Гарин задумчиво наблюдал за длинными пальцами Адели. Как они дергают кружева его нижней рубашки. Блики света подрагивали на ее гибком обнаженном теле. Вот она наконец ее расстегнула, и пальцы начали блуждать по его груди. Через тонкие стены в комнату проникали звуки. Разговоры из соседних номеров, скверное пиликанье на фидели внизу в гостиной. В номере справа мужчина протяжно застонал, следом раздался женский смех. В комнате Адели стоял крепкий сладковатый запах ароматических масел, но он не мог заглушить тяжелый дух эля, пота и пережаренного мяса, пропитавший все здание. Адель наклонилась медленно, по-змеиному, и поцеловала его в шею. А затем проделала дорожку из поцелуев к уху. Ее черные густые волосы упали ему на грудь.

— Почему ты так на меня смотришь? — прошептала она, опаляя теплым дыханием его ухо.

По позвоночнику Гарина пробежала мелкая дрожь. Он давно заметил эту странность. Вот так мягко и нежно Адель говорила только в постели. Но стоило ей одеться, как голос становился по-мужски хриплым.

Не дождавшись ответа, она вгляделась в его лицо.

— Ты странный.

— Что же во мне странного? — Гарина, как всегда, заворожили ее бездонные темно-голубые, почти фиолетовые, глаза.

— Не знаю, — пробормотала Адель. — Все остальные… ну те, кто платит, они не такие.

Прижавшись в Гарину обнаженной грудью, она начала стаскивать с него рейтузы.

Ее комната была больше, чем остальные в заведении, так что нашлось место для длинного стола в дальнем конце, за которым она священнодействовала, загородившись плетеной ширмой. На полках сзади находились шаровидные сосуды, кувшины и высокие глиняные бутыли. Об их содержимом Гарин узнал два месяца назад, когда зашел сюда впервые. Все эти емкости наполнялись травами и настоями. Помимо прочих талантов Адель обладала одним уникальным. В свои девятнадцать лет она уже слыла опытной знахаркой-целительницей.

Эта хозяйка некогда уважаемого пансиона в Латинском квартале оказалась первой женщиной Гарина, и он не переставал изумляться чуду, какое происходило с ним в ее постели. Гарин еще никогда в жизни не чувствовал такого умиротворения и спокойствия. Продажная женщина Адель стала для него и матерью, и сестрой, и еще кем-то. Он до сих пор не мог понять кем. В Париже Гарин прожил уже три месяца. За это время случились два события: короткая встреча с инспектором, давшим ясно понять, что путь к должности командора лежит через Святую землю, и нарушение обета целомудрия. Уезжая из Лондона, он надеялся начать здесь новую жизнь, избавиться от воспоминаний о дяде.

После гибели Жака ему дали в наставники пожилого рыцаря, редко покидавшего прицепторий. Гарин много упражнялся с мечом и побеждал на всех турнирах в Нью-Темпле. Но этого было недостаточно. Он уже начал входить во вкус. Заменить погибшего отца и братьев и восстановить былую знатность их семьи, то есть чаяния его матери и дяди, теперь стало для него главным. Он не знал, радоваться или сетовать, когда де Монфор поднял мятеж против короля. Принц оставил его в покое, но и на вознаграждение больше не приходилось рассчитывать. А ведь Гарин ни на секунду не забывал, что Эдуард обещал сделать его лордом. Не забывал и надеялся, хотя Жак погиб по вине принца. Юноша воображал великолепное поместье, слуг, конюшни и прочее. Отдельный дворец для матери. Но даже когда принц сбежал из заключения и одолел мятежников, надежды юного тамплиера не оправдались. Гарин решил сам добыть хорошую жизнь.

Переезд в Париж ничего не изменил. Инспектор прямо заявил, что пост командора можно заслужить, лишь проявив себя на войне. Гарин размышлял несколько недель. Он слышал байки о рыцарях, ставших вельможами в Палестине и имевших в подчинении целые города, рабов и даже гаремы. Но Заморские территории находились слишком далеко, и он испугался отправляться туда один.

Движения Адели стали быстрыми. Гарин стиснул зубы и ухватился за край соломенного матраца. Затем, чувствуя прилив непреодолимого желания, потянулся и захватил в горсть ее пахнущие жасмином волосы. Притянул к себе. Их губы слились в долгом поцелуе. Вообще ему нравилось дольше продлевать предвкушение, ласкать ее шею, грудь, наблюдать, как она чувственно выгибает спину, но сегодня терпеть было невозможно. Гарин перекатился на Адель и предался блаженству. Никаких страхов, никаких тревог. Мир за окнами перестал для него существовать, он полностью растворился в этой волшебной женщине.

