Главный царский охотник, сопровождаемый своим главным следопытом, махнул мне рукой. Как можно тише я пробрался сквозь невысокий кустарник к низкому хребту, откуда они наблюдали за водопоем. Я осторожно глянул поверх выветренного края откоса, и внизу передо мной открылось замечательное зрелище. Залитые вечерними лучами солнца, стада газелей, антилоп и несколько диких буйволов спокойно продвигались вперед, чтобы по очереди напиться воды, после чего принимались настороженно всматриваться в золотистые просторы саванны или опускали изящные головы, чтобы пощипать травы. Раньше днем следопыты расширили водопой, чтобы заманить к нему как можно больше животных; некоторые беспокойно обнюхивали темную землю, чуя людей, однако жажда притягивала их.

Главный охотник прошептал мне:

— Вода сделала свое дело. Теперь здесь будет хорошая охота.

— Однако льва так и не видно.

— Они могут долго обходиться без воды. К тому же, теперь они редко встречаются. Когда-то их было множество, так же как и леопардов, которых я вообще в жизни не видал.

— Так мы будем охотиться на то, что есть, или подождем еще?

Он погрузился в размышления, взвешивая возможности.

— Мы можем убить антилопу и оставить ее лежать. Может быть, лев учует ее и придет поживиться.

— Как приманку? — спросил я.

Он кивнул и сказал:

— Но даже если нам повезет и мы его встретим, необходимы великое искусство, огромная смелость и многолетняя практика, чтобы загнать и убить дикого льва.

— Вот и хорошо, что в нашей команде есть искусные охотники, которые смогут поддержать царя в момент его торжества.

Вместо ответа главный охотник обратил на меня чрезвычайно скептический взгляд.

Молчаливый следопыт, не сводивший свой острый взор с водопоя и его обитателей, внезапно сказал:

— Сегодня вечером льва не будет. И по-моему, вообще его не будет.

Главный охотник, казалось, был согласен.

— Лунный свет будет нам в помощь, но мы можем много часов прождать без всякого результата. Лучше занять царя и его охотников тем, что есть под рукой. Все подготовлено, так что давайте начинать охоту. Это будет хорошая тренировка. Завтра никуда от нас не убежит. Надо поискать подальше в пустыне.

И вот, немного позднее, мы приблизились к водопою с юга и востока, под прикрытием поднявшегося прохладного северного ветерка. Окрашенный закатным солнцем небосвод был золотым, оранжевым и синим. Те, кого пригласили на охоту, — и вельможи в модных одеяниях, и профессиональные охотники, — неподвижно стояли на своих колесницах, ожидая, отмахиваясь веерами от неизбежных мух и неслышно успокаивая нетерпеливых лошадей. Стрелки осматривали луки и стрелы. Воздух звенел от напряженного ожидания. Я протиснулся через небольшую толпу к царю. Царская колесница была простой, подвижной и удобной, с прочными деревянными колесами; ее легкая открытая конструкция позволяла ей без труда передвигаться по неровной местности. Две отличные лошади с султанами из перьев на головах и в золоченых наглазниках, накрытые роскошными платками, замерли в упряжке наготове. Тутанхамон стоял на шкуре леопарда, которая накрывала кожаные ремни пола. На его плечах лежала белая льняная накидка, длинная набедренная повязка была подвязана повыше, чтобы не стеснять движений и не мешать охотнику. Он был в рукавицах, чтобы его чувствительные пальцы не пострадали от давления врезающихся ременных поводьев, буде он захочет перехватить их у колесничего, который почтительно ожидал сбоку. Золотое опахало с ручкой из слоновой кости и пышными страусовыми перьями, а также золотая трость были закреплены на борту колесницы рядом с царем. С ними соседствовали готовые к охоте великолепный лук и колчан со стрелами.

Тутанхамон выглядел возбужденным и нервничающим.

— Что-нибудь слышно?

Я покачал головой. Мне трудно было судить, испытывал ли он разочарование или облегчение.

— Однако там собралось множество газелей и антилоп, а также страусов, так что не все потеряно. К тому же, это только первая охота. Не будем терять терпение.

