Глава 12
Чтобы взорвать замок, потребовалось лишь немного пороха. Чернокожий мавр вставил в замочную скважину скомканное содержимое металлической ременной пряжки, смастерил фитиль, распутав одну из ниток халата, и извлек из сандалии кресало. Он редко ходил куда-либо, не прихватив с собой несколько безделушек своего ремесла. Таков был способ выживания, привычка, сохранившаяся со времен рабства на галере. Когда гром турецких пушек достиг апогея, мавр высек искру, разжегшую огонек, который, добравшись до пороха, вызвал небольшой взрыв. Железные детали разлетелись в стороны. Теперь узник выжидал.
Ни один стражник не явится сюда среди ночи. Однако в казематах все усиливался беспокойный шепот рабов, а некогда дремотная речь оживилась. Во тьме осторожно крался турецкий лазутчик. Он знал дорогу, бывал здесь раньше. Мусульманские братья приветствовали его, слушали, пока он бормотал наставления и рассказывал о быстро приближавшемся штурмовом отряде, который освободит и вооружит их для боя. Они преподадут рыцарям урок, от которого те никогда не оправятся.
Лазутчик принес с собой смрад сточных вод. В какой-то момент решетка, закрывавшая проход к внешнему стоку, была ослаблена. Уже после весть о проходе под крепостью достигла Мустафы-паши, но подобные тонкости не касались лазутчика. Его роль состояла в том, чтобы охранять проход и разматывать путеводную нить вдоль своего маршрута. Он не ждал трудностей.
Как не мог предположить о мавре. Едва ли послышался какой-либо звук, когда утяжеленный конец размотанного тюрбана полетел вперед и обернулся вокруг шеи лазутчика. Опрокинутый назад турок схватился за горло, хватая воздух раскрытым от изумления ртом. Все решетки вокруг содрогались. Мавр перетащил труп в свою камеру и пошел забрать веретено с нитью.
Несомненно, лазутчик на месте и подал сигнал. Командир янычар почувствовал резкий рывок нити. Он улыбнулся. Неверных застигнут врасплох спящими, окружат, прежде чем те сумеют определить направление атаки и масштабы катастрофы. Семь шлюпок выскользнули из турецкого флота и направились к суше. Их никто не заметит, а одурманенные опиатами часовые на берегу не станут им препятствовать. Неизвестный союзник позаботился об этом. Великий магистр Ла Валетт вскоре испытает самое тяжелое потрясение в своей жизни. Почти наверняка оно окажется одним из последних.
Вверх передавали оружие, привязанное к веревкам и закрепленное на спинах воинов, что полезли к выходу первыми. Все шло по плану. Солдаты ползли вперед. Некоторые мучились рвотой, не выдержав зловония нечистот, тем не менее каждый по очереди исчезал в люке. Единственное дерьмо, которое поплывет вверх по течению, мысленно усмехнулся командир янычар. Он занял свое место в строю и на ощупь пополз к водостоку. Все во имя Аллаха и во славу султана. Переход оказался не богат событиями, прерывистое путешествие среди зловония совершалось на четвереньках в проходе, ограниченном заляпанными слизью стенами и скользящими силуэтами османских солдат. Они представляли собой жалкое зрелище. С виду похожие на людей, воняли они омерзительно. Но им предстояло убивать врагов и возглавить прорыв. Ужасное погружение в мир испражнений было ненапрасным.
Задержав дыхание и соблюдая дисциплину, добравшиеся до выхода турки походили на промокшие отвратительные комки фекалий; они принялись соскребать грязь и отряхиваться, затем стали гуськом отходить в сторону и отправились заранее подготовленным маршрутом, следуя за собственным запахом. Раздававшийся вокруг тихий перезвон цепей и стук молотков подтверждал, что побег уже начался. С немой благодарностью галерные рабы принимали оружие, вставали в строй и протискивались среди воинов растущего отряда. Как правоверные мусульмане, они обязаны были присоединиться к этому святому походу и радовались возможности потребовать воздаяния от своих пленителей и хозяев. Большинство из них служили солдатами и моряками под знаменем Полумесяца. Настал их час снова пополнить ряды османского воинства.
Низко пригнувшись, турецкий командир свернул на повороте. Не возникло ни единого препятствия, ни единой заминки в точном исполнении плана. Теперь его отряд увеличился на несколько сотен солдат с факелами в руках, вооруженных саблями и пиками, луками и мушкетами. Ничто их не остановит. Командир ощущал силу стоявших позади людей, их давление. Через несколько минут они рассредоточатся по улицам Биргу, предавая смерти как рыцарей, так и мирных жителей, бросая зажженные головни в пороховые склады. Немногим выпадал шанс перехитрить столь коварного и грозного врага, как орден святого Иоанна. Как способна меняться судьба по воле случая, вине шпиона и приказу Мустафы-паши!
