Жак достал из глиняного горшка гусиное перо и, не сводя глаз с племянника, принялся задумчиво катать его между большим и указательным пальцами.

— В твои годы мы с братом побеждали почти во всех турнирах. Ты здесь уже давно. Пришла пора себя показать.

Гарин поднял глаза, удивленный упоминанием о своем покойном отце. Жак его редко вспоминал.

— Я постараюсь, сэр, при первой же возможности, — тихо проговорил он. — Вы же знаете, в прошлом году я болел.

— В этом году все будет иначе, верно?

— Я постараюсь, сэр.

— Да уж постарайся. На турнире ожидается присутствие наших гостей. Мой племянник не должен ударить лицом в грязь.

У Гарина пересохло в горле. На общее четырехдневное собрание капитула сегодня утром с эскортами рыцарей прибыли магистры шотландского и ирландского прицепториев. Такие собрания созывались каждый год для обсуждения насущных дел, и завтра в их честь состоится турнир.

— Победить будет нелегко, сэр. Уилл хорошо сражается, и…

— Кемпбелл — простолюдин, — раздраженно бросил Жак, сжимая в кулаке перо. — А ты из рода де Лион. Когда станешь командором, твой послужной список должен говорить сам за себя. Кемпбеллу же командором никогда не быть. Ему совсем не обязательно побеждать, а для тебя это долг.

— Да, сэр. — Гарин спрятал за спиной руки с обкусанными ногтями. Дядя не терпел вредную привычку.

Жак бросил перо на стол. Вздохнул, откинул назад голову.

— Ты последний из де Лионов и обязан поддерживать честь рода. Я не в счет, дни моей славы позади. Жаль твою мать. После гибели мужа и старших сыновей она уже потеряла надежду восстановить достойное место, которое занимала среди королевской знати. Она храбрится, делает вид, что все в порядке, но однажды призналась мне, как часто плачет по ночам в своей убогой лачуге. А ведь когда-то у нее были драгоценности, ароматические масла, наряды. Все необходимое для женщины ее положения. От этого теперь остались одни воспоминания.

Гарин боролся со слезами. В его присутствии мать никогда не делала вид, что все в порядке. Ее чувства присутствовали на лице — страдание и горечь. Тяжело представлять знатную женщину плачущей ночью в своей спальне, в небольшом имении в Рочестере, где она жила на скромную пенсию Темпла. У нее были три служанки, готовили, убирали, но Гарин знал, что в Лионе она командовала целой армией слуг.

— Я сделаю все, чтобы ей жилось лучше, сэр, — прошептал он.

Жак слегка смягчился.

— Мы с твоей матерью постарались, чтобы у тебя были лучшие учителя, и они с тобой занимались с шести лет. Теперь твоим наставником стал я. У меня большой опыт, приобретенный за годы служения ордену тамплиеров. Ты можешь им воспользоваться, если захочешь.

— Я хочу.

— Молодец. — Жак улыбнулся. Уголок единственного глаза чуть сморщился.

Гарин испугался. Он никогда прежде не видел у дяди такого выражения лица.

Жак поднялся, приблизился к племяннику. Положил руки на плечи.

— В последние месяцы я был суров с тобой. Но это для твоей же пользы. Ты понял?

— Да, сэр.

— Ты должен быть готов к очень важной работе, Гарин. Более важной, чем даже командорство.

— Что это, сэр?

Жак не ответил. Убрал руки с плеч Гарина и отошел назад. Улыбка исчезла.

— Теперь иди. Увидимся на турнирном поле.

Гарин поклонился:

— Спасибо, сэр. — Чувствуя слабость в ногах, он повернулся уходить.

— Гарин.

— Да, сэр?

— Сделай все, чтобы я мог тобой гордиться.

Эти слова звучали в ушах Гарина по пути в сержантские казармы. Он ведь и так изо всех сил старался не подвести дядю. Что же еще такое нужно сделать?

Войдя в пустую опочивальню, Гарин закрыл за собой дверь и прислонился к ней спиной. Под окном в пятне солнечного света сидел кот. Рядом птичка, вернее, то, что от нее осталось. Гарин наклонился, и кот начал тереться о его ноги.

— Тебе ведь положено ловить крыс, а не птиц, — пожурил его Гарин, взяв животное на руки.

