По дворцу разнеслась весть. Гвардейцы, которых султан послал найти Уильяма Кемпбелла, вернулись. Калавун прервал совещание с атабеками сирийского полка и направился в тронный зал. В коридоре его окликнул Назир. За эти шесть дней он заметно окреп и посвежел, хотя ссадины на лице еще не зажили.

— Эмир, я направлялся к тебе.

— Нашел Кемпбелла? — тихо спросил Калавун.

Назир опустил голову.

— Эмир, мой конь пал на второй день. Пока я добрался до ближайшей заставы и получил другого, гвардейцы уже возвращались. Я поехал за ними.

— Они его взяли?

— Издалека разглядеть было трудно, но мне показалось, что с ними была женщина.

— Женщина? — Калавун нахмурился. — Ладно. Благодарю, Назир.

— За что благодарить, если я не выполнил наказ.

— Ты сделал, что смог. Теперь иди отдохни. С тебя довольно.

Калавун толкнул дверь тронного зала. По залитому солнцем залу расхаживал Бейбарс в черном одеянии с золотой окантовкой. Лицо красное от ярости. В центре стояли измотанные гвардейцы, между ними женщина. Он возвышался над ними как громовержец.

Вдоль стен выстроились евнухи с опущенными головами. Вокруг стола сидели несколько эмиров, очевидно, призванные на совет. Они выглядели растерянными. К удивлению Калавуна, с ними сидел и Барака-хан, а на верхней ступеньке помоста, рядом с троном, пристроился похожий на стервятника Хадир.

— Мой повелитель, мне сообщили, что твои люди вернулись, — сказал Калавун, закрывая дверь.

Он быстро оглядел женщину. Среди этой обстановки она казалась какой-то странной посланницей Небес. Высокая, стройная, с дивной красоты лицом и великолепными золотисто-медными вьющимися волосами, рассыпанными вдоль плеч. Ее кожа на фоне огненных волос казалась еще белее. Она стояла, трепеща как лань. Калавун заметил, как смотрит на нее Барака-хан, как раздуваются его ноздри, какими напряженно-внимательными стали его узкие глаза.

Бейбарс кивнул Калавуну:

— Смотри. Они привели мне его жену.

— Жену?

— Да, жену Кемнбелла. — Султан развернулся к гвардейцам. — Ну и какой мне от нее толк? Теперь вы его вспугнули, и он сбежит. А я никогда… — Он замолк, захлебнувшись гневом.

— Помилуй нас, о повелитель, — несмело проговорил старший группы. — Но мы решили выманить его сюда.

— Глупцы. Вам следовало убить всех в том доме и ждать его прихода.

— Мой повелитель, а если бы он не пришел?

— Куда бы он делся, если она его жена, — прорычал Бейбарс. — Конечно бы, пришел!

— Ему передадут наше послание, — начал другой гвардеец.

— И что? — проворчал Бейбарс. — Думаете, этот христианин прискачет сюда один? Чтобы ради нее принять смерть?

— Да, — раздался голос, похожий на шипение змеи.

Бейбарс повернулся. Хадир поспешно спустился по ступеням и примостился неподалеку от женщины, бросая на нее свирепые взгляды.

— Он придет. По закону Темпла рыцари не могут жениться. Значит, он женился тайно, сильно рискуя. И потому ради нее будет рисковать снова.

— Когда же он придет? — спросил Бейбарс, немного успокаиваясь.

— Скоро, — ответил Хадир и посмотрел на Калавуна: — И тогда ты позаботишься, чтобы неверный подольше страдал, истекая кровью. Они все должны страдать. — Он переместил взгляд на Бейбарса: — Разве не в этом, о повелитель, ты клялся, когда садился на свой трон?

Калавун увидел, как напряглось лицо Бейбарса. Слова прорицателя подействовали. А ведь всего неделю назад султан не желал слушать его советы.

— Мой повелитель, — поспешил сказать Калавун, — накажи Кемпбелла, если он действительно виновен. Не принимай поспешных решений в гневе.

— Султан может жить своим умом, — злобно проворчал Хадир.

