Глава 29

Вилли не был в Пемброукском замке со времени Кильгераннской войны и теперь при виде его почувствовал ностальгию, беспокойство и тревогу В то время замок был, как стеной, окружен кучами золы, а ворота были из строевого леса. Теперь ввысь возносились каменные стены, защищавшие от валлийцев и напоминавшие о благосостоянии, величии и славе Пемброукского графства. За стенами возвышалась башня из известняка, рядом с которой прежние норманнские покои, построенные дедушкой Вилли, Ричардом Стронгбау еще до того, как он отправился в Ирландию, выглядели как лилипуты рядом с великаном. Строительство и отделка замка все еще продолжались, поэтому в широком внутреннем дворе размещались хижины рабочих и каменщиков.

Впереди него король Иоанн, охраняемый наемниками, гарцевал на мощном крапчатом скакуне, задумчиво и заинтересованно оглядываясь вокруг. Его взгляд то и дело обращался к алому льву Маршалов, рычащему со знамен, трепещущих на теплом июньском ветру. Вилли заметил, что шевронов де Клеров видно не было: его мать оставалась в тени, в Ирландии. Зная о ее нелюбви к Иоанну и его окружению, Вилли не был удивлен. Иоанн со своей армией разбил лагерь недалеко от Пемброука, где он собирал и тренировал войска для отправки в Ирландию. Он намеревался напомнить де Брозу и его родне де Лейси, кто их король. Однако своих ближайших соратников он привез в куда более удобный, чем палаточный лагерь, Пемброукский замок.

— Нашему отцу не слишком понравится необходимость содержать короля и всю его свиту до тех пор, пока мы не выйдем в море, — пробормотал Ричард, глядя в сторону.

— Было бы странно, если бы Иоанн этого не сделал, — цинично отозвался Вилли. — Он вынуждает отца оплачивать расходы на содержание его свиты в отместку за то, что тот поддерживает де Броза и де Лейси. А когда мы приедем, трат будет еще больше, потому что король должен будет остановиться в Килкенни.

Их отец приехал из Ирландии, следуя приказу Иоанна, — иначе он стал бы мятежником, как де Броз и де Лейси, а на это он не пошел бы. Де Лейси не могли одержать победу, а у Иоанна де Грея, нового юстициария, была прекрасная деловая хватка и понимание хода вещей, чего Мейлиру Фицгенри, несмотря на всю его самонадеянность, не хватало. К тому же Вилли знал, что их отец скорее умрет, чем нарушит клятву, данную Иоанну. Это было делом чести.

Когда конюхи и конюшие подошли, чтобы отвести лошадей в стойла, Вилли увидел отца, выходящего из главного зала и спускающегося навстречу королевской свите по лестнице из строевого леса. Выражение его лица казалось спокойным и приветливым, а движения расслабленными, но ведь он в совершенстве владел искусством поведения при дворе. Вспомнив, как он вел себя во время истории, связанной с Мейлиром Фицгенри, Вилли исполнился восхищения, гордости и трепета. Неужели он когда-нибудь сможет достигнуть такого совершенства?

Несколько сдержанно, но без неуместной неуклюжести, его отец преклонил колени перед королем. Улыбка играла у Иоанна на лице, но Вилли знал, что она была не от сердца. У Иоанна всегда поверхность была гладкой и залитой солнцем, а глубины — темными и бурными.

— Смотри, я привез твоих сыновей, — произнес Иоанн с великодушным жестом в сторону Вилли и Ричарда. — Почти что взрослые мужчины. — Он отступил, чтобы дать им возможность обнять отца. — Ну что, хорошо я о них заботился?

Вилли ощутил, как отец сильно сжал его плечо, увидел в его серых, как река зимой, глазах скрытое предостережение, и сделал все нужные выводы еще до того, как опустил взгляд.

— Конечно, сир, — произнес его отец весело, почти задорно, — я уверен, что вы заботились о них как о своей плоти и крови.

Иоанн кисло ухмыльнулся.

— Не совсем, — ответил он, — но почти.