Лошади тихо заржали и дернули повозку вперед, но царь, привычным жестом натянув вожжи, усмирил их.

Затем он поднял руку, призывая охотников ко вниманию, довольно долго продержал ее в воздухе, а потом резко опустил. Охота началась.

Пешие участники охоты быстро и безмолвно рассредоточились вдоль восточной стороны, держа луки и стрелы наготове. Колесницы, немного выждав, тронулись с юга. Я занял место на своей колеснице, восхищаясь легким, поющим напряжением ее конструкции. Лошади возбужденно фыркали в быстро остывающем воздухе. Полная луна вышла на небо из-за горизонта. Ее бледный свет освещал нашу группу, словно мы были рисунками на свитке с легендой, озаглавленной «Ночная охота». Я поглядел на лицо царя: в короне, с коброй, спускающейся на лоб, он тем не менее выглядел таким юным! Но одновременно он казался целеустремленным и гордым. Тутанхамон почувствовал мой взгляд и повернулся ко мне, улыбаясь. Я кивнул ему и тут же поспешно склонил голову.

Наконец мы тронулись, хрустя колесами по каменистой, неровной почве; колесницы распределились вдоль открытого пространства, широкого, словно арена. Когда все заняли свои позиции, главный охотник умело издал клич, обращенный к лучникам, размещенным с восточной стороны. Далеко впереди, на окутанном тенями расстоянии, я едва мог разглядеть возле водопоя ничего не подозревающих животных — виднелись лишь их силуэты, очерченные последними лучами дневного света. Некоторые из них, заслышав странный крик, беспокойно подняли головы. И тут, по сигналу главного охотника, загонщики все разом внезапно ударили в свои деревянные колотушки, производя ужасную какофонию, и в одно мгновение стадо животных в тревоге рванулось с места — и ринулось, как и было задумано в плане охоты, по направлению к колесницам. Я слышал отдаленный грохот копыт, приближающийся к нам. Охотники немедленно взялись за вожжи, и затем, под предводительством царя — который получал распоряжения от главного охотника, — колесницы покатили вперед, на шум и крик. И внезапно мы оказались посреди битвы.

Охотничьи собаки и гепарды неслись перед колесницами к приближающимся животным, охотники стояли с поднятыми к плечу копьями или, если у них были возничие, с натянутыми и нацеленными луками. Однако объятое ужасом стадо вдруг почуяло ждущую впереди опасность. Животные, все разом, развернулись к западу, и наши колесницы рассыпались по местности; охота продолжалась теперь под торжественным сиянием луны, в котором можно было разглядеть все до мельчайших деталей. Я посмотрел в сторону и увидел царя, азартно преследовавшего добычу и понукавшего коней. Он оказался неожиданно хорошим колесничим. Я следовал за ним, стараясь держаться как можно ближе, и увидел, что Симут делает то же самое, так что мы образовали вокруг царской колесницы нечто вроде защитного ограждения. Я боялся якобы случайной стрелы или охотничьего копья, которые могли пронзить его в разгар охоты — они свистели в воздухе над нашими головами, приземляясь впереди нас.

Перепуганное стадо окуталось маскирующим его облаком пыли, чрезвычайно болезненной для глаз и гортани, поэтому, чтобы лучше видеть, мы отвернули севернее, не сбавляя бешеного темпа скачки. Наиболее медлительные из животных уже начинали отставать, особенно страусы, и я увидел, как царь прицелился и метким выстрелом уложил одного, довольно крупного. Одна из собак ухватила упавшую птицу за шею и поволокла ее назад, рыча и напрягая силы под немалой тяжестью добычи. Царь широко улыбнулся мне: он был в восторге. Однако впереди были и более крупные цели, и они по-прежнему стремительно уносились прочь. Мы погоняли лошадей — быстрее, быстрее! Колесницы грохотали по неровностям; я взглянул вниз на оси и взмолился, чтобы моя оказалась достаточно крепкой. Зубы мои стучали друг о друга, все кости в моем теле тряслись; уши наполнял непрестанный гул. Мне хотелось вопить от возбуждения, словно маленькому ребенку.

