Глава 5
Как и обычно по утрам, Ален, покорившись судьбе, не в силах разлепить веки после сна, охая и вздыхая, поднялся с постели. Раскрыв окно и выглянув на темную еще в этот ранний час улицу, он основательно зевнул, словно собрался проглотить ее, и стал стягивать с себя ночную рубашку. В этот момент к нему в комнату зашла Молли.
– Доброе утро, сэр, – от души пожелала она. – Я принесла вам горячей воды. Доктор Фоконе сказал, чтобы я не дожидалась, пока вы проснетесь, а не то вас вообще не вытащишь из постели.
– Как любезно с его стороны, – сыронизировал Ален. Впрочем, присутствие молоденькой служанки явно взбодрило его. Стоило ему приглядеться к ее округлым формам, как в чреслах стал разгораться огонь.
– Молли, ты поставь кружку да присядь ко мне, – медовым голосом попросил он.
Служанка послушалась и подошла к кровати, на краю которой сидел Ален. Тот, не раздумывая долго, подвинулся и обнял девушку за талию. Потом его рука скользнула под толстую шерстяную юбку, благополучно преодолела преграды в виде льняных нижних юбок и, наконец, коснулась, бархатной кожи Молли.
Девушка, хихикнув, игриво произнесла:
– Но, мастер Риджуэй, в такую-то рань!
– При чем тут время? – ухмыльнулся он в ответ.
Молли не сопротивлялась, пока ласки Алена ограничивались руками. Но едва он попытался задрать юбку повыше и усадить ее к себе на колени, как девчонка ударила его по рукам и вырвалась.
– Вы же знаете, что ничего такого у вас не выйдет! – прошипела она. – Или желаете, чтобы я в подоле принесла?
– Конечно, не желаю, – упавшим голосом ответил Ален. – Ладно, ладно, иди, злюка ты эдакая, и оставь меня наедине с моими муками.
Молли тут же выскользнула прочь, едва не столкнувшись с Иеремией, который уже собрался войти к Алену.
– Вы неисправимы! – строгим голосом отметил иезуит. – Удержу на вас нет!
– Вам этого не понять! Вы книжный червь, а не человек из плоти и крови. И всегда были таким. А мне временами необходимо прикоснуться к теплому женскому телу.
– Если вы без этого не можете, тогда женитесь! Но не ставьте под угрозу спасение души.
– Я не создан для брака, и вы это знаете! – разгорячился Ален. – Для меня нет ничего важнее моей работы хирурга. А жена и дети только помешают мне посвящать всего себя без остатка работе. Нет, я никогда не женюсь. Ни за что на свете!
– Поверьте, я всерьез тревожусь за вас, неужели это трудно понять? – стоял на своем Иеремия.
– Я это понимаю. Но вот вы не желаете меня понять. Впрочем, возможно, вы просто не способны на это.
Иеремия суровым взором оглядел друга, после чего решил сменить тему.
– Я собрался сходить к Лэкстонам, увидеться с девушкой и расспросить ее кое о чем. Составите мне компанию?
– С удовольствием, – согласился Ален и стал умываться.
Когда они добрались до лечебницы мастера Лэкстона на Дак-лейн, им отворила женщина средних лет, поразительно похожая на убитую повитуху. Это была ее родная сестра Элизабет, старая дева, так и не сумевшая выйти замуж, которую скрепя сердце терпел в своем доме муж покойной сестры. Но поскольку она была единственной родственницей жены, ему ничего не оставалось, как взять ее под опеку. Выяснилось, что в доме нет ни мастера Лэкстона, ни его сына, что несколько успокоило Алена.
– Нам бы очень хотелось побеседовать с вашей племянницей, если можно, – церемонно обратился к Элизабет Иеремия.
Свояченица лекаря недоверчиво смотрела на пришедших.
– Вот вас я знаю, мастер Риджуэй, а с вами кто?
– Доктор Фоконе, врач, – пояснил Ален.
– Врач, говорите? Тогда я, так и быть, разрешу вам. Хотя это неслыханное дело – двое мужчин в спальне у девочки.
– А что, ваша племянница занемогла? – встревоженно спросил Иеремия.
– Да, со вчерашнего дня. Ее рвало, живот болел и голова кружилась.