На самом верху внутренней башни от королевской ванны, наполненной горячей, пахнущей травами водой, шел пар. Иоанн наслаждался лучшим из французских вин Вильгельма, держа чашу в одной руке, в то время как другая покоилась на краю ванны. Сюзанна, его любовница, стояла позади него на коленях и массировала его плечи. Живот Иоанна напоминал маленький, цвета красного мяса барабан. Полоска темных волос бежала от пупка вниз. Волосы на груди уже были седыми.

Слуги готовили Иоанну постель, опустошая ящики с вышитыми полотняными простынями, яркими цветными одеялами и покрывалами из алого с золотом шелка, под которыми король с Сюзанной должны были спать сегодняшней ночью. Иоанн потянулся к тарелке с горячими жареными пирожками, удобно пристроенной на краю ванны, но отломил лишь половину пирожка, отдав вторую своей любовнице; рассмеявшись, она раскрыла свой карминовый рот и зубами взяла угощение с его руки.

— Я вижу, тебе удалось выпестовать немало людей, Маршал, — заметил Иоанн.

— Я созвал их со своих уэльсских земель, сир, — ответил Вильгельм. — В Ленстере их должно быть больше.

Со стороны постели донеслось ругательство: кто-то занозил себе палец, пытаясь стереть пыль с кровати.

— Охраняют графиню и твой выводок? — усмехнулся Иоанн. — Я заметил, что ты снова оставил там Жана Дэрли. Хорошо, что ты не завистлив и не подозрителен, Маршал. Они же почти ровесники, верно? И к тому же он всегда держит над ней факел…

Вилли, сидевший рядом и кормивший собаку хлебными крошками, метнул в короля гневный взгляд. Вильгельм остался невозмутимым и ответил на это улыбкой:

— Сир, я полностью доверяю как своей жене, так и Жану Дэрли. Я держал факел над головой вашей матери вплоть до дня ее смерти, однако он никогда не освещал мне дороги к ее постели.

Веки Иоанна напряглись.

— А у тебя всегда найдется ответ в запасе, да, Маршал? Чего нельзя сказать о де Брозе. Теперь его жена вкладывает слова ему в рот. Я знаю, чем бы я ее заткнул, эту тупую сучку… — его тон сделался обиженным. — Тебе не следовало помогать де Брозам и сопровождать их к де Лейси. Ты прекрасно знаешь, что должен был сразу же выдать их мне.

Вильгельм бесстрастно отозвался на это:

— Сир, в последний раз, когда я его видел, он был при дворе, с вами, и врагами вы не были.

Иоанн раздраженно отпил вина.

— Хотя ты и утверждаешь, что ни о чем тогда не догадывался, но должен был понимать, когда он приехал в Килкенни, что помогаешь тому, кто объявлен вне закона. Только идиот мог об этом не подумать, а это совершенно не про тебя.

Вильгельм монотонно продолжал:

— Поскольку я не получал приказов о выдаче его, сир, я отправил его к его зятю с самыми добрыми и праведными намерениями.

Иоанн начинал выходить из себя:

— Я полагаю, что даже если бы такие приказы и были посланы, моему гонцу не дали бы доставить их до тех пор, пока ты не передал бы де Броза в целости и сохранности его родне. Я не самый умный, Маршал, но уж не глупее тебя.

— Надеюсь, я не дал вам повода усомниться в своей преданности, сир.

— О, нет, — Иоанн энергично замахал руками. — Я знаю, что ты не собираешься заколоть меня в ванне, но ты так ловко вырезаешь мясо из своей преданности, что, когда доходит до твоих интересов, ломтики получаются такими тонкими, что через них можно смотреть.

Эти слова ранили Вильгельма, как метко брошенные камни, но он притворился, что они его не задели. Будь бесстрастен, не показывай своих чувств, не выдавай себя.

— Насколько я понимаю, сир, вы сами позволили де Брозу безопасно добраться до Пемброука, — резонно заметил он.

Иоанн трагически всхлипнул.

— А толку-то, если он не привез свою чертову жену, а мне нужна именно она. Ты же, в конце концов, свою с собой не потащил?

— Но вы и не приказывали ей прибыть, сир, и к тому же она только что родила дочку.

