Глава 34
Мышиный бог
Агамемнон выдернул меч из груди Банокла и протянул его помощнику, чтобы тот почистил клинок. Царь был в благодушном настроении. Убийство Банокла положило конец раздражающим блошиным укусам, которые он не мог почесать. Он не сомневался, что сообщник предателя Каллиадес лежит мертвым где-нибудь в грудах трупов троянцев, которые Агамемнон видел между Скейскими воротами и этим коридором.
Агамемнон все утро ждал вместе с братом Менелаем и царем Идоменеем, и гнев его все рос: воинам, которых одного за другим посылали в каменный коридор, не удавалось убить перебежчиков. Но теперь Банокл был мертв, и ничто не стояло на пути двух стремлений Агамемнона: убить мальчика-царя, отродье Гектора, и наконец-то заполучить свой приз — сокровища Приама. Он знал, что наверняка близок и к тому, и к другому, раз столько троянцев погибло, охраняя путь сюда.
В конце каменного коридора была простая дубовая дверь.
— Откройте ее! — приказал Агамемнон, и вперед побежали два воина, вооруженных топорами.
Но дверь не была заперта на засов и открылась при первом прикосновении. Агамемнон вошел; впереди шагали люди с топорами, по бокам — его телохранители.
Комната оказалась лечебницей. Мертвые и умирающие троянцы, около сорока человек, в том числе несколько женщин, лежали на полу в огромном квадратном помещении. Вонь была ужасной, и смерть висела в воздухе, как дым.
Все глаза обратились к Агамемнону. Некоторые были полны страха; но большинство людей здесь смирились со своей судьбой. Перед ранеными стоял, держа двумя руками поднятый меч, невысокий молодой человек в пропитанной кровью одежде.
Не обращая на него внимания, Агамемнон огляделся по сторонам. В комнате не было детей. Должно быть, их спрятали. Он нахмурился, его благодушие испарилось. Мальчик с мечом заговорил, и Агамемнон нетерпеливо стал слушать.
— Не убивай этих людей, — дрожащим голосом сказал мальчик. — Они больше не страшны для твоих армий.
— Убить его, — приказал Агамемнон.
— Подождите! — Мерионес, помощник Идоменея, шагнул вперед и встал перед мальчиком.
Люди с топорами помедлили и нерешительно посмотрели на Агамемнона.
— Я тебя знаю, парень, — сказал Мерионес мальчику. — Я видел тебя с Одиссеем.
Юноша кивнул и чуть опустил меч.
— Я Ксандер. Я имел честь быть лекарем великого Ахилла и его мирмидонцев. Я друг Одиссея.
— Тогда что ты здесь делаешь, парень, с троянцами?
— Это долгая история, — признался Ксандер.
— Эту историю я хотел бы послушать, — сказал Мерионес, взглянув на Агамемнона. — Пощади мальчика, царь Агамемнон. Нам не помешала бы пара историй теперь, когда Одиссей ушел.
— Скатертью ему дорога! — рявкнул Идоменей. — Мне больше не нужны небылицы. Убей мальчишку и давай отыщем сокровищницу.
Критский царь раздражал Агамемнона сверх меры после долгого лета, проведенного в его компании, и Агамемнон огрызнулся:
— Очень хорошо, Мерионес. Как обычно, ты дал мне хороший совет. Лекарь, я пощажу тебя и твоих раненых, если ты скажешь мне, где сын Гектора.
Молодой человек нервно ответил:
— Астианакса тут нет, господин. Золотой забрал его отсюда минувшей ночью.
Снова Геликаон!
Агамемнон почувствовал, как ярость поднимается в нем со скоростью летней бури.
— Геликаон был здесь? Всего лишь минувшей ночью? Как такое может быть? Ты лжешь, мальчик!
— Нет, господин. Я говорю тебе правду. Он взобрался по северной стене и забрал мальчиков. Госпожа Андромаха отправилась вместе с ним, и…
— По северной стене? Но по ней невозможно взобраться!
— Я говорю правду, господин. Думаю, веревка все еще там, и ты сможешь сам ее увидеть.
Ксандер показал на задние комнаты, и Агамемнон жестом велел воину пойти и взглянуть. Менелай последовал за этим воином.