Он собирался стать командором, но завидовал сержантам, хотя они не имели подобной грандиозной возможности. Подросток очень устал от такой жизни, когда каждую секунду боишься навлечь гнев дяди. Его бросало в дрожь от одной мысли о встрече со своим наставником.

Неожиданно кот, видимо, вдохновленный недавней охотой, выпустил когти и задел лапой его руку. Гарин поморщился, наблюдая за алой бусинкой крови, появившейся на коже, и удивляясь ее яркости. А кот замурлыкал как ни в чем не бывало.

По словам дяди, командор должен быть безжалостным. Должен уметь стойко переносить любые страдания и спокойно причинять их другим. Гарин прикусил губу, но остановить слезы не смог. Он зарылся лицом в теплую кошачью шерсть и зарыдал.

Из часовни к рыцарским покоям Уилл всегда ходил самым коротким путем. Миновав надгробия, выступавшие из травы, как зубы, он перелез через низкую стену, прошел несколько шагов и остановился, услышав пение. Причем пела девочка. Слов он не понимал, но язык распознать удалось. Валлийский. Язык, на котором говорили в Уэльсе, на родине Овейна. Девочка шла между деревьев. Задержалась в кругу солнечного света, затем присела поднять с травы яблоко. Уилл слышал о прицепториях сестер во Французском королевстве, но в цитадели ордена пребывать женщинам запрещал устав. Казалось, девочка явилась из другого мира. Уилл смотрел на нее во все глаза, осознавая, что видел ее прежде. Примерно полтора года назад, вскоре после отъезда отца.

Через день после возвращения из короткой поездки в парижский прицепторий, куда Джеймс Кемпбелл сопровождал Юмбера де Пейро, он позвал Уилла в солар и объявил об отбытии в Акру. Уилл умолял отца взять его с собой, но Джеймс не смилостивился. Так рухнула последняя надежда, что все будет как раньше. Через три недели, в день отплытия корабля, отец взял руку Уилла, но лишь на мгновение. Затем молча, не оглядываясь, взошел по сходням на корабль, стоявший на якоре у пристани Темпла. Корабль отчалил, а Уилл остался сидеть там до позднего вечера, когда Темза из серой стала черной.

На следующий день началось его ученичество под руководством Овейна. Рыцарь сочувствовал Уиллу, но через несколько дней неожиданно отбыл сам. Наставником мальчика на целый месяц стал Жак, сразу его невзлюбивший непонятно за что. Уилл не знал этого до сих пор. Его отец и Овейн относились к Жаку с большой симпатией, поэтому получалось, как будто Жак их вроде как предает.

Овейн вернулся поздно вечером. Уилл в это время работал на конюшне. Он очень удивился, увидев девочку примерно его возраста, сидевшую на боевом коне сзади наставника. Во дворе конюшни их встретил сам Юмбер де Пейро. Девочка без всякой помощи легко спрыгнула с огромного коня. Высокое и худое существо, закутанное в пыльный плащ на несколько размеров больше. Волосы свисали на спину спутанной массой, открывая бледные скулы, туго обтянутые кожей. Она показалась Уиллу простой дикаркой, но необыкновенное впечатление производили глаза. Огромные, светящиеся, они внимательно разглядывали все вокруг, даже магистра, как будто имели на это право. Следующим утром девочка исчезла. Уилл спросил Овейна, кто она такая. Наставник назвал ее своей племянницей, привезенной из Уэльса. Больше ничего уточнять не стал.

Сейчас племянница Овейна выглядела совсем иначе. Ее долговязость превратилась в очаровательную гибкость, и формы уже начали заметно округляться. Большинство городских девиц, которых довелось увидеть Уиллу, заботились о бледности лица, полагая загар нескромным. У нее же лицо слегка побронзовело от солнца. И опять же у девушек было принято закалывать волосы под чепец, а у племянницы Овейна они свободно ложились на плечи, сияя, как золотые монеты.

Увидев Уилла, девочка перестала петь. Поднялась на ноги, подхватив руками белые юбки, где лежали собранные яблоки.

— Добрый день.

Уилл помолчал пару секунд, не зная, как продолжить разговор.

— Ты племянница сэра Овейна?