— Господи, Маршал, еще одно твое отродье, — Иоанн мстительно рассмеялся. — Ты собираешься последовать примеру де Броза и стать племенным жеребцом, которого не берут на войну, зато дают вдоволь резвиться в конюшне?

Вильгельм сдержался и не стал возражать, что, по крайней мере, все его дети рождены в браке с одной женщиной.

— Мы дали ей имя Иоанна, — мягко сказал он, вместо этого. — Будь она мальчиком, назвали бы ее Иоанном.

— Черт возьми, Маршал, ты же не хочешь сказать, что пытаешься завоевать мое расположение? Если так, то все впустую. Хотя нет, это не по твоей части.

— Отнеситесь к этому, как вам будет угодно, сир.

Иоанн смотрел на него с отвращением:

— Тогда я буду считать, что ты назвал ее в честь своих отца и брата. Я-то тут при чем? — Он барабанил пальцами по краю ванны. — Забудем о твоей неуемной жажде размножаться. Мне кажется, после твоей помощи де Брозу будет справедливо потребовать у тебя новых подтверждений твоей верности.

— Каких, сир?

— Скажем, права распоряжаться Дунмаском. А еще ты можешь прислать ко мне своих людей, которые отказались приехать раньше, Дэрли и де Саквиля, например.

Вильгельм услышал, как Вилли подавил какой-то рвущийся из его груди звук, и предостерегающе взглянул на него, отчего молодой человек прикусил язык.

— У вас уже находятся в распоряжении мои английские замки и двое моих старших сыновей, — сказал Вильгельм. — Но если вы считаете, что мне можно будет больше доверять после этого, я, разумеется, предоставлю вам то, о чем вы просите.

В его голосе слышался и упрек, и отзвук терпения, которое слишком долго испытывают.

Иоанн взял кусок белого кастильского мыла, пахнущего розами.

— Рад это слышать. Поговорим об этом потом в более подходящий момент. Возьми, детка, помой мне спину, — он протянул мыло своей любовнице.

После того как Иоанн отпустил его, Вильгельм вышел из башни и прошелся по согретому летним воздухом двору К нему подошел рыцарь, очевидно собираясь о чем-то спросить, но почувствовал его настроение, передумал и, повернувшись, пошел прочь. Не обладавший такой чувствительностью Вилли, вывалившись из дверей башни, подошел прямо к отцу.

— Как ты можешь это выносить? — требовательно спросил он, его юный голос дрожал от злости и негодования. — Как ты можешь позволять ему так себя унижать?

Вильгельм чувствовал себя несказанно уставшим. Он нуждался в уединении. С усилием повернувшись к сыну, Маршал ответил:

— Потому что я знаю, что стоит на кону. Король был обижен. Он явно пытался рассердить меня, а я не доставил ему такого удовольствия, — он махнул рукой, пытаясь дать сыну понять, что разговор окончен. — Предоставь его шлюхе и ванне. Я не сомневаюсь, что они исправят его настроение.

— Я так понимаю, это значит, что я по-прежнему буду заложником, — запальчиво произнес Вилли. — Не уверен, что я смогу это и дальше терпеть.

Вильгельм заставил себя собраться с силами.

— Может, мне удастся договориться, чтобы тебя послали в какое-нибудь другое место. В Англии полно королевских замков, тебе не обязательно быть при дворе.

— Но я все равно буду пленником, разве нет?! — Вилли оскалил зубы и внезапно стал очень похож на Изабель в ярости. — Я буду заложником тирана, потому что тебе не хватает духу выступить против него!

Он пошел прочь. Его спина была прямой, как палка, а походка нервной от гнева и напряжения.

Вильгельм закрыл глаза и потер лоб. Мудрость приходит только с возрастом и опытом. Нельзя ожидать, что Вилли будет копией его самого и станет реагировать на все так же. Когда он подумал о том, какие трудные уроки преподавала ему жизнь, чтобы он понял то, что понимал сейчас, и о том, что ему до сих пор приходится учиться, он осознал, насколько обширное поле Вилли предстояло вспахать. В двадцать лет Вильгельм тоже ничего не знал о жизни, кроме радости, которую он испытывал, сражаясь и побеждая на турнирах, опоясанный голубой лентой победителя. А у его старшего сына и этого счастья не было. Он был наследником одного из самых крупных графств в королевстве и со временем должен был подготовиться к ношению графской мантии.

