— Вперед, парни! — крикнул Галитерс. — Эти тафиане у нас загостились, давайте отправим их в новый дом в залах Гадеса. Эвмай! Я хочу, чтобы ты постоянно находился рядом со мной с охотничьим рогом.

Галитерс стоял перед смешанным отрядом из воинов и горожан. Собралось свыше пятидесяти человек, все ждали первых лучей рассвета. Тс, кто сопровождал Одиссея на гору Парнас и в Спарту, уже участвовали в сражениях, они спокойно готовили оружие и доспехи к предстоящей схватке. Молодые горожане, хотя им и недоставало должной подготовки, оружия и доспехов, испытывали возбуждение при мысли о славе на своем крошечном острове. Мужчины постарше стояли с суровыми лицами, думая о последствиях провала. Они не были готовы принять ничего, кроме победы. Им было известно — если Одиссей добился успеха, то они окажутся во дворце до того, как проснутся тафиане, тогда им представится шанс застать их всех врасплох. Но если нет, то ворота останутся закрытыми, а их атака будет недолгой, кровавой и бесполезной.

Эперит достал меч из-за пояса и взвесил копье в руке. В эти минуты он думал не об Итаке, а об Алибасе. Предательство отца опозорило всю семью, и юноша почти слышал голос мертвого деда, который призывал к мести. Но молодой воин знал, что никогда не сможет вернуться в окруженные горами долины, где вырос, или окунуться в болото повседневных проблем. Никто в огромном дворце в Спарте даже не слышал про Алибас, бедный маленький городок, все богатство которого стоило меньше, чем одна золотая кираса Агамемнона. И кто из девушек Алибаса подходил хотя бы для того, чтобы подавать вино Елене, на красоту которой просто рискованно смотреть? Нет, он смоет позор предательства отца, сражаясь с другими предателями, сбросившими Лаэрта. Теперь его дом — Итака, а родина осталась в памяти.

С моря наползал туман и низко стелился по земле, окутывая ноги воинов небольшой армии. Казалось, что они плывут, следуя за Галитерсом по городу в направлении дворца. Эперит и другие воины шагали сразу же за начальником стражи. Только они были по-настоящему обучены военному делу, им предстояло удерживать ворота, пока остальные заходят во двор. Потом они же поведут атаку на дворец.

Нигде не горели костры, никто не нес факелов. Но при первых лучах рассвета, разгоняющих тьму, ополченцы увидели побеленные стены дворца. В тусклом свете им удалось рассмотреть на месте ворот только черное пятно, и воины не могли сказать, открыты или закрыты створки. Однако их подбадривала тишина при подходе к цели. Затем итакийцы выстроились в линию у края площадки.

Прокричал петух. Галитерс кивнул Эвмаю, тот поднес к губам рог и протрубил долго и громко. Мгновение они ждали, прослушиваясь, как одинокий звук разносится во тьме. А потом побежали к воротам.

Оружие сдерживало их продвижение вперед, с таким весом трудно бежать. Меч Эперита бил о бедро, он чувствовал прикосновение бронзы к голой коже. От этого движения становились напряженными и замедленными. Вскоре он промочил ноги в мокрой траве, а дворцовые стены вроде и не приблизились. Внезапно кто-то закричал:

— Ворота закрыты!

Кое-кто замедлил темп, чтобы посмотреть на высокие деревянные двери. Хотя воины все еще находились на некотором удалении, все поняли, что ворота действительно заперты.

— Вперед, собаки! — с мрачным видом заорал Галитерс. — Шевелитесь! Мы переберемся через стены, пока они еще просыпаются.

Но даже для этого оказалось слишком поздно. Тафианские лучники уже взбирались на стены с другой стороны, готовя оружие к стрельбе и прицеливались. Галитерс вел итакийцев прямо в капкан, но, несмотря на это, Эперит бежал за ним, надеясь преодолеть оставшееся расстояние перед тем, как их остановят смертоносные стрелы. Они все так долго ждали возвращения на Итаку, и молодой воин пришел в ярость от одной возможности провала в самом начале штурма. Теперь их ждала только смерть и честь, и юноша был нацелен с боем прорваться на территорию и умереть с тафианской кровью на мече.

