Глава 13
Предводитель Португальского ланга по имени Симон де Соуза был мгновенно обезглавлен турецким ядром. Едва вытянув шею, чтобы криком направить контратаку, шевалье де Робле, рыцарь ордена Святого Иоанна, который привел на Мальту небольшой отряд подкрепления, отлетел назад — под латным воротником кольчуги зияла дыра. Немало христианских воинов полегло в эти жаркие дни в конце июля.
Внутренний двор Биргу превращался в руины. Здесь, под стенами, обращенными в глубь острова, располагались обержи и дворцы, где рыцари прожили более тридцати лет. Теперь здания содрогались и рушились под градом вражеских ядер. В узких переулках и улочках подгоняемые плетью группы рабов шли возводить баррикады, способные встать на пути метавшейся смерти. Место было опасное. В клубах дыма и кровавых брызгах исчезали целые колонны людей — искалеченные, безрукие и безногие, они корчились от боли или отползали в сторону, чтобы не умирать на дороге. Никто не мог их спасти; никто и не пытался. Все остальные продолжали трудиться, пока не наступал их черед сгинуть.
Один раб, оставшийся без ушей за давний проступок, вырвался из толпы и с воплями бросился бежать неизвестно куда в поисках несуществующего укрытия. Далеко он не ушел. Ударив стальной дубинкой сверху, австриец из отряда подкрепления вышиб ему мозги. Этот беглец был уже третьим за день. Никто не замедлит шага, никто не сумеет поднять мятеж или отказаться работать в осажденной обители ордена.
Но рыцари могли убивать и своих. Во дворе магистратского суда из темниц на казнь вели четверых арестантов. Перед ними была виселица — прикрепленная горизонтально к двум столбам мачта, а всего в нескольких дюймах над головами пленников висели веревочные петли. Удерживаемый стражей, каждый узник останавливался перед деревянными ступенями.
Де Понтье наблюдал за происходящим, рядом стоял его союзник приор Гарза.
— Подобные меры, как и убийство собак, сохранят провизию для более достойных ртов.
— Соглашаюсь с тобой, брат. — Приор отер пот с румяного лица. — Однако твой приговор калабрийскому рыцарю небезупречен.
— Итальянцы скорее повинуются жестокому наказанию, нежели голосу разума.
— Прошел слух, что они стали недружелюбны.
— Они недовольны. Этому обреченному мужеложцу была дарована милость сражаться и обрести спасение вместе с шестьюдесятью другими пленниками из Сент-Эльмо. Он отказался. И теперь умрет.
— Подобающая кончина для всех них.
— Для каждого, кто пренебрегает нашим кодексом и порочит священное имя святого Иоанна.
— И каждого, кто приставит меч к твоему горлу? — Приор Гарза изогнул бровь.
— Боюсь, этому пирату Кристиану Гарди не пережить осады. — Де Понтье сосредоточился на казни. — Представление начинается.
Пленников заставили встать на мостики, затем им на головы надели петли и затянули веревки. Приор Гарза подошел к первому.
— Тебе есть что сказать?
В ответ послышались стук зубов и дрожащее от ужаса молитвенное бормотание.
Приор безучастно смотрел на человека.
— Ты обвиняешься в грехе малодушия и дезертирства. Да смилуется над тобой Господь.
Церковник перекрестился и кивнул палачу. Опора ушла вниз, и голос обреченной жертвы резко оборвался хрипом, а ноги начали беспорядочно вращаться в воздухе.
Приор Гарза подошел к следующему.
— Умрет еще один повинный в нарушении воинского долга. Ты не подчинился приказам, убил парламентского пристава.
— Прошу вас, я буду драться.
— Разве что за воздух. Ты сам определил свою нынешнюю участь.
— Я готов сразить любого язычника, принять любую опасность.
— Ты примешь суд у райских врат. Да смилуется над тобой Господь.
И вновь опора исчезла, и яростные судороги человека на веревке раскачали деревянную мачту.
Третий узник, калабриец, был казнен быстро. Наконец приор остановился перед четвертым смертником.
— Последний участник нашего квартета.
— Гори в аду, Гарза! И ты, де Понтье! Вы дьяволы, а не христиане!
— Мы получили твое признание. Именно ты на стороне сатаны.