«Вечно Геликаон, — думал царь битв, — вечно он на каждом повороте рушит мои планы! Даже в миг моей победы!»
Идоменей сипло сказал:
— Меня не интересует сын Гектора. С Троей покончено, выжила династия Приама или нет. Ты что, боишься, что Геликаон и мальчик-царь поднимут армию и попытаются отбить город? Почему мы должны беспокоиться о мальчишке? Мы найдем сокровища Приама и вернемся к себе домой.
Агамемнон кивнул. Острозубым, как обычно, двигала только жадность, но на этот раз он был прав. Мальчика можно будет выследить потом, когда будет свободное время. Нигде вокруг Зеленого моря он не найдет безопасного пристанища. Как только Троя будет крепко зажата в руках Микен и ею станет править верный Агамемнону человек, царь сможет вернуться в Львиный зал, к жене и сыну, и отпраздновать победу над Приамом и Золотым городом. Царь Агамемнон, Завоеватель Востока! Его имя войдет в легенды как имя того, кто сокрушил Трою.
Вновь придя в хорошее настроение, Агамемнон повернулся к Ксандеру:
— Я человек слова, мальчик. Занимайся ранеными. Больше ни один троянец не умрет от руки царя битв.
— Брат!
Агамемнон повернулся на голос. Менелай вернулся из задних комнат с бледным лицом.
— Ну? Веревка там? Лекарь сказал правду?
— Да, брат, но есть еще кое-что, что ты должен увидеть.
Он нетерпеливым жестом предложил Агамемнону присоединиться к нему.
Царь Микен вздохнул и в сопровождении телохранителей последовал за Менелаем в комнату поменьше. Окно здесь выходило на север, и к каменной балюстраде окна была привязана крепкая веревка, обрезанная у верхнего конца.
Повинуясь настоятельным требованиям Менелая, Агамемнон подошел к окну и выглянул. Давно уже миновал полдень, и теплое солнце сияло над лугами по берегам реки Симоис. Высохшие за лето, широкие равнины зазеленели после недавних дождей. Но теперь зеленая поросль была еле видна. Докуда хватало глаз, равнина была полна вооруженных людей, конных и пеших: выстроившись в строгом порядке, они неподвижно ожидали приказов.
Менелай выдохнул:
— Хетты, брат! Явилась хеттская армия!
На каменистой вершине утеса к востоку от города старый кузнец Халкей долго спал сном изнеможения, свернувшись вокруг идеального меча, словно защищая его. Он сильно обжег руки, когда пытался взять меч; из-за онемения в пальцах он не сразу заметил боль. А еще Халкей считал, что не ел уже несколько дней, хотя с интересом обнаружил, что, похоже, больше не нуждается в пище. Его уменьшающиеся запасы воды дурно пахли, но он все равно отхлебывал время от времени.
Когда наступили сумерки, он решил вернуться в город и преподнести свой меч царю. Его скудные пожитки были уничтожены огнем вместе с навесом, который укрывал его все лето. Халкей сунул под мышку полупустую флягу с водой и, осторожно баюкая меч, пустился в путь.
Боль в руках была мучительной. Халкей злился на самого себя. Кузнец с его опытом не должен был совершать ошибок подмастерья. Красные воспаленные ладони будут заживать долго, и это помешает работе. Халкей подбадривал себя, представляя выражение благоговения и восхищения на лице микенского царя, когда тот увидит меч, и нетерпеливые расспросы Агамемнона о том, как Халкею удалось сделать такое оружие. Старик на мгновение пожалел, что оружие получит не Геликаон. Самую лучшую работу он всегда делал с одобрения царя Дардании, но Халкей не сомневался, что к этому времени троянцы и их союзники уже уничтожены.
Идя к городу, он видел, как пламя высоко вздымается из-за стен, слышал звуки битвы и гадал, захватили ли, наконец, город западные цари. В голове Халкея возникла мысль об огромных таранах, подвешенных на цепях на снабженных колесами платформах. Эти мысли отвлекли его, он споткнулся на каменистой земле и чуть не упал. «Осторожней, — подумал Халкей, снова сосредоточившись, — ты не можешь позволить себе упасть на руки».
Он пошел медленней, осторожно выбирая путь в темноте.
