Глава 22
Предатели у ворот
Халкей тоже наблюдал с западной стены, но, когда микенские корабли начали гореть, отвернулся и пошел прочь, понурив голову. Он знал, что Золотой спасется из этого тартара и выведет «Ксантос» в море. Больше Халкей ничего не желал видеть.
«Его правильно называют Кораблем Смерти, — подумал он. — Это имя дали „Ксантосу“ плотники-киприоты, построившие его, но отказавшиеся плавать на нем из страха, что такой корабль — вызов Посейдону и что бог потопит судно».
Но Халкей строил «Ксантос» как торговое судно, способное вместить больше груза, чем другие, более быстрое, чем они, и, главное, достаточно крепкое, чтобы осмелиться выйти в бурные моря весной и осенью, продлив тем самым мореходный сезон намного дольше тех дней, когда остальные возвращаются в безопасные гавани.
И судно оправдало самые смелые ожидания, проплыв по предательским зимним водам до самого дальнего запада и обратно в поисках олова. Халкей предвкушал возвращение «Ксантоса», чтобы обсудить с Золотым путешествие корабля, услышать, как тот превозносит искусство Халкея в кораблестроении и говорит об усовершенствованиях, которые сам сумел сделать на судне. Вместо этого тем проклятым днем у бухты Голубых Сов Халкей наблюдал, как горели люди, когда туда приплыл Корабль Смерти.
Микенцы — грубый и бесчувственный народ, сказал себе Халкей. Они сами навлекли на себя гибель. Но метатели огня были его изобретением; он построил их для Геликаона, чтобы отбиваться от пиратов и грабителей, и теперь разум Халкея был затуманен сожалением, что люди погибли столь жестокой смертью из-за того, что поспешили скопировать огненное оружие «Ксантоса». Безумец из Милета — так называли Халкея. «Может быть, люди правы, — подумал он. — Только безумец создал бы такое оружие смерти».
Он растолкал локтями возбужденную толпу троянцев, с радостными криками показывающих на горящие суда, и направился на север через лабиринт улиц.
На ходу Халкей тревожно оглядывался по сторонам. Когда он впервые появился в Трое, она была удивительной: то был город, не похожий ни на один другой город в мире. Огромные дворцы знати имели бронзовые крыши и были украшены красным и зелеными мрамором, на стенах их были вырезаны существа из легенд.
Дворец Приама мог похвалиться крышей из чистого золота, сиявшей в солнечном свете; она была видна далеко с моря. На широких мощенных камнем улицах толпились знатные мужчины и женщины, облаченные в богатые, яркие одежды, сверкающие драгоценностями; эти люди были падки до зрелищ и хотели, чтобы все их замечали. Весь мир являлся в Трою, чтобы дивиться ее красоте и наживаться на ее богатстве.
А теперь мир явился к Трое, чтобы поставить ее на колени и разграбить ее богатства.
Улицы вокруг были забиты мешками и полны лачуг, построенных беженцами из нижнего города, надеявшимися, что они будут в безопасности за огромными стенами. Их грубо построенные из дерева и шкур жилища, сотни таких жилищ, лепились к высоким дворцам богатых и могущественных людей. В хибарах ютились торговцы и ремесленники, некоторые из них работали (если у них были материалы), но большинство жили надеждой, что в один прекрасный день война закончится и они смогут вернуться к своим прежним делам и былому процветанию.
На улицах царили страх и гнев, и немногие рисковали появляться тут после наступления темноты. Еды стало очень мало, и лавки, торгующие зерном, бдительно охраняли, как и пекарни. С водой тоже стало трудно. В верхнем городе было два колодца, но большая часть городской воды поступала из Скамандера, находившегося теперь за вражескими линиями, и из Симоиса — оттуда до сих пор время от времени приходили тележки, нагруженные бочками с водой. Городские колодцы также охранялись, чтобы среди толп страдающих от жажды людей не случалось драк и чтобы враги не отравили скудные запасы воды.
Халкей двигался извилистым путем через путаницу улиц, образованных хибарками. Казалось, каждый день эта путаница менялась. В одном месте проход закончился тупиком, и Халкей расстроенно выругался. Он думал, что стоит один в вонючей, темной улочке, как вдруг чей-то голос произнес:
— Хочешь запоминающуюся поездочку, господин? Всего за одно медное кольцо.