Или же по броску керамической сферы, приземлившейся у ног янычара. Едва турок открыл рот, чтобы выкрикнуть предупреждение, как горшочек взорвался, пламя обожгло лицо сарацина, а клубы густого едкого дыма стали заполнять помещение. Ослепленные солдаты не могли сориентироваться. Одни двинулись вперед, другие попятились назад, гул голосов нарастал вместе с опасениями. Они угодили в ловушку. За завесой дыма часть стены обрушилась, и в проломе показалось широкое дуло пушки. В замешательстве турки ничего не замечали. Орудие было нацелено прямо, цели неподвижны, а картечь выбрана. Грянул выстрел.
— Кровавая работенка, Кристиан Гарди.
— Не хуже, чем всегда, мавр. — Гарди прищурился от солнечного света. — И к тому же небольшая цена за доказательство твоей невиновности и верности нашему делу.
— Незримый враг будет иного мнения. Мы с тобой на мушке.
— Это к лучшему. Он один, а нас много. Вскоре он перестарается и оступится.
— Если ему удастся придумать новые хитрости, какие мы уже наблюдали, вероятно, первыми можем оступиться мы.
— Сегодня мы превзошли его. И превзойдем вновь.
— Одной стычкой все не кончится. Не ослабляй бдительности, Кристиан Гарди.
Позади кто-то откашлялся, и из тоннеля возник Анри — глаза его слезились, а кольчуга была забрызгана кровью. За ним из тоннеля потянулись струйки дыма. С горсткой лучших солдат он отбил нападение, затем контратаковал и в итоге сокрушил тайно проникшего в крепость врага. Состоялась не столько тяжелая битва, сколько тренировка в избиении людей. Все, что не сумели докончить пушка, мечи и набитые шрапнелью взрывчатые горшочки, завершили паника и удушье. Сточные воды окрасились алым.
Анри снял латные рукавицы и размял затекшие в сражении пальцы.
— Я провел дни свои за книгами в поисках проблесков рая. Ты же, Кристиан, показал мне картины ада.
— Одни лишь книги не научат тебя оставаться в живых, брат мой.
— Я не научусь человечности, ступая по колено в крови. Война сближает нас всех.
— Именно это ремесло я и избрал.
— А ты, мавр?
Мавр наслаждался свободой и стоял, пристально глядя на небо.
— Быть может, две цивилизации, что основаны на законе и знании, а ныне ссорятся в подземных темницах, все же сумеют жить в мире и согласии.
— Даже агнец может возлежать со львом.
— На войне им обоим придется стать львами.
Говорил великий магистр. В сопровождении пажа он сошел вниз по лестничному пролету с высокой стены Сент-Анджело и остановился взглянуть на последствия подземного сражения. Глаза его не упускали ни одной мелочи. Воины поклонились, понимая, что их поступок можно было счесть либо неподчинением приказам, либо инициативным шагом, насчет чего окончательное решение оставалось за Ла Валеттом. Они также заметили, что магистр оперся на меч сильнее обычного.
— У вас нюх на врагов, месье Гарди.
— Солдатское чутье, ваша светлость.
— Как оказалось, острое. Однако вы скрыли от меня угрозу, не предупредив ни единого члена военного совета, ни бейлифа Сент-Анджело.
— Я не хотел тревожить вас обычными подозрениями, сир.
— Которых оказалось достаточно, чтобы поднять ваших людей и развернуть здесь оборону?
— Они привыкли к моим причудам, сир.
— Я удивлен, что они еще не устали от них. А ты, мавр? Ты тоже замешан?
— Мои опасения послужили причиной для приготовлений, Жан Паризо.
— И вправду разношерстная компания. — Ла Валетт обвел взглядом собравшихся. — Мавр, мой племянник и наемник со своим отрядом. Много ли убитых?
— Несколько сотен вражеских воинов, сир. Большинство из числа галерных рабов.
— Хорошо, что у нас нет галер, на которых они могли бы грести, а также удачно, что вы сократили количество голодных ртов.
Анри прочистил горло.
— Вы не сердитесь, сир?
— Я уступаю вашему рвению, Анри.
Магистр не удостоил их улыбки, но его суровая строгость рассеялась, а ледяная отчужденность сменилась прохладной сдержанностью. Это походило на своего рода благословение. Гарди заметил блеск в глазах Ла Валетта. Он означал изумленную снисходительность, ту же искаженную доброжелательность, которую магистр всегда демонстрировал. Они получили прощение. События еще могут пойти по их плану, если только Ла Валетту удастся выжить и избежать ядовитых когтей предателя.
— Враг хитрит и изворачивается, ваша светлость.
— Пока нам удавалось разгадать его замыслы, месье Гарди. Как при обороне палисада, так и в подземелье. Кто знает, что еще на уме у сарацин?..