— Король захочет меня тоже взять в заложники?

Изабель отвлеклась от броши, которую прикалывала на плечо, и взглянула на своего третьего сына. Гилберта скребли и мыли, пока его кожа не начала скрипеть. Король и его войска направлялись в Килкенни. Послание от Вильгельма пришло сразу после рассвета, и она выслала вперед всадников, чтобы поприветствовать короля со свитой и проводить их в замок.

С тех пор как пришли эти новости, Гилберт был очень тихим и бледным, и Изабель уже начала думать, не заболел ли он. Теперь стало ясно, в чем причина. Ему было тринадцать, немного рано для того, чтобы стать оруженосцем, но, если бы король приказал, возраст не играл бы роли. Его готовили в священники, но он пока не принадлежал ни к одному ордену, и его отец настаивал, чтобы он, по крайней мере, еще пару лет, продолжал учиться обращению с мечом.

— Нет, разумеется, не захочет, — произнесла Изабель убежденно, хотя сама она не чувствовала уверенности. От Иоанна можно было чего угодно ожидать. В письме Вильгельма говорилось, что король потребовал Дунмаск и их лучших рыцарей в качестве заложников.

Гилберт на миг успокоился, но потом вздохнул почти с сожалением.

— Что такое? Ты хочешь уехать?

Гилберт сморщил нос.

— Нет, — сказал он, и в его глазах плавала тоска, — но у короля, наверное, много книг, которых я не читал.

Изабель смотрела с любопытством и негодованием одновременно. Гилберт всегда любил учиться, как будто с рождения знал, что его семья желала бы, чтобы он стал священником. Не то чтобы он не умел играть с другими детьми, но он был гораздо счастливее, когда тихо сидел, уткнувшись в книгу, или раздумывал над более сложной шахматной партией, чем те, которые разыгрывали его сестры.

— Миледи, король едет, — сообщил Жан, встав в проеме дверей. — Вы готовы спуститься?

Он выглядел просто блестяще в своей парадной одежде из алой шерсти, украшенной искусной вышивкой его жены. Тонкие пальцы Жана были унизаны перстнями, а на шее сверкал рубинами крест.

Изабель сморщилась.

— Если нужно, — сказала она, мягко подталкивая Гилберта впереди себя. Одним быстрым жестом она созвала своих домашних: остальных детей, их нянек, своих женщин и слуг. «Прямо как наседка с цыплятами», — подумала она, внезапно развеселившись, однако, отогнала от себя этот образ, потому что дальше напрашивалось сравнение Иоанна с лисом. Догнав Жана, она на мгновение положила руку ему на рукав.

— Прости меня. Тебе пришлось многое вытерпеть из-за нас.

Жан взглянул на ее руку и чуть-чуть покраснел.

— Нет, миледи, то, что мне пришлось вытерпеть, мне пришлось вытерпеть по воле короля. Я рад служить залогом добрых намерений моего правителя, так же как и остальные, кто получил такой же приказ… кроме Дэвида де ла Роше, — добавил он, скривив губы, — но все знают, что он за человек. С ним никто рядом за стол не сядет, да никто и не разговаривает с ним.

Изабель вышла во двор поприветствовать короля. Ее домашние следовали за ней. В кои-то веки выдался погожий день, солнце пекло, а небо вокруг него было почти белым.

Сперва появились герольды и глашатаи, в алой с золотом одежде; затем рыцари королевского войска, полностью закованные в доспехи; попоны их лошадей тоже были королевских цветов. Рыцарей Вильгельма в их праздничных зеленых с желтым одеждах возглавлял Маллард, с гордостью несший знамя Вильгельма. Шелковое полотнище трепетало. Рядом с ним развевался стяг Омалей и еще шести графов и их вассалов. Основное семитысячное войско осталось за стенами замка, разместившись в домах горожан или в разбитом у крепостного вала лагере.

