Пролог

— Для тебя пришло время уйти из жизни! — негромко прозвучал зловещий голос Роберта Пули.

Река у Дептфорда окрашена в красно-коричневый цвет. Не стоит удивляться: ведь рядом расположены скотобойни, а там в каменном полу высечены желоба, по которым кровь забитых животных стекает в Темзу. Река никогда не была чистой — она уносила с собой всю лондонскую грязь. В дни забоя скота кровь вместе с мочой и калом животных превращала ее воды в темно-коричневую жижу. Мычание коров, чувствующих близкую смерть, было невыносимо слышать. Казалось, будто визг и рев исходят из пасти самой преисподней. Какими бы глубокими ни делали желоба, кровь волнами окатывала бревенчатые стены, подтачивая их быстрее, чем самая промозглая и влажная зима.

— Я сам решу, когда придет мое время! — произнес Марло и резко опустился на стул у окна.

Кристофер Марло. Кит Марло. Величайший, первейший, лучший драматург Англии. Его черный, подбитый шелком бархатный камзол был испачкан, локти вытерты до матового блеска: сколько столов в лондонских пивных отполировано ими!

— Ты больше ничего не решаешь. Решаем мы. Ты утратил право решать, когда стал ненадежен. — Пули говорил нарочито спокойным тоном, но за этим спокойствием чувствовалось нешуточное раздражение. — С тобой заключили договор. Ты поступал так, как тебе было велено, и хранил молчание. Как и все мы. Но затем ты вздумал погромче заявить о себе, не так ли? Захотелось поднять шум, привлечь к себе внимание…

В глазах Пули, в его голосе горела ненависть — ненависть к собственной слабости, ненависть человека, который позволил чувствам взять над собой верх.

— Господи Иисусе! — воскликнул Марло, криво усмехаясь. — Неужто великий мастер Пули уже не владеет собой?

«Но умереть в Дептфорде…» — подумал он про себя. Перед героями и злодеями в его пьесах распахивались врата рая или ада. Поэту же, давшему им жизнь, предстояло сдохнуть на самых гнусных задворках Лондона.

— Время пришло. — Голос Пули прозвучал властно, и эта властность показалась куда более пугающей, чем любая злость. — Сейчас. Сию минуту.

Пули прав. Таков уговор: он должен умереть во время ссоры по поводу того, кому платить за трапезу, поданную им в харчевне. Трапеза завершилась. Настало время свести счеты.

Марло вскочил с места. Пули остался сидеть, наблюдая за ним, спокойный внешне, но внутренне напряженный, словно готовый к бою клинок. Фризер и Скирс, сообщники Роберта Пули, нервно оглядывались и в ожидании дальнейших указаний бегали глазами от Марло к своему предводителю. Кристофер посмотрел на них, и губы его скривились в презрительной усмешке. Он начал раздеваться: сначала камзол, затем крахмальный кружевной воротник. Бедняцкая одежда была сложена на столе, ожидая его. Какие-то лохмотья, грязноватая куртка, источавшая сильный запах пота…

Предполагалось, что в мир иной отправится молодой моряк, но тело, которое предстояло передать местному правосудию, считалось бы принадлежащим Кристоферу Марло. В Дептфорде человеческое тело ценится дешево, а души — тем паче.

Но тут вмешалось само провидение. Накануне вечером в четырех милях отсюда, у колодца Святого Фомы, повесили сумасшедшего пуританина, автора злокозненных прокламаций. Джон Пенри был лишь на год старше Марло, а по иронии судьбы также оказался родом из Кембриджа. Небольшая сумма для могильщика, которого мало заботило, где похоронен повешенный, способствовала опустошению дешевенького гроба, а высокий воротник, надетый вместо кружевного воротничка Марло, надежно скрыл следы от веревки. В общем, с пуританином было куда меньше возни, чем с матросом. Прежде всего, того пришлось бы напоить, что не представляло труда, но вот отделаться от его друзей виделось более сложным делом. Впрочем, кто переполошится из-за очередного мертвого матроса? Еще меньшее число людей обеспокоится по поводу того, кто все равно уже мертв. А покойник, чьи пальцы перепачканы чернилами и чьи ладони не несут на себе следов мозолей от корабельных канатов, — такой покойник представлялся сущей находкой.

Переодевание в чужое грязное платье отрезвило Марло. Набитый кошель глухо позвякивал, и поэт был почти уверен, что Пули и те двое не замедлят наброситься на него. Но нет, пока все спокойно. Они, конечно, наверняка попытаются избавиться от Кристофера — вопреки уговору с ним самим и второму соглашению, заключенному с Генри Грэшемом. Будь Пули глуп, он не прожил бы так долго и не преуспевал бы, как ему до сих пор удавалось, в преступном мире Англии. Он не рискнет совершить это черное дело в доме. Один или два человека будут поджидать его на дептфордской набережной, подумал Марло. Или, что еще более вероятно, дело сделает какой-нибудь матрос с брига, который должен отчалить с отливом. Еще бы. Роберт Пули — умелец творить черные дела.

Кристофер кивнул мужчинам. Пули шагнул за дверь, но через минуту вернулся.

— Никого, — коротко бросил он. Чем меньше говорил Пули, тем большая опасность от него исходила.

Марло было не по себе в грязном платье простолюдина. А как хотелось ему осуществить великий эффектный уход, подобно герою пьесы, или же самому принародно прочесть эпилог собственной жизни! Какие строки он написал для Фауста?..

Вместо этого драматургу в голову пришла строчка из той же пьесы:

Трое наблюдавших за поэтом не могли видеть его внутреннего смятения. Мгновение он стоял у низкой деревянной двери — молча, неподвижно, — а в следующую секунду уже ушел в сгущающиеся вечерние сумерки. Его видели живым в последний раз. Несколькими минутами позже они учинят драку, которая якобы будет стоить поэту жизни, а тело несчастного Джона Пенри, так удачно подвернувшееся, подготовят к погребению и предадут земле под именем Кристофера Марло.