Это неправда! Чудовищная ложь! Заговор! Очередная попытка меня дискредитировать!

Сидевший напротив Пьетро и Совета десяти в одном из тайных залов Пьомби сенатор Джованни Кампьони громко возмущался. Глава Уголовного суда тоже присутствовал. Было понятно, скольких сил стоило сенатору выдержать очередной нанесенный ему удар. Дело происходило в субботу, и в этот же день должно было состояться заседание сената. Поэтому его превосходительство облачился в подбитую горностаем мантию и берет. На нем лица не было: ему рассказали об обстоятельствах смерти Лучаны Сальестри, и сенатор казался постаревшим лет на десять. Бледный лоб, седые волосы, лихорадочный растерянный взгляд… Он то и дело замолкал, подавляя слезы. Однако теперь Кампьони стал очевидным обвиняемым. Хотя вопрос, можно ли доверять словам Фреголо, оставался открытым.

Но члены Совета десяти и Совета сорока не могли себе позволить упущений. Они сидели за поставленными полукругом столами. Как настоящий трибунал. Эрнесто Кастильони, Самуэле Сидони, Николо Канова и другие, матросы тайной полиции, в темных одеждах, с мрачными лицами. Они были готовы обрушиться на бедолагу сенатора, порвать на части при малейшей его ошибке. Интересно, со стороны Кампьони это талантливая игра или он искренен, каковым его по-прежнему считал Пьетро? Хотя сейчас Виравольта уже ни в чем не был уверен. Но самое смешное в другом. Пьетро знал, что в соседней комнате Эмилио Виндикати допрашивает Оттавио. Перекрестный допрос сенаторов. Пьетро рвал и метал: он бы дорого дал, чтобы оказаться за стеной, напротив мужа Анны Сантамарии. Виравольта не сомневался, что именно Оттавио украл у Лучаны брошь, позднее найденную в театре Сан-Лука, и молодую женщину убили именно поэтому. Ему хотелось провести допрос по-своему, без всех тех предосторожностей, к которым прибег Эмилио ради какого-то там неуместного «этикета», который к тому же был темой с вариациями. Пьетро хотелось припереть Оттавио к стенке. Да-да, вопреки словам Фреголо у Черной Орхидеи было ощущение, что противник все же другой.

— Ну подумайте сами, прошу вас, — проговорил наконец Кампьони. — Это найденная в театре Сан-Лука брошь, а теперь вот карта для какой-то идиотской игры привели вас ко мне! Разве вам это не кажется слишком прямолинейным? Я невиновен! Вы можете представить меня командующим какой-то тайной армией, чтобы захватить власть? Да вы спятили!

— Наши враги предоставили нам достаточно доказательств своей изворотливости, ваше превосходительство, и знакомства со многими стратегиями. В прошлом Венеция знавала и худшее. Наш прекрасный город всегда был заманчивым куском. И откуда нам знать, что ваша виновность, слишком явная для того, чтобы быть правдой, не вами же и срежиссирована как раз по этой самой причине? Полноте, не стоит так уж рассчитывать на нашу мудрость, нам надоело строить догадки. Нужны факты. Вам известно, какова наша власть. Она, как минимум, равна вашей. А время поджимает. Мы опасаемся худшего надень Вознесения Господня. Вы ведь любили Лучану Сальестри, не так ли?

— Ox… — Кампьони, явно взволнованный, невольно прижал руку к сердцу. — Не надо примешивать самое светлое чувство к этим чудовищным деяниям. Да как вы смеете думать, что я смог бы поднять руку на этого ангела? Ее жуткая смерть разрывает мне сердце почище своры собак!

— «Самое светлое чувство», — хмыкнул Рикардо Микеле Пави, глава Уголовного суда. — Забавно слышать подобные слова о куртизанке, мир ее праху, отдававшейся всем подряд.

Пьетро кашлянул.

— …Преступления на почве страсти стары как мир, — продолжил Пави. — Разве вы не ревновали ее к другим любовникам? Вы ведь знали, что их много!

— Да, это была трагедия, но лишь для меня одного. И при чем мои чувства к ней, когда речь идет о поимке Огненных птиц? Приведите сюда вашего гадателя и…

— Вы отрицаете, что прибегали в прошлом к его услугам? — оборвал сенатора Пави.

Тот на мгновение опустил взгляд.

