Тутанхамон сидел на своем походном троне, глядя перед собой и держа ка коленях мертвую обезьянку, словно ребенка. Я склонил голову и подождал, пока он заговорит.

— Ты спас мне жизнь, — наконец произнес он бесцветным голосом.

Я промолчал.

— Ты будешь вознагражден, — продолжал он. — Подними голову.

Я повиновался и, к своему облегчению, заметил, что в нем произошла некая серьезная перемена.

— Признаю, что все, что произошло за эти последние недели, поселило в моем сердце величайший страх. Временами я боялся быть живым. И сам этот страх стал моим господином. Но владыка Обеих Земель не должен бояться. Настало время преодолеть мой страх, чтобы он не имел надо мной власти. Иначе чем я буду, кроме как добычей теней?

— Страх присущ человеку, господин, — осторожно сказал я, — но мудрый изучает его уловки и его власть, чтобы сдерживать и побеждать его.

— Ты прав. И поступая так, я изучу также уловки тех, кто хочет использовать мой страх против меня, тех, кто использует образы смерти, чтобы меня запугать. Но если я не дам власти смерти, то и страх не будет иметь надо мной власти. Разве не так, Рахотеп?

— Это так, господин. Но людям свойственно бояться смерти. Это естественный страх.

— И тем не менее я не могу себе больше позволить жить в страхе перед ней. — Он опустил взгляд на мертвую обезьянку и мягко погладил ее по шерстке. — Смерть лишь сон, от которого мы просыпаемся в еще более великолепном месте.

Я не мог согласиться с ним и поэтому промолчал.

— Я уже достаточно хорошо тебя знаю, Рахотеп, чтобы видеть, когда ты говоришь не от всего сердца.

— Смерть — это такая тема, которую я не могу обсуждать.

— И тем не менее работа, которой ты живешь, имеет дело со смертью.

— Возможно, и так, господин. Но у меня нет к ней любви.

— Можно было бы предположить, что, повидав столько всего, ты должен был несколько в ней разочароваться, — заметил Тутанхамон, и был совершенно прав.

— Она и разочаровывает меня и в то же время поражает. Я смотрю на трупы, которые днем раньше были живыми людьми, разговаривали и смеялись, совершали свои мелкие проступки и наслаждались любовными связями — и что теперь осталось от них, кроме безжизненного мешка с кровью и внутренностями? Что произошло? Мой ум по-прежнему пасует перед мыслью о том, что ждет нас после смерти.

— Мы с тобой похожи: оба слишком много думаем, — сказал он, улыбаясь.

— Хуже всего мне бывает перед рассветом. В эти часы я понимаю, что смерть на день ближе. Начинаю страшиться смерти тех, кого люблю. Собственной смерти. Думаю обо всех добрых делах, которые я не сделал, о любви, которую не смог взрастить, о времени, которое потерял. А покончив со всеми этими бесполезными сожалениями, я думаю о пустоте смерти. Как это — не быть здесь. Не быть вообще нигде…

Некоторое время Тутанхамон молчал; я даже засомневался, не зашел ли я слишком далеко. Однако потом он хлопнул в ладоши и засмеялся.

— Какой же ты замечательный собеседник, Рахотеп! Столько оптимизма, столько жизнерадостности…

— Вы правы, господин. Я слишком много размышляю. Дочки все время говорят, что мне надо быть повеселее.

— И они правы. Но меня беспокоит другое. В твоих речах я не слышу ни слова веры в богов.

Я ответил не сразу, поскольку внезапно почувствовал, что вступаю в разговоре на почву тонкую, как папирус.

— Я борюсь со своей верой. И я борюсь за то, чтобы верить. Возможно, таков мой личный способ бояться. Вера говорит нам, что духом мы не умираем. Но, как ни пытаюсь, я обнаруживаю, что не могу пока что поверить в это.

— Жизнь сама по себе священна, Рахотеп. Все остальное — тайна.

— Поистине так, господин. И иногда, когда я лежу и думаю свои бесплодные думы, ко мне подкрадывается рассвет; наступает утро, и просыпаются дети, улица снаружи наполняется людьми и суетой, как и все остальные улицы по всему городу, в любом городе страны. И я вспоминаю, что меня ждет работа, которую нужно делать. И тогда я встаю.

Мы немного посидели в тишине.

