Глава восьмая

Переступив порог «Белого лебедя», я словно оказался в центре огромного костра. Свечи и лампы свисали с потолка, горели во всех углах, возвышались в огромных потеках воска на столах. В конце длинного зала с низкими потолками в здоровенном камине трещали поленья. Мясо и птица жарились на противнях или свисали с медленно вращающихся вертелов перед огнем, весело кипели чайники. Я так долго болтался в мире холода и теней, что мои чувства здорово притупились. Вырезанный из жести лебедь над входом и свет внутри смешались воедино, и я на секунду даже решил, что угодил в объятия этой гигантской птицы, перья которой — языки огня, но они не обжигают, а лишь мягко ласкают лицо своими прикосновениями. Вернувшись наконец к реальности, я приблизился к камину и встал возле него как статуя, уставившись на пламя.

Потом оглянулся по сторонам, испугавшись, что полностью утратил осторожность, но, кажется, никто на меня не смотрел. Подумаешь, явился еще один посетитель, стоит себе, греется у огня, прежде чем заказать еду и выпивку. В конце концов, именно посетителем я и был, хотя бы частично. И, не глядя больше ни направо, ни налево, я подошел к стойке и положил на нее свой флорин.

— Что угодно заказать? — спросил хозяин таверны — высокий и грузный, с круглым лицом и изуродованным носом, свернутым на сторону так, что кончик смотрел в левое ухо. Но, невзирая на пугающий вид, глаза его смотрели вполне дружелюбно, и я решил, что ему, видимо, можно довериться. Однако не сразу. Я заказал кружку пива и мгновенно ополовинил ее, едва она оказалась у меня в руках. Пиво еще хранило прохладу подвала, было легкое и ароматное. Я не пил крепкого пива с той ночи в «Посохе епископа», но здешнее отнюдь не походило на тамошний напиток, истинный эликсир жизни. Скорее его вкус напоминал воду из ручья на вересковых пустошах, долго струившуюся по корням дубов и через заросли мха. Я прикончил кружку и заказал еще одну.

А потом еще. Затем спросил чего-нибудь поесть, и мне принесли оловянное блюдо жареного мяса и ломоть хлеба, чтобы собирать мясную подливку. К этому времени меня уже начало отпускать напряжение, да и как иначе — еда и выпивка, особенно выпивка, другого результата и иметь-то не могли. Огонь, вспыхнувший в крови, когда я увидел совокупляющуюся парочку, по-прежнему пылал в жилах, и я начал осматриваться по сторонам. Понятия не имею, кого я там пытался углядеть. Зал был полон народу. Множество мужчин, скорее всего моряков, судя по их одежде, а также купцов и торговцев, к тому же небедных. В общем шуме слышались иностранные слова, которые я не понимал. Мелькали в толпе и темнокожие лица, и бледные, лохматые черные бороды и светлые кудри. Там и сям шныряли женщины. Как я понял, шлюхи, если судить по их ярким одеждам и пьяному смеху, а также по тому, как они увивались вокруг мужиков. Но некоторые были совсем молодые и симпатичные, и мысль, что я тут обычный посетитель, не более, заставила меня перестать осматриваться и обратиться к своему пиву. «Похоть», — думал я, катая во рту это чувственное словцо. Как все-таки замечательна религиозная жизнь, дающая людям прекрасные слова и выражения для описания вещей и явлений, которые они никогда не смогут испытать лично. «Ну что ж, — думал я, — теперь я свободен и могу обратить эти слова в действия, но маловероятно, что проживу достаточно долго». Мысль о поисках спасения неотступно сидела в голове, поэтому я решил, что понапрасну теряю время.

Я обернулся к хозяину, поймал его взгляд и махнул рукой.

— Еще пива, мой мальчик? — спросил он. Мне пришло в голову, что ему, наверное, не слишком часто приходится обслуживать деревенских парней, расплачивающихся серебряными флоринами, но он ведет себя со мной так же, как и с другими клиентами заведения. Вот тогда я и решил, что могу ему довериться, хотя у меня был не слишком большой выбор в этом отношении.

— Да, пожалуйста. Но чуть позже, — сказал я. — А пока вот что. Я разыскиваю одного приятеля. Может быть, вы знаете сьёра Жана де Соля?

Если он и удивился, то никак этого не выказал, хотя мне почудилось, что в его глазах мелькнула тень настороженности, а изуродованный нос тут же стал похож на клюв коршуна.

— Может быть, — кивнул он и отвернулся, чтобы обслужить еще одного клиента. Ну вот, я открыл свои карты, и мне сразу стало страшно. Что теперь? Видимо, придется подождать и посмотреть. Я поблагодарил хозяина, когда он принес мне еще кружку пива, но его молчание и острый взгляд волновали меня все сильнее.

