Книга: Падение царей
Назад: Пролог
Дальше: Глава 2 Маски Приама

Книга первая
Приближение тьмы

Глава 1
Прощание с королевой

Геликаон стоял на корме «Ксантоса», глядя назад, на горящий флот.
Пламя освещало ночное небо, но он не чувствовал удовлетворения. Сняв бронзовый шлем, Геликаон прислонился к борту возле кормы и посмотрел на восток. Далекая крепость Дардания тоже была в огне, и «Ксантос» медленно двигался туда.
Бриз охлаждал лицо Геликаона. Он стоял в одиночестве, никто к нему не приближался. Моряк у огромного рулевого весла не отрываясь смотрел на восток. Восемьдесят весел большого судна мерно врезались в темную ночную воду, со звуком ритмичным, как удары сердца.
Халисия была мертва. Царица Дардании была мертва. Его жена была мертва.
И сердце Геликаона обратилось в пепел.
Они вместе с Гершомом взобрались на крутой откос, туда, где лежало ее тело; рядом с ней притулился маленький Декс, черный жеребец ждал неподалеку. Геликаон побежал к жене, опустился на колени и поднял ее на руки. В ее боку зияла страшная рана, и земля вокруг нее была скользкой от крови. Голова ее запрокинулась, золотые волосы свесились вниз.
Декс закричал:
— Папа! — и Геликаон обнял трехлетнего мальчугана.
— Мы должны вести себя очень тихо, — прошептал Декс. — Солнечная женщина спит.
Гершом взял мальчика на руки.
— Мы перепрыгнули через нее, — возбужденно сказал Декс, показывая на большую трещину в опаленном мосту. — Мы убежали от плохих людей.
Геликаон прижал к себе Халисию. И тут глаза ее открылись, и она улыбнулась ему.
— Я знала… ты придешь, — проговорила она.
— Я здесь. Отдыхай. Мы доставим тебя обратно во дворец и перевяжем твои раны.
Лицо ее было бледным.
— Я так устала, — сказала она, и глаза Геликаона затуманились слезами.
— Я люблю тебя, — прошептал он.
Она вздохнула.
— Такая…. милая… ложь…
Больше Халисия не сказала ни слова, и он опустился на колени, крепче прижав ее к себе.
По другую сторону трещины звуки битвы стали ближе. Геликаон не поднял глаз. Конница Гектора отогнала микенцев по теснине к Капризу Парнио, и теперь враг сосредоточился там для последнего боя.
Но Геликаону было все равно. Он запустил пальцы в золотые волосы Халисии и посмотрел в ее мертвые глаза. Остальные тоже взобрались по склону и теперь молча стояли вокруг него.
Наконец Геликаон закрыл Халисии глаза, приказал отнести ее тело обратно в крепость и медленно пошел навстречу Гектору.
— На северо-востоке все еще идет сражение, — сказал Гектор. — Вражеский полководец пытался пробиться к берегу, но мы согнали противников, как скот в загон.
Геликаон кивнул.
— Мы взяли несколько пленных, — продолжал Гектор. — Один из них рассказал, что Агамемнон с военным флотом сейчас на Имбросе. Не думаю, что мы сможем удержаться здесь, если они придут. Морские ворота разрушены, и мои люди устали.
— Я разберусь с ним, — холодно проговорил Геликаон. — А ты покончи с теми, кто сопротивляется здесь.
Кликнув своих людей, он вернулся на «Ксантос» и отплыл в ночь. Он ожидал, что ему придется вступить в битву с военными галерами, прикрывающими главный флот. Но микенцы с высокомерием завоевателей решили, что им не грозит нападение, и вытащили все свои корабли на ночь на берег Имброса.
Ошибка, о которой Агамемнон будет теперь сожалеть.
«Ксантос» безмятежно плыл, а позади огромного корабля небо освещал горящий флот, вопли умирающих походили на далекие крики чаек.
Геликаон стоял в одиночестве, и груз вины давил на его плечи, когда он вспоминал свою последнюю беседу с Халисией прошлой весной. Он готовился к рейду вдоль микенского берега, и она сошла на берег вместе с ним.
— Береги себя и вернись домой, ко мне, — сказала Халисия, стоя рядом с ним в тени «Ксантоса».
— Я вернусь.
— И помни, пока будешь в плавании, что я люблю тебя, — проговорила она.