— Ты прав, — проговорил Тутанхамон. — Долг — это все. А перед нами великая работа, которую необходимо завершить. Все, что произошло в последнее время, лишь укрепило меня в абсолютной решимости стать настоящим царем, продолжив дело моих великих предков. Когда мы вернемся в Фивы, я установлю новый порядок. Власть тьмы будет упразднена. Настало время принести Обеим Землям свет и надежду, ради славных имен правителей моей династии!

Я снова склонил голову, приветствуя эти смелые слова, и попытался представить себе, каким может быть мир, если, все же, в конце концов свет сумеет одолеть тень.

Тутанхамон разлил вино в два кубка, протянул мне один и указал на табурет рядом с собой.

— Я понимаю, у кого есть причины желать мне смерти. Хоремхеб рвется к власти; во мне он видит лишь препятствие для учреждения собственной династии. А Эйе станет противиться новому порядку потому, что он лишит его влияния. Но мы с Анхесенамон сумеем воздать ему по заслугам.

— Царица, несомненно, очень ценный помощник, — заметил я.

— Она разбирается в стратегии, а я — в том, как себя подать. Очень удачное сочетание. К тому же мы доверяем друг другу. Мы полагались друг на друга с тех пор, как были детьми, сперва по необходимости, но это быстро переросло во взаимное восхищение.

Он помолчал.

— Расскажи мне о своей семье, Рахотеп.

— У меня три замечательные девочки и маленький сын, милостью моей жены.

— Ты воистину счастливец, — кивнул царь. — Нам с Анхесенамон до сих пор так и не довелось это испытать, а нам совершенно необходимо иметь детей, которые могли бы нам наследовать. Дважды мы терпели неудачу: дети рождались мертвыми. Девочки, так мне сказали. Их смерть наложила на нас тяжелый отпечаток. Из-за этого моя жена считает себя… испорченной.

— Но вы оба еще молоды. Время есть.

— Ты прав — время есть. Время на нашей стороне.

Мы оба молчали. Текли мгновения. Слабый свет от жаровни плясал на стенах шатра. Внезапно я ощутил усталость.

— Я сегодня буду спать рядом с вашим шатром, — сказал я.

Он покачал головой:

— В этом нет необходимости. Больше я никогда не буду бояться темноты. А завтра мы снова пойдем на охоту, и возможно, наша удача принесет нам то, чего мы желаем, — льва.

Я встал, склонил голову и уже собирался выйти из шатра, когда Тутанхамон неожиданно заговорил вновь:

— Рахотеп! Когда мы вернемся в Фивы, я хочу, чтобы ты стал моим личным телохранителем.

От изумления я не нашелся, что сказать.

— Это большая честь, господин. Но ведь это место занимает Симут?

— Я хочу назначить на эту должность того, кто будет ставить мою безопасность превыше всего остального. Уверен, я могу доверять тебе, Рахотеп. Ты — человек чести и достоинства. Мы с женой нуждаемся в тебе.

Должно быть, я выглядел обескураженным, поскольку царь продолжал:

— Эта должность будет щедро оплачиваться. Наверняка это пойдет на пользу твоей семье. И тебе больше не придется думать о дальнейшей карьере в городской Меджаи.

— Вы оказываете мне слишком большую честь. Можем мы вернуться к этому разговору, когда снова будем в Фивах?

— Хорошо. Но не отказывай мне.

— Да будете вы живы, благополучны и здоровы, господин!

Он кивнул. Я поклонился и отступил на шаг. Но не успел я покинуть шатер, Тутанхамон снова окликнул меня:

— Мне нравится разговаривать с тобой, Рахотеп… Насколько мне вообще нравится разговаривать с людьми.

Оказавшись снаружи, я поглядел на луну и подумал о том, насколько странно складывается судьба, обо всех разнообразнейших причинах, которые привели меня в это место, в эту пустыню, в этот момент. И я осознал, что, несмотря ни на что, улыбаюсь. Не только из-за необычности своих приватных бесед с самым могущественным человеком в мире, который все еще оставался немного ребенком, — но и из-за непредсказуемости судьбы, удачи, которая давала мне теперь то, чего, как мне казалось, я никогда не достигну, — высокую должность. И я позволил себе насладиться редким, восхитительным чувством: мыслью о торжестве над этим властолюбивым куском грязи, Небамоном. Мне доставит громадное удовольствие увидеть его гнев, когда я скажу ему, что больше в нем не нуждаюсь.