Халкей остановился под стенами Трои и выпил немного воды. Решил присесть на мгновение — и тут же заснул.
Когда он снова проснулся, давно наступил рассвет. Руки его горели, голова ужасно болела. Он осушил флягу с водой одним длинным глотком, и его тут же вырвало большей частью этой воды. Он отшвырнул флягу и медленно встал. Долгий взгляд на идеальный меч взбодрил его, и Халкей зашагал вокруг стен. Он миновал Дарданские ворота и Восточные ворота, увидел, что и те и другие закрыты и запечатаны, поэтому двинулся к Скейским.
Но когда он добрался туда, эти ворота тоже были закрыты. Кузнец запрокинул голову, чтобы увидеть вершину стены, но не смог разглядеть там стражи. Силы его убывали, он уселся в пыли у стены. Шесть каменных статуй, охранявших Скейские ворота, злобно смотрели на него.
Прошло много времени, прежде чем раздался скрип и стон, и ворота открылись, чтобы выпустить отряд воинов. Халкей увидел по их доспехам, что это микенцы, и с трудом поднялся на ноги.
— Эй, воины, отведите меня к Агамемнону! — крикнул он.
Не обращая внимания на волны мучительной боли, он взял меч обеими руками и помахал им воинам.
Те не обратили на него внимания, шагая через нижний город.
— Ваш царь меня ждет! — отчаянно закричал Халкей. — Этот меч сделан для него, вы, идиоты!
Один воин отделился от задних рядов отряда и пошел к нему, вынимая меч из ножен. Халкей увидел, что половина лица этого человека покрыта уродливыми шрамами. «Песок, — подумал кузнец со внезапным интересом. — Вот что, должно быть, делает с плотью и кожей раскаленный докрасна песок».
Воин не колебался.
— Значит, мы идиоты? — спросил он.
Вогнал меч в грудь Халкея, вытащил и вновь присоединился к товарищам.
«Это было похоже на удар молотом», — падая, подумал Халкей.
Идеальный меч упал рядом с ним в пыль. Кузнец с облегчением понял, что боль в руках исчезла.
Ему снился интересный сон. Он видел себя на борту «Ксантоса», и крепкий ветер наполнял парус с изображением черного коня. Корабль прокладывал путь по волнам, которые были темно-зелеными и странно неподвижными. Золотой шагал к Халкею, солнечный свет за его спиной обрисовывал его силуэт, но оставлял в тени лицо. Халкей плохо видел и чувствовал себя очень слабым. Потом он понял, что золотистый человек крупнее Геликаона. Вообще-то он был гигантом, и свет вокруг него не был солнечным светом, а исходил от самого этого человека. «Неужели это Аполлон, бог солнца?» — гадал Халкей. Потом пораженно понял, что бог хромает.
Бог наклонился к нему и осторожно вынул идеальный меч из его рук.
— Ты хорошо поработал, кузнец, — прогудел низкий голос. — Спи, а завтра мы определим тебя на работу.
Тудхалияс Четвертый, император хеттов, в окружении своей свиты вошел в мегарон Приама.
Ксандер с интересом наблюдал за императором. Он никогда раньше его не видел. Если не считать хеттских наемников, которых лечил Ксандер — а те казались точно такими же, как и любые другие наемники, — единственным хеттом, с которым встречался юноша, был Зидантос. Огромный Зидантос, с бритой головой и раздвоенной черной бородой. Император был худым и очень высоким, с завитой бородой, разодетым в блестящие одежды, как женщина. Его свита носила еще более странные наряды — ярко окрашенные юбки и полосатые накидки. Но все они были вооружены до зубов, как и те, кто встречал их в мегароне.
Ксандер хотел остаться с ранеными, но, покидая покои царицы, Агамемнон внезапно повернулся к Мерионесу и приказал:
— Приведи лекаря.
И теперь Ксандер, волнуясь, стоял рядом с Мерионесом. Он чувствовал, что одетый в черное критянин, — его единственный друг в этой комнате.
Император и царь встретились в центре мегарона, все еще заваленного трупами и брошенным оружием. Тудхалияс молча огляделся по сторонам, его черные глаза ничего не выражали.
Агамемнон заговорил первым.