— Уходите. — Бейбарс оглядел придворных и слуг. — Вы слышали? Уходите! Все! — Он посмотрел на сидящих за столом эмиров и своего сына. Затем замахнулся на Хадира: — И ты тоже!

Прорицатель пронзительно вскрикнул и суетливо двинулся позади Бараки и эмиров.

— Здесь останется она. — Бейбарс показал на женщину. — И ты. — Он ткнул пальцем в одного из евнухов.

Калавун посмотрел на женщину. Что-то в ней напомнило ему Айшу. Та же непокорность в глазах, несмотря на страх.

— Иди, Калавун. — Бейбарс мотнул головой. — Оставь меня.

Эмир глянул на женщину в последний раз и закрыл за собой дверь.

Элвин поймала его взгляд. Султан называл человека в синем плаще Калавун. Это имя было ей знакомо. Так звали мамлюка, союзника Уилла. И она увидела, что он смотрел на нее с тревогой и сочувствием.

Рядом возвышалась массивная громада Бейбарса. Вспомнилось все, что люди рассказывали об этом человеке всегда мрачными, испуганными голосами. Человеке, которого называли Арбалет и Лев Востока. В реальности он оказался именно таким, каким она представляла. Внушительным и грозным. Пробудившаяся на несколько коротких мгновений надежда исчезла. Калавун не поможет. Элвин опустила глаза, ожидая, когда султан выхватит одну из сабель, висевших у него на поясе, и зарубит ее прямо на месте. Она стиснула зубы и зажмурилась.

— Исмик… э…

Он повторил это еще раз, и Элвин вдруг поняла, что султан спрашивает ее имя. Она удивленно подняла голову и сглотнула.

— Исми Элвин, малик.

Бейбарс усмехнулся тому, что она назвала его королем. Затем прошагал на помост и уселся на троне, глядя на Элвин сверху вниз.

— Иди сюда, будешь переводить, — приказал он евнуху, не отрывая от нее глаз. — Давно ты стала женой Кемпбелла?

Евнух перевел вопрос на почти чистом французском. Она смутилась, не зная, что ответить, и решила продолжать врать. Ее отношения с Уиллом мусульмане сочтут греховными, так же как и христиане.

— Одиннадцать лет, малик. — Элвин отсчитала срок с того дня, когда Уилл сделал ей предложение в Париже.

Евнух послушно перевел ее слова на арабский.

— Как же ты вышла за него, если он тамплиер?

— В Темпле не знают, что мы женаты. — Теперь, отвечая, она смотрела прямо на султана.

— Он ради тебя рисковал изгнанием из ордена?

— Да, — пробормотала она.

— Значит, он тебя любит?

Элвин молчала, вспомнив Гарина. Стыд, боль и сожаление о содеянном не покидали ее с тех нор ни на секунду. Она чувствовала это даже сейчас, на пороге смерти.

Бейбарс, впрочем, в ответе не нуждался.

— Тогда ты должна знать, почему он пошел к ассасинам, — произнес он хриплым повелительным тоном. — Что подвигло его на убийство? Он тебе что-нибудь говорил?

Наконец Элвин поняла, почему она здесь. Почему мамлюки, явившись за Уиллом, взяли ее. Медлить было нельзя. Бейбарс ждал правдивого ответа.

— Ты убил его отца, малик, — произнесла она медленно, чтобы евнух правильно понял. — В Сафеде. Джеймс Кемпбелл оказался среди рыцарей, которых ты приказал казнить после осады. Вот почему Уилл пошел к ассасинам.

Бейбарс хмуро выслушал евнуха и задумался, устало откинувшись на спинку трона, крепко сжав мозолистыми ладонями головы львов.

Ах вот оно что. Все эти годы он думал, что покушение на его жизнь организовали правители франков из Акры, бароны или рыцари, желавшие сохранить свои земли. Ему никогда не приходило в голову, что этот человек просто мстил. Один из бесчисленного множества тех, чьих близких он предал смерти, когда брал крепость за крепостью, город за городом. К ассасинам Кемпбелла привела жажда мести. Та самая жажда, что мучила его самого. О, Бейбарс знал ее настойчивый зов. Знал очень хорошо. Сколько раз эта песня сирен будила его по ночам и сколько лет. Он удовлетворял эту жажду непрестанно, в каждом сражении, в каждом захваченном городе, а она не проходила. Ничто не могло заполнить пустоту внутри его, где не утихая звонил колокол.

