14

– Итак, Карл, Вы хотели поговорить со мной, я хотел поговорить с Вами, и вот мы встретились. Вы хотели узнать, как были убиты Гибор, Гвискар, Эстен и Мартин. А я хотел получить от Вас письменное подтверждение их смерти.

Все мыслимые замечания насчет просто «Карла», насчет издевательского тона Гельмута и насчет разницы в общественном положении – герцог против какого-то высушенного инквизитора – Карл предпочел оставить за скобками.

– Я не понимаю, о каком письменном подтверждении может идти речь. Я Вам что – судебный пристав?

Гельмут досадливо поморщился.

– Карл, Вы не очень умный человек.

Карл даже не ухом не повел. Замок Орв целительно подействовал на его спесь.

– Но, – продолжал Гельмут, – Вы очень удачливы, у Вас ясный взор, великолепное прошлое и, что самое странное, Вы имеете подлинное счастье, а не одну из его многочисленных реплик. Вообще, даже просто говорить с Вами – большое удовольствие. А грубить Вам – напротив, очень и очень тягостно. Не говоря уже об угрозах. Поверьте, я никогда не стал бы Вам угрожать, хотя мне ничего не стоит сейчас пленить Вас и устроить торги вокруг Вашей головы. Кто даст больше – Людовик или Ваша супруга?

Разговор происходил в полной темноте. Жювель всё ещё возился за дверью с бронзовым мусором и нести новый светильник не спешил. Кровь прилила к лицу Карла, но он снова остался при своём эпическом самообладании.

– Конечно же супруга. Людовик столько не зарабатывает. Проверять не советую.

– Я и не собираюсь, – Гельмут услал во тьму любезную улыбку. – Наш престарелый магистр Фридрих готовит себе достойную смену. И чтобы признать во мне лучшего из кандидатов, магистру Фридриху требуются неопровержимые доказательства того, что все малефики замка Орв уничтожены. Все без исключения.

– Привезли бы ему просто четыре головы, – предложил Карл, глядя на Гельмута как на говорящую мурену.

Гельмут обиженно цокнул языком и затянул голосом из саркофага:

– Так не пристало, ибо, первое: и усекновенная глава малефика способна к малефициям; второе: не так просто доставить голову в сохранности из Франции в Кенигсберг; и, третье: это было бы против нашего устава. У нас запрещено надругательство над очищенными от скверны телами, – закончил Гельмут не без гордости за родной Орден.

Пришел Жювель и принес долгожданный светильник.

– Вот, – сказал Гельмут, любовно разглаживая на полу комнаты холст. – Я тут всё оформил.

Карл нехотя посмотрел на уже виденные силуэты, согласно надписи отвечавшие, якобы, Гвискару, Гибор, Эстену д’Орв и Мартину.

В правом верхнем углу холста Карл увидел: «Личности означенных малефиков и смерти их, коим сам был свидетель, удостоверяю. Карл, герцог Бургундский. 22 января 1472 года».

– Та-ак. То есть Вы хотите сказать, что хоть я и прибыл в Орв пятью днями позже означенной на холсте даты, я всё-таки был всему очевидцем и, значит, с легкостью могу удостоверить Ваши подвиги.

– Конечно. Конечно можете. Авторитет герцогов Бургундских очень высок у нас в Ордене. И наш магистр поверит Вашей подписи без малейших колебаний.

– Колебать нечего, – поддакнул Жювель, который, оказывается, мерзавец, сидел всё это время на корточках у двери.

– Гуляешь, – бросил ему Карл.

– Иди-иди, – разрешил Гельмут.

Жювель убрался.

Карл с облегчением почувствовал, что сонная одурь отступает. Именуемое реальностью медленно, но неуклонно начало всё-таки приобретать черты, таковой приписываемые.

– Я Вам вот что скажу, герр Гельмут. Если бы я не опоздал сюда, если бы мои солдаты не остались страдать чревом в монастыре Святого Воскресения, первым делом я взял бы замок Орв под свою охрану. А вторым делом подписал бы эту подложную картинку, пребывая в полной уверенности, что Мартин и прочие живы и находятся в моей власти. Выгода была бы с обеих сторон, согласитесь.

Гельмут нахмурился.

– Не понимаю, в чём Ваша выгода.

– Я бы знал, где кончается правда. Я бы знал, что лгу во имя прочного союза с новым магистром Ордена – то есть с Вами. И при этом навсегда избавляю Мартина от инквизиционного преследования. Поскольку моя подпись de jure делает то же, что сотворил Ваш меч de facto. А так, просто подтвердить Ваше служебное рвение – мне неинтересно.

– А что – Вам хотелось бы, чтобы Ваш Мартин остался жив? – дернул Гельмут нить разговора влево.

– Не знаю.

В глазах Гельмута мелькнуло секундное изумление, старательно выданное им за легкую озадаченность резкой переменой герцогских настроений. На самом же деле Гельмут понял, что Карл всё понял. И послал в адрес пронырливого Жануария двадцать четыре тысячи сто двадцать шесть проклятий. Гельмут решил сменить козырь.

– А ведь Мартин приходится мне троюродным племянником! С его прелестной матерью я играл в салки… тенистый сад, и мы… совсем еще дети! – будто бы «вдруг» вспомнил Гельмут.

– Ну и что, что в салки?

– Мне будет тяжело его убить.

Если бы не предметное письмо, Карл, не исключено, клюнул бы на этот шантаж Гельмута – будто Мартин в захвачен в плен и томится в «тевтонских застенках», ожидая экзекуции.

– Не морочьте мне голову, Гельмут. Ваша воля – Вы бы его уже убили, несмотря на салки. Только не рассказывайте, что Вы его тут спрятали…

– Вздор, где тут спрячешь… – разулыбался Гельмут, делая хорошую мину, мол, я не это имел в виду. – Но жизнь продолжается, ведь будут и другие возможности.

Карл вцепился в Гельмута глазами – что еще за «возможности»? Может, старый хрыч знает где Мартин сейчас?

– Увы, я не знаю.

– Врете?

– Если бы знал! – мечтательно откинулся на стуле Гельмут. – Его белокурую голову я бы довез до Кенигсберга в целости и сохранности. Употребил бы одно средство – ее и тление не тронуло бы, кожа осталась бы нежной, как шелк. Ведь все-таки, согласитесь, Карл, стервец очень привлекателен! Как, кстати, и его покойная мать. Я его видел здесь, когда сражался с малефиком Гвискаром. Издали. Но, знаете, он заметно похорошел. Повзрослел, возмужал, кажется, даже пользуется косметикой. В общем, получился бы отличный бюст, какие у нас, открою Вам тайну, кое-кто коллекционирует. Да и магистру Фридриху мой сувенир пришелся бы по душе.

– А как же устав, который возбраняет надругательство над телами, очищенными от скверны?

– Для Мартина устав сделал бы исключение.

И здесь, хотя его недвусмысленно провоцировали, Карл сдержался. Но понял – если Гельмут «пошутит» еще что-нибудь, его придется содомизировать рукоятью меча в назидание другим полевым инквизиторам Ордена. Чтобы сдерживали язык.

– Давайте карандаш, я подпишу, – сдался Карл и притянул к себе холст. Он понимал, что эти дикие дебаты будут продолжаться ровно столько, сколько требуется для того, чтобы он переменил свое решение не ставить автографа под абрисами погибших.

Когда Карл подписался, Гельмут вздохнул с неподдельным облегчением, словно вышел из парилки. И серьезно, на сей раз без юродства, добавил:

– Вот Вы и сделали меня магистром. Я, герр Карл, Ваш должник навеки.