На второй день воины, терпеливо ожидавшие под стенами, когда их товарищи прорвут троянскую баррикаду, разразились оглушительными радостными криками.

Юный лекарь Ксандер задрожал, несмотря на жаркий полдень, глядя, как тысячи воинов ринулись через Скейские ворота.

Он вспомнил, как в первый раз появился в Трое, в запряженной осликом тележке, вместе с Одиссеем и Андромахой. Он был тогда двенадцатилетним ребенком и оставил на Кипре дедушкины стада коз, чтобы отправиться навстречу великому приключению. Когда тележка проехала через огромные ворота и он впервые увидел Золотой город с его дворцами с бронзовыми крышами, зелеными садами во дворах и богато одетыми людьми, он почувствовал тот же пугливый озноб. Ксандер подумал о своем отце, который погиб, сражаясь с микенским пиратом Электрионом, и о Зидантосе, что был ему отцом несколько коротких дней. Он гадал: что бы они сказали сейчас о нем, лечившим воинов Агамемнона, которые врывались теперь в город, чтобы насиловать, грабить и убивать.

Ксандер повернулся и медленно пошел обратно к лечебнице. Он принес свою старую кожаную сумку, лежавшую рядом с тюфяком, и начал копаться в ней. Вытащив со дна две гальки, которые он носил с собой с тех пор, как покинул Кипр, чтобы они напоминали о доме, Ксандер мгновение взвешивал их на ладони, а потом вышвырнул на улицу. И начал укладывать в сумку лечебные травы и снадобья.

— Вспомни совет Одиссея, юный Ксандер.

Мальчик поднял глаза и увидел, что рядом стоит хирург Белоглазый. Тот тревожно наблюдал, как Ксандер аккуратно заворачивает свертки сушеных трав в обрывки ткани и укладывает их в сумку.

— Беги к бухте, сынок, — настойчиво сказал ему лекарь, — садись на корабль, идущий до Кипра, и возвращайся к матери и деду. Этим людям уже не помочь.

— Но ты же еще здесь, Белоглазый, — ответил Ксандер, не поднимая глаз и не прекращая сборы, — хотя мирмидонцы ушли.

— На некоторые наши суда все еще поднимают последний груз — в основном лошадей. Когда последняя галера отплывет в Фессалию, я буду на ее борту. Здесь мы ничего не можем сделать, парень. Троя станет склепом, полным смерти и ужаса. Пройди через эти ворота — и ты умрешь, так же неизбежно, как за днем следует закат.

Ксандер продолжал собираться.

— Я должен помочь своим друзьям, — прошептал он.

— Ты заведешь друзей везде, куда ни отправишься, мальчик. Такова твоя натура. Я твой друг. Сделай это для своего друга Белоглазого.

Ксандер помедлил. Повернулся к лекарю и сказал:

— Когда я впервые явился сюда, на «Ксантосе», мы попали в ужасный шторм и почти затонули. Два человека спасли мне жизнь — египтянин по имени Гершом и микенский герой Аргуриос. Оба держали меня на пределе человеческих сил, рискуя ради меня жизнью. Они чувствовали, что меня стоит спасать, не знаю почему. Я не могу толком объяснить это, Белоглазый, но я подведу их обоих, если отвернусь от троянцев и сбегу домой. Я знаю, что появился здесь не без причины, хотя и не понимаю ее.

Белоглазый печально покачал головой.

— Я не могу с тобой спорить, парень. Пути богов неисповедимы. Я не знаю, почему Змеиный бог послал меня сюда. Я думал: может быть, для того чтобы я мог встретиться с тобой и забрать тебя в Фессалию. У тебя задатки великого лекаря, Ксандер, но твои навыки пропадут зря, если сейчас ты отбросишь свою жизнь прочь.

— Мне жаль, что ты не встретился с братом перед его смертью, — сказал Ксандер, стараясь сменить тему разговора. Он боялся, что решимость его иссякнет.

— Мне тоже жаль, парень, но, по правде говоря, мы с Махаоном всегда не ладили. Хотя внешне мы похожи, у нас очень разные представления о Змеином боге. Мы, наверное, кончили бы тем, что подрались.

Ксандер улыбнулся при мысли о двух добрых лекарях, которые кружат друг вокруг друга, подняв кулаки. На миг он испытал искушение пойти с Белоглазым, сесть на корабль, который доставит его в Фессалию, к новой жизни на другой стороне Зеленого моря. Но вместо этого он сказал:

— Вспоминай меня, Белоглазый.