После гибели Омара пустота просто расширилась, и теперь эту жажду утолить нельзя было ничем. А началось все очень давно, в другой жизни, в Алеппо. С той девушки-невольницы, которую при нем жестоко изнасиловал и убил их хозяин, бывший рыцарь-тамплиер. Но ее гибель только расширила дыру, уже пробитую монголами, вторгшимися на земли предков Бейбарса, продавшими его в рабство. А теперь жертвой чьей-то мести оказался он сам. По его приказу был казнен отец этого христианина, и, чтобы уравновесить чашу весов, Небеса забрали у него Омара. Неожиданно Бейбарс понял совершенно ясно, что все его поиски возмездия за причиненное горе тщетны. Он искал его не там.

— Помоги мне, о Аллах, — прошептал Бейбарс, закрывая глаза и еще крепче сжимая львиные головы. — Помоги.

Евнух не стал переводить эти слова. Тишину в тронном зале нарушало лишь тихое, похожее на шепот дыхание трех находившихся там людей. Быстрое и порывистое — Элвин, напряженное и едва слышное — евнуха, дрожащее и протяжное — султана.

Наконец Бейбарс открыл повлажневшие глаза, встал и, ни на кого не глядя, покинул тронный зал.

Притаившись на холме, Уилл рассматривал Дамаск. Он весь вспотел. Несмотря на утренний туман, солнце пекло нещадно, не уступая в свирепости распростершемуся под ним равнодушному миру. С холма хорошо были видны и город, и окрестности с главной дорогой, ведущей на запад, к Акре. С одной стороны Дамаск огибала широкая река, на берегах которой зеленели сады. С другой от стен города вдаль простирались полностью покрывавшие долину красочные шатры. Среди них Уилл разглядел осадные машины и понял, что это лагерь войска мамлюков. По дороге к городским воротам и обратно двигался непрерывный поток всадников на конях и верблюдах, повозок и просто пеших путников. Значит, войти больших трудностей не составит. Наконец он поднялся и поспешил к тому месту, где оставил коня. Взобрался в седло, собираясь съехать к дороге.

Уилл преодолел трудный путь из Акры. Он измотался. Недосып, постоянная тревога. Саймон, горестно причитая, собрал ему мешок провизии. Но ел Уилл мало. Знал, что надо поддерживать силы, но не мог. Вчера вечером пришлось заставить себя сжевать несколько полосок соленого мяса. Все его мысли занимала Элвин, и она в них была более живой и яркой, чем когда-либо в реальности. Уилл кружился в этом водовороте, пока не пропитался насквозь. А внутри, словно натянутая струна, звенел страх. Сводящий с ума страх за нее.

Уилл устремил взгляд вдаль, за городские стены, где над крышами домов и куполами мечетей возвышалась мощная крепость мамлюков Цитадель. Где-то там, в отливающих перламутром каменных джунглях, была Элвин. Он не представлял, как ее там отыскать, не говоря уже о том, чтобы спасти. Да жива ли она вообще? Не тешит ли он себя безрассудной надеждой? Нет. Уилл встряхнул головой. Надо найти Калавуна. Эмир поможет, если только он там.

Уилл вошел в город, обогнав нескольких мелких торговцев, толкавших тележки с товарами, двух женщин с кувшинами воды на головах, воинов в кольчугах, и повел коня по оживленным улицам. Дамаск служил не только главным торговым городом Востока, но и перевалочной базой паломников на пути в Мекку. Население тут было таким же пестрым, как и в Акре. Так что Уилл не слишком бросался в глаза. Тем более что у многих мамлюков была такая же светлая кожа. Однако в Цитадели — конечно, если ему удастся туда проникнуть в своей грязной одежде, — он будет сильно выделяться. Нужно искать подходящее облачение.