Эпи лежала под толстым шерстяным одеялом. Девушка выглядела побледневшей и измученной. Иеремия присел на краешек ее кровати.
– Как вы, мисс Лэкстон? – участливо спросил он.
Она взглянула на него полузакрытыми глазами.
– Почему вы здесь?
– Хотелось поговорить о вашей матери, – пояснил Иеремия. – И тут мне сообщили, что вы разболелись. Давайте я вас осмотрю, если позволите.
Девушка в ответ лишь обреченно кивнула. Под бдительным тетушкиным оком Иеремия приложил руку ко лбу, затем, приподняв покрывало, осторожно ощупал живот. Энн пару раз вздрогнула, но ничего не сказала.
– Жара у вас нет, – констатировал иезуит. – Скорее всего вы съели что-нибудь недоброкачественное. Что вы в последнее время ели или пили?
– Вчера она съела остававшийся с прошлого дня суп, – ответила за нее Элизабет.
– Кто-нибудь еще ел его?
– Нет, остальные поужинали паштетом.
– И когда вам стало плохо, мисс Лэкстон? – обратился Иеремия к Энн.
– Ночью, – ответила она.
– Но сейчас вам лучше?
– Да, лучше, – заверила она дрожащим голосом. Казалось, она вот-вот разрыдается.
Недовольно фыркнув, Иеремия поднялся и с озабоченным лицом подошел к окошку. И хотя сам был человеком немногословным, он терпеть не мог вытаскивать из людей правду клещами. Он был абсолютно уверен, что Энн знала больше о гибели матери, чем говорила, и что и ей, в свою очередь, грозит опасность, но не понимал, почему девушка так упорно отмалчивается.
– Я не смогу вам помочь, если вы не хотите со мной говорить, – укоризненно произнес Иеремия.
– Что вы хотите сказать, доктор? – вмешалась Элизабет.
– Боюсь, убийца вашей сестры намеревался застрелить и вашу племянницу. И не отказался от своего намерения. Потому что эта внезапная болезнь сразу же после нападения наступила неспроста. Может быть такое, что кто-нибудь из вашей семьи желает зла вашей племяннице?
Тетушка Элизабет огорошенно посмотрела на Иеремию.
– Ерунда какая-то!
– Почему ваша племянница ела суп, а остальные нет?
– Я не люблю паштет, и все, – решительно заявила Энн.
Иеремия бессильно закрыл глаза. «Нет, это каменная твердь, – подумал он, – и штурмом ее не возьмешь».
Ален, молча следивший за разговором, был полностью на стороне своего друга, считавшего, что девушке грозит опасность. Он присел к Энн на краешек постели.
– Мы хотим вам добра, поймите, – вкрадчиво произнес он. – Почему вы отвергаете нашу помощь? Если есть кто-то, кто внушает вам страх, назовите его имя. И ваша мать, будь она сейчас с нами, наверняка поддержала бы нас.
И что самое удивительное, вкрадчивость Алена сделала свое – по глазам Энн было видно, что девушка прислушивается к нему.
«Этот мастер Риджуэй, что бы там про него ни болтали, очень хороший человек», – подумала она.
Ей нравилась его добрая открытая улыбка, и, когда Ален, желая ободрить девушку, легко сжал ей ладонь, Энн не отдернула ее. Он был таким дружелюбным, ласковым, а не таким властным, грубым и жестоким, как отец или… Мастер Риджуэй не вызывал у нее даже следа отвращения. Может, он и вправду хотел ей помочь, размышляла Энн. Вероятно, он единственный, кто мог бы ей помочь.
Какое-то время Иеремия стоял молча, уставившись перед собой. Потом поднял взор и повернулся к Элизабет.
– Скажите, а ваша сестра вела запись вызовов?
– Да, она всегда в точности записывала, куда ходила, и к кому, и сколько ей там платили, – с готовностью и без тени хвастовства ответила женщина. – Маргарет была, знаете, очень аккуратной во всем, что касалось работы.
– Могу я взглянуть на эти записи? – спросил Иеремия.
– А зачем вам это понадобилось?
– Возможно, ее убили как раз потому, что она была повитухой.
– Ну ладно, сейчас принесу.
Вскоре тетушка Элизабет вернулась с переплетенной в кожу книжкой. Пролистав ее, Иеремия был приятно удивлен.