Тот кивнул, и Ксандеру показалось, что он увидел слезы в глазах целителя, прежде чем тот поспешил прочь. Глубоко вздохнув, юный лекарь поднял свою тяжелую сумку. Едва он двинулся вверх по холму к городу, пошел дождь.

Когда пришли вести о падении баррикады, Андромаху доставили во дворец Приама — последнее убежище — вместе с двумя ее мальчиками и служанкой Анио.

В день гибели Гектора, когда женщинам и детям разрешили покинуть город, Экса вся в слезах ушла со своими тремя детьми, направляясь во Фригию, к семье Местариоса. Она умоляла дочерей Урсоса уйти вместе с ней. Но сестры отказались, сказав, что их отец погиб, защищая город, и они поступят так же. Андромаха не пыталась заставить их передумать. Она сказала, что уважает их решение, хотя сердце ее истекало кровью из-за уготованной им судьбы.

Потом Пенфиселея ушла к баррикаде с фракийскими лучниками. Мальчик-царь Перикл сам явился к Андромахе и попросил, чтобы царевна отпустила Пенфиселею. Андромаха была удивлена, хотя не сомневалась в умении девушки владеть луком, и была тронута ее храбростью. Когда Пенфиселея ушла с Периклом, Андромаха подумала, что больше никогда ее не увидит.

Великий дворец опустел. Приам находился в своих покоях, как сказали Андромахе, но она его не видела. Во дворце осталось мало слуг, даже телохранителям Андромахи приказали отправиться на баррикаду. Мальчики шумно играли, возбужденные тем, что очутились в новом доме. Андромаху расстраивало, что она оказалась здесь как в тюрьме. Оставив мальчиков, она двинулась к пустому мегарону.

В последние годы она редко задерживалась здесь. Этот зал был для нее полон лишь воспоминаниями об ужасе и смерти. Повинуясь внезапной прихоти, Андромаха подошла к резному, инкрустированному золотом царскому трону и уселась на него. Оглядевшись по сторонам, она посмотрела на высокие каменные стены, украшенные щитами героев. Там висел щит Аргуриоса, а теперь рядом с ним был и щит Гектора. Андромаха взглянула на громадную лестницу, где был смертельно ранен Аргуриос.

Тишина в мегароне отдавалась эхом от высоких каменных стен, а отдаленный лязг металла и крики казались тонкими и хрупкими, как щебет птиц в летний полдень.

Андромаха посмотрела на щит Гектора и прикоснулась рукой к поясу на бедрах. Этот пояс, искусно сработанный из бронзовых дисков, нанизанных на золотую нить, делал ее Женщиной Коня.

Впервые за много дней Андромаха была одна, и в этом громадном пустом зале почувствовала, как ее покидает самообладание, как слезы начинают катиться по щекам. Гектора называли Царевичем Войны, но она никогда не видела Гектора-воина — только доброго, сострадательного человека, взвалившего на себя ношу, непосильную для любого другого мужчины. Андромаха вспомнила тот момент в дворцовых садах, когда она наблюдала за Гектором, с выражением глубокой нежности на лице игравшим в пыли с Астианаксом, — эта сцена надрывала ей сердце.

Она почувствовала мучительный укол вины, такой сильный, что согнулась, как от физической боли. Вины за то, что она никогда не любила Гектора так, как он того заслуживал; что он погиб, зная, что Андромаха мечтает не о нем, а о другом мужчине.

А потом она подумала, как думала каждый день: где-то сейчас «Ксантос», жив ли еще Геликаон. Ее предательское сердце, только что горевавшее о Гекторе, теперь болело из-за Геликаона. Блаженное время, больше сотни дней, которое она провела с ним во время их путешествия на запад, теперь казалось таким далеким, словно было в другой жизни.

Сидя на высоком золотом троне, Андромаха заплакала об обоих мужчинах, которых любила. Внезапно она вздрогнула и вытерла слезы со щек. Молодой посланец, почти мальчик, вбежал в высокие распахнутые двери, остановился и уставился на Андромаху, сидящую на троне Приама.

Она поднялась на ноги.

— Враг прорвался, госпожа. Они идут!

Андромаха стояла возле трона, чувствуя почти невыносимое напряжение. Она знала, что должна что-то сделать, но не знала, что именно. Снаружи послышался прокатившийся по небу раскат далекого грома.

Спустя, казалось, целую вечность, в мегарон вошли два воина, шатаясь и поддерживая своего товарища. Все трое были ранены, но тот, что был в середине, умирал, Андромаха это видела. Кровь текла из глубокой раны на его ноге, и она знала, что у воина разорван один из главных кровеносных сосудов.