Уилл шел, оглядывая прохожих. Купцы, ремесленники, слуги, дети, нищие. Он задержал взгляд на двух гвардейцах полка Бари в ярких одеяниях, но не последовал за ними, понимая, что одолеть обоих не сможет. Уилл погружался в лабиринт улочек, пока наконец не вышел на небольшой затененный базар, где присел у стены. Отдохнув, он собрался повести коня к оживленному водопою на углу, когда его глаза остановились на человеке в фиолетовом плаще, окаймленном черной с золотом парчой, и тюрбане из такой же ткани. Уилл уже видел людей в подобных одеяниях. Это были посланцы султана мамлюков. Человек направился к коню, привязанному в начале переулка, и встал на колени, подтянуть подпругу. Уилл быстро двинулся к нему.

Шипя и брызгая слюной, Хадир метался по своим покоям. Он перевернул здесь все вверх дном. Напрасно, ее не было. Прорицатель тщетно искал куклу повсюду со дня прибытия в Дамаск. Она исчезла. Хадир вдавил лицо в подушку и зажмурился, пытаясь вспомнить, когда видел куклу в последний раз. Затем запричитал на высоких нотах. Ничего не получалось.

Уже несколько лет его память давала сбои. Хадир в одно мгновение вспоминал самые мелкие события из детства, но не мог сказать, с кем разговаривал несколько часов назад. Вот и сейчас, хоть убей, не помнил, брал ли он куклу с собой в поход или оставил в Каире в кладовой, за мешками с зерном.

В Алеппо перед походом Бейбарса в Анатолию ему представился удобный случай. Накануне вечером султан устроил пир, где было легко пустить несколько смертельных капель в питье Калавуна. Тогда-то и обнаружилась пропажа куклы. Хадир искал ее всю ночь где только можно и, не найдя, с бессильной злобой наблюдал на рассвете с городской стены, как Калавун выезжает из ворот Алеппо во главе войска рядом с Бейбарсом. Хадир тогда решил, что оставил куклу в Дамаске, и каждую ночь обрушивал на Калавуна все заклинания, какие знал. Колдовал, чтобы его поразила монгольская стрела, чтобы во время перехода через горы он упал в пропасть, чтобы к нему подкралась и ужалила ядовитая змея. Но эмир вернулся с войском живой и невредимый.

По пути в Дамаск Хадир постепенно уговорил себя, что это к лучшему. Надо, чтобы Калавун умер у него на глазах. Он хотел быть свидетелем его конца, полностью насладиться победой. Однако, вернувшись в Дамаск, прорицатель обнаружил, что память его опять подвела. Куклы там не было. Его начала одолевать смутная тревога. А что, если ее кто-то похитил? Ведь внутри куклы хранилось единственное доказательство его причастности к смерти Айши.

Он резко поднялся. Это все вздор. Хватит ждать, пора действовать. Аккуратно и быстро. Вон как Бейбарс загорелся, убедившись, что франки действительно замыслили его убийство. Но Калавун тут же принялся призывать султана не совершать поспешных действий. И так будет всегда. Поэтому к черту яд, можно обойтись без него. Хадир тронул инкрустированную кроваво-красным рубином золотую рукоятку кинжала. Вот это станет настоящей смертью от руки ассасина. Убийство задержит Бейбарса в Дамаске, и прорицатель позаботится, чтобы султан потом направился не в Каир, а повернул войско на Акру. Его не тревожило обвинение в смерти Калавуна. Бейбарс никогда не убьет Хадира. Прорицатель уже давно посеял в душе султана семена страха за свою жизнь. Убедил, что их судьбы связаны, а гибель одного неминуемо приведет к гибели другого. Бейбарс может посадить его в тюрьму, но и это Хадира не пугало. Ну что ж, посидит пару месяцев и выйдет. За него похлопочет Барака, он уже опять вошел в доверие к отцу. За этот год юноша сильно изменился, возмужал, в нем проснулось честолюбие. Это хорошо.