Иоанн, одетый в дамасские шелка, ехал впереди на высоко поднимавшем копыта белоснежном скакуне в алой сбруе. Вороной Вильгельма шел немного позади. В манере держаться в седле и управлять лошадью отчетливо была видна разница между ним и Иоанном: для одного садиться на лошадь было ежедневным занятием, а для другого чем-то нерегулярным, да и малоинтересным.

Изабель встала на колени и склонила голову; скосив глаза, она убедилась, что все остальные поступили так же. Она делала это ради Вильгельма и детей, но, будь она свободной правительницей, которую ничто не сдерживает, она бы осталась гордо стоять и плюнула бы Иоанну в лицо за все, что он сделал, и за то, кем он был.

Оруженосец помог Иоанну спуститься с лошади. Протянув ему поводья, король подошел к своим коленопреклоненным подданным и простер унизанную драгоценными перстнями руку к Изабель, поднимая ее на ноги.

— Добро пожаловать в Килкенни, — сказала она и сама обрадовалась тому, насколько приветливо прозвучал ее голос.

Иоанн медленно осмотрел ее с головы до ног, прежде чем обратить взгляд на детей, и выражение его лица при этом было настолько медовым, что Изабель еле удержалась от того, чтобы броситься вперед и закрыть от его взгляда детей.

— Вы подарили своему супругу прекрасных отпрысков, — сладким голосом произнес он, — и, как мне говорили, недавно снова стали матерью.

Он кивнул в сторону Иоанны, которая беспокойно вертелась на руках у кормилицы.

— Это правда, сир, но я очень тоскую по моим старшим сыновьям. Они были еще мальчиками, когда я видела их в последний раз, а сейчас уже, должно быть, стали мужчинами, — ей удавалось говорить спокойно.

— Почти, но еще не совсем. Хотя не слушайте меня, графиня. Убедитесь сами, — он повернулся, поднял руку и сделал знак приблизиться двум высоким молодым людям, сопровождавшим его. — Вильгельм, Ричард, поприветствуйте свою прекрасную мать.

Изабель была сражена настолько, что вскрикнула. Она пыталась совладать с собой, а ее глаза наполнились слезами, когда Вилли подошел к ней, чтобы выразить свое почтение. Разболтанный подросток куда-то исчез, а на его месте стоял молодой мужчина с темно-каштановыми вьющимися волосами и чисто выбритым подбородком. Хотя он и не был еще посвящен в рыцари, но в полной мере обладал достоинством того, кому разрешено носить меч. Ричард, поскольку был младше, не производил такого впечатления, но при виде его, широкоплечего, мускулистого, меднобородого, она почувствовала такую гордость и тоску, что какое-то время не могла говорить.

Когда-то открытое выражение лица Вилли теперь было затаенным и настороженным, даже когда он улыбался. Ричард улыбнулся ей знакомой, родной улыбкой, но даже под его глазами залегли тени, которых она раньше никогда не видела. Господь Всемогущий, что с ними произошло? Зная, что Иоанн наблюдает за ними и впитывает ее грусть, огорчение и тревогу, она собралась с силами, выступила вперед и поцеловала сыновей. Официально, сдержанно, а потом велела им подняться. Ричард, понимая ее чувства, пошел обнять своих братьев и сестер, включая двоих младенцев, появившихся за время их с братом «заложничества».

— Ей к лицу такой цвет волос, — сказал он, глядя на свою крошечную ревущую сестренку, и пробежался рукой по собственной взъерошенной шевелюре.

Изабель напряженно рассмеялась:

— Это говорит кровь твоего дедушки де Клера.

— Еще одна причина для гордости. Он ведь никогда не сдавался, невзирая ни на какие обстоятельства. А поскольку наш отец обладает теми же качествами, нам вдвойне повезло.

Изабель опустила взгляд.

— Ох, дети мои, — прошептала она. Это было одной их самых трудных вещей в жизни, которые ей приходилось делать, но она выпрямилась, вздернула подбородок и продолжила вести себя с человеком, которого ненавидела, как гостеприимная хозяйка.