Атака почти остановилась у них за спинами, но ободряемые примером своего командира, воины с криком понеслись на высокие стены. За ними последовало большинство горожан. Эвмаю не мешал ни щит, ни доспехи, поэтому он обогнал всех, даже обошел Эперита и догнал Галитерса. Казалось, что свинопас взбежит по стене и легко переберется на территорию за ней.

Затем выстрелили лучники.

Их луки запели в холодном утреннем воздухе. Эвмай упал в слой тумана и исчез из виду. Галитерс повернулся к нему, и его сбило второй партией стрел. Он исчез в тумане, как и свинопас.

Эперит выставил щит перед собой и побежал к тому месту, где упал начальник стражи, яростно крича и не обращая внимания на стрелы, летящие со стены. Они разрезали воздух вокруг его ушей и с глухим звуком врезались в многослойный щит из бычьей кожи. Рассвело еще больше, и юноша увидел, что на стену взобралась новая группа тафианских лучников, чтобы стрелять по легким целям.

Но Афина услышала его молитвы. Пока Эперит занимался поисками в кружащихся парах тумана, оставаясь на расстоянии броска копья от стен, его не сбила с ног ни одна стрела. Он упал, натолкнувшись на что-то неясное. Его зашатало, и молодой воин полетел лицом вперед в гостеприимный туман, а щит рухнул на него сверху. Как раз в эту минуту еще две стрелы воткнулись в многослойную бычью кожу. Последовала напряженная пауза — лучники искали Эперита в скрывающих его парах, затем посчитали его мертвым и обратили свое внимание на массу отступающих итакийцев.

Эперит лежал неподвижно, пока шум битвы удалялся от него. Трава под животом была мокрой, а ее свежий запах наполнял ноздри. Рядом с ним кто-то стонал. Юноша посмотрел направо и увидел Эвмая. Вероятно, он задел за его ноги до того, как упал.

Туман начал рассеиваться, солнце поднималось над горизонтом и пригревало. Эперит увидел, что свинопас без движения лежит на животе, а из левого бедра у него торчат две стрелы. Теперь их снова могли увидеть лучники на стене. Прилетела еще одна стрела и воткнулась в землю опасно близко к его боку. Молодой воин вскочил на ноги и, держа щит и копье в одной руке, поднял свободной раненого парня и бросился бежать через открытый участок к городу так быстро, как только позволяла его ноша.

Луки снова зазвенели у него за спиной, и Эперит увидел, как стрелы прорезают последние клубы тумана. По обеим сторонам лежали темные кучи. В тусклом свете в них едва ли можно было опознать тела. Но юноша приободрился, увидев впереди своих товарищей, которые теперь заняли позиции вне пределов досягаемости тафианских стрел.

Они встали, чтобы поприветствовать его, когда воин до них добрался, и обрадовались, что двое из числа атаковавших вернулись из мертвых. Эперит бросил копье и щит и передал Эвмая в руки одного из горожан — гиганта-кузнеца, который легко поднял парня и понес его на руках по улицам города.

Быстрое поражение подействовало всем на нервы, и Эперит задумался, хватит ли итакийцам смелости для еще одной атаки. Лишь немногие из них были опытными и проверенными в сражениях воинами. Большинство отряда составляли обычные люди, которые просто решили присоединиться к борьбе за освобождение своей родины с тем оружием, которое нашлось. Теперь, после потери командира, а возможно, и царевича, с запертыми перед ними дворцовыми воротами, они столкнулись с перспективной кровавой схватки и малой надеждой на выживание.

Эперит отряхнул грязь с туники и оглядел обеспокоенные лица вокруг себя.

— Любой человек, который хочет сейчас выйти из битвы, может это сделать. Если вы готовы к этому позору, то вас ждут дома и семьи. Кроме того, я предпочту сражаться рядом со смельчаками, а не трусами. Остальные обязаны сражаться с Политерсом и освободить нашу землю. Галитерс убит, а нам надо отомстить за него. Может, Одиссей тоже мертв, но пока остается шанс, что он жив, мы должны вернуться и взять дворец. Если мы не станем сражаться за него сейчас, надежда будет потеряна, а тафиане навсегда останутся на Итаке.