— Магометане у наших стен, а вы расчистили место для расправы, нашли время применить против верующих во Христа клещи и клеймо.
— Еретик, лютеранский лазутчик, желавший низвергнуть само основание, на котором зиждется церковь.
— Куда же делся наш Всепрощающий Господь?
— Прощению нет места в священной войне.
— Которую вы навлекли на самих себя, как и сарацин. Эта война опорочила то благое дело, за которое вы сражаетесь, все добродетели, что вы отстаиваете.
— Не тебе судить о добродетелях.
— И не тебе, Гарза. Прислужник инквизиции, навозная муха при дворе испанского короля.
— Прикуси язык, еретик! Или лишишься его!
— Я не боюсь твоих интриг, Гарза. И твоих, де Понтье. Вы убиваете меня лишь по той причине, что я выступил против вас, мешал вам захватить власть.
— Это достаточный мотив.
— Молюсь, чтобы в случае победы трон ордена вам не достался.
— Молись живее.
Взгляда приора было достаточно. Опору убрали, тело содрогнулось, ноги дернулись. Гарза присоединился к де Понтье, чтобы понаблюдать за зрелищем.
— Они неплохо танцуют, приор.
— Пришлось их подбодрить.
— Жаль, что мы ограничены приказом великого магистра, его волей сохранить людей для боя.
— Ла Валетт так же сентиментален, как и глуп, брат.
— И к тому же стар. Против него обстоятельства. Против него мы.
Приор Гарза указал на четыре тела, дрожащих на веревках:
— Сегодня мы зашли во фланг будущим врагам.
— Будьте уверены, они не последние.
Появившись из-под града камней, Гарди перемахнул через баррикаду и стал осторожно пробираться по задымленным улицам. Он помнил и более мирные места. Настал всего лишь еще один день, сменивший еще одну ночь, и пылевая завеса, окутавшая осыпавшиеся стены Биргу и Сенглеа, погустела. Все, что Кристиан видел и слышал, не сулило добра. За каждым углом он ожидал столкнуться с отрядом вопящих янычар. На каждом бастионе англичанин опасался увидеть развевающиеся знамена с османским полумесяцем.
Услышав свист приближающейся пули, Гарди укрылся в разрушенном проходе в некое здание. Неподалеку козел жадно выискивал в отбросах сорняки. Жизнь и смерть шли своим чередом. Кристиан продолжил путь, прислушиваясь, присматриваясь, ощупывая дорогу шестым чувством, предрекавшим опасность. В этом и состояла вся сложность. Пуля, клинок или взрыв угрожали всюду. Юбер ничего не нашел. Кроме, быть может, нескольких лекарств и необъяснимого появления старшего рыцаря. Никаких следов измены или отравителя. Кроме великого магистра, было еще Священное собрание — девятнадцать пристрастий, девятнадцать вероятностей, девятнадцать вариантов.
— Фра Роберто, ты пьян.
— Ты разбудил меня, чтоб сообщить эту новость?
— Я разбудил тебя по другой причине.
— Любая причина подождет. — Священник остался лежать с закрытыми глазами. — Я сейчас пребываю в месте удивительной красоты.
— Где правит твой громогласный храп.
— Не смейся над моим стремлением обрести покой.
— Который ты обретаешь лишь в пекле битвы.
— Ты тоже. — Фра Роберто приоткрыл один глаз. — Знаешь, что я видел сегодня утром? Коня без седока, гнедого скакуна, который прекрасным стремительным галопом промчался по побережью Биргу.
— Это одна из твоих притч?
— Лишь пересказываю увиденное. Перепуганный зверь бежал от шума сражения и на краю утеса прыгнул вниз навстречу гибели. Как видишь, нас покидают не только крысы и европейские монархи.
— Они решили, что мы обречены.
— Я их не упрекаю. Но порицаю тебя за то, что ты лишил меня сладких сновидений и настойчивых объятий госпожи-выпивки.
— На то есть причина.
— Ты ее озвучишь, или мне придется переломать ту ногу, что разбудила меня?.. Ты нашел предателя?
— Мы продолжаем поиски.
