Я бежал сквозь ночные тени. Тот держался рядом; Хети, наверное, следовал за нами — я не оглядывался. Словно бы издалека я слышал отдаленный топот своих сандалий по пыльной земле, тихий гул крови в моей голове, буханье сердца в грудной клетке.

Охранник был на месте. Хети велел Танеферет не выпускать детей из дома ни при каких обстоятельствах и не открывать никому дверь. Дом должен был выглядеть так, словно он покинут жильцами. Так как же Себек сумел забрать мальчика? Я представил себе, какое горе охватило Танеферет, в какой ужас пришли дети — и меня не было рядом, чтобы спасти его! А что, если это блеф? Или нет?.. Я припустил еще быстрее.

Он будет ждать меня в катакомбах. Я должен прийти один. Если со мной кто-нибудь будет, мальчик умрет. Я должен принести с собой галлюциноген. Если я его не принесу, мальчик умрет. Если я кому-нибудь об этом расскажу, мальчик умрет.

Я должен идти один.

Добравшись до гавани, я сорвал камышовую лодку с причала и принялся бешено грести через Великую Реку. Мне и мысли не приходило о том, что сейчас время крокодилов. Луна была как белый камень; вода — как черный мрамор. Я скользил по полной теней поверхности, подобно крошечной статуе самого себя в макете лодки, в сопровождении Тота, пересекая воды смерти, чтобы встретить Осириса, бога теней.

Выбравшись на западный берег, я снова пустился бегом. Когда я миновал западную границу возделанных земель, воздух стал холоднее. Я был теперь зверем: все чувства на взводе, все отдано мести. У меня была новая кожа — цвета ярости. Мои зубы были остры как кинжалы. Однако время текло слишком быстро, а расстояния были слишком велики, и я боялся, что не успею вовремя.

Я остановился только перед низким входом в катакомбы. Опустил взор на Тота, который не отстал от меня. Он ответил мне лишь взглядом, тяжело дыша; его глаза были ясными и чистыми. Я накинул ему на морду поводок, чтобы он не лаял. Он понял: я прибыл не один, но он должен вести себя тихо. Я в последний раз глотнул вольного ночного воздуха, и мы нырнули под древний резной свод и стали спускаться по ступеням во тьму, что была темнее ночи.

Мы оказались в длинном зале с низким потолком. Я прислушался к царившей здесь величественной тишине. Казалось, в таком священном безмолвии можно услышать, как мертвые ахают, рассыпаясь в прах, или вздыхают, пытаясь убедить нас присоединиться к ним в блаженстве Иного мира. Кто-то оставил для меня в стенной нише зажженный светильник. Пламя горело неподвижно, беззвучно, не тревожимое течениями воздуха или времени. Я взял светильник и пошел вперед. Бездонные тоннели исчезали во тьме во всех направлениях, и в конце каждого из них, глубоко под землей, была приземистая каморка, доверху заставленная глиняными горшками всех форм и размеров — миллионы и миллионы горшков с набальзамированными тушками ибисов, соколов и бабуинов… Окруженный останками представителей своего племени, Тот нюхал воздух гробницы, насторожив уши, готовый уловить малейший звук — шорох сандалий в пыли, шуршание ткани о кожу, — нечто, чего не смог бы услышать я, но что выдало бы его обостренному вниманию присутствие Себека и моего сына.

А потом мы оба услышали: плач ребенка, потерянного и потрясенного, жалобно зовущего откуда-то из глубины катакомб — голос моего сына… Но откуда он раздавался? Внезапно Тот потянул за поводок, и мы принялись протискиваться в проход слева; тени на стенах повторяли наши движения в круге света, отбрасываемого светильником. Проход шел наклонно вниз, от него отходили новые коридоры, то влево, то вправо, бесконечно ветвясь во тьме.

Где он? Как я смогу спасти его?

Потом мы услышали другой крик, высокий, гулкий, на этот раз с другой стороны. Повернувшись, Тот натянул поводок, побуждая меня следовать за ним. Я позволил ему провести меня по боковому проходу. В конце проход делился надвое. Мы настороженно прислушивались — каждый нерв обострен, каждый мускул напряжен. Послышался новый крик, справа. Мы поспешили по правому проходу, мимо новых низких камер, заставленных горшками — большинство из них были разбиты, и мелкие кости и обломки черепов торчали из них вкривь и вкось, словно валялись тут уже очень долго.

Всякий раз, как эхо доносило до нас очередной крик, он уводил нас все глубже и глубже в катакомбы. Только тут мне пришло в голову, что даже если мне удастся спасти сына, то потом я навряд ли отыщу выход наружу. Это все игра, понял я. Он заманивает меня в ловушку! Я остановился, и когда послышался следующий крик, закричал в ответ:

— Я дальше не пойду! Иди сюда сам! Покажись!

Мой голос пронесся по переходам, отдаваясь от стен и повторяясь по всему лабиринту, пока не угас полностью. Мы с Тотом ждали в огромном темном пространстве, в нашем маленьком кружочке слабого, но утешительного света. Вначале мы не видели ничего. Но затем во тьме замерцало слабое сияние — было невозможно оценить, насколько близко или далеко она была от нас, эта крохотная точка света. Однако мы смотрели, как она растет и расцветает, и когда она осветила стены прохода, я увидел то, что было внутри нее.

Движущуюся тень.