Эти слова удивили Геликаона, потому что она никогда не произносила их раньше. Он стоял как дурак под рассветным сиянием, не зная, что ответить. Их брак был, как и все царские браки, союзом по необходимости.
Халисия рассмеялась, увидев его замешательство, и спросила:
— Золотой утратил дар речи?
— Верно, — признался он. Потом поцеловал ее руку. — Быть любимым тобой — это честь, Халисия. Я говорю это от всего сердца.
Она кивнула и ответила:
— Я знаю, мы не выбираем, кого любить. И я знаю, всегда знала, что ты мечтаешь о другой. Мне жаль, что это так. Мне жаль тебя. Но я пыталась и буду пытаться принести тебе счастье. Если я смогу дать тебе столько же счастья, сколько ты принес мне, ты будешь доволен. Я знаю.
— Я уже доволен. Ни у кого не может быть жены прекрасней.
С этими словами Геликаон поцеловал ее и поднялся на борт корабля.
«Такая… милая ложь».
Воспоминания врезались в него, как огненные когти.
Геликаон увидел чернобородого Гершома, идущего по центральной палубе. Потом могучий египтянин поднялся по ступенькам на корму.
— Она была замечательной женщиной. Прекрасной и храброй. Такой отчаянный прыжок через расщелину… Она спасла своего сына.
Двое мужчин стояли в молчании, потерявшись каждый в собственных мыслях.
Геликаон смотрел вперед, на пламя в небе над крепостью. Многие деревянные строения за стенами дворца тоже пылали. Женщины и дети были убиты, погибло много защитников крепости, и лишенный укреплений город сегодня ночью и много грядущих ночей будет окутан саваном горя.
Время близилось к полуночи, когда «Ксантоса» наконец вытащили на каменистый берег ниже разрушенных Морских ворот.
Геликаон и Гершом медленно пошли вверх по крутой тропе. У ворот их встретили воины Троянской конницы и сказали, что Гектор взял в плен предводителя микенцев и нескольких его полководцев. Их держат за пределами города.
— Их смерть должна быть медленной, а вопли громкими, — ответил Гершом.

 

Меньше двадцати микенцев были взяты живьем, но среди них был адмирал Менадос. Он предстал перед Гектором на открытом месте у огромных Сухопутных ворот. Несколько пленных воинов со связанными руками сидели неподалеку, сбившись в кучу.
Гектор снял бронзовый шлем, пробежал пальцами по потным золотистым волосам. Он смертельно устал, у него чесались глаза и пересохло в горле. Протянув шлем своему щитоносцу Местарию, он расстегнул нагрудник, снял и бросил на траву.
Микенский адмирал шагнул вперед, прикоснувшись кулаком к своему нагруднику в знак приветствия.
— Ха! — с мрачной улыбкой проговорил он. — Сам Царевич Войны.
Он пожал плечами и почесал в черной, тронутой серебристой сединой бороде.
— Что ж, проиграть тебе — не позор, Гектор. Мы можем обсудить условия моего выкупа?
— Ты не мой пленник, Менадос, — устало ответил Гектор. — Ты напал на крепость Геликаона. Ты убил его жену. Когда он вернется, он решит твою судьбу. Сомневаюсь, что у него на уме будет выкуп.
Менадос тихо выругался, потом опустил руки и в упор уставился на Гектора.
— Говорят, ты не сторонник пыток. Это правда?
— Правда.
— Тогда тебе лучше удалиться, троянец, потому что когда Геликаон вернется, он захочет большего, нежели просто нашей смерти. Без сомнения, он сожжет нас всех.
— И вы этого заслуживаете, — ответил Гектор. Он шагнул ближе и произнес все так же негромко: — Я слышал о тебе и о многих твоих смелых деяниях. Скажи, Менадос, как такое случилось, что герой взялся убить женщину и ребенка?
Адмирал насмешливо посмотрел на Гектора и покачал головой.
— Сколько убитых женщин и детей ты видел за свою недолгую жизнь, Гектор? Десятки? Сотни? А я видел тысячи. Они лежали, скорчившись, в грязи на улицах каждого взятого города или селения. И — да, сначала у меня внутри все переворачивалось при виде их. Сначала я размышлял над напрасно загубленными жизнями, над дикостью и жестокостью.
Он пожал плечами.
— Но спустя некоторое время, после еще нескольких гор трупов, я больше уже не думал об этом. Как такое случилось, что герой взялся выполнить подобное поручение? Теперь ты знаешь ответ. Первый долг воина — быть верным. Когда царь приказывает, мы повинуемся.