— Это де Понтье или его обрюзгший испанский сообщник приор Гарза? Или надменный адмирал Пьетро дель Монте? Прославленный командующий кавалерией Копье? Кроткий и застенчивый Филиппо Пилли, приор Капуи? Возможно, ученый наперсник и латинский секретарь магистра сэр Оливер Старки? Благородный воин Луи Дюпон или задиристый бейлиф Эгльский? Их союзники, Джон де Монтегю и Матео Ферер?
— Пока что я не знаю.
— Пока что мне плевать. — Фра Роберто развернулся и основательно улегся на бок. — Найди мотив — и, быть может, отыщешь предателя.
— Мне нужно твое участие, фра Роберто.
— Если его можно дать, ты его получишь.
— Я хочу жениться на леди Марии.
Священник уже сидел.
— Жениться? На леди Марии? Тебе не пережить свадебной церемонии.
— Еще одна причина, по которой мы спешим обвенчаться.
— Ты заручился согласием ее отца?
— Мы сбежали от него.
— А благословение магистра получил?
— Мы поженимся тайно.
— Ты дворянского происхождения? У тебя есть земли? Будущее при дворе какого-либо монарха?
— Все, что уготовила нам судьба, мы разделим на двоих.
— Это противоречит всем догматам ордена и несовместимо с правилами наследования и титулованной кровью.
— Иисус был плотником, фра Роберто.
— А ты пират, Кристиан. Мятежник, обольститель, бродяга и наемник, чей кошелек набит золотом, снятым с вражеских трупов.
— Так вы освятите наш союз?
— Без единого колебания и задержки. — Священник шумно выпустил газы. — Если вы и дальше будете жить вместе так же, как деретесь на стенах форта, немногие сумеют разлучить вас.
— Никто!
— Иди готовься. Ты и Мария из Мдины станете мужем и женой.
К тому моменту как Гарди покинул тлеющий флигель дворца епископа, фра Роберто вновь провалился в глубокий безмятежный сон.
Зрелище было не для малодушных. На дальнем берегу Большой гавани над руинами разгромленного Сент-Эльмо все еще торчали на копьях обуглившиеся и изуродованные головы защитников форта. Ла Валетт рассматривал их некоторое время из окна зала для аудиенций. Какая утрата, какая жертва!.. Их разделяло расстояние в тысячу ярдов и более чем тридцать дней. Сердце гроссмейстера отяжелело, а глаза затуманили нахлынувшие воспоминания и печаль. Он пришел сюда, чтобы отдать дань памяти павшим, попрощаться с ними как друг и предводитель, сорок восьмой и, возможно, последний великий магистр благородного и древнего ордена святого Иоанна. Завтра или неделю спустя и его голова может закончить дни свои на копье, а тело — закованным в цепи. Ибо Мустафа-паша не собирался отступать, и османская армия стояла у самых ворот. Если он, Жан Паризо де Ла Валетт, победит, только тогда он вновь сможет взглянуть в это окно, прийти сюда, на крышу цитадели Сент-Анджело. Теперь его домом стал Биргу.
Магистр повернулся и бесшумно двинулся по опустевшим покоям бывшей резиденции. Как много произошло событий, как много было споров, как долго ему приходилось льстить и упрашивать послов и эмиссаров, выступавших от имени монарших дворов Европы! Все оказалось тщетным и привело к войне. Ла Валетт остановился у входа в Зал совета, обвел взором гобелены, гербы, деревянно-кирпичный потолок. Знакомые места, призрачные фрагменты минувших дискуссий. Магистр кивнул самому себе. За последние месяцы наиболее частыми его спутниками стали сомнение и отчаяние, близкое к безысходности.
Летний зной и грохот пушек ударили в лицо, когда Ла Валетт сошел на каменные плиты внутреннего дворика. Здесь, в закрытом от посторонних глаз саду, наедине со своими мыслями он когда-то обретал утешение и покой. Позади оставалось все — вопросы, приказы, постановления. Кроме болезни. Магистр медлил, осматривая сад — место былой тишины, где стало невозможным передохнуть, и былой отрады, ныне загубленное войной. Даже нимфеум, прохладный грот, что давал убежище от полуденного солнца, превратился в склад для пушечных ядер. Во дворе на расположенные по периметру платформы втащили орудия, а там, где росли деревья, разбили лагерь. Все вокруг изменилось. Всему пришел конец.