— Я… Да, я ходил к нему пару раз… Но это не имело никакого отношения к политике, всего лишь…

Пьетро, видя, что сенатор запутался, решил вмешаться.

— Задолго до вас многие прибегали к гаданию, — заговорил он самым благожелательным тоном. — И не самые простые люди. Я имею в виду императора Августа, да и вообще всех римских императоров. Не волнуйтесь насчет астролога. Если он солгал, то окажется под замком еще до наступления вечера, и на сей раз мы его не выпустим. Мы всего лишь хотим знать, что вы еще скрываете насчет Огненных птиц. Кто такой Минос? Кто такой Вергилий? И кто называет себя Дьяволом?

— Хорошо! — Кампьони повернулся к Пьетро. — Я расскажу все, что знаю. Но поймите и меня. Один из вас… может быть одним из них.

Это возмутило Николо Канову, дородного мужчину лет шестидесяти, но опасного, как лезвие бритвы. Он вмешался в разговор, внушительно выпрямившись в кресле и потрясая веером.

— Не усугубляйте свое положение столь тяжкими обвинениями против тех, кто всеми силами старается спасти республику!

Повисло долгое молчание, и Кампьони снова потупился.

— Они мне угрожали, но это не самое страшное. — Он снова поглядел на Пьетро, ища поддержки. — Они угрожали членам моей семьи и другим сенаторам. Я не могу брать на себя ответственность за их жизни. Вы были на вилле Мора в Местре и видели, что они собой представляют, верно? И это я предоставил вам сведения и дал шанс оценить степень опасности. А вы, быть может, упустили возможность их уничтожить. А теперь они стали еще сильней и ведут в игре. Но я знаю, что они не остановятся.

Снова повисло молчание.

— Хорошо. Я расскажу все. И уж поверьте, ничего не утаю. И если бы знал больше, то не замедлил бы выманить волка из леса.

Совет десяти, Пьетро и глава Уголовного суда обратились в слух.

— Все равно я больше не могу носить это в себе. Так вот. Минос — член Большого совета, но личность его мне неизвестна. И полагаю, это он пытался соблазнить астролога Фреголо, как соблазнил многих других. Не все Огненные птицы из благородных, отнюдь нет. Многие обычные горожане, внедренные в государственные структуры, или нищие, которых легко обмануть, заставить верить в несуществующую мечту. Весьма вероятно, что этот самый Рамиэль, убивший мою дорогую Лучану, один из таких. Не знаю, есть ли у главарей секты поддержка из-за границы, но это вполне вероятно. У них нет лица, что делает их сильней. Они мастера шантажа, цель которого — вынудить вас пополнить их ряды. Сперва преподносят мелкие подарки, делают недостойные предложения и прибегают ко всяческим видам подкупа, затем переходят к устрашению, если подкуп и убеждение не срабатывают. Они ставят вас в безвыходную ситуацию, вроде той, в которой сейчас оказался я. Подготовленный ими государственный переворот действительно случится скоро, и вы правильно опасаетесь дня Вознесения. Это может оказаться самым подходящим моментом. Дож будет доступен. Маскарад, к которому они прибегают, всего лишь отвлекающий маневр, служащий для распространения жутких слухов и усиления устрашающего воздействия их деяний. И я точно знаю, что один из них… расположился в двух шагах от прокураций, где за огромные деньги снял у владелицы апартаменты, с крыши которых обозревается вся лагуна. А вот для чего он это сделал, представления не имею.

— Нам нужны имена, ваше превосходительство! — снова обрушился на сенатора Канова. — Имена!

— Дело в том, что… Есть кое-кто, на мой взгляд, способный стоять за всем этим…

— На ваш взгляд? Нам нужны не догадки, сенатор! А точные имена!

Опять повисло длительное молчание. Никто не шевелился. Наконец с губ Кампьони тихо сорвались слова:

— Я говорю о сенаторе Оттавио.

По аудитории пробежал гул. Раздались восклицания. Канова осел в кресле. Глаза Пьетро засияли. Затем все опять стихло. Кампьони же, прикрыв глаза, поглаживал пальцем переносицу. Когда же снова поглядел на сидящих перед ним мужчин, стало видно, что он несколько успокоился.

Канова подался вперед и дрожащим голосом спросил:

— Вы отдаете себе отчет в тяжести этого обвинения?