— Я с тобой! Я лучше умру в сражении, чем буду жить под Политерсом! — закричал седобородый старый рыбак, чье лицо хранило суровое и непреклонное выражение. К нему присоединился целый хор голосов. Люди были согласны продолжать борьбу.

— Хорошо. Тогда давайте начнем наш путь к славе или почетной смерти.

Эперит поднял перед собой щит и подал сигнал другим воинам, чтобы они поступили так же. Все вместе выстроили стену из щитов и снова пошли ко дворцу. Стрелы опять начали пронзать воздух у них над головами. Те, у кого не было доспехов, отстали, чтобы не попасть под смертоносный град. На какое-то время они оставались в безопасности вне радиуса действия стрел. Но при приближении к стенам две или три стрелы достигли целей, люди упали на спины в траву, дергая руками и ногами в последние мгновения жизни.

Эперит выглянул из-за края щита, и в следующую секунду стрела воткнулась в верхнюю его часть. Но цель впереди приближалась с каждым шагом.

— Когда доберемся до стены, используем щиты, чтобы соорудить платформу, — прокричал Эперит. — Это будет нелегко. Мы окажемся открытыми для их стрел, пока взбираемся, они будут ждать всех, кто переберется живым на ту сторону. Но когда Итака снова станет свободной, аэды начнут слагать песни о нас и исполнять их много лет после нашей смерти.

Ополченцы радостно закричали, думая о будущей славе, а потом, когда высокие стены оказались перед ними, сжались под прикрытием щитов. Стрела прошила сердце и забрала жизнь одного из людей. Он даже не успел вскрикнуть и тяжело упал на землю. Его товарищи сжались еще сильнее, а стрелы с громким звуком ударяли о щиты.

Внезапно Эперит заметил худенькую фигурку, которая вырвалась из группы атакующих и встала перед стенами, ни от кого нем прячась. Это был Аркесий, мальчик-пастух, который незамеченным проскользнул в ряды итакийцев. Не думая о собственной безопасности, он приспособил камень в пращу и быстро отправил вверх.

Итакийцы издали еще один радостный крик, когда камешек достиг цели, и один из тафианских лучников свалился со стены. За первым камешком последовал второй. Этот попал в лицо одному из оборонявшихся. Наемники поспешно отправили град стрел в пастуха, но целились они плохо, мальчишка успел спрятаться за спинами товарищей. Эперит видел, как Аркесий отправляет еще один снаряд на стену, и пожалел, что у них больше нет лучников и метателей. Хотя он сам нес за спиной лук Одиссея и колчан со стрелами на боку, его место было в первом ряду атакующих. Аркесию приходилось действовать в одиночку.

Усидев, как упал первый тафианин, Эперит снова направил атакующих на стену. Ему хотелось поскорее начать работать копьем. Теперь они почти подошли к воротам, и юноша был готов перейти на бег, но тут внезапно увидел тело Галитерса, лежавшее в траве. При виде его седых волос и старомодных доспехов, молодой воин почувствовал горячие слезы в уголках глаз. Он грустил от потери хорошего друга. Но тут Галитерс пошевелился.

Он лишь слегка дернул вытянутой рукой. Эперита ошеломило увиденное, он был поражен. Юноша бросился из первого ряда итакийцев к тому месту, где лежал Галитерс, собираясь оттащить его в безопасное место от стены. До того, как тафианские лучники смогли его подстрелить, дождь стрел внезапно прекратился, и противники соскользнули со стен во двор.

Эперит оглянулся на Аркесия, но тот только покачал головой.

Затем они получили ответ. Ополченцы услышали, как с грохотом отодвигается запор на огромных воротах, потом створки распахнулись, выпуская тафиан для контратаки.

Когда ворота закрыли и заперли, Одиссея с товарищами поспешно повели во дворец в сопровождении тафианина со шрамами на лице и еще четверых воинов. Не было времени связывать им запястья. Но, раз впереди шли два стражника, а остальные сзади болезненно тыкали им в спины остриями мечей, итакийцы понимали: любая попытка побега окажется бесполезной и закончится быстрой смертью. Когда они вошли в освещенный факелами коридор, опоясывающий большой зал, сражение уже началось. Об этом свидетельствовал привычный шум битвы.

