Глава 38
Я постучался. Прислуга — «Служанка справа от ее величества» — опасливо приотворила дверь. Отодвинув в сторону ее саму и отмахнувшись от ее протестов, я прошел в комнату, куда меня приводили в первый раз («Это было в другой жизни, — подумал я, — до того, как я вступил в этот лабиринт теней»). Ничто не изменилось. Двери во внутренний дворик были по-прежнему открыты, огонь все так же горел в кованых чашах, и мебель оставалась такой же безупречной. Я вспомнил свое прежнее чувство, будто все это — театральные декорации. Встревоженная царица вышла из спальни. Она явно испытала облегчение, увидев, что это я.
— Почему ты здесь? Уже очень поздно. Что-то случилось?
— Давайте выйдем наружу.
Она неуверенно кивнула, накинула на плечи легкую шаль и шагнула за двери в сад. Служанка поспешно зажгла два светильника и, повинуясь жесту своей госпожи, шмыгнула прочь. Со светильниками в руках мы в молчании прошли к пруду и уселись в темноте на ту же самую скамейку; лишь наши светильники отделяли нас от ночной тьмы.
— Почему вы не рассказали мне про Мутнеджемет?
Она попыталась было изобразить невинность, но потом вздохнула.
— Я знала, что если ты на что-то годен, то рано или поздно доберешься до этого сам.
— Это не ответ на мой вопрос.
— Почему я тебе не рассказала? Разве это не очевидно? Она — наша страшная семейная тайна. Но почему ты спрашиваешь меня о ней? Она никаким образом не может иметь отношения ко всему, что произошло.
— То есть вы решили, что сами можете об этом судить.
Анхесенамон выглядела уязвленной.
— Почему ты сейчас говоришь об этом?
— Потому что она — тот самый человек, который подбросил вам резное изображение, коробку и статуэтку.
Царица коротко рассмеялась.
— Это невозможно!..
— Она опиоманка — как вам известно. У нее есть врач. Он называет себя Лекарем. Он заставил ее служить своим целям, воспользовавшись ее состоянием. В обмен на выполнение незначительных поручений, заключавшихся в том, чтобы подбрасывать его подарки в царские покои, он снабжает ее снадобьем. Таким образом, он держит ее в зависимости, и она делает все, что он от нее требует. Но могу сказать и больше: одновременно этот же человек убивал и калечил молодых людей в городе, прибегая к тому же самому снадобью, чтобы подчинить жертвы своей воле.
Она с трудом поспевала за мной.
— Ну хорошо, ты раскрыл загадку. Тебе осталось лишь арестовать его. И тогда твоя задача будет выполнена, и ты сможешь снова вернуться к обычной жизни.
— Она не может назвать мне его имя. Уверен, что Эйе или Хоремхеб смогли бы. Но я здесь не поэтому.
— Не поэтому? — настороженно переспросила она.
— Вы навещали Мутнеджемет и выводили ее из ее покоев.
— Разумеется, ничего подобного я не делала!
— Я знаю, что делали.
Царица оскорбленно поднялась, но вторично отрицать не стала. Потом она снова села и заговорила нарочито примирительным тоном:
— Я ее пожалела. Она превратилась в совершенно безнадежное существо, хотя было время, когда она не была такой жалкой. И она ведь по-прежнему моя тетка. Мы с ней — все, что осталось от нашей великой династии. Она — единственное, что связывает меня с моей историей. Не слишком обнадеживающая мысль, не правда ли?
— Но вы должны были знать о ее пристрастии?
— Да, наверное; но она всегда была странной, с самого моего детства. Так что я избегала думать об этом, а больше никто на эту тему не заговаривал. Я считала, что ее лечит Пенту.
— А потом, когда вы поняли, что происходит — что у нее такое пристрастие, — то решили, что ваше положение не позволяет вам помочь ей?
— Я не решалась встревать между ее мужем и Эйе. Так много всего другого было поставлено на карту! — Она выглядела пристыженной. — Я не могла рисковать, вызывая публичный скандал. Наверное, это было трусливо… Да, теперь я думаю, что это было трусливо.
— Как вы считаете, Мутнеджемет кому-нибудь открывала, что вы время от времени ее посещаете и выводите гулять?
— Она знала, что если сделает это, я больше не смогу к ней прийти.
— То есть это было секретом, и вы могли рассчитывать на то, что она его сохранит?
— Насколько я вообще могла на нее в чем-либо рассчитывать. — Анхесенамон, по-видимому, чувствовала себя стесненно.
— Позвольте мне говорить откровенно: вы могли видеть этого Лекаря. Возможно, он не знал о ваших визитах. Вы могли случайно натолкнуться на него.
— Я никогда его не встречала, — ответила царица, искренне глядя на меня.
Охваченный новым разочарованием, я отвел взгляд. Этот человек был словно тень; постоянно находясь на периферии моего зрения, он постоянно ускользал, скрывался где-то в сумраке.
— Но вы все-таки чего-то боитесь, — не отступал я.
— Я многого боюсь и, как тебе известно, не умею скрывать свои страхи. Я боюсь оставаться одна, боюсь спать. Ночи теперь кажутся мне длиннее и темнее, чем когда-либо прежде. Нет таких ярких свечей, чтобы рассеять тени в этом мрачном месте.
Внезапно Анхесенамон показалась совершенно потерявшейся.
— Я хочу, чтобы ты забрал меня отсюда, — сказала она. — Я не могу здесь оставаться. Мне слишком страшно.
— И куда же я вас заберу?
— Ты мог бы отвести меня к себе домой.
Эта идея потрясла меня.
— Это совершенно невозможно!
— Почему нет? Мы могли бы жить вместе. Можем уйти прямо сейчас.