Царю удалось наложить на тетиву новую стрелу, и он поднял лук, снова прицеливаясь. Решив, что настало время и мне сделать что-нибудь, я последовал его примеру. Впереди я увидел скачущую антилопу и выбрал ее своей целью. Натянув вожжи, я свернул вправо и принудил лошадь бежать еще быстрее, и внезапно моя цель оказалась передо мной; и я пустил стрелу в открывшийся промежуток между другими животными. Несколько мгновений ничего не происходило, но затем я увидел, как антилопа сбилась с шага, запуталась в собственных ногах и рухнула на землю. Стадо неслось вперед, огибая упавшее животное, и многие колесницы продолжали погоню.

Вдруг вокруг стало совсем тихо. Стрела пронзила животному бок, и густая темная кровь, пульсируя, стекала по дымящейся шкуре. Глаза антилопы были широко раскрыты, но ничего не видели. Мухи, эти вечные спутницы смерти, уже жужжали над раной в отвратительном возбуждении. Я чувствовал одновременно гордость и жалость. Мигом раньше эта груда мяса и костей была живым существом, наделенным величайшей грацией и энергией. Я привык к виду мертвых тел — изувеченных, выпотрошенных, вскрытых трупов — и сладковатому гнилостному запаху разлагающейся человеческой плоти. Однако животное, убитое на славной охоте, являло собой совершенно другой вид умирания. В знак благодарности и уважения я, чтобы почтить дух животного, вознес молитву подношения.

Ко мне приблизился царь на своей колеснице, за ним ехал Симут. Они остановились рядом со мной, и мы помолчали, залитые лунным светом; горячее дыхание наших коней вырывалось в холодный воздух ночной пустыни, словно звуки трубы. Царь поздравил меня. Симут осмотрел животное и похвалил его качества. Прибыл главный охотник, прибавил почтительные восхваления от себя и приказал своим помощникам забрать животное вместе с прочими, добытыми на охоте. Нехватка мяса нам не грозила.

Мы вернулись в лагерь; были зажжены факелы, они пылали вокруг огромного костра в центре. Мясник работал на краю лагеря, его топор и ножи уверенно рассекали мягкие, уязвимые животы развешанных рядом туш. Он небрежно кидал отрубленные копыта в одну кучу и сгребал потроха в огромные скользкие пучки, после чего кидал лучшие части в котел. Несколько лучников стояли на страже на границе освещенного пространства лагеря, защищая его и мясо от гиен и пустынных лисиц.

Царю поднесли убитого им страуса. Он провел пальцами по великолепному бело-коричневому оперению.

— У меня много опахал, — сказал он мимоходом. — Поэтому я велю сделать из этих перьев опахало специально для тебя, Рахотеп, в подарок на память об этой прекрасной охоте.

Я поклонился.

— Это честь для меня.

Мы напились воды — нас мучила жажда; затем из высокого кувшина в наши золотые кубки было налито вино. Подали свежеприготовленное мясо убитой нами дичи, на блюдах из изящно обработанного металла, поставив их на камышовые циновки. Я выбрал себе прибор из комплекта бронзовых ножей. Царь ел аккуратно, сперва осматривая все, что ставилось перед ним на золотых тарелках, а затем осторожно пробуя маленькие кусочки. Несмотря на физическое утомление от охоты, он ел без большого аппетита. Я же тем временем умирал от голода и наслаждался каждым кусочком чудесного, приправленного пряностями мяса, гораздо сочнее и нежнее, чем любой кусок, какой можно купить у мясников в городе.

— Вам не нравится антилопа? — спросил я.

— Мне это кажется странным: я видел живое существо, бегущее ради спасения своей жизни — и вот держу в руке это… эти куски мертвой плоти.

Я чуть не рассмеялся над его детской откровенностью.

— Все едят всех вокруг себя! В том или ином виде.

— Я знаю. Собаки едят собак, и так же в мире людей. И тем не менее я нахожу мысль об этом несколько… варварской.