Тощая шлюха сидела в дверях лачуги, утомленно полуприкрыв глаза; щеки ее были ярко размалеваны красным. Склонив голову набок, она улыбнулась Халкею, и тот увидел, что зубы у нее черные и гнилые.
Он нервно покачал головой и, поспешив по улице обратно, наконец отыскал путь к площади перед дворцом Приама. Огромные ворота стояли открытыми и, как всегда, в портике с красными колоннами слева и справа выстроились Царские Орлы в бронзовых нагрудных доспехах, в высоких шлемах с белыми плюмажами, с нащечниками, инкрустированными серебром.
Халкей посмотрел вверх, на сияющую золотую крышу — символ богатства и власти Приама. Бронза была сорвана крыш других дворцов по приказу Гектора и пошла на изготовление оружия. Только эта крыша и осталась — сияющий маяк, привлекающий врагов Приама, искушающий их явиться и забрать золото.
Халкей зашагал вперед. У Дарданских ворот его заставили остановиться и подождать, пока в город войдет караван тележек, запряженных осликами. Две тележки везли бочки с водой. Остальные были забиты семьями и их пожитками, плачущими детьми и их встревоженными матерями; мужчины шагали рядом. Один из них был выше головы нагружен деревянными клетками с цыплятами.
Дородный стражник у ворот вперевалку подошел к Халкею.
— Опять ты, кузнец. Тебе нравится рисковать, что ли? Однажды Агамемнон атакует эти ворота, и тогда у нас есть приказ закрыть и запечатать их. Это не будет сделано, если ты застрянешь снаружи.
— Не в интересах Агамемнона запирать город. Пока еще нет, — ответил Халкей, не желая вступать в беседу.
— Он позволяет семьям выходить, — продолжал воин. — Моя жена и дети ушли два дня тому назад в безопасную Зелию.
— А сколько людей ушло сегодня и сколько пришло?
Воин нахмурился.
— Я здесь с рассвета и видел, что вошло больше пятидесяти человек. Две семьи ушли.
— Значит, пока больше людей приходит в город, чем уходит из него, — огрызнулся Халкей, раздраженный тем, что этот парень туго соображает. — Ты что, не видишь, идиот, что этого и хочет Агамемнон! Троя переполнена беженцами, поедающими запасы зерна, пьющими драгоценную воду. От них городу никакой пользы. Они не носят оружия, большинство из них не умеет сражаться. Это просто крестьяне и их семьи. Они приносят с собой лишь страх, — он показал на женщин и детей, и, брызгая слюной, добавил: — И младенцев!
У стражника был сердитый вид.
— Тогда почему враг позволяет людям уходить? — спросил он.
Халкей с трудом придержал язык и двинулся к воротам. По его мнению, семья стражника была уже мертва, его родные погибли, как только дошли до места, откуда их не видно было с городских стен. Агамемнон не позволит детям покинуть город, зная, что внутри сын Гектора и наследник Дардании.
Оказавшись за пределами стен, Халкей посмотрел на юг: враг разбил лагерь всего в двухстах шагах отсюда. Потом Халкей пошел по каменной дороге, огибая северную часть плато, ссутулившись от ветра. В конце концов он добрался до цепочки пустых кузниц.
Кузницы Трои освещали эту местность со времени основания города. Ветер «коса» проносился с севера, ударяя в высокий склон холма, и заставлял топки реветь так, как не заставили бы никакие меха, сделанные человеком. Но, едва началась война, Приам приказал, чтобы все кузнецы скрылись в городе, и эти топки были теперь заброшены. Всеми, кроме Халкея.
Бронзовщик был еще совсем молод, когда понял, что думает не так, как большинство людей. В его голове постоянно теснились идеи. Он был нетерпелив с теми, кто не мог решить простых проблем — ему самому эти решения казались очевидными. Его интересовало все, что делается в мире, и он везде находил пищу своему уму. Когда он видел, как гребцы сидят на веслах корабля, ведя судно вперед, он гадал: нельзя ли заставить его двигаться еще быстрей? Он инстинктивно понимал, почему один дом падает во время зимней бури, в то время как второй, по соседству, остается стоять.
Даже когда Халкей отказался сегодня от предложения шлюхи, часть его разума гадала, из чего сделана красная краска на ее лице и почему зубы некоторых людей гниют быстрее, чем зубы других.
Но уже десять или более лет он был одержим поисками совершенного меча.