«Ваша гибель», — подумал Кристиан.
— Какой бы вызов они ни бросили, мы его примем, сир.
— Вижу. Но турки учатся на своих ошибках. Они будут наносить редкие удары, ослаблять нас и крушить ядрами с безопасного расстояния, пока мы не начнем ползать в пыли.
— Терпение турок иссякнет.
— И тогда они направят сюда все войска и все адские боевые машины. — На мгновение Ла Валетт словно заглянул куда-то далеко, в глубины собственной души. — Возможно, твой совет верен, Анри. Я перенесу ставку в сердце Биргу.
— Народ будет только рад, сир.
— Так и быть. Готовьтесь, господа. Впереди у нас еще много дел.
Великий магистр и паж удалились. Нечто в поступи Ла Валетта напоминало походку старца, указывая на скрываемую боль. Мышьяк делал свое черное дело. Гарди поймал взгляды Анри и мавра. Без доказательств они были обычными паникерами, которые искали призрака и могли быть либо осмеяны, либо взяты под стражу. В этих обстоятельствах сам разговор об измене мог быть расценен как измена.
— Ты слышал своего дядю, Анри. Он перебирается в Биргу. Это продлит его жизнь и наши поиски.
— Или время истечет для одного и другого.
Приор Гарза молился и истекал кровью. Он бичевал себя изо всех сил, бормоча фразы по-латыни и вздрагивая от боли и удовольствия при каждом ударе узловатого хлыста. Зрелище было не из приятных и не предназначалось для глаз посторонних, ибо самобичевание считалось весьма интимным занятием. Веревка резанула, открылся новый рубец. Таково искупление, возможность испытать страдания самого Христа, изгнать нечестивые помыслы, высечь бренную плоть и предаться духовному.
Удары по дородному телу сопровождались характерными звуками. Юбер поморщился. Так страшно было оказаться здесь, в дальних коридорах Сент-Анджело, красться на цыпочках мимо внутренних покоев и временных обителей верховного духовенства. Еще удар, еще фраза на латыни. «Petra mea, ne surdus fueris mihi, ne, si non audieris me, similes fiam descendentibus in foveam». Господи, подумал Юбер и тут же перекрестился собственным богохульным мыслям. Он не должен был оказаться здесь, подсматривать и заглядывать в щели, обыскивать каждый угол ради друзей. Новообращенный должен знать свое место и придерживаться его. И все же было в этом деле нечто привлекательное. По крайней мере он, Юбер, на что-то сгодится. Он — робкий слабак, наивный простак, предмет дружеских насмешек — все еще мог проявить себя перед Кристианом, расстроить заговор и спасти орден. Скрываться под маской молодого священника было лучше всего. Беспечный Юбер, беззаботный лазутчик.
Он направился дальше и вошел в примыкавшую к проходу келью. Внутри оказались лишь подстилка из конского волоса и прибитое к стене распятие. Юбер осмотрелся. Единственным подозрительным предметом в комнате был он сам. Послушник хорошо помнил наставления друзей и принялся кончиками пальцев обшаривать дверной проем, каменную скамью, норманнское окно кельи. Как и в других покоях, куда он заглянул, здесь не нашлось ничего необычного, что могло бы его встревожить.
Кирпич начал крошиться. Он ничем не привлекал внимания Юбера, но затем вдруг пошевелился под давлением пальцев около каменного свода окна. Стены здесь были в несколько футов толщиной и могли скрывать различные ценности, пергаменты, целые клады. Юбер просунул пальцы глубже в трещины и потянул. Кирпич вышел из отверстия и увесистым грузом лег в ладонь. Не мешкая, послушник положил его наземь и тут же погрузил руку в полость, пытаясь нащупать дно, которое оказалось дальше, чем можно было предположить на первый взгляд. Взволнованный Юбер выпрямил руку. Поймал. Осторожно, едва удерживая находку в пальцах, он извлек небольшой оловянный флакончик, открыл и поднес к носу. Вдохнул.
Каломель. Проклятие, дыра оказалась не более чем заброшенной полкой для хранения лекарств, а дурно пахнущее зелье — хлористой ртутью, которая нередко применялась как средство от запоров. Флакон едва ли стоил внимания. Юбер почувствовал себя обманутым, и рвение его угасло. Веками госпитальеры записывали рецепты, изготовляли и применяли эти важнейшие компоненты врачебного ремесла. Они познали целебные свойства редчайших трав, умели смешивать минералы и тонизирующие порошки, которые могли поднять на ноги тяжелобольных пилигримов и пациентов. А Юбер добыл флакон с возбудителем диареи. Вот уж посмеются над ним друзья!..