— Ты дорого заплатишь за свою верность, — сказал Гектор.
— Большинство воинов в конце концов платят высокую цену, — ответил Менадос. — Почему бы просто не убить нас прямо сейчас и быстро? Я спрашиваю, как один воин другого. Я не хочу, чтобы злой ублюдок радовался, слушая мои вопли.
Гектор не успел ответить: он увидел, что Геликаон и великан-египтянин Гершом шагают мимо пленников к ним. За Геликаоном шли два десятка сердитых дарданцев, с ножами и дубинами в руках.
Менадос выпрямился во весь рост и заложил руки за спину; лицо его было непроницаемым, поза — суровой.
Геликаон остановился перед ним.
— Ты пришел на мои земли с огнем и ужасом, — сказал он. Голос его был холодным, как зима. — Ты убил мою жену, убил жен и детей многих моих людей. Убийство — это единственное искусство, которым ты когда-либо хотел овладеть, микенец?
— А, — ответил Менадос, — мы должны толковать об убийстве? Победи я здесь — и меня объявили бы героем Микен, победившим царя зла. Но я проиграл. Не пытайся читать мне наставления, Геликаон Сжигатель. Сколько беспомощных людей ты убил? Сколько женщин и детей погибли в микенских деревнях во время твоих нападений?
За ними толпа дарданцев двинулась к связанным микенским пленникам.
— Назад! — взвыл Геликаон, развернувшись. — В нашем городе пожар, и многие нуждаются в помощи. Ступайте! Оставьте этих людей мне.
Некоторое время он стоял молча, потом взглянул на Гектора.
— Что скажешь, мой друг? Ты взял их в плен.
Гектор посмотрел на своего товарища и увидел на его лице гнев и желание отомстить.
— Дорога, по которой идет воин, уже лезвия меча, — проговорил Гектор. — Шаг в одну сторону — и он ослабеет, сделавшись плохим бойцом; шаг в другую сторону — и он превратится в чудовище. Сегодня ночью Менадос сошел с этой дороги и будет за это проклят. Его трагедия в том, что он служит Агамемнону, безжалостному царю, лишенному человечности. В любой другой армии Менадос остался бы верен своему сердцу и его бы запомнили как героя. Прежде чем ты вынесешь ему смертный приговор, я хотел бы рассказать тебе одну историю.
— Только короткую.
— Когда я был мальчиком, — начал Гектор, — я слышал о том, как микенская галера была вытащена на берег островка Кифера, рядом с рыбацкой деревушкой. В море появились пиратские суда, готовые напасть на деревню, убить мужчин и детей и превратить женщин в рабынь. Капитан галеры, хотя у него не было никаких связей с этой деревней, повел сорок своих человек в битву против куда более многочисленного врага. Но деревня была спасена. Тамошние люди до сих пор празднуют этот день как день своего освобождения.
— И этим капитаном был ты, Менадос? — спросил Геликаон.
— Тогда я был моложе и глупее, — ответил адмирал.
— Этим летом я видел, как один воин плакал, потому что посреди битвы нечаянно убил ребенка, — негромко проговорил Геликаон. — Я вел этого воина в бой. Я привел его в ту деревню и превратил в убийцу. Ты прав, Менадос. Я не имею права читать наставления о низости войны ни тебе, ни кому-либо другому.
Он замолчал и отвернулся. Гектор наблюдал за ним, но по лицу Геликаона ничего нельзя было прочесть. В конце концов тот снова повернулся к Менадосу.
— Ради того ребенка и жителей деревни Кифера я дарую тебе жизнь.
Геликаон посмотрел на Гектора.
— Пусть твои люди отведут пленников на берег. Там есть пробитая микенская галера. Она едва годится для плавания. Но пусть они возьмут ее и попытаются добраться до Имброса.
Менадос шагнул вперед, словно собираясь заговорить, но Геликаон поднял руку и холодно сказал:
— Не пойми меня неправильно, микенец. Если я еще когда-нибудь увижу тебя, я вырежу твое сердце и скормлю его воронам.

 

Троянская конница ехала от Дардании на юго-запад, пока впереди не появилась Троя. Только тогда Гектор приказал разбить лагерь в лесу недалеко от города.
Ночь была холодной, и жгучий ветер вытягивал жар из лагерных костров, вокруг которых сидели воины. Мысли людей были угрюмыми. Прямо по ту сторону холма их ждали семьи, ждали родные, которых они не видели больше двух лет.