Часовня Святого Богоявления. Здесь таилась душа Ла Валетта, само сердце веры. Мрачное, темное место. Великий магистр де Лилль-Адам построил часовню в 1530 году, когда привел рыцарей на Мальту, — останки покойного старика погребены под мраморной плитой перед алтарем. Другой старик может не удостоиться подобной чести, подумал гроссмейстер. Он сопровождал де Лилль-Адама, когда началось отступление с Родоса, и теперь вновь стоял рядом с ним. Не будет больше бегства, не будет исхода в Землю обетованную, на новый Родос, другую Мальту. Его госпитальеры, его орден, основанный в 1099 году благословенным Жераром и ставший воинским по воле папы Пасхалия, выстрадал и претерпел невозможное. Им и раньше угрожали, и не раз они раскачивались на краю пропасти. В 1291 году лишь семерым рыцарям святого Иоанна, в их числе и великому магистру, удалось избежать гибели в кровавом побоище у стен Акры и вернуться из Святой Земли. Сражение было их плотью и кровью, а умение выживать — их наследством. И он его не растратит.
Ла Валетт благоговейно опустился на колени и поцеловал могилу предшественника. Затем поднялся и коснулся губами ног позолоченной фигурки распятого Спасителя. Страдания Христа помогали переносить собственные муки. Гроссмейстера тошнило. Кашлянув, он сплюнул кровь в сжатый кулак и, потеряв равновесие, прислонился плечом к колонне из розового гранита. Эти камни разделяли с магистром историю ордена, ведь они тоже прибыли с Родоса. Но и с ними придется распрощаться.
Приветствуя рыцаря Большого Креста Лакруа у подножия форта, Ла Валетт пристегнул меч.
— Ты терпелив, брат мой.
— Даже великий магистр имеет право уединиться со своими демонами и молитвами.
— Я не забываю про обоих.
— Верное христианское воинство здесь, и с нами Господь.
— Будем надеяться, этого достаточно для победы. Мои приказы уже исполнены?
— В скором времени, Жан Паризо.
— Тогда все готово. Настал час защитить веру и обрести бессмертие.
Оставив позади громаду форта Сент-Анджело, двое рыцарей пересекли подъемный мост и двинулись в направлении монастырской церкви и грохота орудий. К месту последних испытаний.
Иногда канонада стихала. В дрожащем безмолвии христианские воины сидели, низко пригнувшись, и группами укрывались за крошащимися зубцами стен. Они ждали, расположившись вдоль всех укреплений, обращенных в глубь острова, от двух выступающих вперед огромных бастионов Биргу до Сент-Микаэля, на остатках напоминавшего башню форта Сенглеа. Сверкали на солнце морионы и бургиньоты, блестели доспехи и кирасы. Стрелки сжимали мушкеты и аркебузы с фитильными и колесцовыми замками, пикинеры в коротких кожаных куртках держали пятнадцатифутовые копья, протазаны, глефы и рунки. Там же были и солдаты из Германии и Италии с двуручными мечами, наемники и авантюристы в кольчугах, хваставшие боевыми молотами и рапирами. И конечно же, рыцари. Жара усиливалась, и, готовясь к грядущему пылу сражения, они сняли все доспехи, кроме нагрудников. Ноги ниже бедер стали уязвимы. Зато благодаря этому госпитальеры обрели свободу движения и теперь могли бегать, прыгать и применять мастерство, приобретенное за многие годы плаваний на галерах.
Все облачились в одеяние, которое соответствовало их вере, — красные сюрко, украшенные большим латинским крестом белого цвета. Эта эмблема означала единение христиан, символизировала их сплоченность и принадлежность к крестовому походу. Все — от пехотинцев самого низкого происхождения до родовитых рыцарей — сражались с одним врагом и ради одной цели. Враг этот стоял наготове на склонах Коррадино и на подступах со стороны Марсы. Флаги и плюмажи трепетали на нагретом ветру. Острые лезвия ятаганов отбрасывали блики солнечного света. Вместе со звоном литавр нарастал напряженный гул. Глазам открывалось волнующее и в то же время ужасающее зрелище. Четверг, 2 августа 1565 года — семьдесят пятый день осады. Мустафа-паша готовил смертельный удар. Он ждал развязки.