Следующие несколько минут прошли в сплошных мучениях. Я быстро пил пиво, хотя напряжение сводило желудок, наконец-то наполнившийся пищей, сжимая его, словно здоровенной ручищей. Меня даже затошнило. Кружка наконец опустела, и я подал знак хозяину, что хочу расплатиться. Он удивленно склонил голову набок и уже собрался было что-то сказать, но потом пожал плечами, взял мой флорин, вытащил из-под стойки огромные железные ножницы, быстро разрезал монету на четыре части, три из которых вернул мне. Поворачиваясь спиной к стойке, я ощутил на себе его взгляд и обернулся, но напрасно — я оставался всего лишь одним из посетителей, как и прежде. И я пошел к двери, лавируя между столами. И почти достиг ее, когда передо мной вдруг возник высокий человек, преградив путь, и легко положил мне руку на грудь.

— У тебя, кажется, есть дело к Жану де Солю, — сказал он. Это был не вопрос, а утверждение. В низком голосе звучал иностранный акцент.

Я чуть не начал отпираться и уже собрался отпрыгнуть в сторону от этого незнакомца, когда увидел, что выражение его загорелого лица хотя и серьезное, но вовсе не угрожающее. В нашу сторону повернулось несколько голов. И было совершенно ясно, что рука незнакомца, видимо, уже нащупала реликвию у меня под рубашкой. Я судорожно глотнул и прохрипел:

— Истинно так.

Он тут же улыбнулся. Хорошая улыбка.

— Иди за мной, — пригласил он и, не дожидаясь ответа, пошел, перешагивая через лужи пролитого пива и вытянутые ноги. Я последовал за ним к двери, которую раньше не заметил — в тени, рядом с камином. За дверью оказалась лестница, ведущая к длинному узкому коридору со множеством комнат по обеим сторонам, который тянулся, кажется, через весь дом. Мужчина остановился перед одной из них, второй слева, стукнул один раз и что-то пробормотал в замочную скважину. Дверь распахнулась, и меня пригласили внутрь вежливым, чуть насмешливым жестом.

Комната оказалась больше, чем я предполагал. Основную ее часть занимала колоссальных размеров кровать с резными столбиками и тяжелым балдахином из некогда богато расшитой ткани, которая явно знавала лучшие времена и неисчислимые полчища моли. В углу в высоком подсвечнике горело несколько свечей. У разбитого окна стоял низкий столик, возле него спиной к двери сидел человек. Кажется, он что-то писал в большой книге. Еще один мужчина, тот, что впустил нас, встал рядом с кроватью. Я заметил, что у него на поясе висит короткий меч, а рука лежит на рукояти, хотя он и улыбается. Он тоже сделал мне приглашающий жест, полный насмешливой вежливости, указывая на фигуру у стола. Не зная, что еще делать, я вошел в комнату и поклонился сидящему за столом мужчине самым вежливым образом. Потом кашлянул, прочищая глотку. Позади меня щелкнул замок.

— Сьёр де Соль, я привез вам привет от брата Адрика из аббатства Святой Марии. Меня зовут Петрок из Онфорда, и я…

Сидевший обернулся и встал. Я отметил, что одет он богато, на французский манер. С ярко-красного кожаного пояса свисал кинжал. У него были длинные черные волосы, острая черная бородка, а глаза яркие и быстрые. Двое его сотоварищей тихо посмеивались. Я выпрямился и вспыхнул. Что я сделал не так? И как, во имя Господа, следует вести себя, когда торгуешь украденной реликвией? Но француз заметил мою сконфуженность и указал на стул:

— Садись, пожалуйста. Мы, боюсь, не слишком вежливы. Прими мои извинения. — У него был сильный акцент, но манера речи отменная, как у любого англичанина, решил я, осторожно присаживаясь на стул и чувствуя себя словно жирная мышь в комнате, полной котов. Трое иностранцев сели на кровать лицом ко мне. Они явно внимательно осматривали и изучали меня, и я еще сильнее почувствовал себя мышью перед котами.

— Сьёр де Соль, — снова заговорил я, — брат Адрик из аббатства Святой Марин в Бакфесте порекомендовал мне обратиться к вам. Мне необходимо перебраться на континент, и у меня есть средства оплатить проезд.

Сидя на низком стуле лицом к лицу с загадочными иностранцами, я чувствовал себя школьником на экзамене. И кажется, говорил как перепуганный ребенок.

— Брат Адрик считает, — продолжал я, — что вас может заинтересовать кое-что, имеющееся у меня. — От моих экзаменаторов не последовало никакой реакции. — Эта вещь попала ко мне случайно, но у меня нет возможности вернуть ее законному владельцу… Я хочу сказать, что теперь я ее владелец. — Это было просто ужасно! — Добрые господа, мне эта вещь совершенно не нужна! И я молюсь, чтобы она оказалась нужна вам. — Молчание. — Пожалуйста, вы должны мне помочь! Я тащил эту руку святой Евфимии от самого Бейлстера. Из-за нее убили священника, но убийца вовсе не я! За мной и за этой рукой охотится один человек. Это он убил церковного служителя, а потом моего друга Билла, но вину свалили на меня, и теперь этот сэр Хьюг убьет меня, если найдет. И руку заберет себе. — Не могу понять, что тогда развязало мне язык, да и не в силах я был больше сдерживаться. — Я пешком добирался сюда из Бакфеста через леса и вересковые заросли, и смерть все время преследовала меня по пятам. Адрик мой друг. Он сказал, что вы мне поможете. А иначе заберите эту проклятую реликвию, и я пойду на смерть с чистой совестью.