Гектор молча стоял на выступе лесистого холма, глубокая печаль обволакивала его душу. Завтра состоится шествие выживших, их вход в город будет встречен радостными приветствиями. Но люди, что принесли самые большие жертвы этой ужасающей войне, не проедут по усыпанным цветами улицам, восхищенные юные женщины не накинут гирлянды на их плечи. Кровь этих героев уже впиталась в землю далекой Фракии, их пепел был развеян ветрами чужой земли. Или же они утонули в Геллеспонте, или пали у стен Дардании.
Даже среди уцелевших не все будут наслаждаться заслуженными приветствиями. Согласно повелению царя Приама в победном шествии не будет места калекам, безруким и безногим.
— Клянусь богами, мальчик, никто не хочет видеть правду войны. Все хотят видеть героев, высоких и сильных, замечательных и красивых.
Эти слова разъярили Гектора, но не потому что были грубыми и полными неблагодарности, а потому что были правдивыми. И он приказал, чтобы раненых и искалеченных доставили в дома исцеления, после того как стемнеет, тайно переправив в город, как будто скрывая нечто постыдное.
Гектор посмотрел на фургоны, недавно прибывшие из города. Только один из них привез еду для его людей. Два других были набиты двумя тысячами новых белых плащей, чтобы толпы не видели, что усталые люди, измученные годами сражений, возвращаются домой грязными и окровавленными. Вместо этого толпы будут благоговейно глазеть на блистательных героев.
Брат Гектора, Диос, поднялся на холм и встал рядом.
— Холодная ночь, — сказал он, плотнее закутываясь в плащ.
— Я не чувствую этого, — ответил Гектор, одетый в простую блекло-желтую тунику до колен.
— Это потому, что ты Гектор, — польстил Диос.
— Нет, потому что я провел два долгих года во Фракии, пробиваясь в горах сквозь снег и лед. Ты не должен оставаться с нами, брат. Возвращайся в свой теплый дом.
— Сегодня ночью у тебя мрачное настроение. Ты не рад, что ты дома?
Гектор посмотрел вниз, на Трою, подумал о жене и сыне, о своих фермах и табунах коней на северной равнине, и вздохнул.
— Я еще не дома, — ответил он. — Как Андромаха?
— С ней все хорошо. Но она сердится. Она поругалась с отцом, потому что тот задержал армию здесь на ночь. Сказала, что эти люди заслуживают лучшего.
— Они оба правы, — проговорил Гектор. — Люди заслуживают лучшего, но завтра они будут упиваться лестью. Это шествие имеет важное значение, оно поможет скрыть наше поражение.
— Как ты можешь говорить о поражении? — удивленно спросил Диос. — Ты не проиграл ни одной битвы, и ты убил вражеского царя. Я называю это победой. И люди называют это победой. Как и следует это называть.
Гектор почувствовал прилив непривычного гнева, но его голос не изменился:
— Мы пересекли пролив, чтобы защитить земли Фракии и царя Реса, нашего союзника. Рес мертв. Фракия потеряна. Наши враги собрались по ту сторону Геллеспонта, готовые начать вторжение. Все северные торговые пути для нас закрыты. Тебе это кажется победой?
— Я понимаю тебя, брат, — мягко проговорил Диос. — Но ты и твои люди отправились во Фракию, чтобы помочь ее защищать. Поражение потерпел Рес, а не воины Трои. Твоя слава осталась незапятнанной.
— Чума порази славу! — огрызнулся Гектор. — И дважды порази чума вывихнутую реальность политики, в которой любое поражение можно переплавить и отлить из него золотую победу. Правда в том, что враг подчинил себе север. Теперь Агамемнон пойдет на нас войной из своих собственных земель. И пойдет он с огромной армией.
— И ты уничтожишь его. Ты — Повелитель Битв. Каждый человек вокруг Зеленого моря это знает. Ты никогда не проигрываешь сражений.
Гектор посмотрел на младшего брата и, увидев восхищение в его глазах, ощутил страх, отозвавшийся спазмами в животе. Во время битвы при Карпее всего один выпад меча отделял его от смерти. Тщательно нацеленная стрела или метко брошенное копье могли пронзить его горло. Один-единственный камень мог размозжить его череп. На самом деле, если бы Банокл не возглавил почти самоубийственную атаку на вражеский тыл, дух Гектора сейчас брел бы по Темной дороге.