Все знали о кусках серого металла, падающих со звезд. Большинство думали, что это дары Ареса. Такие куски ценились выше золота. В сокровищнице Приама хранилось несколько таких кусков; иногда из серого холодного металла выковывались маленькие предметы — броши, даже наконечники стрел.
Говорили, что хетты научились делать мечи из этого звездного металла, но они тщательно хранили свой секрет. Халкей никогда не видел такого оружия, но верил этим историям. За прошедшие годы он собрал несколько кусочков этого металла и изучил их. Он выяснил, что их нельзя поцарапать бронзой, только некоторыми драгоценными камнями. Он считал, что должен быть способ выковать из этого металла меч прочней самого лучшего бронзового меча, который будет гнуться, но не ломаться, не затупится и продлит жизнь воина.
Пока он изучал кусочки металла, его больше всего удивило то, что они становились красными и разрушались, если оставались в воде. Красные крошащиеся остатки заставили Халкея задуматься о красных камнях, которые находили по всей стране в рудниках, вырытых в поисках золота и редкого олова, — эти камни считались бесполезными, их выбрасывали вон.
Халкей нанял рабочих, чтобы на тележках перевезти красные камни к своей кузне, и остальные кузнецы насмехались над ним, когда он нагревал камни над углями топки. Раскаленный до жара, при котором плавилась медь, новый металл отказываться плавиться и течь, отделяясь от шлака и несожженного угля. То, что от него оставалось, было просто серой губчатой массой, которая, остывая, рассыпалась от удара молота.
В отчаянии Халкей некоторое время размышлял над этим. Видя, что вода ослабляет металл, он пришел к выводу, что огонь должен его укрепить. Ему требовался более сильный жар.
Халкей убедил царя Приама дать деньги на топку больше и выше любой из тех, что до сих пор строились в Трое; серую губку нужно было разогреть так сильно, чтобы она полностью расплавилась и отдала чистый металл. Его соседи-кузнецы сперва смеялись над ним, потом перестали смеяться, когда первые две топки сгорели дотла, прихватив с собой ближайшие кузни.
А потом в Трою пришла война и остальные кузнецы подчинились приказу царя и переехали в город.
Но не Халкей.
И теперь, оказавшись наконец в одиночестве на склоне холма, вдали от любопытных глаз и насмешливых замечаний, он смотрел на огромную каменную трубу, которую строил. Окруженная деревянными стропилами, она была уже в два человеческих роста.
Халкей потер руки и принялся за работу.
Угнездившись в мягкой груде приятно пахнущих одеял и подушек, Андромаха пропустила рассвет: она крепко спала на непривычно удобной настоящей кровати. Ее разбудил звук приглушенных всхлипываний, когда солнце стояло уже высоко.
Она с наслаждением потянулась, перевернулась на бок и села.
— В чем дело, Экса? Что случилось?
Ее служанка, поставив на стол большую чашу, наполненную душистой водой, повернула к ней залитое слезами лицо.
— Прости, госпожа. Ты так устала. Я не хотела тебя будить.
— Я думала, ты будешь рада, что я вернулась, — поддразнила Андромаха, пробежав пальцами по своим густым рыжим волосам и отбросив их с лица.
Экса слабо улыбнулась.
— Конечно, я рада, госпожа. Но ты вернулась в безопасный город, а мой Местариос покинул его.
Слезы снова навернулись на глаза служанки, и она повесила голову.
— Прости, царевна, но я боюсь за своих детей. Враг позволяет детям и женщинам уходить. Я хочу отправиться во Фригию. До нее далеко, я знаю, но там живет моя семья. Мои дети будут там в безопасности. Но Местариос не позволял мне уйти. Он запретил мне покидать город. Я не могла жаловаться, госпожа, потому что он был тут, со мной. Но этой ночью Троянская конница ускакала. И Местариос ничего не сказал мне. Ни единого слова.
— Знаю. Они выехали на рассвете.
— Нет, госпожа, они выехали посреди ночи.
Андромаха задумчиво кивнула.
— Гектор никому не может доверять. Пока беженцы входят в город, Агамемнон будет посылать с ними шпионов. Местариос не мог сказать тебе, куда он отправляется. Может, он и сам этого не знал. Гектор сказал мне, что они уходят на рассвете. Видишь, даже мне он не мог сказать правду.
Экса шмыгнула носом и вытерла слезы со щек.