— Да, — ответила она, вспыхнув глазами. Они были такие же зеленые, как и у него, но только много светлее. — Но я предпочитаю, чтобы меня звали Элвин. А кто ты?

— Уилл Кемпбелл, — ответил он, стесняясь ее пытливого взгляда.

— Сержант моего дяди. — Она улыбнулась. — Я слышала о тебе.

— И что же ты слышала? — спросил Уилл нарочито равнодушно.

— Что ты приехал из Шотландии, что твой отец на Святой земле и ты очень по нему скучаешь.

— Чепуха, — сердито бросил Уилл. — Никто обо мне ничего не знает.

— Извини, — испуганно проговорила Элвин. — Я не хотела тебя обидеть.

Уилл отвернулся. Пнул валяющееся в траве яблоко. Он не понимал, почему вдруг заволновался.

— Да и вообще — много вы, девчонки, понимаете!

Элвин выпрямилась:

— Наверное, побольше, чем мальчишки, которые проводят дни, размахивая деревянными палками!

Они молча смотрели друг на друга, пока их не окликнули. Обернувшись, Уилл выругался про себя. К ним шагал брат-капеллан. Полы черной сутаны волочились по траве.

— Чем это ты занимаешься? — прорычал он, свирепо глядя на Уилла. — Отвечай во имя Всевышнего.

— Мы… разговариваем, — ответил Уилл.

Элвин смотрела перед собой с каменным выражением лица.

— А почему, сержант, ты вздумал разговаривать, вместо того чтобы делать дело? — не унимался брат-капеллан. — Или в этих стенах будет дисциплина, или мы потеряем веру. В праздности и непослушании ты станешь легкой добычей дьявола.

Элвин пошевелилась.

— Мы просто…

— Молчи, девица! — рявкнул суровый священник, развернувшись к ней. — Мы с огромной неохотой согласились на просьбу сэра Овейна поселить тебя здесь.

— Но мне больше негде жить.

— Магистр заверил нас, что ты будешь пребывать в своих покоях. Но я вижу, что это совсем не… — Капеллан замолк, заметив у нее в подоле яблоки, а ниже босые ноги.

Уилл пришел в восторг, когда щеки священника заметно порозовели.

— Что это? — вскипел брат-капеллан, ткнув пальцем в яблоки. — Украла?

— Украла? — Элвин изобразила на лице ужас. — Конечно, нет. Я хотела попросить слуг приготовить для магистра что-нибудь вкусное.

Взволнованный служитель собрался что-то сказать, но так и остался с открытым ртом.

— Но ведь обидно будет, если они сгниют, — ласково продолжила Элвин. — Правда? — Она протянула яблоко ретивому старику. — Попробуйте, они сладкие.

Уиллу пришлось прикрыть рот рукой, чтобы священник не увидел его улыбку. Элвин, разумеется, это заметила, и ее глаза тоже заулыбались.

Брат-капеллан разглядывал их, задумчиво вскинув брови.

Наконец приказал:

— Отправляйся к своим обязанностям, сержант! А тебя, — он повернулся к Элвин, — я сопровожу к твоему жилищу. Магистр, да храни его Господь, счел подобающим повернуть устав согласно своей воле, но моя душа вопиет против такого грубого нарушения правил.

Он подошел взять ее за руку, но в самый последний момент передумал, видимо, испугавшись прикоснуться к девичьей коже. Ему не надо было понукать Элвин. Подхватив юбки, она гордо зашагала впереди.

Восхищенный дерзостью девочки, Уилл покачал головой и двинулся к главному двору. До службы девятого часа подросток собирался заняться написанием письма, которое он слишком долго откладывал. «Пиши матери», — сказал отец перед отбытием. Его единственное пожелание Уилл пока еще не выполнил. Почему? Трудно сказать. Мальчик помнил и любил мать. Воспоминание об их расставании в Шотландии, когда она, слабо улыбаясь, погладила губами его щеку, до сих пор являлось Уиллу. Наверное, он не писал, потому что ничего хорошего в его жизни здесь не случилось. Но сейчас он напишет ей, что присутствовал на переговорах магистра с королем. Нес щит своего наставника.