Он подумал, не рассказать ли брату о своем страхе, о дрожащих руках, о бессонных ночах. И, что еще того хуже, — об усиливающейся боли в левом плече, о ноющей боли в правом колене. Ему хотелось сказать: «Я человек, как и ты, Диос. Точно такой же, как любой воин, сидящий здесь у лагерных костров. У меня тоже появляются синяки, тоже течет кровь, я тоже старею. И, если я буду продолжать сражаться, идя из битвы в битву, однажды удача покинет меня, а вместе с ней истечет и моя кровь».
Но он ничего этого не сказал. Для Диоса, для армии, для народа Трои, он давно уже перестал быть человеком Гектором. Теперь он походил на завтрашнее шествие, фальшивое, но сверкающее — символ троянской непобедимости. И каждый новый день войны все крепче сковывал его этой ложью.
— Подожди, вот увидишь Астианакса! — снова заговорил Диос. — Мальчик подрос, Гектор. Ему уже почти три года. И какой же это прекрасный и храбрый ребенок!
Теперь Гектор расслабился и улыбнулся:
— Мне не терпится его увидеть. Я возьму его на прогулку верхом по холмам. Ему это очень понравится.
— Я сам его туда возил, меньше недели назад. Посадил перед собой и позволил ему взять узду. Он наслаждался, особенно галопом.
У Гектора упало сердце. Все длинные, мрачные, кровавые месяцы войны он мечтал о том, как возьмет мальчика на его первую прогулку верхом, как будет прижимать ребенка к себе, слушая его смех. Среди ужаса и жестокости войны Гектора поддерживало только это желание.
— Он не боялся? — спросил Гектор.
— Нет! Ничуть! Он кричал, чтобы я ехал быстрее. Он бесстрашный, Гектор. Конечно, никто и не ждал ничего другого от твоего сына.
От твоего сына.
«За исключением того, что он не мой», — подумал Гектор.
Чтобы скрыть свою печаль, он посмотрел на город.
— Отец здоров?
Диос мгновение молчал, потом пожал плечами и ответил, опустив глаза:
— Он стареет.
— И больше пьет?
Диос поколебался.
— Ты увидишь его завтра, — наконец сказал он. — Лучше будет, если ты составишь собственное суждение.
— Я так и сделаю.
— А как Геликаон? До нас дошла весть, что он потопил флот Агамемнона. Сжег все его корабли. Это заставило всех воспрянуть духом, знаешь!
Снова поднялся обжигающий ветер, с шумом проносясь сквозь ветви над головой. На этот раз Гектор задрожал, хотя не от холода.
Перед его мысленным взором снова встало бледное мертвое лицо жены Геликаона, красавицы Халисии, когда ее тело вносили в крепость. Гектор слышал историю ее последней скачки. Она взяла сына, села верхом на огромного черного коня и помчалась по теснине сквозь вражеские ряды к мосту, известному под названием Каприз Парнио. За ней была погоня, и преследователи не сомневались в успехе, потому что мост был сожжен. Оказавшись между кровожадными воинами и глубокой расщелиной в мосту, Халисия погнала коня вперед и перепрыгнула через широкий пролом. Никто из всадников не осмелился последовать за ней. Она спасла сына, но не себя. Во время скачки она получила глубокую рану копьем и, к тому времени, как до нее добрался Геликаон, истекла кровью.
Голос Диоса вернул Гектора к действительности:
— Нам нужно обсудить путь шествия. Ты поедешь в церемониальной военной колеснице отца. Сейчас ее чистят и покрывают новым слоем золота. Колесницу доставят тебе перед рассветом. У отца есть две белоснежные лошади, которые ее повезут, — Диос улыбнулся. — Ты будешь похож на юного бога!
Гектор глубоко вздохнул и окинул взглядом город.
— И каков путь? — спросил он.
— Все войско проедет по нижнему городу, потом через Морские ворота, вверх по улице ко дворцу, где Приам будет приветствовать воинов и наградит тех героев, которых ты назовешь. Затем последует благодарственный пир на Площади Гермеса. Отец надеется, что ты произнесешь там речь. Он предлагает тебе рассказать собравшимся о победе при Карпее, ведь она была самой последней.
— Самой последней была Дардания, — заметил Гектор.
— Да, так и есть, но смерть Халисии сделает историю слишком печальной.