Наконец Гарин порывисто задышал и обмяк. Примерно с минуту сознание оставалось совершенно чистым. Адель подождала немного, затем пошевелилась и выскользнула из-под него. Стала подниматься.

— Не уходи.

Гарин схватил ее плечо.

— Пусти, у меня дела.

Он не отпускал.

— Побудь со мной хотя бы еще чуть-чуть.

Адель вздохнула и легла на спину. Ее грудь мерно поднималась и опускалась. Гарин прижался к ней щекой. Это было так восхитительно.

За окнами темнело. Пора возвращаться в прицепторий.

Адель нежно пошевелила его волосы.

— Я хочу, чтобы ты не делала этого, — пробормотал Гарин.

— Чего?

— Встречалась с другими мужчинами.

Она промолчала.

— Вы его видели хотя бы однажды?

— Да, милорд. В Каркасоне, примерно восемь месяцев назад. Людей собралось очень много, как на коронацию. — Филипп, молодой аристократ из Прованса, следил за рукой принца Эдуарда, поглаживающей золотистую грудку сокола. Принц примостился на краю стола, усадив птицу себе на запястье. Проникающие в узкое окно лучи солнца эффектно освещали сцену. Филипп в низком кресле ощущал неловкость. Рядом с рослым принцем он казался себе очень маленьким. Эдуарду исполнилось двадцать семь, и он сейчас находился в самом расцвете сил. Впечатляющий рост, худощавый, но мускулистый. Годы охоты, турниров сделали свое дело. А недавние битвы закалили еще сильнее. — Красивая птица, — нервозно произнес аристократ, не в силах переносить тишину.

Эдуард глянул на него.

— Это создание перешло ко мне от дяди, Симона де Монфора, после того как я убил его в Ившеме. — Он поднял руку, защищенную пухлой кожаной рукавицей. Сокол хрипло залопотал и захлопал крыльями. Зазвенели прикрепленные к лапе серебряные путы. Сокол вскрикнул еще пару раз, тряхнул перьями и успокоился, уставившись в пространство немигающими янтарными глазами. — Норовистая бестия.

Филипп метнул взгляд на дверь. Человек, который ввел его в эти тускло освещенные покои на самом верху Тауэра, по-прежнему стоял там. Его уродливое, в оспинах, лицо не выражало никаких эмоций.

— Есть какая-то особая причина, почему вы пожелали знать о представлении Пьера де Понт-Экве, милорд?

— Я слышал прошлым вечером ваш разговор с моим отцом за столом. И заинтересовался.

Филипп кивнул, немного расслабившись.

— Кажется, слава этого трубадура ширится. Кроме вас, милорд, меня спрашивали о нем еще несколько человек. Однако боюсь, не смогу должным образом описать представление. Это надо видеть лично, хотя не каждому оно придется по вкусу. Я надеялся увидеть его снова, когда он будет выступать перед королем Людовиком в Париже, но, увы, боюсь, мой затянувшийся визит сюда не позволит это сделать.

— Расскажите о книге, — попросил Эдуард. — Она называется «Книга Грааля»?

— Да, — ответил Филипп. — На представлении он время от времени раскрывает ее и что-то читает. Именно из-за этой книги его обвиняют в ереси. — Молодой аристократ пожал плечами. — Впрочем, я никакого богохульства не заметил. Уверен, сам он не воспринимает содержание книги серьезно.

— Правда, что в этой книге упоминаются тамплиеры?

— Не прямо. Но каждый понимает, о ком идет речь, когда трубадур говорит о людях в белых мантиях с красными крестами в том месте, где сердце. Некоторые думают о его осведомленности об их тайных обрядах, потому что он когда-то был тамплиером, но его изгнали за какие-то прегрешения. — Филипп усмехнулся. — Не думаю, что кого-то действительно сильно занимает, о каких рыцарях он говорит на своих представлениях. Просто многие давно желали бы выставить тамплиеров на посмешище. Они такие гордые, ставят себя выше всех, но выражение «напился, как тамплиер» живет, не умирает. А их обет целомудрия! По слухам, они таскаются по шлюхам так же, как все остальные. Называют себя бедными рыцарями Христа, но все знают, сколько королевских сокровищ заперто в подвалах их церквей.