Уразумев всю нелепость своего положения, молодой священник смиренно улыбнулся, убрал флакон и задвинул кирпич на прежнее место. Осталось еще несколько комнат, где нужно осмотреть и простучать немало камней и плит. Трудоемкое занятие. И в то же время важное. Он не подведет товарищей. Юбер осторожно выскользнул из аскетической спальни и едва слышно направился к анфиладе, специально отведенной для духовенства и беженцев, чьи дома под стенами Биргу были разрушены. Послушник не заметил обрывок шелковой нити, что оторвался во время осмотра и теперь остался на полу.
Вдруг путь Юберу преградил взмах стального клинка, который остановился в дюйме от его горла.
— Самозванец, не иначе.
— Никоим образом, сир.
— Поймали козла в огороде, — сказал де Понтье. Его меч будто дразнил, оставаясь на месте.
Юбер прижался спиной к стене — острое лезвие следовало за ним.
— Я здесь по поручению.
— По собственному?
— По поручению ордена. — Юбер сглотнул и учащенно задышал. Речь его сделалась поспешной. — Великий магистр переносит ставку в Биргу. Я пришел помочь и сопроводить тех, кто пойдет вместе с ним.
— Услужливый козлик.
— Я стараюсь приносить пользу, шевалье.
— Каким же образом? Плечи твои узки, а руки как нитки. Подозреваю, мешок зерна или бочка вина тебя и вовсе раздавит.
— Не обманывайтесь, шевалье де Понтье.
— Я обманываюсь редко. — Рыцарь не стал опускать меч. — Кому из братьев ты собрался помогать?
— Я пока не знаю.
— Тебя и так отблагодарят, а в это время многие из нас уже разместились на стенах Сенглеа и Биргу и готовы отразить нападение язычников.
— Быть может, мне недостает отваги, но я жажду оказаться рядом с ними.
— Это успокаивает. Самые недоверчивые могут решить, что ты пришел сюда вынюхивать и подсматривать.
— С какой целью, шевалье?
— Лучше ответь на этот вопрос сам, послушник.
— Я ничего не скрываю.
— Как же благородны порывы человека, который водит дружбу со столь низкими союзниками!
Допрос прервал глухой колокольный звон. Де Понтье медленно опустил меч. Забили тревогу. Затем раздался перезвон нескольких колоколов, поочередно взревели грубы, послышались крики солдат, неуклюже бежавших на боевые позиции.
Рыцарь замер и насторожился, устремив на Юбера застывший взгляд.
— Сенглеа.
Де Понтье тут же ринулся дальше по коридору к новой цели, позабыв о загнанном в угол послушнике. Потрясенный Юбер прислонился к стене и глубоко вздохнул. На мгновение он обрел свободу. И все же молодой священник словно ощутил на себе некую отметину и теперь уже не сомневался, что стал незаконченным делом, которое непременно доведут до конца. В своих покоях приор продолжал самобичевание.
На главном бастионе Сенглеа не столько подняли ложную тревогу, сколько переоценили опасность. Человек едва ли выдал свои намерения. Он был одет в форму турецкого командира, появился на берегу Марсы и начал махать руками, чтобы привлечь внимание всей округи и, конечно же, христианских часовых. Довольно странное происшествие, но то, что последовало позже, оказалось еще удивительнее. Остановившись на секунду, чтобы скинуть тюрбан и шелковую накидку, человек бросился в воду. Он изо всех сил боролся, чтобы остаться на плаву, достичь стен форта. Турки бросились в погоню.
— Он не умеет плавать!
— Язычники его поймают.
— Или он утонет.
— Они отправили в погоню пловцов.
— Нужно помешать им! Лодки на воду!
Добраться до барахтающегося человека прежде, чем он утонет, было делом принципа. Враги уже толпились на берегу, их аркебузиры и лучники целились, но не торопились стрелять, выжидая, пока пловцы нырнут, завладеют добычей и затащат измученного дезертира обратно на берег. Не было никакого смысла в том, чтобы искать спасения в обреченном вражеском гарнизоне. Возможно, предатель утратил рассудок, сошел с ума от жары и кровопролития, нескончаемой пальбы и расползавшейся эпидемии. Палачи выяснят правду довольно быстро. Беглец уже мертв — независимо от исхода погони.
Христиане добрались до него первыми. Над их головами проносились пушечные ядра, которые рвались на противоположном берегу, а подгоняемые ободряющими криками собратьев двое спасателей боролись за жизнь человека. Рядом остановилась шлюпка, и тонувшего втащили на борт. Началась вторая схватка наперегонки со временем и толпой османских пловцов и шлюпок. Зрители на обоих берегах извергали проклятия и обнажили оружие, но они были слишком далеко друг от друга.
— Благодарю вас, — откашливая воду, произнес человек в прилипших к телу и набухших от влаги одеждах и, спотыкаясь, сошел на берег.