— Все говорят, что мы в безопасности за великими стенами. Ты в это веришь, моя госпожа, не правда ли? Ты ведь вернулась.
Андромаха не смогла ей солгать.
— Я не знаю, Экса. Я вернулась потому, что здесь мой сын. Где он сейчас?
— Мальчики играют в садах. Они теперь добрые друзья. Приятно видеть, что они так счастливы вместе.
Но Андромаха при этих словах почувствовала страх. Их разговор о шпионах заставил ее почувствовать себя беззащитной.
— В садах? А за ними присматривают?
Экса горячо закивала.
— Их все время охраняют, моя госпожа. Царевич Гектор сам выбрал для них телохранителей. Они в безопасности.
Андромаха увидела, что пухлощекое лицо служанки снова затуманилось, когда та подумала о своих трех детях, и поспешно сказала:
— Думаю, сегодня я оденусь в алое.
Экса с удивлением сказала:
— Боги, путешествие изменило тебя, госпожа. Обычно тебя не заботило, как ты одеваешься. И ты редко носила алые хитоны. Ты говорила, что в них ты выглядишь, как… — она понизила голос, — как одна из дев Афродиты.
Андромаха засмеялась.
— Я провела целую зиму, имея всего-навсего три хитона, и до смерти устала от них. Возьми их и сожги. Я даже могу сама это сделать. А теперь, Экса, ты должна рассказать мне все дворцовые сплетни, которые я пропустила. Я слышала, что царевна Креуза покинула город.
Зашуршала занавеска, и вошла одна из прислужниц Андромахи, Пенфиселея, с глазами, похожими на ягоды терновника.
— Царь желает видеть тебя, госпожа.
— Спасибо, Пенфиселея. Экса, сплетни могут подождать. Быстро, помоги мне приготовиться.
Время близилось к полудню, и теплый воздух обещал наступление лета, когда Андромаха появилась в мегароне Приама; однако в зале было зябко и сумрачно. Андромаха почувствовала, как руки ее покрываются гусиной кожей, пока шла туда, где сидел Приам на своем украшенном резьбой позолоченном троне; слева и справа от царя стояли Полит и Полидорос, за его спиной — шесть Орлов.
Приблизившись, Андромаха увидела, что Приам выглядит дряблым и хрупким. Она вспомнила энергичного могучего мужчину, каким впервые встретила его на Великой Башне. Потом посмотрела в его глаза и внутренне содрогнулась. Царь, которого она знала раньше, хоть и был жестоким и капризным, имел острый, как меч, ум. Теперь же единственное, что Андромаха увидела в его глазах, — это холодная пустота. Она вспомнила, как Кассандра говорила про глаза Агамемнона:
— Они пусты. В них нет души.
«Неужели все цари в конце концов становятся такими?» — подумала Андромаха.
— Андромаха, — раздался знакомый голос, хотя и надтреснутый и тонкий, — тебя не было здесь слишком долго. Расскажи мне о своем путешествии.
Стоя перед Приамом, как послушный ребенок, Андромаха начала рассказывать царю о путешествии: о поединке Геликаона с Персионом, о своем разговоре с Ифигенией, о зимнем пути к Семи Холмам и о возвращении, вплоть до ее появления в Трое с осликами, запряженными в тележки, полные олова. Она опустила только нападение на Итаке. В остальном она дала подробный отчет, и на него ушло много времени. К тому моменту, когда Андромаха закончила рассказ, ее пробрала дрожь до самых костей. Все это время она наблюдала за Приамом, гадая, как много ему уже рассказали. Его взгляд время от времени начинал блуждать, потом снова медленно возвращался к ней.
В конце концов Андромаха замолчала.
После долгой паузы царь, наконец, сказал:
— А Итака? Ты это пропустила. Уж наверняка то было одним из самых интересных событий вашего путешествия.
— Итака, мой царь?
Он подался вперед, и Андромаха увидела, что белки его глаз стали желтыми, как яичные желтки.
— Вокруг Зеленого моря говорят, что Одиссей ворвался в свой мегарон, чтобы спасти жену. И Ахилл был с ним. И «Ксантос» видели там в то же самое время. Эней помог своему старому другу и нашему врагу. Я знаю все, что происходит вокруг Зеленого моря, девочка. Не думай, что я дурак.
Андромаха ничего не ответила. Царь болезненно закашлялся и продолжал хриплым голосом:
— Я объявляю Энея врагом Трои. Когда он вернется в город, он будет казнен. Ты слышишь меня, Полит?