Филипп заметил, что принц помрачнел, и замолк. Прибыв в Лондон, он нашел Генриха сильно постаревшим и подавленным, совсем не таким, каким помнил по прежним визитам. Короля измучили болезни и невзгоды, выпавшие на его долю во время мятежа Симона де Монфора. Все это закончилось совсем недавно. Мятежники пали, их головы теперь красуются на Лондонском мосту. Придворные, почти не скрываясь, говорят о королевстве, которым правит не Генрих, а Эдуард. Теперь, близко увидев принца, Филипп поверил в правдивость таких разговоров.

— Когда именно трубадур будет выступать перед королем Людовиком? — спросил Эдуард.

— Через две недели. Вы намерены посетить представление, мой принц?

Эдуард бросил взгляд на Грача, стоявшего у двери, и слегка улыбнулся.

— Надеюсь, там будет присутствовать мой друг. — Он перевел взгляд на аристократа. — Вы можете удалиться, Филипп. Спасибо за уделенное мне время.

Филипп поспешно поднялся с поклоном.

— Это было для меня удовольствием, милорд.

Он вновь поклонился и направился к двери.

— Вы думаете, это предмет наших поисков? — спросил Грач, закрывая за ним дверь. — Та самая книга?

— Название такое же, и он сказал о содержащихся там очевидных намеках на тамплиеров. Слишком горячо, чтобы не замечать. — Эдуард подошел к окну и закрыл глаза, купая лицо в солнечном свете.

О тайной группе внутри ордена тамплиеров принц узнал шесть лет назад. Вначале от Грача, затем кое-что прояснил плачущий, напуганный Гарин. Грач немедленно занялся поисками книги. Жак де Лион рассказал племяннику очень немного, но все же кое-какие выводы удалось сделать. У «Анима Темпли» украли книгу, где изложены их тайные планы, которые, будучи раскрытыми, могут привести не только к гибели группы, но и самого ордена. Грачу не удалось узнать ничего ни о происхождении книги, ни о ее местонахождении. Но позднее Гарин выложил еще кое-что ценное. Оказывается, глава тайной группы находится в парижском Темпле. Он капеллан, и зовут его Эврар. Далее принц случайно нашел подтверждение существования «Анима Темпли». Просматривая в архивах Вестминстера записи Ричарда Львиное Сердце, он обратил внимание на одну строчку: «Я дал обет: пока живу, оберегать душу Храма». Эдуард имел намерение докопаться до «Анима Темпли», но мятеж и последующее пленение не позволили это сделать.

— Когда мне отправляться в Париж?

— Дня через два-три. — Эдуард повернулся, внимательно посмотрел на Грача. — В чем дело?

— Простите меня, господин, но я думаю, мы слишком много возлагаем надежд на эту книгу, как будто она имеет касательство к тайной группе в ордене тамплиеров. Может, никакой группы и нет. Ведь это все со слов сопливого щенка.

— Нет, это не вранье. У нас достаточно подтверждений слов Гарина. — Грач собрался возразить, но Эдуард поднял руку. — Что, по-твоему, я должен сделать? Совершить набег на парижский прицепторий и силой вернуть драгоценности? В Онфлере их взять было куда проще, но у наемников не получилось. Что же говорить о подвале глубиной десять ярдов и за железными дверями. — Эдуард говорил спокойно, но в его серых глазах поблескивала злоба. — Отец слабеет с каждым днем. Пора думать о коронации. Я хочу разобраться с тамплиерами сейчас, до того как стану королем. У меня был любимый дядя, которым я восхищался. Но он задумал отобрать у меня власть. Все кончилось тем, что я его убил, потом его руки, ноги и окровавленный торс скормили собакам там же, в Ившеме, а голову выставили на Лондонском мосту. Так неужели я позволю тамплиерам командовать? Я хочу вернуть свои драгоценности, Грач. И если для этого нужно забрать у них что-то ценное для обмена, это надо сделать.

Грач кивнул.

— Как я должен действовать?

— Думаю, пришло время нанести визит нашему молодому другу.

— Гарину? — Грач поморщился. — Он летом переехал в Париж.

— Значит, ему будет проще нам помогать. Поезжай туда, Грач. Нельзя надолго оставлять эту птичку без присмотра. — Эдуард погладил грудку сокола. — Пусть не забывает своего господина.