— И что же ты на самом деле думаешь о жизни при дворе? — спросила Изабель Вилли тем же вечером, когда они оказались в своих покоях. Иоанн со свитой направился в отведенные для них комнаты. Пир в зале закончился, хотя кое-кто из неисправимых чревоугодников остался, подъедая остатки и налегая на засахаренные фрукты. Вильгельм был поглощен разговором с Жаном Дэрли и другими своими людьми, согласившимися быть заложниками его добрых намерений. Ричард играл с Гилбертом в шахматы и явно проигрывал, а Изабель снимала мерки с Вилли, чтобы сшить ему новую одежду. Они должны были провести в Килкенни два дня, и, если она со своими женщинами поторопится, молодые люди смогут взять с собой новые рубашки и штаны.

Вилли огляделся вокруг, чтобы убедиться, что их никто не слышит. И Изабель, наблюдая за ним, поморщилась. Подозрительность и осторожность не были его природными качествами. Ему пришлось этому научиться.

— Я заставил себя ужиться с этим, — сказал он, пожав плечами.

— А король? Каков он в обычной жизни?

Вилли помедлили с ответом. Снимая с него мерки от шеи до талии, Изабель почувствовала, как он напрягся.

— Он может быть добрым и щедрым, — осторожно ответил он, — и у него такое чувство юмора, что ты иногда не можешь удержаться от смеха, хотя и знаешь, что стоило бы. Он любит своих детей…

Изабель закатила глаза.

— Нет, правда, мама. Он любит и обоих, рожденных королевой, и незаконнорожденных. И еще он любит своего брата, графа Солсберийского. Но его настроение меняется слишком часто, и он никому не доверяет. Он хочет, чтобы его любили, и многое делает, чтобы заслужить любовь окружающих, но при этом все время наблюдает за ними.

Она встала к нему лицом и поймала выражение невыразимой тоски на его лице, которое он не успел скрыть.

— Он окружает себя наемниками, которые выполнят все, что он ни прикажет, и будут соглашаться с ним, что бы он ни сказал, — добавил Вилли, опуская глаза.

В голосе Изабель послышалось беспокойство:

— Он не причинил вреда тебе или Ричарду?

Вилли покачал головой.

— Он бы не осмелился. Известность и имя нашего отца защищают нас. А еще графы Норфолкский и Солсберийский пекутся о нашем благополучии, — Вилли по ее просьбе выпрямил руку, чтобы она могла измерить ее длину от подмышки до запястья. — Он испытывает моего отца. Он проверяет людей на прочность, пока они не сломаются, а когда это происходит, говорит, что он с самого начала знал, что так будет. И что люди лживы и на них нельзя полагаться.

Изабель задумалась о том, что было бы, если бы она заставила Вильгельма доказывать ей свою верность, которую он вместо этого отдавал королю, но потом отбросила эту мысль, как отодвинула бы от себя блюдо с чем-то несъедобным.

— Иоанн не остановится, пока Мод де Броз не запросит пощады, — сказал Вилли, как будто подслушав ее мысли. — Я иногда несу службу по ночам, как и Ричард, поэтому мы порой слышим вещи, которые нам слышать совсем не надо бы.

Сморщившись, он оглядел комнату и остановился взглядом на тихо разговаривавших мужчинах.

— Я надеюсь, мой отец еще долго проживет. Помоги мне Господь, мама, потому что я не смогу принести присягу такому человеку.

При этих словах по спине Изабель пробежал холодок. Представить себе мир без Вильгельма… представить себе двадцатилетнего молодого человека, вынужденного нести ответственность за целое графство? Эта мысль приводила ее в ужас. Вилли, может, и станет рыцарем совсем скоро, он, может быть, уже почти взрослый мужчина, но у него нет настоящего опыта взрослой жизни, не считая интриг при дворе, а они, насколько она могла судить, уже однажды сбили его с толку. У него не было хватки Вильгельма и его умения видеть главное… пока не было.

— Помоги нам всем Господь, — отрезала она и прикусила губу. В это время Ричард проиграл Гилберту партию в шахматы и, рыча и веселясь одновременно, направился к ней для снятия мерок.