Взревела труба, и османская армия ринулась в атаку. Войско устремилось вперед: авангард бросился к открытым брешам, под прикрытием аркебузиров снаряженные бревнами и осадными лестницами штурмовые отряды обратили всю мощь на крепостные стены. Накрытые оружейным огнем защитники падали вниз. Корсары приходили сюда и раньше, но было их значительно меньше и наступали они без поддержки сокрушительного предвестника, состоящего из сотни палящих стволов. Хлынула ударная волна иных масштабов.
Пока турки закреплялись, захватывая новую территорию, их саперы закладывали заряды, чтобы расширить бреши, солдаты сдерживали контратаки, метая взрывчатые горшочки, а янычары быстро пробивались в крепость. Нашествие было не остановить. На вершине форта Сент-Микаэль христианские стрелки, не успевая целиться, непрерывно выпускали заряды шрапнели по надвигающейся орде. Каждый раз толпа перестраивалась и с яростным воем бежала назад, прыгая через кровавые лужи и обрубки тел, чтобы снова добраться до цели. Рыцари смотрели, как надвигается враг — и неизбежное поражение.
На командном посту у входа в Монастырскую церковь Ла Валетт вел переговоры.
— Да, у меня есть резервы. Из мальтийских женщин и детей, козлов и кур.
— Сир, наш бастион в опасности.
— А где сейчас безопасно? Есть ли хоть одна стена, которую не штурмуют язычники? — Великий магистр грозно посмотрел на рыцаря. — Пока вы здесь, в вашей обороне на одного человека меньше, шевалье. Возвращайтесь на позиции. Стойте твердо или умрите на посту.
— Нам не хватает пехоты, сир.
— Вам не хватает веры. А я не чародей.
— Я не хотел показаться грубым, ваша светлость.
— Я, великий магистр ордена, обречен биться в одиночку. А теперь идите и не унывайте. Передайте всем, что павшие в бою получают папскую индульгенцию и попадают на тот свет безгрешными.
— Господь благословил нас, ваша светлость.
Рыцарь отсалютовал и побежал в сторону битвы. Ла Валетт подозвал Лакруа и латинского секретаря, сэра Оливера Старки.
— Похоже, мы сломлены.
— Даже пес может обернуться и укусить, сир.
— У нас не осталось зубов, чтобы скалиться. Мы держимся лишь на боевом духе. Есть вести из Сицилии, сэр Оливер?
— Ничего обнадеживающего, сир.
— А разве было по-иному?
— Его превосходительство вице-король заверяет, что вышлет армию в этом месяце.
Лакруа нахмурился:
— Он обещал то же еще в июне.
— Нам осталось жить несколько часов. Если повезет — несколько дней. — Ла Валетт смотрел, как над складом поднимается черный дым. — Но, судя по всему, везет сейчас не нам.
— Желаете отправить письма, сир?
— В противном случае я уклонюсь от выполнения долга. Необходимо оповестить дона Гарсию де Толедо и пристыдить его, чтобы он наконец решился нам помочь.
— Решился? Он? — Рыцарь Большого Креста презрительно скривил губы.
— Не забывайте, что в знак солидарности и в качестве залога на победу он оставил в нашем распоряжении своего сына. Молодой воин пал от руки корсара две недели назад.
— Тем меньше у вице-короля причин высылать подкрепление, сир.
— Наши рыцари из отдаленных городов прибудут на Сицилию и станут собирать войско, призывать людей помочь.
— Им стоит поспешить. Я не заметил, чтобы о нас так же беспокоился его святейшество в Риме или его императорское величество в Испании.
— Посмотрим, брат мой.
«Или умрем…» Нужно было рассеять все иллюзии, не стоило обольщаться в надежде, что оборона еще держится. Гарнизон из семи сотен рыцарей и восьми тысяч солдат потерял полторы тысячи душ в Сент-Эльмо и с тех пор еще несколько сотен. С каждой атакой, каждым пушечным ядром, каждой пулей их будет оставаться все меньше и меньше. Турки напали на полуострова со стороны суши. Атака с моря еще впереди.
Новый посланник, хватая ртом воздух и истекая кровью, нетвердой походкой приблизился к магистру.
— Ваша светлость!..
— Ты пришел из Сенглеа?