— Да, отец, — Полит поймал взгляд Андромахи и слегка покачал головой. — А теперь ты устал, отец. Ты должен отдохнуть.
Приам не обратил на него внимания.
— Ты не носишь хитон, который я тебе дал, — сказал он Андромахе.
— Мой господин?
Она посмотрела на свой алый наряд.
— Вышитый золотом хитон с каймой из дельфинов. Ты сказала, что наденешь его сегодня.
Старик снова подался вперед и, нахмурясь, пристально уставился на нее. Потом протянул похожие на когти пальцы и подтащил Андромаху к себе. Он все еще был могучим мужчиной, и Андромаха ощутила на щеке его кислое дыхание, горячечно-жаркое. Его хватка была как тиски.
— Кто ты? — просипел он. — Ты не моя Гекуба. Ты один из призраков? Говорю же тебе, я тебя не боюсь!
— Я Андромаха, жена Гектора, — ответила она спокойно.
— Где Гекуба? — он выпустил ее, оттолкнул прочь и осмотрелся по сторонам. — Она сказала, что будет носить золотой хитон.
Полидорос шагнул вперед и предложил старику выпить из золотого кубка, а Полит пододвинулся к Андромахе.
— Теперь ты можешь идти, — тихо сказал он. — Я знаю смену его настроений. Сейчас он живет в прошлом и не ведает, кто ты.
— Гектор сказал, что царю теперь нельзя доверять. Больше он ничего не объяснил, — проговорила Андромаха, когда они вышли из мегарона на свежий воздух.
Полит рассказал ей об отступлении войск от Скамандера, о том, как сгорели мосты, а Андромаха в ужасе слушала.
— Но если Орлы все еще покорны царю, Геликаона убьют, как только он вернется в Трою.
Полит печально улыбнулся.
— Отец больше не командует Орлами.
— Но Орлы в мегароне…
Голос ее прервался, когда она внезапно поняла.
— Ясно. Это не Орлы.
— Нет, это люди Гектора, тщательно отобранные им, чтобы охранять царя. Если бы ты повнимательней к ним присмотрелась, ты бы увидела среди них Ареоана, щитоносца Гектора и одного из самых верных его друзей. Они не выполняют приказов Приама. Любой отданный им приказ они передают мне.
— Тогда ты — настоящий царь Трои, Полит.
Он печально кивнул.
— Да, полагаю, так и есть.
— Значит, Гектор не должен уезжать, — резко сказала Андромаха. — Мне жаль, брат, но ты не воин.
— Я сам ему сказал об этом. Пошли, давай поговорим.
Они вышли в сады, где Андромаха увидела двух играющих мальчиков, за которыми наблюдали телохранители. Ей страстно хотелось побежать к Астианаксу и взять его на руки. Но вместо этого она медленно пошла рядом с Политом, который говорил:
— Люди толкуют, что у Приама пятьдесят сыновей, ты знаешь. Но многое из того, что говорят о царе, — ерунда. Многие думают, что мои сыновья на самом деле — его сыновья. Это нечто вроде городской шутки. Но это неправда. Моя жена Сасо жила вдали от Трои большую часть нашего брака, потому что боялась царских ухаживаний. Она умерла этой зимой. Ты это знала?
Андромаха покачала головой, охваченная жалостью к женщине, с которой никогда не была знакома.
— Она умерла от лихорадки и кашля, — объяснил Полит ровным голосом, как будто говорил о погоде. — Но двое наших мальчиков в безопасности. Я отослал их из города год назад. Никто, кроме меня, не знает, где они. Они были наследниками Трои до того, как родился Астианакс. Но они никогда не узнают об этом. Даже добрый торговец и его жена, которые растят их как своих собственных, не знают, кто они такие.
Полит помолчал.
— Но я отклонился от темы, сестра. Видишь ли, у Приама много сыновей, но он расточительно к ним относится. Я знаю наверняка, что пятерых своих сыновей он убил, а может быть, и больше. А теперь он потерял Диоса и моего доброго друга Антифона, и Париса тоже. А Гектора, лучшего из нас, здесь нет. Поэтому единственный сын, который у него остался, — это бедный Полит, который, как ты сказала, не воин.
Андромаха начала было говорить, но он поднял руку.