– Да она и впрямь тщательно записывала все визиты. Эти записи могут нам очень помочь. Я был бы вам весьма благодарен, если бы вы позволили мне на пару дней взять эту книгу с собой.
– Берите на здоровье. Только уж верните, пожалуйста.
Иеремия пообещал вернуть записи ее сестры в целости и сохранности, после чего жестом дал Алену понять, что пора идти. Его друг на прощание еще раз пожал руку Энн, которую, кстати, и не выпускал все время, пока иезуит вел переговоры с тетушкой Элизабет. Перед тем как последовать за иезуитом, он повернулся и тепло улыбнулся девушке.
Уже когда оба шли по Патерностер-роу, Иеремия заметил:
– Мне надо бы забежать на церковный двор собора Святого Павла. Не желаете пройтись со мной?
Ален кивнул и улыбнулся во весь рот. Церковный двор собора Святого Павла был местом, где собирались «книжные черви» вроде Иеремии. Тот не мог пройти мимо выложенных на столах книг, среди которых иногда можно было отыскать очень и очень интересные, а то и вовсе раритеты.
Каждый раз, когда Ален оказывался перед этим огромным, выстроенным еще норманнами собором, здание поражало его. На запад протянулся главный неф с пристроенными к нему двумя боковыми нефами с полуциркульными окнами, через которые в здание попадал свет. Восточные хоры, напротив, воспринимались легкими; это впечатление усиливалось готическими окнами, украшенными массверком – тонким ажурным орнаментом. Над средокрестием возвышалась поддерживаемая арочными контрфорсами башня. Некогда здание увенчивалось самой высокой в христианском мире шлемовидной крышей, но в нее лет сто назад угодила молния и с тех пор ее так и не восстановили. Собор без нее казался незавершенным, Ален мог судить о первоначальном виде здания лишь по старинным гравюрам. Повсюду валялись осколки камня и даже каменные глыбы – остатки сраженных ветрами и непогодой декоративных элементов собора. Ален едва не споткнулся об осколок крестоцвета, рухнувшего с фиалы. При сильном ветре разгуливать у стен собора было небезопасно.
– Может, срежем путь и пойдем через поперечный неф? – предложил Иеремия и, не дожидаясь ответа друга, двинулся вперед.
Внутри собора Святого Павла царило оживление как на рыночной площади. Алену и Иеремии пришлось проталкиваться через людскую толпу. Дело в том, что жители Лондона использовали главный неф собора как проход, связывавший Патерностер-роу и Картер-лейн. Разносчики тащили через храм ведра с водой, мешки с углем, корзины, наполненные хлебом или рыбой, с грохотом катили по каменным плитам пола бочки с пивом или вином, а кое-кто даже не стеснялся вести под уздцы лошадей к рынку Смитфилд, старательно огибая изысканной формы контрфорсы. Повсюду у колонн или прямо на надгробиях мелкие торговцы расставили палатки, где продавали книги, фрукты, табак или паштет. У одной из колонн толпился пестрый люд, жаждавший найти работу, у другой новых клиентов ловили стряпчие. Нищие в живописных лохмотьях, выставляя напоказ истинные или фальшивые язвы и опухоли, вымаливали у прохожих милостыню. Ален невольно проверил, на месте ли кошель с деньгами, поскольку это место кишело ворами.
– Вы не проголодались? – осведомился Иеремия, многозначительно кивая на торговца паштетом.
– Да, неплохая идея, – согласился Ален, любивший при случае вкусно поесть.
Уплетая паштет, друзья рассматривали собор и все больше убеждались в его плачевном состоянии. Во время гражданской войны верные Кромвелю войска использовали главный неф как конюшню, многие статуи оказались разбиты, а окна высажены. Часть крыши южного нефа рухнула, после того как кто-то додумался обрушить подпиравшие его балки. С тех пор собор Святого Павла был отдан на уничтожение природным стихиям – дождю, снегу, холоду, жаре и сырости, что, конечно же, лишь ускоряло процесс разрушения.
– Поговаривают, что декан поручил зодчему Кристоферу Рену восстановить собор, – заметил Иеремия.
– Да, я тоже слышал, – ответил Ален. – Вроде Рен предложил снести старое здание и на его месте воздвигнуть новый собор, но его идею не поддержали.