— Когда мои дети были младше и мы забивали дома утку или кролика, они жалостно молили сохранить животному жизнь — а потом, когда шкура с мехом или перьями была содрана, словно одежда, и все слезы были пролиты, они упрашивали, чтобы им показали сердце и отдали счастливую лапку. А потом ели похлебку, без всяких неприятных последствий, и просили добавки.

— Дети не сентиментальны. Возможно, их учат становиться такими, потому что мы не можем вынести их честности. Или их жестокости.

— А вас учили быть сентиментальным?

— Я был воспитан во дворце, не в доме. Мою мать забрали от меня, отец был отстраненным как статуя. Моими друзьями были кормилица и обезьянка. Удивительно ли, что я отдал свою любовь животным? По крайней мере я знал, что они любят меня, и мог доверять их любви.

И царь аккуратно скормил кусочек мяса своей обезьянке, а затем изящно сполоснул пальцы в чаше с водой.

Но в этот момент нас прервали — чья-то тень появилась на холщовой стене у входа в шатер. Я опустил руку, так что она легла на рукоять кинжала, спрятанного у меня в одежде. Из-за света горевших снаружи факелов тень, приближаясь, казалась больше обычного человека. Тутанхамон крикнул, разрешая войти. Это оказался его личный помощник. Он нес поднос со свежеиспеченными медовыми коврижками и блюдо с сотами. Глаза царя загорелись восторгом. Помощник поклонился и поставил поднос рядом с нами. Должно быть, повар решил приготовить особое угощение для царского ужина вечером после охоты.

Тонкие пальцы Тутанхамона скользнули к коврижкам, но тут я, повинуясь внезапному порыву, схватил его за запястье.

— Как ты смеешь ко мне прикасаться! — вскричал он.

— Простите меня, господин. Но я не могу быть уверен…

— В чем? — капризно воскликнул он, поднимаясь на ноги.

— Что этот мед можно есть. Мы не знаем, откуда он взялся. Я бы предпочел не рисковать.

И тут его маленькая обезьянка, сверкая умными черными глазами, метнулась вниз с его плеча, схватила с блюда кусочек соты и ускакала с ним в угол.

— Нет, ты видел, что она делает? — раздраженно вскричал Тутанхамон.

Он подошел к обезьянке, что-то тихо и нежно приговаривая, но она взглянула недоверчиво и ушмыгнула вдоль стены шатра в дальний угол, где, беспокойно моргая, принялась покусывать свое сокровище. Царь снова приблизился к ней, и я зашел с другой стороны, захватывая ее в клещи. Но зверюшка двигалась слишком быстро для нас: она проскользнула у меня между ног, цапнув за руку острыми зубками, и отбежала в противоположный конец шатра, где присела на четвереньки и принялась жевать, что-то лопоча, пока с сотами не было покончено. Царь еще раз подошел к ней, и на этот раз, поскольку терять было уже нечего, она охотно подбежала к нему — возможно, даже надеясь на новое угощение. Однако внезапно произошло что-то странное: она как будто споткнулась о собственную лапу, словно вдруг забыла, как ходить, а потом свернулась в тугой клубок, подергиваясь и извиваясь, стараясь плотнее сжаться и испуская тихое болезненное повизгивание. Горестный крик Тутанхамона мгновенно привлек в шатер Симута и стражников. Никто ничего не мог поделать. К счастью, обезьянка умерла быстро. Я радовался лишь тому, что это не царь умер в судорогах от яда.

Тутанхамон осторожно поднял с пола мертвое животное и мягко прижал его к себе. Потом повернулся и обвел нас взглядом.

— На что вы все уставились? — крикнул он.

Никто не решался что-либо сказать. На миг мне показалось, что царь собирается швырнуть в меня маленьким трупиком. Однако он лишь повернулся и унес его от нас, в свою спальню.