— Конечно, — сказал Гектор. — Мы не можем допустить, чтобы история о крови и смерти испортила рассказ о войне.

 

Халкей-бронзовщик сидел в освещенном факелами мегароне Дардании, потирая онемевшие пальцы левой руки. Через некоторое время чувствительность вернулась, кончики пальцев начало покалывать. А потом началась дрожь. Он уставился на больную руку, желая, чтобы дрожь прошла. Вместо этого она только усилилась. Как будто невидимые пальцы ухватили его за запястье и стали трясти.
Раздраженный, Халкей сжал пальцы в кулак, потом скрестил руки так, чтобы никто не увидел дрожи.
Хотя в мегароне не было никого, кто мог бы ее заметить. Египтянин Гершом велел ему подождать Геликаона в этом холодном пустом месте и ушел.
Халкей оглядел мегарон. Кровь пятнала мозаичный пол. Пятна и брызги засохли, но повсюду, на коврах и в самых глубоких желобках мозаики, кровь оставалась липкой. У стены валялся сломанный меч.
Халкей пересек зал и поднял оружие. Клинок был сломан пополам. Халкей пробежал по металлу толстыми пальцами. Дурное литье, слишком большая примесь олова, решил он. Медь была мягким металлом, и добавление олова превращало ее в более прочную, более полезную бронзу. Но в металл этого клинка добавили слишком много олова, и он стал хрупким и сломался при ударе.
Вернувшись на свою скамью, Халкей снова сел. Его рука перестала дрожать, и это было благословением. Но онемение вернулось. То было проклятием бронзовщиков. Никто не знал, что вызывает этот паралич, но он всегда начинался сперва с кончиков пальцев рук, а потом ног. Вскоре ему придется ковылять с помощью палки. Говорят, что даже бог кузнецов, Гефест, и тот хромой. Старый Карпит, когда Халкей жил еще в Милете, под конец жизни ослеп и клялся, что расплавленная медь отравляет воздух. Халкей не мог проверить эти слова, но настолько поверил им, что теперь ставил свои топки только на открытом месте, чтобы любой яд развеивался на свежем воздухе.
«Ты не имеешь права жаловаться», — сказал он себе. Ему было пятьдесят лет, а дрожь началась только сейчас. Карпит страдал от дрожи около двадцати лет, прежде чем ему отказало зрение.
Время тянулось и тянулось, и Халкей, никогда не отличавшийся терпением, все больше раздражался. Поднявшись со скамьи, он вышел в ночь, на воздух. Из центра крепости тянулся вверх черный дым: там все еще догорали кухни.
«Хотя враг рьяно взялся крушить и рушить, — подумал Халкей, — он сделал это очень неумело».
Многие дома обгорели только снаружи. А на опоры моста у Каприза Парнио микенцы вообще не обратили внимания. Они иссекли доски моста топором и мечом, чтобы ослабить их, потом вылили на дерево масло и подожгли. Идиоты не понимали, что вся конструкция держится на опорах, вогнанных глубоко в утесы по обе стороны моста. Какие бы люди ни строили этот мост, они были мастерами своего дела. Опоры остались на месте, огонь их не тронул, и в течение нескольких дней мост можно было бы отстроить заново.
Халкей посмотрел направо и в лунном свете увидел, как трое мужчин тащат ручную тележку, на которой лежат тела нескольких женщин и детей. Колесо застряло в рытвине дороги, тележка содрогнулась, и труп одной из женщин скользнул набок. Из-за этого ее туника задралась, обнажив ягодицы. Трое немедленно перестали тянуть тележку, и один мужчина поспешил обратно, чтобы прикрыть наготу мертвой.
«Как странно, — подумал Халкей. — Как будто ей теперь не все равно».
Он побрел обратно в мегарон. Несколько слуг вставляли новые факелы в скобы на стенах. Халкей окликнул одного из них:
— Эй, ты, послушай! Принеси мне хлеба и вина.
— А ты кто такой? — угрюмо спросил тот.
— Тот, кто хочет пить и есть, — ответил Халкей.
— Ты гость царя?
— Да. Я Халкей.
Слуга ухмыльнулся.
— Правда? Безумец из Милета?
Халкей вздохнул.
— Я не из Милета, но так меня зовут некоторые идиоты.
