая их товары. Крестьяне только улыбались и кланялись, стараясь спасти, что возможно.
Две женщины поднесли к центру площади большой деревянный ящик, и высокий жрец поднялся на него.
— Богине нанесли оскорбление! — завопил он.
Вокруг него тотчас образовалась толпа, к которой присоединились и те торговцы, товары которых были только что растоптаны жрецами и храмовой стражей. Жрецы и стражники рассеялись по рынку, высматривая негров. Один из них остановился возле прилавка Балука, сверля взглядом чернокожего собеседника белобородого купца. Урука это не слишком обеспокоило. Пусть хоть обыщут. Узнать они его все равно не смогут.
— Богиня оскорблена, — снова завопил жрец. — И преступник, посягнувший на богиню, здесь, среди нас.
Слова его звучали веско и грозно. Очевидно, он надеялся, что испуганный негодяй сам выдаст себя.
— Вспомним, как было. Вспомним историю, рассказанную богиней. Не было еще ни неба, ни земли, ни дождя над пустыней; ни Тигра, ни Ибекса, и богиня пребывала во тьме кромешной. И вот появился еще кто-то. Вы знаете, кто это был.
— Бог пустыни! — раздался чей-то возглас над заволновавшейся толпой.
— Бог пустыни, — повторил высокий жрец. — Пустыни и ветров, камня и огня. Он нашел нашу госпожу и возлег с нею. Тогда из ее чрева появились небо и земля.
— Но земля была пустынна, — продолжал жрец. — И он поместил на ней воды, над нею солнце и в ней — семена растений.
Слушатели согласно кивали головами. Эту историю они уже слышали, и она им нравилась.
— Он пустил в реки рыбу, а в воздух птиц, землю населил животными — и все это через тело нашей богини. — Жрец раскинул руки, как бы раскрывая толпе объятия. — Но как он свершил все это?
Жрец замолчал, вслушиваясь в нестройную разноголосицу ответов.
— Верно, он погрузил в нее свое копье.
Толпа ответила возмущенными криками. Пес ощетинился и прижался к ноге Урука.
— Затем, дети мои, ужасный бог пустыни изверг из богини людей. Голым и беззащитным появился человек среди зверей. — Жрец поднял над головой сжатый кулак. — И тут богиня поднялась и отвергла бога тьмы, и никогда более не ложилась с ним. Она вновь сделалась девственною и стала защитницей нашей, дала нам мудрость и огонь, научила возделывать землю. И с той поры стоит она между нами и ужасным богом творения, который сотрясает землю, насылает вихри и болезни, потопы и засухи, заставляет диких зверей разрывать и пожирать нашу плоть.
По щеке жреца скатилась одинокая слеза.
— Но этой ночью, люди Ура, богиня снова подверглась насилию.
Он выдержал эффектную паузу.
— Как сможем мы глядеть в глаза богине? — Слезы потекли по щекам жреца ручьями. — Мы должны найти священный камень, схватить преступника и покарать его страшной карой! — прогремел он. — Мы вернем «Девственность Каллы»!
Урук взмок от напряжения. Страж, стоящий напротив, опустил копье на уровень груди негра, но Урук не сдвинулся с места. Он скрестил руки на груди и слегка покачивал головой, словно не замечая нацеленного на него острия.
Невдалеке стояли еще двое негров и внимательно слушали речь жреца. Один из них — Модан, у ног которого лежала связка папируса. Имени другого Урук не запомнил. К их столу тоже подошли стражники, и Модан положил руку на плечо партнера. Ладонь его блестела от пота.
Еще ребенком Урук охотился в лесу на мелких грызунов. Начальная школа охотника. Однажды он поймал мышь. Сердце сжатого в ладони зверька бешено колотилось, а глаза светились ужасом — похожее выражение Урук увидел сейчас в глазах Модана. «Стой на месте! — мысленно приказал купцу Урук. — Не двигайся!»
Но Модан не выдержал. Он сорвал руку с плеча товарища, развернулся и понесся прочь.
Толпа завопила. Сверкнули ножи.
Модан оттолкнул женщину и, возможно, сбежал бы, если бы не оглядывался на преследователей.
Как раз когда он в очередной раз повернул голову, из бокового прохода выбежала стайка детей, преследовавших сбежавшего козленка. Первый малыш вытянул вперед ручонки, готовясь схватить беглеца за задние ноги. Он не заметил Модана, а купец не смотрел под ноги.
Колено Модана врезалось в челюсть ребенка, и они оба кувырком покатились в пыль. Тут же нахлынула толпа, и Модан, к вечной его чести, последним движением отшвырнул мальчика в сторону.
Когда обессиленное тело Модана приволокли к ногам жреца, он еле дышал. Весь в крови, в ушибах и порезах, с переломанными ребрами, черный купец был без сознания. Однако, по мнению Урука, его еще можно было спасти.
— Что с ним сделают? — спросил Урук.
— Убьют наверняка, — спокойно ответил Балук, сгребая статуэтки с прилавка. Все, кроме шакала. — Не знаю, каким образом, но убьют. Теперь его ничто не спасет. Иди в Кан-Пурам, друг, — вздохнул Балук, отворачиваясь.
Урук показал на шакала.
— Ты забыл одну.
— Это тебе. Отправляйся в Кан-Пурам.
— Да, конечно.
Урук готов был уйти в тот же момент, но не мог. Нужно было сначала посмотреть, что станет с Моданом.
Жрецы долго совещались, что предпринять. Повесить, содрать кожу, посадить на кол… Наконец, высокий жрец снова влез на свой ящик. Он вытянул обе руки к Мохенджо-Даро.
— Преступник выдал себя. Огонь пожрет его! А камень богини скоро вернется на место. — Жрец покосился на связанного по рукам и ногам друга Модана. Несчастья этого человека только начинались.
Через час Модан оказался внутри Мохенджо-Даро, куда доставили также множество вязанок хвороста.
Солнце садилось, у входов в притоны и кабаки зажглись факелы, но посетителей в них не было. Даже проститутки присоединились к толпе. И вот высокий жрец кинул горящий факел внутрь здания, а пятеро сильных мужчин налегли на плоский камень, перегораживая им вход. Сквозь щель еще виднелись языки пламени, доносился треск древесины и гул огня, который внезапно перекрыл дикий вопль:
— Не надо! Не на-а-а!..
Камень плотно закрыл проход. Крики заглохли, их сменил гул толпы снаружи. Кругом слышались возгласы ликования и восторга, а вовсе не ужаса.
Урук и пес направились прочь от начавшегося на площади народного праздника.
На окраине города Урук без всяких угрызений совести ограбил небогатое жилище простого горожанина. Питье, еда… один мех привязал к спине собаки. Пусть празднуют.
Урук шагал прочь, не оглядываясь, но пес не раз обернулся, скаля зубы на зарево пожара и жирный черный дым, поднимающийся над куполом Мохенджо-Даро.
У реки Урук свернул на север — туда, где могучий поток стекает с далеких гор. Пес бежал впереди.