— Зачем ты так напрягаешь руку?

Саймон сосредоточенно махал фальчионом, стараясь делать это плавно, как показывал Уилл. Неожиданно меч вырвался и со свистом врезался в тюк с сеном. Уилл успел вовремя пригнуться.

— Боже правый! — Саймон схватился за голову. — Уилл! Извини!

— Все в порядке. Просто тебе надо больше упражняться. — Уилл перевел дух и пошел за мечом.

— Нет, все бесполезно.

К Саймону робко приблизился мальчик, помощник конюха.

— Сэр! Я не могу найти щетку для чистки коней.

— Она в кладовке, — ответил Саймон, — на второй полке. Там, где ты в последний раз ее оставил.

Мальчик покраснел.

— Спасибо, сэр.

— Ты уже стал сэром? — Уилл с улыбкой посмотрел на друга.

— Да, в конюшне я настоящий лорд. — Саймон двинулся к тюкам с сеном в углу. — Давай отдохнем, а? — Он потер запястье. — Наверное, я повредил руку.

Уилл засмеялся.

— Ты не получаешь от этого удовольствия, да?

Саймон тяжело опустился на тюк.

— Я не гожусь тебе в напарники, разве не видишь?

Уилл сел рядом.

— Но мне не с кем упражняться. Робера и Гуго я просить не могу. Они теперь рыцари, у них нет времени. А Эврар не позволяет мне ходить на турнирное поле. Да я и не хочу. Там все сержанты моложе меня. Я вполне мог быть их наставником! — Уилл потер обветренные руки.

Последние месяцы все в прицептории занялись сбором урожая и подготовкой к зиме. Чистили хлева и амбары. Фрукты лежали готовые к производству вина и джемов. Выловленную в прудах рыбу высушили и посолили, мед собрали из ульев. Теперь наступил короткий период между осенью и зимой, когда можно перевести дух. Эврар купил для прицептория пачку книг и поручил Уиллу их снова переплести. Уилл часто уходил работать в сад. Сидел, штопал разорванную книгу, осторожно орудуя иглой. Его навещали Саймон и Робер, очень сочувствовавший Уиллу из-за задерживавшегося посвящения в рыцари. Рассказывал, как скучны собрания капитула, где кто-нибудь из братьев чуть ли не три часа распространяется относительно шва, которым портной должен зашивать дыры в его рейтузах. Гарин часто покидал прицептории и потому встретился Уиллу всего несколько раз. И слава Богу. Они оба никак не могли избавиться от неловкости.

— Насчет упражнений с мечом не тревожься, — сказал Саймон. — Ты прекрасно им владеешь. А я, чуть что, в обиду себя не дам. — Он почесал голову. — И тебя тоже.

Друзья встрепенулись, когда в конюшне мелькнул темный силуэт. Уилл не успел опомниться, как перед ним стояла улыбающаяся Элвин. В черном плаще, застегнутом красной булавкой в виде розы. Волосы свободно падали на плечи.

— Как ты здесь оказалась?

Элвин помрачнела, смущенная резким тоном Уилла.

— Захотела тебя увидеть.

Саймон не сводил с них глаз.

Уилл взял Элвин за руку, отвел подальше от входа, чтобы не увидели со двора.

— А сюда-то как попала?

Она снова улыбнулась.

— Прошла через вход для слуг. Но ты не беспокойся, меня никто не заметил. — Элвин накинула капюшон, спрятавший волосы и большую часть лица. — Остановила сержанта, спросила, где найти тебя. — Она засмеялась и сбросила капюшон. Оглядела конюшню, принюхалась. — Как вы переносите этот запах?

— Так пахнут лошади, — сказал Саймон, поднимаясь с тюка.

Элвин повернулась к нему с улыбкой:

— Ты, конечно, Саймон. Я видела тебя пару раз в Лондоне, когда жила в Нью-Темпле. Уилл сказал мне о твоем приезде.

— Неужели? — Саймон удивленно посмотрел на Уилла.

— А я Элвин.

Саймон окинул ее взглядом.

— Я так и подумал, что это, должно быть, ты.

Примерно с минуту все молчали.

— Значит, ты не рад меня видеть, — проронила наконец девушка, бросив на Уилла лукавый взгляд.

У него сразу же все напряглось внизу живота. И так всегда. Стоило ей посмотреть на него вот так, и все внутри мгновенно превращалось в огненную массу.