— Отведите его в покои царицы, — велела она, показав на каменную лестницу. — Там мы будем заботиться о раненых.

Андромаха подумала, сколько лекарей еще осталось в городе, если вообще остался хоть один.

Вскоре в двери начали вливаться люди: раненые воины, старики, несколько женщин. На всех лицах были написаны страх и изнеможение, и все смотрели на Андромаху, ожидая от нее указаний. Она послала раненых в покои царицы, приказав женщинам как можно лучше заботиться о них. Мужчинам она велела срывать оружие со стен.

Наконец, появился Полит; он выглядел на десять лет старше, чем во время их последней встречи два дня тому назад. На его тощем теле свободно болтались чужие доспехи всадника, и он с явным облегчением стащил с головы высокий шлем.

— Враг взял город, — коротко сказал он Андромахе. — Наши полководцы считают, что до завтрашнего дня на дворец не нападут. Поэтому у нас есть время приготовиться.

— Я послала раненых в покои царицы, — ответила Андромаха. — Там есть немного еды, а на кухнях — вволю воды. Нам нужно оружие.

Она показала на трех женщин, которые вошли с полными охапками использованных стрел, чтобы рассортировать их.

— Почему женщины все еще здесь? — с мукой в голосе спросил Полит. — Почему не ушли, когда у них была такая возможность?

— Потому же, почему не ушел и ты, Полит, — ответила Андромаха. — Они троянки, которые приготовились остаться и умереть за свой город, как приготовился ты. Ты мог бы уйти давным-давно, как ушла Креуза. Или мог бы сбежать в дни после взятия Радости царя. Эти женщины приняли то же решение, что принял ты. Уважай их за это.

— Присмотри за тем, чтобы они не покидали дворца, — сказал Полит. — Сегодня ночью город будет местом ужаса для всех, кто окажется за дворцовыми стенами. Войска Агамемнона станут выплескивать досаду, накопившуюся в них за долгое лето безделья. Там никто не останется в живых.

Андромаха подумала о своих двух мальчиках. Сейчас они были в безопасности, но это ненадолго. Чувствуя, как в ней поднимается ужас, она безжалостно подавила его.

— Где Полидорос? — быстро спросила она. — Он должен быть здесь. Он продумывал защиту дворца.

— Я видел его на баррикаде, — ответил Полит. — Он воин. Он не может ждать здесь и ничего не делать, когда город атакуют.

— Иногда самое трудное — ждать и ничего не делать.

Андромаха ощутила, как на смену страху к ней приходит гнев.

— Полидорос был назначен командующим дворца. Он покинул свой пост. И своего царя.

— Ты слишком строга, Андромаха, — пожурил ее Полит. — Полидорос всегда был верным сыном Трои. Он досадовал, что должен присматривать за отцом. Его город в опасности. Он воин, — повторил Полит.

Андромаха с удивлением посмотрела на Полита.

— Как воин, — ответила она пренебрежительно, — он обязан присматривать за царем, а не сражаться на улицах. Сражаться на улице может любой боец. Полидороса же почтили за его доблесть во время осады дворца, назначив его царским помощником, телохранителем Приама. Он бросил того, кого вверили его заботам. Как ты можешь защищать его, Полит?

Тот, нахмурившись, ответил:

— Иногда есть высший долг, сестра — долг перед собственной совестью.

Андромаха глубоко вздохнула.

— Прости, Полит, — сказала она. — Я не должна была с тобой спорить. Темнеет, и мне надо сказать моим мальчикам «спокойной ночи». Потом, если Полидорос не вернется, мы соберемся и составим план. Может, к тому времени полководцы уже будут здесь.

Она поспешила по каменной лестнице, чувствуя, как громко бьется сердце. Андромаха печально призналась самой себе, что ее страх за мальчиков вылился в гнев.

В покоях царицы она добралась до спальни детей. Анио нигде не было видно. Потом Андромаха вспомнила, что велела девушке поискать ткань для перевязок. Она нашла маленького Декса в одиночестве, тот сидел на полу и играл со своей любимой игрушкой — поцарапанной деревянной лошадкой с голубыми глазами, которую привез из Дардании.

Андромаха огляделась по сторонам, потом присела рядом с мальчуганом.

— А где Астианакс? — спросила она, откидывая со лба его светлую челку.

— Пошел с человеком, — ответил ребенок, протягивая ей игрушку, чтобы и Андромаха с ней поиграла.

Та нахмурилась, ужас закрался в ее сердце. Она снова услышала далекий раскат грома.

— С каким человеком, Декс?

— Его забрал старик, — ответил он.