— Приношу соболезнования по поводу смерти твоего отца. Хаттулсилис был великим человеком и мудрым правителем, — сказал он, и Ксандера удивила искренность его тона. — Добро пожаловать в Трою, город Микенской империи.
Тудхалияс мгновение рассматривал Агамемнона, потом мягко ответил:
— Хеттский император привык видеть своих подданных распростершимися у его ног.
Глаза Агамемнона стали жесткими, но он проговорил ровным тоном:
— Я не подданный. Я сражался за этот город, и ты вошел сюда с моего дозволения. Я открыл для тебя Скейские ворота в знак дружбы. Все здесь принадлежит мне. И моим братьям-царям, — быстро добавил он, увидев, как нахмурился Идоменей.
— Ты сражался, чтобы завоевать этот склеп? — заметил Тудхалияс, снова оглядев трупы, свежую и запекшуюся кровь. — Ты, должно быть, гордишься победой.
— Давай поймем друг друга правильно, — сказал Агамемнон. — Цари запада сражались, чтобы завоевать этот город, и благодаря лучшей стратегии, военной силе и воле богов преуспели в этом. Твоя слава стратега бежит впереди тебя, император. И ты знаешь: чтобы народ господствовал в Зеленом море, сперва он должен получить господство над Троей.
— Ты прав, микенец, — ответил Тудхалияс. — Важно, чтобы мы с тобой правильно поняли друг друга. Приам правил этим городом с молчаливого согласия хеттского императора. Под правлением Приама Троя расцвела и стала богатой, на ее землях царил мир. Город охранял хеттские торговые пути, морские и сухопутные, принося процветание нашему великому городу Хаттусе. Троянские войска сражались за империю во многих битвах. Мой друг Гектор, — император помолчал, чтобы эти слова запечатлелись в сознании Агамемнона, — внес свою долю в нашу победу над египтянами в битве при Кадеше.
А теперь, — продолжал Тудхалияс, и голос его стал жестче, — Троя в руинах, ее бухта несудоходна. Все ее жители мертвы или бежали, ее армия уничтожена. Округа опустошена, посевы погибли, скот пал. Вот почему я явился сюда лично, с тридцатью тысячами моих воинов.
Он сделал паузу. В зале повисла задумчивая тишина.
— Хеттскую империю мало заботит, в чьих руках находится Троя, если город процветает и орошает все вокруг своими богатствами. Но мертвый город на умирающей земле притягивает только тьму и хаос. Империя вынуждена вмешаться.
Ксандер почувствовал, что атмосфера в мегароне стала ледяной. В зале было меньше хеттов, чем микенских воинов, но хетты не были так утомлены, были лучше вооружены и, казалось, так и рвались в драку.
Агамемнон оценивающе огляделся по сторонам, возможно, думая о том же самом.
— Троя будет процветать под микенским правлением, — поклялся он. — К следующему лету бухта будет снова полна торговых кораблей. Город будет отстроен и под нашей твердой властью расцветет снова.
Тудхалияс внезапно шагнул вперед, и Агамемнон инстинктивно подался назад. Император, за которым тенью следовали его телохранители, подошел к инкрустированному золотом трону Приама и грациозно уселся. Агамемнон был вынужден встать перед троном, чтобы говорить с хеттом.
— Троянская бухта последние несколько лет медленно заносилась илом, как мне сказали, — проговорил Тудхалияс. — Теперь там лежат обломки микенских кораблей, и вокруг их корпусов уже громоздятся новые отмели. Спустя поколение бухта исчезнет, и у города не станет выхода к морю. Торговые корабли будут проходить мимо, стремясь к новым городам, которые расцветут дальше в Геллеспонте. С Троей покончено, Агамемнон, благодаря тебе.
— Не я начал эту войну, император! — выплюнул Агамемнон, потеряв самообладание. — Но я прежде других увидел опасность, которую Троя несет народам Зеленого моря. Тщеславие Приама, подкрепленное конницей его сына и пиратским флотом Дардании, было направлено на то, чтобы подчинить его воле всех свободных людей. Остальные подкупали или обольщали Приама, но Микены не были одурачены.
Тудхалияс откинулся на спинку трона и засмеялся, его смех породил гулкое эхо в огромном каменном зале.