Уилл постучал в дверь солара, моля Бога, чтобы ее открыл не Жак, а Овейн. Но не отозвался никто. Он подождал, затем постучал снова, на этот раз сильнее. И опять без ответа. Оглядев коридор, Уилл осторожно толкнул дверь и заглянул в комнату. Рыцарские покои были пусты. Он начал закрывать дверь, но остановился, увидев на столе пачку пергаментов. Вошел, спугнув сидящую на оконном карнизе голубку.

Пергаменты разложены в три стопки. Уилл быстро их просмотрел, ища чистый листок. Все исписаны. Некоторые рукой Овейна — он узнал его скоропись, — некоторые заостренным угловатым почерком Жака. На одном пергаменте вверху стояла королевская печать из красного воска. Уилл опасливо посмотрел на дверь, затем его любопытные глаза быстро забегали по письму. Оно было адресовано Юмберу де Пейро с вежливым требованием пересмотреть условия передачи в залог королевских драгоценностей. Уилл потерял интерес после первых нескольких строчек и поспешно просмотрел остальные документы. Перечисление долгов короля Генриха, тоже не очень интересно. Просто не верилось, сколько назанимал у ордена тамплиеров король Англии за последние несколько лет. Уилл положил взятое на место и повернулся к шкафу. Поразмышляв пару секунд, подошел, открыл двойную дверь. Здесь на средней полке лежала небольшая пачка чистых пергаментов. Он начал вытаскивать один, и пачка сдвинулась. В самом низу виднелся какой-то документ. Уилл сложил чистый лист, сунул его под рейтузы, затем вытащил снизу хрустящий желтый пергамент. Ему стало любопытно, почему он лежит вместе с чистыми листами, а не в пачке с остальными письмами. Написано по-латыни, но почерк какой-то странный, слишком аккуратный. Как будто автор письма пытался его намеренно изменить. Подписи не было, как и имени того, кому оно было адресовано, и это тоже показалось Уиллу странным. Однако дата была указана.

Услышав шум в коридоре, Уилл быстро поднял глаза, сунул лист пергамента обратно под стопку и устремился за деревянную ширму, разделяющую солар. Как раз вовремя, потому что дверь отворилась. Сердце Уилла бешено колотилось. Он прислушался. На столе кто-то шелестел листами. Через несколько секунд мальчишка рискнул выглянуть из-за ширмы, и его сердце забилось еще сильнее. Над столом склонился Жак де Лион. Он взял из пачки один лист и направился к двери. На полпути Жак вдруг остановился. Хмуро посмотрел на открытые дверцы шкафа, внимательно оглядел солар. Уилл замер, следя за тем, как рыцарь подходит к шкафу, наклоняется к полке, где лежали чистые листы пергамента, вытаскивает оттуда письмо, кладет его между листами, зажатыми в руке, и плотно захлопывает шкаф.

Дверь солара закрылась. Уилл подождал, пока стихнут шаги в коридоре, и вышел из-за ширмы.

Король Генрих смотрел в окно. Витражное стекло расцвечивало лицо узором из синих и красных бриллиантов. Король вглядывался в покрытые стелющимся туманом болота, окружавшие лабиринт дворцовых зданий.

В незапамятные времена на острове Торни, образованном двумя рукавами реки Тайберн, впадающей в Темзу, римляне основали поселение. И, начиная с Эдуарда Исповедника, все короли считали этот остров своим домом. Они настроили здесь множество зданий. Разнообразие стилей свидетельствовало о разнообразии вкусов. За дворцом возвышались белые стены Вестминстерского аббатства, чьи надворные постройки сгрудились вокруг главного здания, как малые дети у ног мудрой бабушки. Этот дворец Генрих предпочитал всем остальным резиденциям. Он не такой аскетичный, как Тауэр, и располагается ближе к городу.

Сзади кто-то мягко кашлянул.

— Вы хотели меня видеть, мой король?

Генрих обернулся. Черное одеяние канцлера, бледность его лица резко контрастировали с ярким убранством королевских апартаментов. Здесь было чем полюбоваться. Стены зала длиной двадцать семь ярдов украшали множество картин и гобеленов. Великолепные витражные окна. Плиточный пол, покрытый роскошным толстым ковром. Диковинные растения в больших кадках, дубовый стол с пятью инкрустированными искусной резьбой креслами, диваны, обложенные подушками, множество статуй и прочих украшений. Попавший сюда впервые мог подумать, что его ввели в королевскую сокровищницу. И это неудивительно. Король не жалел денег на украшение своих владений, а на расписную палату вообще ушло целое состояние.