— Ты отлично говоришь по-итальянски, турок.
— Я не турок, а болгарин. Наемник на службе у османов.
— Теперь ты в безопасности, друг мой.
— Нет, — заявил болгарин настойчиво, в его решительных глазах читалось беспокойство. — Мы все далеко не в безопасности. Я знаю кое-что. Вы должны немедленно отвести меня к великому магистру.
— Только магистр может дать согласие.
— Магистр может умереть. Я должен поговорить с ним.
— Как скажешь. Судя по тому, как ты сюда добирался, дело у тебя срочное.
— Поверьте, это так. И охраняйте меня хорошенько. Не ради меня, но ради своего ордена.
— Мы с братьями клянемся хранить твою жизнь.
Обет тут же утратил смысл. Едва рыцарь дружески похлопал болгарина по плечу, голову ренегата пробила мушкетная пуля. В воцарившейся неразберихе завязалась перестрелка с подплывшими на шлюпке турками; время от времени между передовыми укреплениями разгоралась артиллерийская дуэль. Никто уже не вспомнит, с чего началась пальба и как правый висок болгарина промялся от удара свинца. Как никто не заметил и длинный дымящийся ствол аркебузы, что исчез среди зазубренных стен форта. На войне случается всякое. В тот день стреляли много.
На заре 15 июля 1565 года, пятьдесят седьмого дня осады, в атаку пошли корсары. Привыкшие к быстрым победам, повелители Пиратского берега презирали бессилие турецкой армии и жаждали завоеваний. Их целью был Сенглеа, наименее защищенный из полуостровов. Едва на водах Большой гавани засверкали солнечные лучи, как флотилия из нескольких шлюпок боевым строем миновала берег Марсы и двинулась к палисаду. На передовых лодках имамы в черных халатах нараспев читали отрывки из Корана. Позади в усыпанных драгоценностями тюрбанах и расшитых золотом шелках стояли вожди, а рядом, сжимая ятаганы и мушкеты, в ожидании боя сидели их подданные. Среди них были легендарные воины Алжира и Триполи, союзники и последователи покойного Драгута, заклятые враги ордена. Они покажут Мустафе-паше, как надо резать неверных.
Шлюпки ударились о палисад, однако дальше не пробились. Сарацины спрыгнули вниз и, пробираясь по воде, принялись карабкаться на берег, подняв над головой щиты и закрываясь от града пуль, что обрушился на них со стен крепости. Выстроившись в боевые ряды, с осадными лестницами наготове, они ринулись в атаку.
В тот же миг со стороны берега корсары бросились на форт Сент-Микаэль. Пренебрегая потерями, они устремились вперед: одних развеяло орудийным огнем, других свалили мушкетные пули, но с каждым шагом орда врагов все ускорялась и набирала силу. Она походила не столько на армию, сколько на воющую орду, летящую неодолимую стихию. Немногие могли ей противостоять. Стреляя на бегу, сметая оборону, пираты забрались на стены и напали на рыцарей. Спустя считанные минуты на стенах затрепетали мусульманские знамена, а христиане оказались заперты в смертельной схватке за каждый отданный врагу дюйм, за жизнь каждого рыцаря. Воины падали, а их тела кромсали, кололи, рубили на куски. Теперь, когда до заветной цели осталось так мало и столь многое поставлено на карту, правил не было — и не осталось ничего, кроме бойни.
Вдруг со стороны моря нижнюю стену крепости пробил взрыв. На воздух взлетел орудийный склад, оставив за собой пролом с рваными краями, вокруг которого теперь столпились захватчики. Защитники форта, ослепленные и оглушенные, бросились сквозь удушливый дым и жгучее пламя навстречу опасности. Но к берегу продолжали прибывать лодки. Они доставляли новых солдат, высылали подкрепления корсарам, которые давили все сильнее, взбирались все выше. Христиан громили.
Запыхавшийся, взмокший гонец поклонился, прежде чем доложить великому магистру и членам военного совета, которые расположились на смотровой площадке на вершине одной из башен Сент-Анджело.
— Ваше светлость, язычники напирают со всех сторон. С моря они уже ворвались в брешь.
— Которая, будьте уверены, не на совести мавра, — произнес Ла Валетт, глядя на де Понтье, а затем обратился к посыльному: — Вижу, стены Сент-Микаэля венчают вражеские флаги. Какие вести из форта?
— Хороших нет, сир. Шевалье де Робле возглавил контратаку, но враг, похоже, потерь и вовсе не замечает.
— Таковы корсары. Этого следовало ожидать.
— Без подкреплений наши позиции в Сенглеа не выдержат, ваша светлость.
— Таково ваше твердое мнение?
— Таково мнение каждого солдата, что воюет на стенах, каждой мальтийской женщины, каждого ребенка, что спешат им помочь.