Их быстро провели к ступеням, которые вели в царские покои, но там процессия остановилась из-за внезапного появления Мента из бокового проема. Он угрожающе держал меч в руке. Когда к нему присоединился спартанец Диокл, стражники поняли — что-то пошло не так.

— Что ты делаешь, Мент? — спросил ведущий тафианин. — И почему этот пленный находится не с остальными?

Не говоря ни слова, Мент воткнул меч в живот говорившему, тут же его убив. Хотя Диокл был не вооружен, он уложил второго одним ударом огромного кулака. Еще пятеро спартанцев присоединились к ним из бокового прохода. Двое подхватили оружие упавших наемников и с Ментом во главе бросились на оставшихся тафиан. Одиссей, Ментор и Антифий вырвались от тех, кто взял их в плен, а их спасители погнали тафиан по коридору. Мечи со звоном яростно ударялись один о другой.

— Мент, ты — предатель! — прошипел воин со шрамами на лице.

Мент ответил ударом меча. Противник парировал этот поспешный удар, и молодому человеку пришлось раскрыться, но в узком проходе воин со шрамами не смог воспользоваться преимуществом и нанести удар по открытому корпусу перебежчика. В отчаянии он ударил Мента кулаком в живот, и тот стал судорожно хватать ртом воздух, согнувшись у стены. Но до того, как воин со шрамами смог его прикончить, один из вооруженных спартанцев вмешался и воткнул меч ему в нижнюю часть живота. Тафианин упал, крича в агонии. Он получил смертельную рану.

Хотя двоих оставшихся в живых стражников отогнали назад, они явно не собирались сбегать в безопасный двор. Вместо этого оба стояли плечом к плечу, подняв мечи, и мрачно улыбались при мысли о сражении до самой смерти. Одиссей подхватил оружие их умирающего товарища, готовый ответить на вызов, но до того, как он начал наступление на поджидающих тафиан, между ними и Одиссеем встал Мент и посмотрел на своих соотечественников.

— Присоединяйтесь к нам, — сказал он. — Мы прибыли сюда служить Эвпейту, а не Политерсу. Не будет никакого бесчестья, если вы сложите оружие и откажетесь сражаться. А завтра мы сможем вернуться на нашу любимую родину.

Наемники смотрели на него с упреком в глазах. Они были воинами — гордыми мужчинами, которые готовы умереть в битве. К тому же, стражники предпочитали более жесткий стиль руководства Политерса, а не мягкую нерешительность Эвпейта, они намеревались сражаться за нового царя Итаки. Один из них плюнул в пыль у ног Мента.

Не теряя времени, Одиссей бросился на них, одним ударом отрубив первому руку, державшую меч. Ошеломленный воин упал на спину, сжимая кровоточащую рану, и Одиссей прикончил его одним уколом в горло. Со вторым схватился спартанец и быстро его убил. Победитель наслаждался местью за ту бойню, которую устроили сотоварищи тафианина в предыдущий день. Воин с изрезанными шрамами лицом все еще стонал, но его быстро добили, однако Мент настоял, чтобы они оставили жизнь тому тафианину, который лежал без сознания после удара кулака Диокла.

Пока они связывали его руки и ноги ремнями, снятыми с его же мертвых товарищей, Одиссей объяснил отчаянное положение у ворот.

— Мне не хочется сражаться против моих соотечественников, — признался Мент, вставляя кляп в рот пленника. Это был кусок материи, оторванный от окровавленного плаща. — Но я точно также ненавижу Политерса и то, что он использует хороших воинов для дурных целей. И вообще неправильно их использует! Если я помогу вам открыть ворота, то, возможно, боги приведут некоторых из них в чувство, и они присоединятся к нам в борьбе против нашего истинного врага.

Одиссей подумал о двух противниках, которых они только что убили, и засомневался, что многие тафиане перейдут на другую сторону. Может, этого не сделает вообще никто. Они слишком гордые, даже для греков. Но царевич Одиссей радовался тому, что Мент сохраняет ему верность, и знал — если тот поможет им открыть ворота, то у них все еще остается слабый шанс на победу. Однако его беспокоило кое-что еще, и Лаэртид больше не мог сдерживаться.