Снаружи, низко над черным горизонтом, висела луна. Было очень холодно. Царские телохранители, снова заступившие на караул, топали ногами и прохаживались взад и вперед, пытаясь согреться и не заснуть; они жались к огню жаровни, горевшему в своей черной клетке, словно маленькое солнце. Красные искры взвивались к ночному небу и пропадали. Ища уединения, мы с Симутом ушли за пределы лагеря. Вдалеке от света костров огромная посеребренная плоскость пустыни простиралась до бесконечности; она была еще прекрасней под черным пологом ночного неба, чем под резким светом и жаром дня. Я поднял голову, и мне показалось, что небеса, усыпанные миллионами вечно сверкающих в чистейшем воздухе звезд, сегодня ночью горят еще ярче, чем обычно. Однако здесь, на земле, мы снова были в беде.

— Очевидно, он нигде не будет в безопасности, — сказал наконец Симут. — Очевидно, что бы мы ни делали, мы не в силах обеспечить ему защиту.

Мы допросили царского помощника и повара, который торопливо объяснил, что Тутанхамон лично распорядился, чтобы мед был добавлен в коржики. Оба были в ужасе от того, что оказались вовлечены в происшедшее, — и от того, что их самих могли счесть соучастниками.

— Повелитель любит сладкое. Он всегда требует каких-нибудь сладостей к концу трапезы, — говорил повар, сжимая большие потные руки.

— Я этого не одобрял, но желания царя должны удовлетворяться во всем, — надменно добавил помощник, нервно поглядывая на повара.

Я своими глазами видел подтверждение тому, что они говорили, и несомненно, тот, кто послал мед, тоже знал о пристрастии царя к сладкому.

— Если бы нам удалось поймать этих сборщиков меда, можно было их допросить. Они бы мигом сознались, кто подучил их преподнести царю мед, — предложил я.

Однако Симут покачал головой:

— Я уже спрашивал у главного охотника. Он убедил меня, что попытка их выследить ничего не даст, тем более в темноте. Эти люди знают пустыню как свои пять пальцев, и он уверил меня, что если они не хотят, чтобы их нашли, то уже к рассвету исчезнут без следа.

Мы принялись размышлять над оставшимися у нас возможностями.

— Главное, царь остался жив.

— Несомненно. Но чья рука простирается настолько далеко, что даже здесь, — Симут обвел рукой огромную пустоту бесчисленных звезд и ночной пустыни, — он смог предпринять попытку его отравить?

— Насколько я знаю, таких людей всего двое, — отозвался я.

Симут поглядел на меня и кивнул. Мы прекрасно понимали друг друга.

— И я знаю, кого бы я выбрал в качестве наиболее вероятного кандидата, — тихо произнес он.

— Хоремхеба?

Он кивнул.

— Мы на его территории, и для него не составило бы труда проследить, куда мы отправились. И ему на руку, если бы царь умер вдали от собственного двора, а последовавший за этим хаос стал бы для него прекрасным полем боя, чтобы сразиться с Эйе за власть.

— Все это верно — хотя можно подумать и о том, что он первый, на кого падает подозрение, и что, возможно, не в его интересах так… раскрываться.

Симут хмыкнул.

— В то время как Эйе, — продолжал я, — достаточно умен, чтобы подстроить нечто подобное даже на таком расстоянии так, чтобы заодно бросить тень подозрения на Хоремхеба.

— В любом случае, оба они выигрывают от смерти царя.

— И в любом случае они оба обладают безграничным влиянием и властью. Эйе не может контролировать армию, однако он в ней нуждается. Хоремхеб не в силах контролировать канцелярии, и однако тоже в них нуждается. И оба хотят контролировать царские владения. Начинаю подозревать, что царь попросту стоит между ними, как помеха в их великой битве, — сказал я.

Симут кивнул.

— Как вы думаете, что нам теперь делать? — спросил я.

— Думаю, нам следует оставаться здесь. Наша первоочередная задача — убить льва. Это само по себе даст царю новое утешение и вселит в него уверенность в своих силах.

— Согласен. Вернуться как-либо иначе будет означать поражение. Он повел игру по очень высоким ставкам. Мы не должны проиграть.

Мы вернулись к жаровням обогреться.

— Я буду стоять на страже всю ночь, вместе с телохранителями, — вызвался Симут.

— А я пойду узнаю, не нужно ли царю чего-нибудь, и, если он захочет, переночую в его шатре.

Так мы расстались.