— Нам всем приходится чем-то жертвовать. Возвращайся и передай, что я вышлю из Биргу столько людей, сколько смогу. Пусть знают — в час битвы Господь их не оставит.
Благодарный за поддержку гонец попятился и побежал к понтонному мосту. Вдали виднелся погруженный в осаду Сенглеа: жестокое сражение бушевало, словно огненная буря, поглощая полуостров.
Ла Валетт наблюдал.
— Я уверяю воинов, что Бог их не оставит. Но то, что я вижу, способно опровергнуть подобное заявление.
— Они бьются, преисполненные Духом Господним, сир. — Рыцарь Большого Креста Лакруа кивнул в сторону разразившегося хаоса.
— Недопустимо отдавать врагу ни единого фута. Молитесь, чтобы они сумели загнать язычников в тупик.
— Где же теперь монархи Европы? Заняты игрой в серсо? Отплясывают гавот и гальярду, пока мы внемлем грохоту битвы?
— Тому виной мы сами, брат Большого Креста. Они не придут на помощь. А пока враг насылает на нас корсаров, мы должны пустить в бой своих, — принял решение Ла Валетт. — Подойдите, месье Гарди.
Кристиан отделился от отряда и подбежал к магистру.
— Я в вашем распоряжении, ваша светлость.
— Мы у вас в долгу. Возьмите конный отряд и тотчас скачите в Сенглеа. Задержите язычников, укрепите береговую оборону и удерживайте брешь.
— Мы отбросим врага туда, откуда он пришел, сир.
— Смерть будет в двух шагах.
Смерть — именно то, что нужно Кристину Гарди, подумал предатель. Он рассматривал удаляющуюся фигуру англичанина со смешанным чувством ненависти и восхищения. Какой прекрасный экземпляр! Какая стойкость! Какое необычайное везение! Удивительно, как ему удалось пережить уничтожение Сент-Эльмо, суровые условия плена у Эгейского пирата Эль-Лука Али Фартакса… Наемник вернулся, чтобы, подобно призраку, появиться в Биргу, вновь служить Ла Валетту и изменить исход, который был столь точно запланирован. Именно Гарди помешал туркам проникнуть в крепость через туннели под фортом, именно Гарди поручил своему другу, юному клирику Юберу, совать нос в чужие дела. Любопытство может оказаться смертельным. Молодой священник едва ли найдет что-либо, пока не будет поздно и острие кинжала не вонзится в его тощую шею. Бестолковые глупцы! Пытаются доскрестись до правды, как цыплята, что царапают землю в поисках зерен, едва оставляя следы. Один план расстроен, но не более. Осталось еще множество способов достичь желаемого. И Гарди не сумеет этому воспрепятствовать, как не смог предотвратить убийство турецкого перебежчика, взрыв арсенала в Сенглеа и смерть канониров на прибрежном посту. Взрыв образовал брешь, а замолкшие пушки позволили корсарам захватить берег без особых потерь. Различны способы предательства. Осталось лишь разделаться с Ла Валеттом.
Великий магистр сильно исхудал, а лицо его сделалось пепельно-серым. Возможно, он перенес ставку в Биргу вовсе по иным причинам, нежели заявлял. Быть может, он что-то заподозрил, или об отравлении его предупредил вездесущий Кристиан Гарди. Магистра это не спасет. Конечно, теперь добавлять в еду мышьяк будет сложнее, но яд уже сделал свое дело, вызвав требуемую слабость и недомогание. Несомненно, старик лечится обычным для преклонного возраста способом. Он попросту принимает слабительное, чтобы очиститься от вредных жидкостей и избавиться от недуга. Неблагоразумный поступок. Такое лекарство в действительности лишь приблизит смерть. Ла Валетт мог извергать из своего тела все, что заблагорассудится, и верить, что очистился и выздоравливает. Магистр не имел понятия об истинном действии отравы. Он не увидит, как разлагается его желудок, готовый принять новую порцию ядовитой смеси. Если мышьяк был лишь причиной, то слабительное или рвотный камень станут следствием, особым средством, позволившим ослабить тело и приблизить гибель жертвы, улучшить усвоение новых порций яда и помешать Ла Валетту спастись. Приближается конечная стадия.
Пока бушевала битва, предатель мог позволить себе тайком улыбаться своим успехам. Он лишь зачинщик, инициатор событий, по завершении которых все решат, что он ни при чем. Сами того не зная, рыцари святого Иоанна забивали последние гвозди в гроб собственного ордена, прописывая магистру губительные зелья.
Нет, ничто не сравнится с ощущением невиновности!..
— Они прорываются! Остановите их!