Кампьони медленно кивнул. Он весь взмок.

— Идите в прокурации и убедитесь сами. И слушайте меня внимательно. Я скоро пойду на заседание сената. И, будучи там, ни единого мгновения — вы слышите? ни единого! — не буду уверен, что обсуждаемые нами дела и принятые решения, полученные доклады и все прочее не передадут тут же этим людям или по крайней мере тем из них, кто разбирается в политических игрищах. Мессиры, — подытожил он, — есть один пункт, по которому наши позиции совпадают: все это слишком затянулось. Ни я, ни мои преданные соратники в сенате и Большом совете больше не можем избегать правды. Я берусь убедить их, чтобы они, в свою очередь, рассказали вам все, что им известно. Вы получите их имена и с этого момента можете зачислить в свои ряды как самых преданных людей. Я знаю, что измена повсюду, но в этом вы можете мне доверять. Я приведу их к нам, и мы поведем борьбу всеми имеющимися у нас средствами — даже если все это станет широко известным. Дож принимает посла Франции. Это прискорбно, но, в конце концов, ему тоже грозит опасность. Я думаю… нужно поставить в известность всю Венецию. Я не перестану провозглашать то, во что всегда верил: следует доверять живущим здесь людям, знававшим, как вам известно, и худшие времена. Несмотря на карнавалы и балагурство, народ отлично понимает, в чем его интерес.

Последнее заявление было воспринято по-разному. Для некоторых, в ком еще жили страх перед народом и не такие уж давние воспоминания о доже Фальере, слова сенатора остались подозрительными. Имя Оттавио всех всколыхнуло, как брошенный в лужу камень. Других Кампьони вроде бы убедил. Еще примерно час шло обсуждение, затем Джованни Кампьони смог отправиться в зал дворца, где начиналось официальное заседание сената. Его выслушали, а Кампьони отлично сознавал, насколько опасно лгать Совету десяти и Совету сорока и какая кара обрушится на его голову, если он солгал. В общем, выработался некий план: и впрямь пришло время объединиться и построиться в боевые ряды. Гадателя Пьетро Фреголо взяли час назад, хотя и сомневаясь в его возможных признаниях. Быть может, он сам полез волку в пасть? Рикардо Пави, глава Уголовного суда, обратился к Пьетро:

— Думаете, он сказал правду?

— Да. Сомневаюсь, что он способен вести двойную игру. Нам нужен Оттавио!

Пави был непосредственным начальником Броцци, врача Уголовного суда. Молодой мужчина, от силы лет тридцати, со жгучим взором и жесткими чертами лица, славился своими реакционными взглядами. Знающие его, поговаривали, что в определенных ситуациях он, не колеблясь, сам проводил допросы. Он вел уголовные дела с настойчивостью, равной его твердости, обладал невероятными логическими способностями и инициативой, приводящими в восторг политиков и чиновников Венеции, хотя последние несколько опасались его чрезмерной вспыльчивости. Но его оправдывало то, что он стал свидетелем убийства своей жены бергамцем-носилыциком, больше похожим на бандита с большой дороги. С тех пор он начисто лишился мягкосердечия. И только осознание хорошо выполненного долга еще могло вызывать у него какие-то эмоции. Его опасались, но ценили достаточно высоко. Пави имел репутацию аскета и ревностного католика.

— По словам Кампьони, один из Огненных птиц устроился в апартаментах неподалеку от прокураций… дом десять по улице Фреццерия. Буквально в двух шагах от лавки Фреголо. Совпадение? Как бы то ни было, если Кампьони не лжет, личность жильца не трудно выяснить.

— Я отправлюсь туда немедленно, — заявил Пьетро. — А там видно будет. Но скажите мне, мессир… — Он помрачнел. — Что слышно о галерах из Арсенала?

Пави тоже помрачнел, черты лица заострились.

— Ничего нового. «Святая Мария» и «Жемчужина Корфу» по-прежнему болтаются где-то в Адриатике, если вообще не потонули. Мы не можем посадить в колодки всех работников Арсенала, и наши поиски не приносят результата.

Но пора шевелиться! — повернулся он к Пьетро. — Наши агенты пойдут с вами. Поторопитесь.

Пьетро взял шляпу и встал.