Хадир посмотрел в окно, где между тонкими кисейными занавесями голубел кусочек неба. Скоро оно полиняет, а потом и вовсе станет черным. Взойдет луна. Сегодня ночью ожидается затмение. Хадир несколько недель нашептывал султану предупреждения. Быть осторожным, удвоить охрану, есть только определенную, проверенную пищу. Султан равнодушно внимал предостережениям, а однажды даже сказал, что он не единственный великий правитель на земле. Смерть, которую предрекали во время затмения, может настигнуть ильхана Абагу или короля франков. «Или твоего ближайшего сподвижника», — добавил про себя Хадир и улыбнулся.

«Если сегодня ночью звезды требуют крови, то я им ее дам». Принятое решение взбодрило Хадира. Он покинул покои и побрел по коридору. На полдороге замер, осмотрелся и скользнул в узкий арочный проход для слуг.

Барака-хан открыл дверь тронного зала в сильном волнении. Стражникам он сказал, что пришел за бумагами, которые отец оставил на столе, и, войдя, тут же впился взглядом в женщину, стоящую у окна. Ее освещенные сзади вечерним солнцем золотистые волосы создавали вокруг головы сказочный ореол. Лицо, измученное, бледное, все равно оставалось прекрасным, а глаза, которые смотрели на него, имели невероятный оттенок зеленого, заставляющий вспомнить воды горного озера.

Барака напряженно сглотнул. Затем глянул на застывшего евнуха и властно бросил:

— Убирайся.

Евнух повиновался. Женщина проводила его глазами и снова посмотрела на Бараку. В ее взгляде была сила, какой он не видел прежде ни у одной женщины. Пытаясь унять нервозность, принц пошел, запер дверь на засов и направился к столу. Притворился, что перебирает бумаги, все время чувствуя на себе прожигающий насквозь взгляд женщины.

Барака не имел представления, о чем говорил с ней отец, и не понимал, почему она до сих пор жива. Но он видел отца, когда тот покидал тронный зал. Лицо султана было мокрым от слез. Барака не мог даже вообразить отца плачущим, представить, что такое случится. Неужели на отца так подействовала эта женщина с золотыми волосами? Заставила заплакать грозного султана?

После смерти Айши Барака осмелел и развлекался с той девушкой-невольницей уже без опаски. И с другими тоже. Каждую неделю, иногда чаще, постепенно становясь все более наглым и бесстыдным в поиске наслаждений. Но с недавних пор это стало надоедать. Невольницы к нему привыкли и сделались послушными. Перестали бояться. А главным наслаждением Бараки было ощущение полной власти, он удовлетворялся, лишь когда брал женщину силой. Только тогда внутри пробуждался жар. Постоянная неудовлетворенность портила настроение, застоявшаяся энергия требовала иного выхода. И Барака его находил. Он не знал, для чего украл у Хадира куклу, но обладание ею давало приятное ощущение всемогущества. Смертоносное сокровище делало его тайным властителем судьбы не только Хадира, но и каждого при дворе отца. На пиршествах Барака наблюдал за придворными, сжимая под столом в потной ладони маленький флакончик, захлебываясь восторгом от мысли, что все они зависят от его милости, а он может погубить любого из них, когда пожелает.

Сзади заговорила женщина.

Барака повернулся.

Она замолкла, затем произнесла на ломаном арабском:

— Кто ты?

Барака остолбенел. Эта христианская женщина, узница, говорила с ним на его родном языке. Осмеливалась что-то спрашивать. Неслыханная дерзость.

— Тихо! — рявкнул он и обрадовался, когда она вздрогнула.

А может, она только притворялась, что не боится? Конечно, боится, еще как. Осознание власти над этой объятой ужасом прекрасной неведомой женщиной придало ему сил. И он двинулся к ней, с каждым шагом возбуждаясь все сильнее и сильнее. А она пятилась и оглядывалась в поисках места, где спастись.

Наконец они оба оказались у окна. Ее дивное лицо теперь раскраснелось. Она быстро говорила на непонятном языке. Барака уловил лишь несколько вклинившихся туда арабских слов. И больше не слушал. Близость к ней, ее страх действовали на него словно наркотик, заставив начисто забыть о всякой осторожности. Принца совсем не тревожило, что его могут с ней застать. Ему было безразлично, что она сделала его отцу и почему он оставил эту женщину жить. Барака видел только ее и хотел лишь одного.