Потом он сказал:
— Этой чушью ты можешь дурачить своих марионеточных царей, сидя ночью у лагерных костров и рассказывая, что Приам был чудовищем, решившим завоевать весь мир. Но твое чудовище принесло сорок лет мира, пока ты не решил его уничтожить.
— Я сражался за этот город! — взревел Агамемнон. — Он мой по праву оружия!
В этот миг в мегарон вошел хеттский воин и кивнул императору. Тудхалияс метнул на него взгляд, потом снова посмотрел на микенского царя.
— Итак, ты взываешь к праву оружия, — сказал он, улыбаясь. — Наконец-то мы можем в чем-то согласиться друг с другом.
Он встал и посмотрел на Агамемнона сверху вниз.
— Под стенами города стоят тридцать тысяч хеттских воинов. Все они хорошо накормлены и хорошо вооружены, и они прошли долгий путь, не имея случая как следует подраться.
Он помедлил, когда в мегарон вошел микенский воин и поспешил к Агамемнону. Воин прошептал что-то на ухо царю, и Ксандер увидел, как Агамемнон побелел.
— Вижу, тебе уже сказали, царь, — проговорил Тудхаляс. — Мои воины заняли Скейские ворота и начали их разбирать. Они распечатают все огромные ворота и разберут их на части — одни за другими. На время Троя станет по-настоящему открытым городом.
Ксандер задержал дыхание, ожидая приступа бешенства Агамемнона, который, как он думал, неминуемо последует. Но этого не случилось.
— Мы раньше уже обсуждали вопрос недопонимания, — гладко продолжал Тудхалияс. — Мне не нужна Троя. Прежде чем вместе с армией покинуть нашу столицу Хаттусу, я посовещался с… предсказателями, думаю, вы называете их так. Один рассказал мне историю основания этого города. Он сказал, что, когда отец Троя, полубог Скамандер, впервые явился в эти земли с далекого запада, он повстречался на берегу с богом Солнца. Они вместе преломили хлеб, и бог Солнца посоветовал Скамандеру, чтобы его люди поселились там, где на них под покровом темноты нападут рожденные землей враги. Скамандер удивился словам бога, но той же ночью, когда они разбили лагерь на самой вершине холма, сонм голодных полевых мышей ворвался в их палатки и обгрыз кожаные тетивы луков и ремни всех доспехов. Скамандер поклялся, что его люди останутся здесь, и воздвиг храм в честь бога Солнца.
Но боги, которых троянцы привезли с собой из западных земель, не были нашими богами. Ваш солнечный бог зовется Аполлоном, а еще Господином Серебряного Лука и Уничтожителем. Он — бог мощи и битвы. Наш бог солнца — лекарь, которого зовут Мышиным богом. Когда наши дети заболевают, им дают съесть мышь, окунув ее в мед, как подношение богу лечения. С годами, по мере того как город рос, храм Мышиного бога был заброшен. Троянцы возвели большие храмы, украшая их золотом, медью и слоновой костью, храмы Зевса, Афины и Гермеса. Когда вокруг города были построены стены, храм Мышиного бога оказался за их пределами. Маленькое святилище рухнуло во время землетрясения, и его не стали отстраивать, так что в конце концов оно заросло травой и — невероятная насмешка судьбы — в его залы стали вбегать полевые мыши.
А теперь последние троянцы ушли и забрали с собой своих жестоких и капризных богов. Ты, который поклоняешься тем же западным богам, последуешь за ними. Может, Мышиный бог снова встанет на берегу и будет наблюдать, как ты уплываешь, и будет гадать, зачем ты вообще сюда являлся.
Пока император рассказывал свою историю, тяжеловооруженные хеттские воины тихо входили в мегарон. Агамемнон огляделся, и Ксандер увидел, как бледный царь дикими глазами наблюдает, как все его надежды мгновенно превращаются в ничто.
Тудхалияс встал, голос его стал мрачным:
— Я объявляю, что город этот будет разрушен, — заявил он. — Его разнесут камень за камнем, потом и камни эти будут разбиты. Город тьмы исчезнет с лица земли.
Идоменей шагнул вперед.
— Мне плевать на твои истории, мне плевать на Трою и ее судьбу, — проскрежетал он, обращаясь к императору. — Я пришел сюда только за легендарными богатствами Приама. Уж это-то принадлежит нам! Ты не можешь лишить нас нашей добычи!