Гарди повел солдат в атаку. Перебравшись через стену и ворвавшись в брешь, врезаясь в слабеющие ряды защитников и бросаясь на христиан сверху, в крепость хлынули корсары. Совсем как в Сент-Эльмо, подумал Кристиан. Те же оглушительные крики, те же размытые очертания безликих, безымянных людей, что поднимались и падали в бесконечном ревущем потоке.
Гарди сосредоточился. Он столкнулся с корсаром, тот, подняв щит, ударил коротким клинком. Поступок отважный, но несвоевременный. Англичанин крутанул щитом, позволив сарацину проскочить мимо, и, описав мечом круг, вонзил его глубоко под мышку врагу. Алжирец упал как подкошенный. В то же мгновение Гарди ткнул эфесом шпаги в лицо другому пирату, а пока тот держался за рану, ударом слева отрубил ему голову и руки. Кристиан двигался дальше, пробиваясь вперед. Перед ним возник старик, изрыгающий громкие проклятия. Гарди не долго думая рассек его голову вертикально, до самой шеи.
Шаг, уклон, толчок, блок, удар, шаг… Во всем этом заключалась некая простота, некий ритм, ведущий к единственному и окончательному итогу. Рядом с Гарди его люди выполняли то, чему их учили. Они медленно теснили сарацин, обращая атаку в неохотное, небрежное отступление.
— Азраил!
Крик издал облаченный в расшитые золотом одежды молодой воин из Северной Африки. Он гордо стоял, обнажив грудь, среди поверженных — ятаган забрызган кровью до самой рукояти, дерзкий взор устремлен на Гарди. И вновь крик — «Азраил!». Ангел смерти. Кристиан помедлил. Его узнали. Он не слышал этого прозвища много лет, с тех самых пор, как рос среди этих мальчишек, плавал с ними на одних кораблях, скакал галопом в беспечной погоне друг за другом по теплым пескам Пиратского берега. Что ж, та дружба прошла. Англичанин нанес удар, и его прошлое сгинуло вместе с этим человеком.
Гарди спешно поднялся по ступеням на крепостной вал. Здесь пираты все еще мелькали перед глазами, их сталкивали вниз, но они вновь объединялись и возвращались назад. Наверху женщины и дети яростно трудились, заряжая мушкеты и швыряя во врагов все, что попадало на глаза или оказывалось под рукой. Две женщины средних лет столкнули известняковый блок с парапета и наблюдали, как корсары водопадом рухнули вниз со своих лестниц. Девушка пронзила стальным копьем глаз возникшего перед ней захватчика, позволив брату завершить дело. В кровавой схватке участвовали все.
Не стал исключением и фра Роберто, не желавший упускать такую возможность. В заляпанной кровью сутане он возвышался над зубчатой стеной, сжимая в одной руке палаш, а в другой — большой деревянный крест. Оба предмета были орудиями его ремесла, и каждому нашлось применение в битве. Сочетание вышло ужасающее. Священник вплел во взъерошенные волосы зажженные тонкие свечи, и сквозь их дым проглядывало лицо разгневанного великана, Божьего слуги, преисполненного решимости совершать жестокие деяния.
Он поверг одного корсара распятием наземь.
— А теперь признаешь ли ты силу Креста Господня? — Удар ногой сверху утихомирил кричащего человека. — Ваши мушкеты из Феса, ятаганы из Дамаска — лишь пустяк против величия Его воинства.
Другой разбойник бросился на него — вражеский клинок пролетел совсем близко. Фра Роберто поймал жертву за шею перекладиной креста, задержал на месте и проткнул насквозь. Следующим оказался покрытый шрамами ветеран с пергаментной кожей на лице, которого он насадил ударом сбоку на острие клинка и бросил через край.
— Трепещите пред силой Господней! Ибо вы суть солома пред Его вихрем!
Сокрушив одним ударом корсара, готовившегося метнуть дротик, Гарди выкрикнул предупреждение:
— Берегись, фра Роберто!
— Не желаю я беречься, дружище Кристиан. — Священник аккуратно выпотрошил быстро бежавшего пирата, изящно развернувшись, отразил удар сверху и вогнал острие в плоть очередного врага. — Мы все должны встать в полный рост и пасть во имя веры.
В подтверждение сказанного из строя вышла фигура в сверкающем серебром облачении. То был Саногуэрра, высокий и статный рыцарь, прирожденный лидер, — лицо его было посечено пулями. Несколько мгновений он стоял ровно и неподвижно, удерживаемый доспехами, а затем рухнул лицом вниз.
— Есть еще кое-кто, кому нужна твоя помощь, Кристиан. — Фра Роберто обвел руками наводненные людьми укрепления. — Здесь собрался весь город. Ты увидишь, как леди Мария и малыш Люка дерутся с языческими псами.