— Диокл, где Пенелопа? Я знаю, что она была с вами, когда на лагерь напали.

— Ее схватили вместе с нами, но нас разделили, как только доставили на территорию дворца.

— Значит, у меня нет выбора, — объявил Одиссей. — Диокл, я хочу, чтобы ты с твоими людьми открыл ворота. Антифий и Мент отправятся с тобой. Тафиане не ожидают атаки изнутри дворца, поэтому у вас будет преимущество. Вы появитесь неожиданно, но все равно придется открывать ворота и удерживать их, пока до вас не доберется Галитерс. Когда он это выполнит, вы должны сделать все возможное, чтобы разгромить тафиан во дворе. Мы же с Ментором отправимся на поиски Пенелопы. Никакая победа не принесет мне радости, если моя жена пострадает. Поэтому я должен быть уверен в ее безопасности. Затем, если где-то удастся найти нового царя, я разберусь с ним. Но вначале я должен найти, где держат Эвпейта.

— Он был с нами на складе, вон там, внизу, — сообщил Диокл, указывал на коридор, из которого появились спартанцы. — Не пожалей его, Одиссей…

— Пусть боги будут с вами, — только и ответил царевич. Затем они с Ментором отправились на поиски человека, который принес столько зла и проблем Итаке.

Коридор освещался единственным факелом, который Одиссей снял со стены и взял с собой на склад. Мгновение он ничего не видел, кроме огромных глиняных сосудов среди мигающих теней, отбрасываемых пламенем. Затем глаза двух воинов привыкли к темноте, и они различили человека в дальнем углу. Тот сидел на полу, расставив вытянутые ноги перед собой. Они подошли поближе, Одиссей поднял факел, а человек в углу от этого съежился и попытался уползти от света, хныкая и закрывая глаза рукой.

Это был Эвпейт, хотя от прошлого Эвпейта в нем мало что осталось. Когда-то гордый и упитанный человек сильно похудел. Если раньше он всегда чисто брился, то теперь впалые щеки покрывала редкая бороденка.

Именно этот человек сверг Лаэрта. Его опасался Одиссей, когда вел дворцовых стражников по Пелопоннесу к Спарте. Он опустил факел.

— Пошли.

— А его оставим? — пораженно спросил Ментор. — Ты хотел убить эту крысу на протяжении последнего полугода. Неужели ты сейчас поверяешься к нему спиной? Он заслуживает смерти, Одиссей!

— Может быть, — ответил Одиссей. — Но я не могу убить столь жалкое существо.

Он развернулся, не бросив более ни единого взгляда на бывшего царя. Одиссей вышел со склада в основной коридор. Других там уже не было. Не теряя времени, он бросил факел на пол и достал меч из-за пояса.

— Пошли, старый друг, — позвал он, глядя на ступени, ведущие в царские покои. — Давай доведем дело до конца.

Они поднялись по лестнице на следующий этаж, перепрыгивая через две ступени, и там осмотрели тускло освещенный коридор. Следовало выяснить, нет ли тут стражников. Их не оказалось, и Одиссей с Ментором осторожно направились к тому месту, где ответвление коридора уходило направо. Оба прекрасно знали дворец. Этот поворот вел прямо к царским покоям.

Одиссей родился и вырос здесь. Это была его территория, самое сердце дома, где он сам, его родители и сестра счастливо жили столько времени, сколько он себя помнил. Вид знакомых стен и дверей, потускневших настенных росписей и вытертых ковров на каменных полах внезапно заставил молодого царевича ощутить глубину оскорбления, нанесенного их семье. Он сам был вынужден отправиться в изгнание, отца увезли на северную оконечность острова, мать и сестра оказались пленницами в собственном доме. Их враги тем временем наслаждались едой из кухни Лаэрта, которую готовили и подавали рабы Лаэрта. Иноземцы мылись, одевались и спали в их комнатах. Все это наполнило Одиссея яростью. Он был готов убивать. Сжав меч так, что побелели костяшки пальцев, царевич повернул за угол.