— Сейчас? Когда еще не похоронили царя, когда все колеблется, словно на весах, вы хотите исчезнуть?
— Я могу вернуться на похоронную церемонию. Давай я переоденусь, и ты уведешь меня. Сейчас ночь. Никто ничего не узнает.
— Вы не думаете ни о ком, кроме себя! Я рисковал для вас всем с того самого момента, как вы вызвали меня к себе. А теперь вы считаете, что я стану рисковать собственной семьей? Мой ответ — нет. Вы должны остаться здесь, во дворце, и проследить за погребением царя. Вы должны утвердиться в своей власти. А я всегда буду рядом с вами.
Анхесенамон повернулась ко мне — ее лицо внезапно подурнело от гнева:
— Я считала тебя благородным человеком, человеком чести!
— Для меня безопасность моей семьи превыше всего. Возможно, вам такая мысль кажется странной, — проговорил я, не выбирая слов, и отошел от нее. Я был слишком разозлен и не мог усидеть на месте.
— Я виновата, — помолчав, сказала она, опустив взор.
— Именно.
— Ты не должен так разговаривать со мной.
— Я единственный, кто говорит вам правду.
— Ты заставляешь меня испытывать отвращение к самой себе.
— Это не входило в мои намерения, — ответил я.
— Я знаю.
— Обещаю, я не позволю вам подвергать себя опасности.
Она пристально оглядела мое лицо, словно ища подтверждения.
— Ты прав. Я не могу убегать от всего, чего боюсь. Будет лучше, если я выберу борьбу, а не бегство…
Мы двинулись обратно по темной дорожке к освещенной комнате.
— Что вы собираетесь делать дальше? — спросил я. — Эйе не терпится как можно быстрее покончить с бальзамированием и погребением, чтобы перейти к собственной коронации.
— Это так, но Эйе не может управлять временем. Тело должно быть подготовлено к погребению, должна быть приготовлена гробница, должны быть тщательно проведены все ритуалы. Для всего этого требуется определенное число дней…
— Уж кто-кто, а Эйе способен найти возможность сэкономить на чем угодно.
— Пожалуй. Но как ему удастся так долго делать вид, будто царь просто удалился от общества? Слухи просачиваются из молчания, как вода из треснувшего сосуда…
Вдруг она остановилась, в ее глазах зажглась внезапная мысль.
— Если мне суждено остаться в живых, у меня будет не так уж много возможностей. Либо я заключу брак с Эйе, либо с Хоремхебом. Это тяжелый выбор; ни один из вариантов не вызывает во мне ничего, кроме отвращения. Но я знаю, что если я попытаюсь утвердить свою власть независимо от них — как царица и как последняя дочь своей семьи, — то пока не смогу получить ту поддержку, какая мне требуется, ни среди чиновников, ни среди военных, если не считать поддержки со стороны Симута. Мне не справиться с агрессией и амбициями этих двоих.
— Но существует и третий путь. Можете стравить Эйе и Хоремхеба друг с другом, — предложил я.
Она повернулась ко мне с просветлевшим лицом.
— Именно! Оба предпочли бы видеть меня мертвой, но понимают, что живая я представляю собой ценное приобретение для каждого из них. И если мне удастся сделать так, чтобы каждый думал, что другой пытается меня заполучить, то возможно, как это случается у мужчин, они станут драться до конца за обладание мной.
Анхесенамон говорила с огромным убеждением и страстью, и внезапно в ее лице проступили черты ее матери.
— Почему ты так на меня смотришь? — спросила она.
— Вы похожи на одну женщину, которую я когда-то знал, — ответил я.
Она моментально поняла, о ком я говорю.
— Мне так жаль тебя, Рахотеп. Должно быть, ты тоскуешь по своей семье и своей прежней жизни. Я знаю, что ты здесь только потому, что я позвала тебя на помощь. Это моя вина. Но с этой минуты я буду защищать тебя всей своей властью, какая у меня еще осталась, — сказала царица.
— А я сделаю для вас все, что в моих силах. Возможно, нам удастся защитить друг друга.
Мы склонили друг перед другом головы.
— Но вынужден попросить вас сделать для меня кое-что прямо сейчас, — сказал я.
Она быстро принесла все необходимое — папирус, тростниковое перо, дощечку с двумя плитками чернил, воск для запечатывания писем и маленькую баночку с водой. Я писал быстро, иероглифы стекали с моего пера с настойчивой поспешностью любви и утраты:
Моим дорогим жене и детям.
Посылаю вам это письмо вместо себя. Выполнение моей задачи задержало меня дольше, чем мне хотелось бы. Знайте, что я вернулся из путешествия целым и невредимым. Однако пока что я не могу вернуться к вам; не могу сказать также, когда я снова переступлю порог нашего дома. Хотел бы я, чтобы это было не так. Да помогут вам боги простить меня за отсутствие. Прилагаю запечатанное письмо для Хети — пожалуйста, отдайте его ему как можно скорее.
Посылаю вам всем сияние своей любви!
Рахотеп
Потом я написал письмо Хети, где в подробностях рассказывал, что со мной произошло и что от него теперь требуется. Я скатал оба письма в трубочку, одно внутри другого, запечатал их и отдал Анхесенамон.
— Отдайте эти письма Симуту и попросите, чтобы он передал их моей жене.
Она кивнула и спрятала письма в свой ящик для письменных принадлежностей.
— Ты ему доверяешь?
Я кивнул:
— Он сумеет доставить эти письма незаметно. Сами вы не сможете этого сделать.
При мыслях о семье я чувствовал, как у меня разрывается сердце. Мою бедную душу словно терзали когтями крокодилы.
А потом внезапно мы услышали какой-то шум по ту сторону двойных дверей, и они рывком распахнулись.