Едва выйдя из зала, где допрашивали Кампьони, он поспешил навстречу Эмилио Виндикати, тоже уже завершившего параллельный допрос.

— Ну?

Эмилио кисло поморщился, сжимая кулаки:

— Что ну? Он все отрицает, естественно! А я без доказательств не могу предъявить ему обвинение! Он ушел злой как собака, а я выставил себя на посмешище, как и предполагал!

— Что?! А ты знаешь, что в это время…

— Да, да, ради бога! Знаю! Но Оттавио со своей стороны обвиняет Джованни Кампьони в политических игрищах! Как ты не поймешь! Они переводят стрелки друг на друга. Наша парочка сенаторов играют с нами как хотят! Два дуэлянта, понимаешь, и мы между ними, тщетно пытающиеся их переиграть! При нынешнем раскладе через пару дней на нас обрушатся все аристократы города, а нам нечем отбиваться, Пьетро! Нечем!

Взгляд Черной Орхидеи потемнел. Он стиснул зубы.

— Нет. Есть чем.

— Бога ради, что ты еще затеял? — проговорил Эмилио вслед быстро удалявшемуся Виравольте.

— То, чему ты меня научил, — процедил тот. — Собираюсь импровизировать.

Апартаменты, о которых говорил Джованни Кампьони, в доме десять по улице Фреццерия, относились к гостинице, чьей хозяйкой была некая Лукреция Лонати. Она действительно подтвердила, что за апартаменты на третьем этаже и за свободное использование террасы еще осенью заплатил мужчина, сказавший, что приехал в Венецию из Флоренции по делам. Он назвался мессиром Сино.

«М. Сино»… Анаграмма имени Минос, тут же сообразил довольный Пьетро. Лонати сопроводила Виравольту и двух агентов на третий этаж, пока остальные агенты потрошили учетные книги. Они дошли до высоких светлых дверей апартаментов, которые по большей части пустовали. Хозяйка однажды видела, как к таинственному постояльцу приходили мужчины в карнавальных масках и треуголках. Они принесли большие деревянные ящики, которые Лукреция сочла багажом этого м. Сино. Поскольку она считала его видным человеком во Флоренции, то и вопросов не задавала. Эти люди, по ее словам, пробыли тут целый день, прежде чем исчезнуть. Она, конечно, удивилась, что это за странные слуги такие, но постоялец ей весьма щедро платил без всяких проволочек. Так что женщина держала любопытство при себе. После этого жилец возвращался лишь изредка и всякий раз с такими же загадочными спутниками. Их описание, ничем не выдающееся, мало что дало правительственным агентам.

Синьора Лонати знала, что в данный момент апартаменты пустуют. Но тем не менее сперва постучала на всякий случай и лишь потом вставила ключ в замок.

Пьетро с агентами вошли в роскошное помещение из четырех одинаковых по размеру комнат. И вторая довольно быстро привлекла их внимание. Ландретто, которому надоело томиться ожиданием всякий раз, когда хозяин куда-то уходил, присоединился к Виравольте, когда тот начал обыск. Остальные тоже вскоре подошли. В этих апартаментах надлежало тщательно обшарить все углы и закоулки.

«Так. Мне уже начинает надоедать это беспомощное барахтанье».

Комната, привлекшая внимание Виравольты, была удобно обставлена. На толстом восточном ковре стояли три кресла. У одной стены находилась маленькая библиотека с несколькими не представляющими интереса книжками, которые тем не менее хорошенько потрясли, тщательно пролистали страница за страницей. На противоположной стене висела подробная карта Венеции. Хозяйка подтвердила, что прежде ее тут не было. По требованию постояльца она не убирала здесь несколько недель, чему прислуга несказанно обрадовалась. А Лукреция закрыла на это глаза, получив изрядную мзду. Пол и мебель покрывал слой пыли. В соседней комнате стояли принесенные неизвестными «слугами» ящики. Уже пустые. А вот у выходящих на улицу больших окон, откуда открывался вид на прокурации и площадь Сан-Марко, рядом с картой мира, обнаружились весьма занятные вещи. Сперва нашли крошечные, два дюйма длиной, гробики, вырезанные из черного дерева. К каждому был прибит крест и вырезано имя.

Марчелло Торретоне.

Козимо Каффелли.

Федерико Спадетти.

Лучана Сальестри.