Два стражника сидели, прислонившись к дверным косякам комнаты его родителей. Они спали. Один едва ли успел увидеть Одиссея, когда тот отрубил ему голову у основания шеи. Второй успел выставить древко копья вперед, чтобы парировать удар меча Ментора, но погиб от второго выпада — Ментор вспорол ему живот.

Итакийцы перепрыгнули через трупы и ворвались в большую комнату, где мать Одиссея держалась руками за края кровати. Рядом с ней стоял Корон — предатель, который убедил герусию отправить дворцовых стражников в Спарту. Он держал в руке меч и казался спокойным и собранным, когда неожиданно появились Одиссей и Ментор.

— Значит, птенец вернулся в гнездо, — фыркнул изменник. — Но боюсь, что ты немного опоздал и не успеешь уже спасти свою дорогую жену.

Внезапно еще один стражник прыгнул на них из ближайшего угла комнаты. Меч Ментора находился в другой руке, и он инстинктивно выставил вперед свободную руку, чтобы отразить удар. Клинок тафианина прошел сквозь плоть и кость, кисть отлетела в сторону, кровь полилась на гладкий пол. Ментор упал, ударившись спиной о кровать. Он кричал от боли и сжимая обрубок другой рукой.

Корон одновременно яростно бросился на Одиссея. Их мечи со звоном ударились друг о друга. Царевичу удалось отразить правильно нацеленный удар. Мгновение они стояли лицом к лицу, поскольку инерция движущегося тела почти прижала их друг к другу, а клинки скрестились. Затем оба снова разошлись, а мечи со скрежетом ударились один о другой.

Корон возобновил атаку, умело бросаясь на противника, но Одиссей оказался быстрее, чем можно было предположить, глядя на его мощное тело. Он легко уклонился от смертоносного удара, и одним движением развернул клинок так, чтобы разрезать открывшийся бок Корона.

Реакции торгаша оказались не хуже. Он выпрямился после броска на противника, который чуть не достиг цели, а затем очень ловко ушел от контратаки. В то же самое мгновение тафианский стражник перепрыгнул через своего раненого противника и присоединился к Корону, чтобы загнать Одиссея в угол комнаты. Царевич отступал под двойными ударами — то рубящими, то колющими. Он уже получил два ранения руки, которой держал меч, пока отбивал выпады, которые могли бы вспороть ему живот. Затем, используя всю силу своих мощных рук, он не только остановил их наступление, но и начал отгонять двух противников назад.

Если бы враг оказался одни, то он не смог бы противостоять падающим ударам Одиссея. Царевич рубил то с одной, то с другой стороны, заставляя двух неприятелей обороняться. Они сдавали ему территорию и быстро устали от прилагаемых усилий, ведь приходилось постоянно парировать его удары. Затем тафианин поскользнулся на крови Ментора и упал в ногах кровати. Хотя Ментор и был ранен, он использовал последние силы, выхватив кинжал из-за пояса потерявшего сознание стражника и перерезав ему горло. Тот умер. С последним вздохом из раны хлынула кровь, а Ментор потерял сознание от измождения.

— Что ты имел в виду, когда говорил «жена», Корон? — хрипло спросил Одиссей, возобновляя атаку на изменника-геронта.

— Не пытайся меня обдурить! — рассмеялся Корой. — Пенелопа сообщила нам, что она — твоя жена, как только ее схватили. Казалось, она этим гордится. Хотя не думаю, что она будет такой же надменной, сделавшись вдовой. — Он отбил внезапный колющий удар Одиссея. — Когда ты умрешь, Политерс намеревается сделать ее своей игрушкой.

Одиссей злобно рассмеялся, но быстро замолчал. Ему пришлось обороняться от быстрого ответного удара Корона.

— Пенелопа умрет, но не доставит ему удовольствия, — рявкнул Одиссей.

— Правда? — спросил Корон. — Царь любит хорошую охоту. Говорит, что от этого улучшается вкус мяса. Знаешь, она сейчас с ним, внизу, в большом зале. Там еще четверо тафиан. Как ты думаешь, если они захотят ею попользоваться, удастся ли женщине их остановить? — Он отразил еще одни яростный выпад. — Может, если я тебя сейчас убью, то в награду мне тоже дадут попользоваться твоей женой.