— Почему не рад? — пробормотал он. — Конечно, рад. Но если тебя поймают, винить будут меня. — Саймон тем временем взял швабру и начал чистить стойло. — Тебе нельзя сюда приходить. Это слишком рискованно.

Элвин вздохнула.

— Я бы не пришла, если бы приходил ты. А то даже на записки отвечаешь через одну. — Выражение ее лица стало серьезным. — Я думала, мы друзья, Уилл.

— Мы и есть друзья. — Уилл оперся спиной о стенку, скрестил руки на груди.

— В любом случае, если меня кто-то увидит, я скажу, пришла навестить могилу дяди.

— В конюшне?

Элвин усмехнулась.

— Скажу, спрашивала у тебя дорогу на кладбище.

— Эврару только дай повод, и он еще на год отложит посвящение. Ты это знаешь, Элвин. Конечно, я очень хочу тебя видеть, но не могу. Пока. Вот стану рыцарем…

— Сколько раз ты уже говорил это. На нашей последней встрече сказал о намерении поговорить с инспектором насчет посвящения. Ну и как? — Нетерпеливым жестом Элвин отбросила волосы назад.

Уилл прочертил носком башмака круг в пыли на полу.

— Инспектор не захотел со мной разговаривать.

Он врал. После ссоры с Эвраром он так и не выполнил свою угрозу. Не пошел к инспектору. Не смог. Ведь отец думает, сын стал рыцарем. Как же будет выглядеть, если Уилл заявится к нему в сержантской тунике? Придется признаться во лжи. Но можно ли после этого рассчитывать, что отец примет его с распростертыми объятиями?

— Послушай, — сказала Элвин, подходя ближе, — я скопила кое-какие деньги из жалованья королевы. Хочу отправиться на Святую землю. Ты же знаешь, это моя мечта. В следующем году у меня будет достаточно, чтобы хватило на нас двоих. Лишь бы Эврар представил тебя к посвящению.

Саймон продолжал возиться в стойле.

Уилл никак не мог принять это трогательное предложение. Он хотел отправиться на Святую землю как рыцарь, а не простой пилигрим. И единственное, что интересовало его там, — встреча с отцом. Потом можно будет подумать о женитьбе на Элвин. Не раньше.

— Спасибо, — сказал он, — но прежде нужно добиться у Эврара согласия на посвящение. — Он выдавил из себя улыбку. — А потом что-нибудь придумаем.

— У нас не так много времени.

— Я подвел тебя, брат, прости.

— В этом нет твоей вины, Хасан. — Эврар перестал мерить шагами солар. — Задача оказалась не из легких.

— У меня встречались и потруднее. И я справлялся с ними не за три месяца, а быстрее. — Хасан пригладил рукой свои черные волосы. — Трубадур останавливался под своим настоящим именем только на двух или трех постоялых дворах. Чаще всего он называл выдуманные имена. Неужели он ходит лесными тропами? Потому что на дорогах его никто не видел. И о моей охоте на него он знать никак не мог. Я действовал осторожно.

— Не сомневаюсь.

— Следовало, конечно, задержаться и поискать еще, но я опасался прибыть сюда после него.

— Ты правильно сделал, что вернулся. Конечно, тебе не повезло, но у Пьера де Понт-Экве определенно есть причины остерегаться. — Эврар сел рядом с Хасаном у окна. — Брат Жиль посетил нас недавно, чтобы окончательно договориться. Никола де Наварр отправится с группой рыцарей во дворец. Они намерены арестовать трубадура перед выступлением, тогда у него наверняка при себе будет «Книга Грааля». Мы должны добыть ее раньше, или потеряем книгу навсегда. — Эврар покачал головой. — Я попросил у инспектора позволения изучить ее, но Пьера вместе с книгой заберут доминиканцы. Наши рыцари нужны, чтобы уговорить короля не вмешиваться.

— Я собираюсь следить за южными воротами и захватить Пьера, когда он войдет.

— В ближайшие пять дней трубадур может прибыть в любое время, а ты, если будешь слоняться у ворот, способен его спугнуть. К тому же ворота на ночь запирают. Так что Пьер войдет в город днем, когда на улицах будет много народу. Нет. Нам нужно сделать все быстро и тихо.

— Может быть, мне попытаться прихватить его где-нибудь во дворце?