Гарди бежал со всех ног, словно проходя сквозь строй, чтобы добраться до них. В амбразуре лежал ослабевший мальчик. Кристиан притянул его к себе, резко пригнувшись, когда мелкая мушкетная пуля врезалась в камень. Это был не Люка. Англичанин отпустил тело, бросился дальше, перекатился под корабельной мачтой, которой защитники пытались выбить врагов с осадной платформы, и всадил меч в спину какому-то шейху. Турок завизжал и испустил дух. Изнурительное, кровавое ремесло. Гарди двигался напрямик, отнимая жизни, встречая опасности, всматриваясь в толпу. Уже давно он не чувствовал себя так, как сейчас, превозмогая знакомый вызывающий тошноту ужас, тугой узел бессилия в груди. С того самого дня в далеком детстве, когда в Дорсет приплыли корсары.
Кристиан нашел их. Мальчик и девушка стояли на коленях у дымящегося котла и опрокидывали кипяток на поднятые вверх головы карабкавшихся пиратов.
— Мария… Люка! — Гарди подскочил к ним. — Отойдите от стены.
Молодые люди вернули на место пустую посудину и низко присели, когда над краем стены возникло обожженное лицо захватчика. Гарди взял сарацина на себя — его шипастая дубина резко взмыла в воздух, размозжив врагу лоб. Шагнув вперед, Кристиан рывком высвободил застрявшее оружие.
— Одной воды мало, Люка. Передай мне греческий огонь.
Горшочки поджигали и метали вниз, со склона высотой двадцать пять футов в небо вздымалось пламя и вырывались крики. На мгновение угроза миновала. Она появится вновь — на смену павшим, выстроившись в очередь, спешили другие воины. Но Люка дышал, и Мария была жива.
Гарди повернулся и поймал взгляд девушки. Здесь ей не место. Здесь она так уязвима, так близка к гибели. Мысль об этом наполнила сердце Кристиана ужасом и мучительной любовью, диким желанием защитить девушку.
— Мария, будь моей женой! — громким шепотом выпалил он ей на ухо. — Выходите за меня замуж, миледи.
Слова согласия утонули в грохоте битвы.
В разочаровании не было ничего удивительного. Расположившись на одной из вершин Коррадино, Мустафа-паша откинулся в мягком кресле и стал наблюдать за развернувшейся перед ним катастрофой. Две тысячи погибших, три тысячи — с поля боя докладывали общее число потерь, которое было неточным, но постоянно росло. Сейчас бродяги Пиратского берега беспорядочно отступали, а за ними гнались и рвали на части победоносные отряды христиан, хлынувшие из дымящегося кургана Сент-Микаэля. Дорого обошлись им горячность и самонадеянность, а переоценка собственных сил оказалась роковой. Корсарам не следовало пренебрегать военной тактикой, не стоило верить, что удастся победить там, где потерпело поражение османское войско.
А как хорошо все начиналось! Даже Мустафа-паша, знаток осадного дела и бывалый полководец, был слегка удивлен столь скорыми успехами корсаров. Они отыгрались за провальную попытку проникнуть в Сент-Анджело через подземные тоннели, уняли терзавшие его сомнения относительно верности шпиона в самом сердце ордена и действенности его методов. Предатель хорошо поработал: пробил брешь в крепостной стене, заставил умолкнуть охранявшие берег пушки. Тем не менее победа корсарам так и не досталась. Спустя шесть часов сражения эти внушающие страх морские воители из Северной Африки увидели, как острие их атаки притупилось, а маневр завяз в непроходимой трясине.
Мустафа-паша уже не жалел о тысяче янычар, которых послал в десяти больших лодках, приказав начать новый штурм с фланга на северной оконечности Сенглеа. В этом состоял его личный вклад. В конце концов, защитники были близки к поражению и сосредоточились у западной стены. Внезапное появление турецких войск, ударивших по незащищенным стенам, непременно склонило бы победу на сторону мусульман. Этого не случилось. Вмешательство главнокомандующего не дало результатов, и, что еще хуже, его неуязвимые назад не вернулись. Пришла пора отправляться в шатер. Завтра обстрел Биргу и Сенглеа возобновится.
На водах Большой гавани, медленно покачиваясь, показались первые тела янычар. Сарацины достигли берега и высадились незамеченными под стенами крепости Сенглеа, не встретив сопротивления. На этом их успех иссяк. Ибо, сами того не зная, они сошли на сушу на расстоянии пятисот ярдов от батареи из пяти укрытых пушек, расположенных у подножия скалы, на которой возвышался форт Сент-Анджело. Канониры были настороже, их командир шепотом настойчиво отдавал приказы заряжать орудия камнями, картечью, стальными дротиками и цепями. Смертоносное сочетание!.. Турки сидели, плотно прижавшись друг к другу, а их лодки шли рядом. Янычар застали врасплох, маскирующие валуны откатили в сторону, и в бойницах показались дула пушек. Началась бойня.