— Из форта Сент-Микаэль, сир. Он на последнем издыхании.
— Так будет, лишь когда ятаганы язычников перережут горло последнему христианскому воину.
— Нам не сдержать сарацин, сир. Мы отразили их атаки трижды за это утро.
— И отразите снова.
— Ваша светлость, я должен просить…
— А я должен отказать. Бастионы Биргу просят о том же. Стойте твердо. Мы даруем каждому воину молитвы его святейшества и отпущение всех грехов.
Гонец с остекленевшим взглядом и бледно-серой кожей упал в обморок. Ла Валетт жестом подозвал солдата.
— Отнесите его в лазарет. Проследите, чтобы его поставили на ноги, раны перевязали, а затем отправили в Сент-Микаэль.
Рыцарь Большого Креста Лакруа шлепнул по эфесу своего меча.
— Ни одному бездельнику не избежать наказания и проклятия!
— Быть может, его не избежать и нам, брат мой. — Великий магистр наблюдал за тем, как исполняется его распоряжение. — Быть может, проклятие падет на хрупкий городок Мдину, где разразится последний отчаянный бой за этот остров и наш орден. Где же месье Гарди?
— И-и… взяли!
Последним рывком вместе с несколькими добровольцами Кристиан Гарди водрузил известняковый блок на прежнее место. По пояс обнаженный, весь в налипшей пыли, он с виду напоминал снятую с постамента статую. Солдаты возводили укрепление. Пока стены Биргу сотрясались и оползали, внутри форта, подобно второй скорлупе, вырастала новая стена. Никто не мог позволить себе отдыхать. Со всех сторон над головой бушевал неумолчный и всепоглощающий грохот сражения. Крики, вопли, лязг мечей и мушкетные выстрелы стали неразличимы, слившись в устрашающее единое целое. Вдоль линии обороны трудились группы мужчин, женщин и детей, удлиняя деревянные конструкции и веревочные лестницы. Враг был совсем близко и подступал еще ближе.
Работали все. Усевшись на повозку, груженную бочонками с глиняными горшками, чернокожий мавр разливал, отмерял и склеивал, а рядом скапливались готовые изделия. Это была передвижная мастерская, где он создавал взрывчатку. Прибежал Люка. Мальчик принялся аккуратно укладывать товар в парусиновые мешки. Собрав достаточно, он весело махнул рукой и умчался, резво преодолев гребень выраставшей баррикады и взобравшись вверх по ступеням к месту схватки. Доставив взрывчатку, он явится снова.
— Строите песочные замки, месье Гарди?
— Уверен, вы будете за ними прятаться, шевалье. — Де Понтье стоял с обнаженным мечом и язвительной усмешкой на лице. — Мы принимаем любого, кто умеет обращаться с мечом или киркой.
— Привыкайте к жизни среди арестантов.
— Вы ведь учитесь сохранять спокойствие рядом с любым сооружением, напоминающим эшафот.
Гарди указал на бревно, которое использовали в качестве рычага для поднятия камней. Он не станет тратить время на болтовню.
— Держите! Сильнее тяните за канат!
Рыцарь стоял на месте, глядя, как англичанин поднимает на плечо обломок скалы.
— Ваши усилия могут пропасть даром.
— И принести больше пользы, чем ваши слова, де Понтье.
— Рыцарь — человек слова.
— А кроме того, отважный муж, который вместе со всеми сражается на крепостном валу.
— Я внес свой вклад.
— Полагаю, вы были заняты тем, что вешали и четвертовали собратьев.
— Без дисциплины мы погибнем. Не забывайте об этом, Гарди.
— Я не забываю ничего.
Кристиан стал подниматься по ступенькам на вершину стены. Впереди, на лестнице, ведущей к Кастильскому бастиону, споткнулся солдат и ухватился за плечо англичанина. Рука его была раздроблена.
— Кристиан…
Гарди спрыгнул вниз и поднял новый камень.
— Один присмотрит за раненым, остальным — не останавливаться.
— У вас манеры настоящего командира. — Де Понтье стоял неподвижно. — И родословная грязного простолюдина.
— Простолюдины защищают ваши стены, лишаются рук, ног и самой жизни за веру и ради вашей выгоды.
— Господь их отблагодарит.
— А вы?
— Знайте свое место, Гарди!