— Гектор заявляет, что стены Трои нельзя взять, и я думаю, он прав. Поэтому для тех из нас, что находятся в пределах этих стен, нет другого занятия, кроме как охранять и распределять пищу и воду и заботиться о том, чтобы Скейские ворота не были открыты из-за предательства.
— Но если каким-то образом враги все же ворвутся и ты падешь, Полит, кто тогда будет командовать обороной города?
— Если я паду, Андромаха, город будут защищать военачальники.
В этот момент из портика донесся крик, и через бронзовые ворота во внутренние сады вбежал Орел.
— Микенцы атакуют стены, господин! У них сотни лестниц!
Лицо Полита потемнело.
— Где? — спросил он.
— На восточной и западной стенах, мой господин.
— Кто на этих стенах сегодня?
— Скамандерийцы Банокла на западной стене, Лукан — на восточной.
— Тогда я пойду на западную стену. Воин, принеси мои доспехи, — Полит взглянул на Андромаху. — Царевича должны видеть в доспехах, — застенчиво объяснил он.
Он повернулся, чтобы уйти, и чуть не налетел на рыжеволосого человека, шагавшего к дворцу. Андромаха узнала бронзовщика Халкея. Старый кузнец был покрыт пылью и казался измученным, как будто работал всю ночь.
— Я должен видеть царя, — отрывисто сказал он.
— Сейчас ты не можешь его видеть, — ответил Полит.
— Тогда я хочу видеть тебя, царевич Полит, — сказал Халкей, скрестив на груди руки и заступив царевичу дорогу. — Это очень важно. Я должен иметь больше средств. Моя работа жизненно необходима.
— В другой раз, Халкей. Стены Трои атакуют враги.
Халкей удивленно приподнял брови.
— Атакуют? С лестницами?
Полит кивнул и прошел мимо него.
— Интересно! — сказал кузнец. — Я пойду с тобой.
Андромаха наблюдала, как они торопятся прочь — Полит в длинной белой одежде, хлопающей вокруг тощих ног, и коренастый Халкей, трусящий за ним следом.
С сердцем, полным ужаса, он повернулась и пошла туда, где в освещенных солнцем садах играли два мальчугана.
Халкей шагал через город по пятам за царским сыном, а справа и слева от них шел отряд Орлов. Кузнец совершенно забыл свои тревоги насчет кузни, теперь его привлек новый поворот событий. Он уже давно отмел возможность того, что враги могут атаковать с помощью лестниц. Огромные стены были высоки, и наклон нижней их части означал, что лестницы должны быть необычайно длинными, а значит, настолько тяжелыми, что их трудно будет передвигать и они будут крайне неустойчивы.
На западной стене Халкей увидел, что все спокойны. На укреплениях было полно скамандерийцев. Только в одном месте враг ухитрился взобраться до самого верха, и Халкей наблюдал, как несносный микенец-перебежчик Банокл и его люди убили взобравшихся наверх, сорвали с них доспехи, а потом сбросили тела обратно.
Халкей осторожно заглянул через стену, чтобы увидеть, что творится внизу.
Больше пятидесяти лестниц были вскинуты вверх и прислонены к камням. Все лестницы слегка не доходили до верха укрепления, и, как только враги начинали по ним карабкаться, из-за их веса лестницы нелегко было оттолкнуть. Тем не менее троянские воины неплохо справлялись, перегибаясь через стену, зацепляя лестницы за верхние ступеньки, а потом толкая их от себя и вниз. Враги разбивались внизу среди своих товарищей, ломая руки, ноги и пробивая головы.
— Толкайте лестницы вбок! — завопил Полит, видя, что происходит. — Подождите, пока на них не окажется побольше человек, а потом толкайте их вбок. Тогда они прихватят с собой другие.
Стрелы перелетали через стену, угрожая воинам, пытавшимся сбросить лестницы, и Полит торопливо надел свой нагрудный доспех и шлем, как только их принесли.
Халкей огляделся по сторонам, сорвал шлем с убитого троянского воина и поспешно надел. Шлем пропах кровью и потом.
Отряд фригийских лучников взбежал вверх по каменным ступеням и приготовился стрелять в лучников внизу. Но высокий Каллиадес, помощник полководца, остановил их:
— Не стрелять! Они слишком далеко для прицельной стрельбы. Пусть они стреляют в нас. Потом нам пригодятся их стрелы.
Каллиадес посмотрел на Полита, и тот кивнул в знак согласия.
