2

К моменту "И", моменту Изабеллы, Луи было под сорок. Тот самый возраст, когда в любви уже наплевать на взаимность, а в сексе на любовь. Когда в тексте уже не ищут трюизмов, «случаев», описаний значительных людей и скрытых указаний на то, как жить и зачем.

В том возрасте, когда в общем-то уже не читают, а пишут, перелистывая страницы (одни), или спят с открытыми глазами (остальные). Луи, переросток среди пажей и прихлебателей, подозревал, что зажился в ослиной шкуре правой руки герцога, костюмирующей роль сопровождающего герцога бабника с готовой остротой на кончике языка. А также и роль карманного зеркальца, в которое граф, может, посмотрится, если у него будет охота, а может и нет.

И шкура, и роль тесны для тридцати семи. Такой себе гроб, сделанный по неправильно снятой мерке. Камзол, разъезжающийся под мышками. «И, что противно, – признавался себе Луи, – если намекнуть на это Карлу, он покрутит пальцем у виска и утешит: „А с чего ты взял, что роль герцога лучше?“ и будет по-своему прав.» Впрочем, есть более действенные виды намеков, чем словесные. Например, спать с его женой.