— А вы знайте свое, де Понтье. Я среди друзей.
— Вы находитесь в обители рыцарей.
— Хватайтесь за канат или бревно. Или уходите!
— Подобный труд не для благородных господ.
— Неужели, брат шевалье? — Из рабочего отряда возник Анри де Ла Валетт, чье лицо и торс покрывала корка из смеси пыли и пота. — Труд на благо нашей обороны подходит всякому.
— Не стану вас переубеждать.
— Ступайте с миром, брат шевалье.
Вдруг раздался хлопок, вспыхнуло пламя, и в воздухе повис зеленый дым — подле де Понтье взорвался некий предмет. Рыцарь машинально бросился наземь. Он быстро пришел в себя, но к тому моменту зрители уже хохотали, и достоинство его пострадало.
— Ответ, недостойный дворянина, рискну предположить, — отозвался Гарди, бросая веревку одному из ополченцев.
Глаза де Понтье оставались холодными, когда он наблюдал за происходящим, быстро переводя взгляд с восседавшего на повозке мавра на подбежавшего Люку, а затем — на Гарди. Рыцарь безмолвно зашагал прочь.
— Кристиан, ты играешь в кости с самим дьяволом.
— Я ничего не ставил на кон, Анри. Нам нужно отстроить стену.
«И подготовиться к свадьбе…»
Наступившая ночь не принесла покоя — перегретая тьма ожила под ударами самой тяжелой турецкой бомбардировки. Вероятно, войска отозвали, но залпы османских мушкетов уступили место канонаде, а вой янычар заменили свистящие ядра. Оборонительные укрепления раскололись, защитники попрятались. Казалось, полуострова были объяты пламенем. Настала брачная ночь.
— Не похоже на привычный перезвон колоколов.
Фра Роберто привел двоих в маленькую часовню. Помещение освещали три свечи, их слабое мерцание рождало тени, дрожавшие от далеких ударов. На стене блестела икона. Подобно самой часовне, она выглядела неуместной и несвоевременной в час войны.
Священник почувствовал это несоответствие.
— Мы собрались здесь пред лицом Господа. Но Ему самому лучше убраться отсюда подальше.
— Он уже ответил на наши молитвы, фра Роберто. — Мария прижалась к Кристиану. — Господь улыбнулся нам, вернул друг другу.
— Ему еще предстоит вернуть вам разум, миледи.
Девушка рассмеялась.
— Миновали те недели, когда я увидела достаточно горя и познала бесценность человеческой жизни. Мы жаждем лишь разделить минуты счастья пред лицом смерти.
— И ждать вы не хотите?
— Не ждет время.
Гарди взял Марию за руку и взглянул на священника:
— Сегодня ночью по приказу великого магистра я отправляюсь в Мдину.
— У Ла Валетта есть на то причины.
— Он полагает, что Биргу и Сенглеа не выдержат, и хочет, чтобы старый город стал оплотом в борьбе с турками.
— Оплотом? Его древние стены разваливаются, охранять их некому, а население к осаде не готово. Город, несомненно, падет в руки Мустафы-паши.
— Его судьба не известна никому.
— Кроме меня. Я прочел ее на камнях, на стволе старинной пушки. Да я сам без всяких усилий не раз пробивался через укрепления Мдины.
— Ты страшнее любого языческого захватчика.
— Что же я должен думать, Кристиан? Ты очаровываешь меня. Женишься на Марии и покидаешь нас.
— Не покидаю, фра Роберто. Я лишь получил возможность уколоть сарацин в мягкое место, отвлечь их и выманить.
— Какая самонадеянность!
— Порожденная отчаянием. В Сент-Эльмо османы дорого заплатили за наши жизни, и в Мдине мы можем повторить успех.
— А если не удастся? Если мы падем?
— Вы хотя бы встретите Всевышнего с мечом в руке, устами проклиная сарацин.
— А как же ты?
— Я получу то, чего желал больше всего, — стану мужем возлюбленной.
— Безумие молодости…
Мария подошла к священнику и легонько коснулась его исполинского плеча.
— Безумие наше пришлось ко времени, фра Роберто. Даже среди расколотых и расплавленных камней Сент-Эльмо наша любовь цвела.