Слуга принес ему тарелку черного хлеба, сыр и кувшин разбавленного вина. Хлеб не был свежим, но вместе с сыром оказался довольно вкусным. Халкей отхлебнул вина и посмотрел на огромные двери и на тени в лунном свете за этими дверями. Он хотел бы, чтобы пришел Геликаон — тогда можно будет обсудить то, зачем Халкей сюда явился, и вернуться в Трою к его новым кузницам.
Первые попытки Халкея выплавлять металл из красных камней принесли лишь разочарование. Даже из самых горячих топок выходила лишь бесполезная ноздреватая серая масса. Он решил, что огонь должен быть еще более жарким. Придя к такому заключению, Халкей заказал новую топку на северной равнине у Трои, где ветер был особенно пронзительным.
Но ему требовалось больше времени и больше золота. Он был уверен, что Геликаон его поймет. Если Халкею все удастся, выгода будет колоссальной. Из красных камней, во множестве имевшихся повсюду на востоке, можно будет выплавлять мечи, копья, наконечники стрел и доспехи. Исчезнет нужда в дорогостоящем олове, которое приходилось везти на кораблях с далеких островов за Зеленым морем, и в мягкой меди с Кипра и других земель, находящихся под властью Микен. Металлические изделия — плуги, гвозди, обручи для бочек — можно будет делать гораздо дешевле, чем из бронзы.
Слуги дважды поменяли горящие факелы, прежде чем Геликаон наконец вернулся.
Он вошел вместе с пятью молодыми людьми, крича слугам, чтобы те принесли воды. Его красивое лицо было перемазано сажей, длинные черные волосы завязаны в хвост длиной до плеч.
Приблизившись к резному трону, молодой царь тяжело опустился на него и, подавшись вперед, закрыл глаза. Явившиеся вместе с ним люди начали разговаривать друг с другом.
Халкей слушал, как они жалуются на непреодолимые трудности. Это невозможно сделать по одной причине, то невозможно выполнить по другой причине. Халкей почувствовал, как в нем нарастает раздражение. Глупцы с ленивыми мозгами! Вместо того чтобы решать проблемы, они впустую тратят время на выискивание причин, почему решения не существует. И зачем Геликаон позволяет таким дуракам находиться рядом с собой — непонятно.
Слуга принес серебряный кубок с вином и кувшин, полный холодной воды.
Геликаон наполнил кубок и осушил его.
— Только на то, чтобы заново отстроить мост, уйдут месяцы, — заговорил молодой человек с жидкой рыжей бородкой, — и у нас слишком мало дерева, чтобы восстановить здания, уничтоженные микенцами.
— И слишком мало плотников и столяров, — добавил другой.
— И уж наверняка слишком мало мозгов! — взорвался Халкей, грузно поднявшись со скамьи.
Люди, стоявшие рядом с царем, замолчали и резко повернулись к Халкею. Тот решительно двинулся вперед, сверля их взглядом.
— Я видел, что осталось от моста. Его можно починить за несколько дней. Клянусь богами, Геликаон, я надеюсь, эти ублюдки сражаются лучше, чем думают.
— Друзья мои, — сказал Геликаон рассерженным людям вокруг, — это Халкей. А теперь, прежде чем вы его возненавидите, вы должны понять, что ему будет наплевать на вашу ненависть. Халкея ненавидят все. Поэтому приберегите свой гнев для других и дайте нам поговорить.
Халкей подождал, пока все уйдут; он не обращал внимания на ледяные взгляды, которыми награждали его все, проходя мимо. Потом он приблизился к Геликаону и сказал:
— Я почти нашел решение. Но мне нужно больше золота.
Геликаон медленно, глубоко вздохнул, лицо его стало жестким. Халкей, внезапно заволновавшись, посмотрел в глаза царя и не увидел там дружелюбия. Напротив, взгляд сапфировых глаз был враждебным.
— Я сделал что-нибудь… что тебя оскорбило? — спросил Халкей.
— Оскорбило? Ты такой странный, Халкей. Гений и идиот в одном лице. Ты назвал моих людей ублюдками. Ты вошел в мой тронный зал, не поздоровавшись, не обронив ни слова соболезнования по поводу тех мук, которые вынесли здешние люди, просто бесстыдно потребовал у меня золота.
— А! — сказал Халкей. — Теперь я понял. Да, конечно. Отсутствие притворного соболезнования было оскорбительным. Приношу свои извинения. Однако мне все-таки нужно золото. Думаю, я близок к разгадке, Геликаон. Топки должны быть жарче, чтобы выжечь побольше примесей. А еще я считаю…
— Довольно! — взревел Геликаон, взметнувшись на ноги и выхватив бронзовый кинжал.