Виравольта подавил изумленное восклицание. Здесь были записаны первые четыре убийства… Но врагу, естественно, не хватило такта обозначить следующие.

А еще тут имелось полдюжины странных устройств.

Черная Орхидея наклонился.

— Так вот что скорее всего находилось в этих ящиках, — сказал он Ландретто. — Интересно… Очень интересно…

Это были телескопы на подставках, направленные в окно. Слуга подошел к одному из них и посмотрел в окуляр. Однако увидел лишь противоположную стену крупным планом.

— Да тут ничего нет! — воскликнул он, протирая стекло и снова поглядев в окуляр.

Пьетро последовал его примеру. Они поворачивали приборы и так и эдак, но неизменно видели либо стену, либо облачное небо.

Пьетро выпрямился и задумался. Затем повернулся к Лукреции и агентам.

— А это еще что такое? — вопросила синьора Лонати.

— Помогите-ка, — приказал Пьетро агентам. И добавил: Мы поднимаемся на террасу.

Джованни Кампьони не солгал. Дом был одним из самых высоких в Венеции, где обычно строения редко превышали два этажа. Отсюда просматривались Кампанила, Часовая башня и лагуна аж до Сан-Джорджо и Джудекки, а также кварталы Венеции, от Сан-Марко до Канареджо и Санта-Кроче. Пьетро велел расставить телескопы в разных местах террасы, и то, что обнаружил, подтвердило его опасения. Виравольта побледнел.

«Боже… Я утратил привычку к Тебе взывать, но теперь…»

— В чем дело? — поинтересовался Ландретто.

— Этого я и боялся. Из чего делают телескопы, Ландретто?

Молодой слуга почесал лоб и скривился, сунув руку под жилет.

— Телескопы? Ну и вопросик…

Пьетро оторвался от окуляра.

— Я тебе расскажу. Телескоп состоит из стеклянных линз. Маленьких вогнутых зеркал. — Он развел руки. — Венеция покрыта линзами на двенадцать тысяч дукатов.

Предположение Пьетро довольно скоро подтвердилось. Это было невероятно. Им удалось обнаружить пятнадцать апартаментов, снятых в то же время и на таких же условиях лицами с вымышленными именами: Семиаза, Саммане, Ареарос — все из сил зла — в самых высоких домах города. И везде имелась терраса, а также телескопы.

Таким образом, в зависимости от места расположения видно было, что происходит в домах высших патрициев лагуны, в игорных заведениях, в садах Брольо, вплоть до апартаментов самого дожа! Минос повсюду раскинул чудовищную сеть, всеобъемлющую и чрезвычайно сложную. Сотни линз, хитроумно расположенных то на крыше, то на трубе, били либо во фронтон какой-нибудь виллы, либо отражались в случайном зеркале заброшенного водоема, служа промежуточными этапами наблюдателю, чтобы отражать происходящее в самых недоступных альковах. Их расположили так умно, что гигантская система слежения превращала город в площадку для оптической игры. Чтобы создать подобное, требовались невообразимые математические расчеты и незаурядные познания. «Паноптика», — подумал Пьетро, вспомнив найденные в столе Оттавио планы. Бессмысленные рисунки, наверняка послужившие эскизом для этой сети, промелькнули у него перед глазами: листочки, испещренные розами ветров, цифрами и уравнениями, стрелами-убийцами. Око. Всевидящее око шпионило за Венецией! Апартаменты конфисковали, их владельцев допросили, агенты Совета сорока помчались по всем районам, по всем приходам. Венеция шумела и гудела, повсюду начались перешептывания. Самые мрачные слухи, где мешались правда и вымысел, циркулировали по Мерчерии, распространяясь, как пожар, под арками прокураций и мостом Риальто вплоть до материка. Огромная таинственная тень накрыла город дожей, никто не мог укрыться, нигде не было безопасно.

Скоро венецианскому спокойствию придет конец.

И тогда все — и патриции, и нищие — затрясутся от страха даже в собственных постелях.

— Ты видел когда-нибудь лучшую систему слежения, Ландретто? Систему, когда объект слежки даже не подозревает, что за ним следят… Оттавио совершенно определенно не мог до этого додуматься.

И тут Ландретто повернулся к хозяину:

— Ну, вы по-прежнему еще сомневаетесь, что в Венеции находится сам дьявол?