— Отчасти в том есть и моя вина. — Фра Роберто покачал головой. — Миром ли окруженные, войной ли, и в счастье и в горести вы будете неразлучны.
— Страсть превозможет любые осады, переживет нас самих.
— Тогда, возрадуясь душой, сей летней ночью, что горячей адской печи, мы станем свидетелями союза красавца пирата и благородной дамы.
— Мы готовы.
— Я вернусь, мавр.
Друг Кристиана молча стоял у погрузочной лебедки на берегу у подножия Сент-Анджело. Здесь, за гигантской защитной цепью, растянутой между фортом и Сенглеа, ощущалась неуловимая свобода и поджидала очевидная опасность. Здесь пролегла внешняя граница христианских владений. Каждые несколько секунд над головой со свистом проносились ядра турецких батарей, паливших перекрестно с горы Скиберрас и мыса Виселиц. Изредка рассеянный свет или вспышка выхватывали из темноты силуэты галер, рыскавших в Большой гавани. Гарди направлялся на их территорию.
— Не печалься за меня, друг.
— Если только ты будешь осторожен, Кристиан Гарди.
— Всего час назад я женился, мавр. И собираюсь остаться в живых.
— Но тебе предстоит переплыть залив в лодке из воловьих шкур. Турецкие корабли многочисленны, а ты один.
— В этом наша сила и наша хитрость. Мы всего лишь одно судно из множества, что перевозят грузы для галер, снуют среди кораблей. Если Пиали и его флот нерасторопны днем, то ночью и вовсе безвредны.
— Надеюсь, ты прав. — Мавр склонился и поднял корзину, а затем вручил ее Гарди. — Если ты ошибся, это поможет ослепить врагов, посеять панику.
— Твоя взрывчатка уже выручала меня прежде.
— Быть может, спасет и теперь. Это лучшее из моих творений. Способно разогнать облака на небесах. Увидевший его вспышку ослепнет.
— Не забывай и о себе, мавр. Мы оба пробудили гнев и навлекли на себя ненависть некоторых рыцарей. А среди них есть предатель, который собирается убить Ла Валетта и сдать гарнизон врагу. Он, не мешкая, прикончит тебя.
— Я знаю.
— Еще не поздно присоединиться к нам и отбыть в Мдину.
— Мой долг оставаться рядом с великим магистром.
— Что ж, будь внимателен и не забывай про оружие.
Гарди складывал припасы, действуя вместе с двумя мальтийскими помощниками. Мавр не вмешивался. Слова заменяли узы дружбы и смирение перед назначенной судьбой. Они могут не увидеться вновь и собственными глазами узреть гибель своего мира, падение Биргу, Сенглеа, Мдины, конец света. Да будет так. Англичанин уже заглядывал в бездну, танцевал на краю пропасти. Маленькая лодка отделилась от пристани.
— Да пребудет с тобой Всевышний.
— И с тобой, мавр.
Возвращаясь тем же путем, мавр пересек подъемный мост у ворот форта и направился назад по многолюдным улицам Биргу. Изнуренным жителям города не удастся ни выспаться, ни отдохнуть. Нужно было заделать бреши в стенах, выправить стальные пластины доспехов, отремонтировать оружие. Лазарет был полон раненых и умиравших, а присыпанные негашеной известью могилы — заняты трупами.
Мавр спустился по ступенчатому проходу между домами, который вел к его жилищу. Здесь, в рыбацком квартале, расположенном неподалеку от внутреннего двора крепости, где жили рыцари, было безопасно. Обитатели соседних домов защищали крепостной вал, местные женщины и дети трудились и умирали бок о бок. Никто не мог укрыться от осады, и война не различала невинных. Мавр остановился и прислушался. На фоне громыхавшей канонады он различил, как постукивал киянкой оружейник, долбил резцом каменщик. Вдруг где-то раздался чей-то пронзительный плач. Как много здесь страданий! Мавр шагнул было вперед, но тут же остановился, почуяв едва уловимое чужое присутствие и сознавая, что его жизнь в опасности. Затем он все понял. Кто-то вынимал меч из ножен.
На краю утеса, где стояла Сенглеа, на холме медленно, подобно огромным колесам с пылающими фейерверками, вращались объятые пламенем длинные парусиновые крылья двух мельниц, а затем развалились на куски.