Ошарашенный, испуганный, Халкей сделал шаг назад. У него пересохло во рту, теперь обе его руки тряслись.
Геликаон придвинулся к нему, схватил левой рукой за тунику, а правой занес кинжал, и мерцающее лезвие оказалось возле левого глаза Халкея. Мгновение ни один из них не шевелился, потом Геликаон тихо выругался и глубоко вздохнул.
Вложив нож в ножны, он вернулся к трону, налил в серебряный кубок еще воды и жадно выпил. Когда он снова посмотрел на Халкея, глаза царя больше не пылали яростью.
— Люди, которых ты оскорбил, — проговорил Геликаон, — пришли домой и увидели, что их жены и дети убиты. Они не умелые мастера или ремесленники. Они моряки. Я держал их сегодня при себе, чтобы им было чем заняться, чтобы они могли думать о чем-либо, кроме ужасных потерь, которые понесли. Но ты ведь этого не понимаешь, верно? Ни один человек, который говорит о притворном сочувствии, не может этого понять.
Халкей хотел заговорить, но Геликаон поднял руку:
— Нет, давай не будем больше это обсуждать. Я отплываю в Трою завтра. Ты останешься здесь. Я хочу, чтобы мост был починен, чтобы были возведены новые Морские ворота. Потом ты сможешь организовать рабочих и отстроить дома.
— У меня много работы в Трое, — ответил Халкей.
Но тут же увидел, что в глазах Геликаона вновь появился холодный блеск.
— Однако, само собой, я буду счастлив помочь здесь.
— Это весьма мудро с твоей стороны.
Халкей вздохнул.
— Тогда это, должно быть, первые мудрые слова, которые я сегодня произнес. Ты был прав, Геликаон. Я идиот. Ты последний человек, которого я желал бы оскорбить, и не потому, что нуждаюсь в твоем золоте, а потому что ты всегда помогал мне и поддерживал, когда остальные называли меня безумцем. Поэтому я надеюсь, что ты простишь меня и мы сможем оставить в прошлом эти мгновения гнева.
Лицо Геликаона стало спокойнее, но он не улыбнулся, и в его мрачных, неистовых голубых глазах не было тепла.
— Мы то, что мы есть, — сказал он. — Оба. Ты равнодушен к страданиям других, но ты никогда не сжигал людей живьем и не упивался их криками.
Он мгновение помолчал, потом заговорил снова.
— Ты сказал, мост можно быстро отстроить?
Халкей кивнул.
— Его можно восстановить за двадцать дней. Сомневаюсь, что сейчас ты захочешь большего.
— Это почему?
— Ты богатый человек, Геликаон, но твое богатство зависит от торговли. Каждый золотой слиток, который ты потратишь, чтобы восстановить Дарданию, может оказаться затраченным впустую, если микенцы снова вторгнутся сюда. И тебе может понадобиться все твое золото, если война продолжится.
— Что же ты посоветуешь?
— Почини все дешево, чтобы продержалось какое-то время. И увези свои сокровища из Дардании.
Геликаон покачал головой.
— Первое я сделать не могу. Здесь нет народа, Халкей, лишь смесь людей разных рас. Все они пришли в Дарданию в поисках богатства: хетты, фригийцы, фессалийцы, фракийцы. И выходцы из многих других народов. Они подчиняются моим законам и платят мне пошлины, потому что я защищаю их от врагов и сокрушаю тех, кто мне противостоит. Если они решат, что я больше не верю в то, что смогу защитить собственные земли, они потеряют веру в меня. Тогда я столкнусь лицом к лицу не только с вторжением с севера, но и с внутренним мятежом. Нет, починить все надо накрепко и отстроить на века.
— Тогда так все и будет сделано, — согласился Халкей. — И, рискуя снова тебя оскорбить, как насчет моей недавней просьбы? Непохоже, чтобы война шла к концу, поэтому моя работа становится еще важней.
— Знаю. Помоги моим людям здесь, и я позабочусь, чтобы золото ждало тебя в Трое.
Геликаон устало поднялся на ноги.
— У тебя огромная вера в эти красные камни, Халкей. Надеюсь, вера эта не напрасна.
— Она не напрасна. Я не сомневаюсь. К концу следующего лета, Геликаон, я привезу тебе самый великий меч в мире.
Назад: Пролог
Дальше: Глава 2 Маски Приама