Одиссей подавил желание броситься еще в одну яростную атаку. Корон не уступал ему в мастерстве владения мечом, хотя и не обладал такой физической силой. Он тоже был большим хитрецом, и Одиссей почувствовал, что противник специально злит и провоцирует его. Царевич уже терял необходимое сосредоточение, и это почти позволило старшему мужчине нанести ему опасный удар.

Одиссей отступил назад и внимательно посмотрел на Корона.

— Ты знаешь, что я держу Лаэрта в плену в своем доме? — продолжал Корон. — Перед твоим появлением я рассказывал твоей матери, как он просит позволить ему снова ее увидеть. Я нахожу его мольбу очень трогательной. Но если я умру, у моих рабов есть приказ его убить. Ты этого хочешь?

Одиссей почувствовал тщательно скрываемое отчаяние в спокойном голосе Корона — в том самом голосе, который когда-то убеждал его оставить свою семью без должной защиты. Теперь торгаш пытался убедить его, что его жену изнасилуют, а отца убьют. Несмотря на все навыки и силу, старший по возрасту геронт не мог скрыть страха от молодого царевича.

— Не будь глупцом, Корон, — ответил Одиссей ровным тоном. — Твои рабы тебя ненавидят. После того, как ты умрешь, а я буду стоять около их двери, они никогда не посмеют убить законного царя Итаки. Несмотря на все твои заблуждения насчет того, что Лаэрт не подходил для управления страной, люди этого острова думают иначе. До конца этого дня мой отец вернется на трон. Вот только тебя не будет в живых, чтобы стать этому свидетелем.

Одиссей очень осторожно тянул время. Он видел капли пота на лбу противника, слышал его тяжелое дыхание и заметил: враг уже не так крепко сжимает рукоятку меча. Царевич позволял Корону оскорблять себя словесно, подбадривал предателя, чтобы мысли врага перекинулись на подстрекательство и уговоры. Затем он нанес удар.

Царевич рубанул со всей силы. Корон попытался отклонить удар, но оружие вылетело у него из руки и с громким звоном поскакало по каменному полу. Изменник остался с пустыми руками. Он в неверии уставился на свою пустую руку, затем медленно упал на колени. Но Одиссей был не в том настроении, чтобы проявлять милость. Вид врага, умоляющего сохранить ему жизнь, лишь заставил Одиссея подумать об отце, умолявшем бывшего друга и советника позволить ему увидеться с Антиклеей.

Не задумываясь об этом более ни на секунду, царевич проткнул мечом сердце предателя.

Одиссей сразу же повернулся к матери, обнял ее и прижался щекой к ее щеке. Они какое-то время так и стояли, потом Антиклея разрыдалась и оттолкнула сына.

— Найди свою жену, Одиссей! Я займусь Ментором. Ты должен идти, поторопись!

Одиссею очень не хотелось оставлять мать без охраны, но его гнала вперед мысль о том, что Пенелопе прямо сейчас грозит опасность. Он поцеловал мать в щеку, затем выбежал из комнаты и вниз по ступеням на первый этаж. За коридором, где лежали трупы тафиан, царевич расслышал звон ударов бронзы о бронзу во дворе. Люди кричали, и хотя он не различал слов, какофония боя прорезалась криками умирающих.

Не останавливаясь, Одиссей свернул направо и побежал по коридору, пока не добрался до входа в большой зал. Там не стояло ни одного стражника, поэтому он поднял меч и смело зашел внутрь, чтобы встретиться с любой опасностью, которая только могла его ждать.

Очаг слабо горел в центре зала, как и в тот день, когда он с отрядом отправлялся в Спарту. В прошлом черные от дыма стены теперь стали яркими после побелки. На них были выведены смутные очертания настенных росписей, которые еще предстояло сделать. От всего этого знакомый зал казался странно чужим. Огромные двери, из которых открывался выход во двор, оказались заперты, а это значило, что ничто не помешает Одиссею и людям, которые захватили трон его отца.

Они стояли с другой стороны очага, и их фигуры частично скрывали языки пламени. Тафианские воины были вооружены луками, и каждый из них направлял стрелу на единственного посетителя. Между ними стоял Политерс, обнимая Пенелопу за талию и прижимая к себе. Свободной рукой он держал кинжал у ее горла.