Генрих прошел к дубовому столу, взял свиток, сунул канцлеру.

— Это принесли час назад.

Пока канцлер читал, дверь отворилась. Вошел Эдуард. Потный, одежда заляпана грязью после езды верхом. Он коротко поклонился и плотно закрыл дверь.

— Отец, я уже выехал на охоту, когда прибыл гонец. — Эдуард глянул на канцлера. — Зачем вы меня позвали?

Генрих тяжело опустился на диван. Показал на свиток в руках канцлера:

— Прочти. Они хотят перевезти наши драгоценности в свой прицепторий в Париже! То есть подальше от меня, проклятие на их головы!

Эдуард взял свиток у канцлера, просмотрел. Поднял глаза на отца:

— Мы должны еще раз встретиться и попытаться пересмотреть соглашение.

Генрих махнул рукой:

— Какая польза от этого? Я уже предлагал тамплиерам пересмотреть соглашение. — Он ткнул пальцем в свиток. — А они в ответ потребовали, чтобы мы передали драгоценности через девять дней!

— И что вы собираетесь делать, мой король? — спросил канцлер.

В голове начало стучать. Генрих откинулся на подушки и закрыл глаза.

— Как вы думаете, канцлер, что сделают рыцари, если я открыто брошу им вызов?

— Определенно сказать трудно, мой король, но скорее всего они отправятся к папе, чтобы он одобрил их требование. Думаю, желая получить согласие папы, они используют нынешнее положение в Заморских территориях. Папа может лично обратиться к вам.

— Тогда мне не остается ничего, кроме как согласиться.

— Зачем вы так легко сдаетесь? — воскликнул Эдуард. — Нужно держаться с рыцарями тверже. Так, как вы повели себя на переговорах в Темпле. В конце концов, король вы, а не они.

— Тамплиеры могут отобрать у меня корону, настолько они сильны.

— Но эти драгоценности наши, отец. Наши.

Генрих открыл глаза. Раздраженно посмотрел на сына:

— Ты думаешь, я этого хочу? У тебя есть еще варианты? Чтобы я дождался папского эдикта об отлучении от Церкви? — Генрих поднялся, прижав руку ко лбу. — Со временем мы выплатим долг и возвратим наши драгоценности. А пока пусть их берут рыцари. Надеюсь, после этого они оставят меня в покое. — Он направился к двери, шурша бархатной мантией по полу. — Сообщите рыцарям, канцлер. Скажите им — я принимаю условия. И все, больше я не хочу об этом думать.

Эдуард ринулся было за королем, но канцлер его остановил. Глаза принца гневно блеснули.

Канцлер служил при королевском дворе всего год, но уже видел этот блеск в глазах наследника престола. Как-то он шел по дворцовому коридору на встречу с советниками. Впереди показался принц Эдуард, сзади двигался юный паж с полной супницей. Неожиданно паж споткнулся и опрокинул супницу на пол, чуть обрызгав обувь Эдуарда. Принц, которого до сего момента канцлер полагал приятным молодым человеком с ровным характером, как будто взбесился. Он заставил испуганного мальчика начисто вылизать его башмаки, а затем и весь суп с пола.

Канцлер отпустил руку Эдуарда.

— Извините, мой принц, но ваш отец прав. У него нет выбора. Придется передать драгоценности рыцарям.

— Мой отец стар и часто хворает, — произнес Эдуард ледяным тоном. — И кто, по-вашему, будет выплачивать долг после его кончины? А до той поры рыцари будут держать драгоценности у себя. В том числе и корону, в которой мне предстоит взойти на трон. Я отказываюсь отдавать принадлежащее мне по праву.

— Я тоже не хочу, чтобы тамплиеры забирали королевские драгоценности, — сказал канцлер. — Но у вас есть возможность добиться желаемого, не расстраивая отца. Это, наверное, потребует помощи вашего… — канцлер на секунду задумался, как бы повежливее назвать этого человека, — слуги.

— Продолжайте, канцлер.

— Я обнаружил нечто имеющее отношение к прицепторию и могущее сослужить нам службу.