— Да, нам нужны их стрелы. И нам нужно угостить их кое-чем другим. Все они — удобная мишень, эти вражеские воины, кишащие внизу.
Банокл не спеша подошел к ним, вытирая тряпкой кровь с клинка одного из своих мечей.
— Это было весело, — заметил он. Перегнулся через стену и отпрыгнул назад, когда от его шлема отскочила стрела. — Кипящее масло, вот что нам нужно, — сказал он, вторя словам Полита. — Или кипящая вода. Тогда они призадумаются.
— У нас есть немного масла, но в городе нет лишней воды, — ответил Полит. — Мы не можем тратить воду, которую, возможно, нам придется пить до конца лета.
Люди переглянулись; без сомнения, все они подумали об одном и том же: «Будем ли мы еще здесь к концу лета?»
Халкей шагнул вперед.
— Песок, — сказал он.
Трое мужчин посмотрели на него.
— Вот что нам нужно — песок. Обычный береговой песок. Много песка. В городе он есть?
Полит нахмурился.
— Песок используется в царских садах. Там его целые груды. Его смешивают с землей, когда требуется осушить почву.
Он увидел написанное на лицах Банокла и Каллиадеса удивление и слегка улыбнулся.
— Как мне сегодня уже сказали, я не воин. Но я разбираюсь в садоводстве.
Он повернулся к Халкею.
— Ты можешь получить все, что тебе нужно, кузнец, но зачем тебе песок?
В этот миг могучий микенский воин появился рядом с ними над верхом стены. Едва он очутился на стене, Каллиадес прыгнул к нему и пронзил его сердце мечом. Человек этот тяжело упал, его меч зазвенел на каменном парапете. Каллиадес и Банокл схватили его за обе руки и перебросили вниз.
Халкей выглянул и увидел, что нога воина зацепилась за лестницу, по которой он взобрался, и лестница упала вместе с четырьмя воинами, карабкавшимися следом за первым.
— Они попусту губят своих людей, — фыркнул Банокл. — Мы можем продолжать это делать весь день. В этом нет никакого смысла.
— Ты прав, — ответил Полит, беспокойно сморщившись. — В этом нет никакого смысла. А ведь Агамемнон — умный человек.
Он посмотрел на Каллиадеса, и лицо его внезапно прояснилось.
— Это отвлекающий маневр!
Каллиадес побежал к ступенькам.
— Если они атакуют восточную и западную стены, они ожидают, что мы оттянем наши войска от южной стены!
— Скейские ворота! — закричал Полит, последовав за ним. На ходу он завопил Баноклу: — Приведи еще людей!
Вместо того чтобы гнаться за ними вниз по каменным ступеням, Халкей рысцой поспешил по верху западной стены, потом по южной, пока не добрался до Великой Башни Илиона.
Под ним, под аркой Скейских ворот, кипел яростный бой. Стража отчаянно защищала ворота от группы облаченных в черное воинов, которые сражались так же неистово.
Халкей наблюдал, как последние стражники были сражены и как атакующие взялись за громадный дубовый брус, на который запирались ворота. Халкей знал, что требуется шесть человек, чтобы его поднять, а внизу было восемь… Они едва взялись за брус, когда бегом появились Каллиадес и Банокл.
Банокл с ревом ринулся на врагов, наполовину снес одному из них голову и полоснул второго мечом по лицу. Брус с одного конца уже приподнялся, покинув скобу. Снаружи раздался чудовищный треск, и ворота под ударом слегка прогнулись внутрь.
Каллиадес вспрыгнул на конец бруса и налег на него всем весом, ему помогали воины, появившиеся вслед за ним и Баноклом. Огромный дубовый брус снова встал на место как раз тогда, когда второй удар обрушился на ворота.
Стоящий на стене Халкей поспешил к ее наружной стороне и посмотрел вниз. За воротами около пятидесяти человек орудовали массивным стволом дерева, превращенным в таран. Позади этих людей ждали вооруженные воины, облаченные в доспехи.
Таран снова устремился вперед, но огромные ворота едва дрогнули. Они снова были прочно заперты.
Бронзовщик наблюдал, как один из ожидающих воинов поднял на него глаза. Халкей увидел, что это царь Итаки. Глаза их встретились, и Халкей медленно покачал головой. Одиссей вложил меч в ножны, повернулся и пошел от ворот прочь.