— И кто же ты такой? — пренебрежительно спросил император.
— Идоменей, царь Крита, — ответил тот, покраснев от гнева.
Император небрежно махнул рукой:
— Идите, мелкие царьки, ищите вашу добычу. Но поторопитесь отнести ее на ваши корабли. Любые галеры, которые останутся в бухте Геракла к рассвету, будут захвачены, а их экипажи четвертованы.
Император повернулся и отдал короткий приказ на своем языке, потом вышел из мегарона. Свита последовала за ним, но остальные хеттские воины остались.
Агамемнон теперь казался меньше ростом, съежившись от презрения хеттов. Он гневно оглядел зал, и его тусклые глаза остановились на Ксандере.
— Ты! — крикнул он. — Лекарь! Отведи меня в сокровищницу Приама!
Ксандер на мгновение застыл, потом Мерионес ласково подтолкнул его, и Ксандер ответил:
— Да, господин.
Он знал, где находится сокровищница. Это не было тайной.
Из задней части мегарона Ксандер провел царей в коридор, потом — вниз по длинной лестнице. Они пошли по широкому коридору глубоко под землей. По бокам тоннеля смотрели вниз каменные статуи — мифические чудовища с зубами и когтями, чьи глаза слепо мерцали в свете факела.
В конце коридор переходил в круглое помещение. Ксандер, Мерионес и три царя с их стражей столпились в этой комнате. Ксандер заметил, что здесь стоит крепкий звериный дух. Перед ними была высокая дверь, богато изукрашенная бронзой, рогом и слоновой костью. Во времена Приама дверь эту охраняли шесть Орлов. Теперь здесь не было охраны, лишь простой дуб и бронзовый засов стояли на пути захватчиков.
Помощник царя Клейтос побежал вперед и поднял засов.
Он отворил дверь, и Агамемнон шагнул вперед. Пахнуло еще более крепким запахом, и Ксандер сморщил нос.
Царь битв вошел в темноту сокровищницы Приама, сопровождаемый Идоменеем и Менелаем. Потом все они остановились, и у них перехватило дыхание. Последовал залп ругательств. Ксандер протиснулся в дверь и увидел, в чем дело.
В свете факелов перед ними топталось около десятка лошадей. Они нервно переступали с ноги на ногу, наступая на кучи конского навоза, покрывавшего пол; едкий запах стал еще сильнее.
Агамемнон выругался и выхватил у воина факел. Он проложил себе путь среди животных, выискивая сокровища, отчаянно осмотрел низкую квадратную комнату. За ним следовали Идоменей и Менелай. Комната была пуста, если не считать лошадей и конского навоза. Только в дальнем углу нашлись два пыльных кубка и большой деревянный сундук с распахнутой крышкой. Агамемнон сунул руку внутрь и вытащил три медных кольца, чтобы тут же швырнуть их на каменный пол. Он повернулся к остальным царям и с яростью взревел:
— Геликаон! Сжигатель украл сокровища Приама у нас из-под носа!
Менелай нахмурился.
— Но, брат, это невозможно! — нервно предположил он. — Как он мог вынести их из города?
— Он и его команда, должно быть, спустили сокровище ночью с северной стены, — догадался Агамемнон. — Вот почему веревка была перерезана! Чтобы не дать никому последовать за ним и отобрать богатства! А теперь они уже уплыли далеко на «Ксантосе».
— Это самый быстрый корабль в Зеленом море, — с несчастным видом согласился Менелай. — Мы никогда его не догоним.
— Догоним, если будем знать, куда плывет Геликаон! — крикнул Агамемнон.
Повернувшись к Ксандеру, он схватил его за тунику.
— Скажи нам, мальчик, — прорычал он ему в лицо. — Хетты не станут спасать твоих раненых друзей. Им плевать, будут те жить или умрут! Скажи нам, куда отправился Геликаон, или я порублю раненых на куски одного за другим у тебя на глазах!
Ксандер тревожно огляделся по сторонам, но не увидел своего защитника Мерионеса, только трех царей, жадно уставившихся на него.
«Пожалуйста, прости меня, Золотой», — подумал он.
— Они отправились на Теру, — сказал он.