Едва друзья собрались продолжить путь, как к ним обратился низкорослый человечек – как вскоре выяснилось, пономарь собора Святого Павла.
– Не пожелают ли господа взобраться на башню и насладиться великолепным видом на наш прекрасный город? – любезно осведомился он. – За весьма умеренную плату я готов сопровождать вас.
В глазах Иеремии блеснул интерес.
– Почему бы и нет? Как вы на это смотрите, Ален?
Лекарь не имел ничего против. Ему уже случалось бывать на башне собора несколько лет назад, и вид Лондона настолько очаровал его, что он готов был взглянуть на город снова.
Приятели, к которым присоединились еще несколько праздношатающихся, последовали за пономарем вверх по каменным ступеням винтовой лестницы башни над средокрестием. Вскоре они оказались на узком балкончике, опоясывающем башню. Отсюда открывался вид на Лондон. Городской центр, огражденный стенами, лежал как на ладони – черно-белые фахверковые дома с нависавшими над узкими улочками надстроенными верхними этажами. Город неудержимо рос не только вверх, но и вширь, проникая за городские стены, прерывавшиеся семью башнями с въездными воротами; дома и домишки вырастали уже на загородных лугах и полях Клеркенуэлла и Мурфилда. Лондон был городом церквей – повсюду виднелись узкие острые шпили, поднимавшиеся в темно-синее зимнее небо. На востоке возвышались мрачные массивные контуры Тауэра – там город кончался. Темза, по берегам которой раскинулся Лондон, была усеяна баржами, кораблями и просто лодчонками, перевозившими грузы или людей от одного причала к другому. Единственный мост через реку был тесно застроен домишками и вел в Саутуорк, известный своими борделями, кабаками, площадками для петушиных боев и другими увеселительными местами в том же духе.
На западе в отдалении лежал Темпл, район, состоящий из Миддл-Темпла и Иннер-Темпла, где располагались школы права, готовившие стряпчих. Оттуда к Вестминстеру пролегала длинная, застроенная солидными особняками городской знати улица – Стрэнд. Дворец Уайтхолл, резиденция короля, тоже была различима за водами Темзы.
Иеремия и Ален смотрели и не могли насмотреться на Лондон, но пронизывающий ветер заставил их спуститься вниз, и они покинули храм через сооруженный Иниго Джонсом портик, греческие колонны которого дурно сочетались со зданием собора.
С горящими глазами иезуит стоял возле прилавков книготорговцев, а Ален тем временем больше был поглощен созерцанием прохожих. Интерес Алена пробудился, лишь когда они добрались до прилавков, где были выставлены рисунки, картины и гравюры.
– Сэр, у меня имеется миниатюра с изображением леди Каслмейн, последняя из созданных совсем недавно Сэмюелом Купером, – хвастался торговец. – Я уже продал их добрую дюжину. Она действительно очень удачная. Как на ваш взгляд, сэр?
Ален согласился.
– А у вас нет, случайно, портрета или миниатюры леди Сен-Клер?
– Ах вот оно что! Значит, эта француженка приглянулась вам больше! – воскликнул торговец. – Вот, прошу, – как раз то, что вам нужно.
Порывшись в ящике, он извлек оттуда миниатюру и вложил в ладонь Алену. С нее улыбалась Аморе.
– Поразительное сходство, – восхищенно произнес лекарь. – Вы только взгляните, Иеремия.
– Согласен с вами, – вынужден был признать иезуит.
Алену очень хотелось приобрести на память эту миниатюру, но из стеснения перед своим другом он не стал делать этого и с явным сожалением вернул торговцу миниатюру.
Впрочем, когда Иеремия, перейдя уже к другому торговцу, углубился в изучение какого-то толстенного труда по медицине, Ален, незаметно отойдя, тайком от иезуита купил миниатюру и быстро спрятал в кошелек.
Вечером, перед тем как лечь спать, Ален извлек миниатюру и долго рассматривал ее. На ней была изображена Аморе с голубкой в руке и в кружевной сорочке, едва скрывавшей грудь. Алена будто жаром обдало от неутоленного возбуждения. В конце концов, махнув рукой, он улегся на кровать и, если пользоваться языком пасторов, дав волю воображению, самозабвенно «предался мерзкому греху рукоблудия».