— Король никогда не испытывал восторга от чужестранцев, Хасан. — Эврар помолчал. — Но меня, надеюсь, примут там любезно. Из-за книг, которые Людовик очень охотно купил бы для своей коллекции. Я могу явиться во дворец с предложением королю какого-нибудь интересного манускрипта. А там…

— Что там, брат? — прервал его Хасан. — Как ты отберешь у трубадура книгу? Украдешь? Но это невозможно сделать незаметно. Применишь силу? Но ведь ты уже больше двадцати лет не брал в руки оружие.

Эврар молча подошел к столу, вылил из кувшина в кубок остатки вина. Повернулся к Хасану.

— Разве так уж важна моя жизнь или твоя, брат? Придет время, и мы оба умрем. Но наше дело должно жить. — Эврар поежился. — Мы обязаны спасти его, чего бы это ни стоило.

— А твой сержант? — тихо спросил Хасан. — Может быть, во дворец послать его?

— Я с ним об этом не разговаривал, — резко проговорил Эврар, ставя кубок на стол.

— Но ты собирался, брат.

— Да, — согласился Эврар, — собирался. А потом подумал и решил, что он пока не готов.

— Как тогда быть? — пробормотал Хасан.

— Мне нужно свежее вино.

— Я принесу.

— Нет, — сказал Эврар, направляясь к двери. — Пойду сам, подышу свежим воздухом.

Дверь за капелланом закрылась. Хасан медленно подошел к шкафу, пробежал кончиками пальцев по дереву. Оглядел погруженную в полумрак комнату. Ведь у него никогда не имелось своего дома. За год до рождения Хасана орды Чингисхана вторглись в Хорезм, самое могущественное ханство в мусульманском мире. Его родители были вынуждены бежать. Хасан с младенчества кочевал с остатками хорезмской армии по северной Сирии. Отец воспитал его воином, внушил ненависть к завоевателям. Но у Хасана она не оставалась такой острой, ведь он никогда не жил в стране, которую они потеряли.

Хорезмцы перебивались как могли. Что-то выращивали на земле, служили наемниками. А двадцать два года назад султан Египта Айюб призвал их, чтобы изгнать из Палестины франков. Хасану тогда исполнилось девятнадцать. Он пошел с войском в десять тысяч сабель в поход на Иерусалим. В пути его отец и остальные мечтали об отмщении. После Иерусалима планировалось выступить вначале против монголов, а затем и против самого Египта. Хорезмская армия прошла по Иерусалиму как чума, оставив после себя горы трупов. Тысячи христиан ринулись из города к побережью, но отец Хасана приказал поднять над крепостью флаги рыцарей-франков, и многие из бежавших христиан возвратились, поверив в спасение. Хасан видел, как они входили в город, похожие на овечью отару, которую гонят на бойню. Их истребили всех до одного, включая женщин и детей. В довершение хорезмцы разграбили храм Гроба Господня и перерезали там всех священников. Выжил лишь один, спрятавшись под мертвыми телами.

Злодеяния, какие в тот день совершил Хасан, искупить невозможно. Хотя он с тех пор каждый день просил Аллаха о прощении. Опьяненные победой хорезмцы направились в Хербию, где соединились с армией мамлюков под водительством эмира Бейбарса. Хасан остался в Иерусалиме. А вечером, оцепенело блуждая по разоренному городу, он встретил Эврара. И капеллан объяснил ему, в чем смысл жизни.

Возвращаясь на Запад, Эврар взял с собой Хасана. Затем научил бывшего хорезмского воина, сарацина, как можно изменить мир. Хасан всем существом был предан «Анима Темпли». Выполнял любые задания. Собирал нужные сведения, добывал документы, разгадывал тайны. Всегда в пути, всегда в тени, ночевал где придется. Если надо, в конюшне, а то и в поле. И лишь иногда вдруг задумывался: а наверное, неплохо иметь хотя бы вот такую комнату, принадлежащую только тебе. Давным-давно в Сирии у него была женщина. Может быть, есть и дети, которых он никогда не видел. Хасан так и не понял, от какой жизни тогда отказался.

Дверь отворилась. Вошел Эврар с кувшином.

— Чертовы слуги вместо гасконского вина пытались налить какой-то мочи.

Хасан заметил, что капеллан повеселел. Его движения стали резкими, стремительными.

— Что-то случилось?

Эврар скривил губы в улыбке:

— Мне пришла в голову интересная мысль.