Рассказав свою историю этим незнакомцам, я испытал почти полное облегчение. Яростно дернул ворот рубахи и принялся распутывать полоски ткани, которыми была привязана реликвия. Француз тотчас опустился на колени и стал помогать мне, бормоча под нос, словно стараясь успокоить испуганное животное.

— Спокойно, молодой господин, стой спокойно, — говорил он. — Мы тебе поможем. Не волнуйся. Мы поможем.

Тут я развязал последние узлы, и реликвия съехала мне на живот, а потом упала на пол. И осталась лежать там ладонью вверх. Тонкие золотые пальцы мягко поблескивали, отражая пламя свечей. Все ахнули, включая меня. Лежащая на полу реликвия будто благословляла всех присутствующих в комнате.

— Святые небеса! — произнес француз.

После этого все переменилось. Тот, что был с мечом, завернул меня в меховой плащ, валявшийся на кровати. Тот, который перехватил меня внизу — его, кажется, звали Расул, — налил вина в кубок и заставил меня выпить. А француз в это время вертел золотую руку, подносил ее к свету, любуясь игрой драгоценных камней, изучая тонкую работу. Потом потряс ее, вынул из ножен кинжал и, ловко вставив кончик лезвия в щель у основания кисти святой Евфимии, повернул клинок. С легким щелчком золотая оболочка открылась, и ему на ладонь выпало нечто черное. Он показал это мне.

Зрелище было пугающее: маленькая иссохшая ручонка, больше похожая на пучок мертвых веточек терновника. Святая Евфимия, вероятно, была очень миниатюрной женщиной, имея руку как у ребенка, хотя сам ковчежец вполне мог вместить руку взрослого человека. Француз держал ее двумя пальцами, большим и указательным.

— Погляди только, какую жалкую вещицу ты приволок! — сказал он. В его голосе звучали какие-то совершенно непонятные мне эмоции. — Мертвая плоть и золото! Но какую власть они имеют над живыми!

Он осторожно вложил черную ручку обратно в ее золотую перчатку и щелкнул запором. Потом передал реликвию человеку с мечом, который осторожно положил ее на стол позади меня. Я был рад, что больше ее не вижу. Потому что мне казалось, будто пальцы все еще врезаются мне в тело, а под грудью на коже виднелось красное пятно в форме руки. Пот, грязь и трение наложили на меня своеобразное клеймо святой Евфимии. Интересно, оно когда-нибудь исчезнет?

— Ну, мастер Петрок, боюсь, мы ввели тебя в заблуждение, — произнес француз. У меня упало сердце. Вот что происходит с глупцами, которые лезут в дела, ничего в них не понимая. Я ждал продолжения — со стороны человека с мечом.

Видимо, мое лицо не могло скрыть чувств.

— Нет-нет-нет! — воскликнул француз. — Ты здесь в полной безопасности. Но я вовсе не сьёр де Соль.

— А кто же? — с трудом выговорил я. — И где он сам?

— Меня зовут Жиль де Пейроль. Я его лейтенант, помощник. А он на нашем корабле. И нечасто сходит на берег. Мы отведем тебя к нему. — И видимо, решив, что не вполне убедил меня, он засмеялся и продолжил: — Мы не слыхали подобных историй с тех самых пор, когда… — тут он посмотрел на своих сотоварищей, — когда сами рассказывали такие же. Я знаю Адрика. Он старый человек, но мудрый, и мы всегда рады с ним встретиться. Что до твоей ноши — будем рады купить ее, но она стоит гораздо больше, чем твой переезд во Францию. Капитан знает ей цену и тебя не обманет.

Лейтенант помог мне подняться на ноги.

— Нам пора Мы, правда, собирались задержаться еще на пару дней, но теперь лучше выйти в море с первым же отливом.

Остальные, двигаясь быстро и бесшумно, собрали его книгу, перо и чернильницу, сложили одежду в заплечные мешки. Де Пейроль завернул реликвию в дамастовый платок и сунул себе под плащ. Человек с мечом протянул мне котту из тонкого мягкого сукна темно-синего цвета с вышитыми на ней мелкими серебряными кружками и сказал:

— Надень это.

Я повиновался. Это была самая роскошная вещь, какую я когда-либо надевал, и она была мне как раз впору.

— Очень тебе идет, — заметил тот, что с мечом. — А теперь держи спину прямо и не теряй головы. Пошли.

Кто-то задул свечи, и мы вышли в коридор. Быстро спустились по лестнице и вошли в зал — теперь здесь было меньше народу, но шума и света все равно не убавилось. Мне показалось, что Жиль де Пейроль подал хозяину таверны какой-то знак, просто бросив на него многозначительный взгляд. Трое моих новых спутников одновременно наклонили головы в коротком поклоне. Дверь отворилась, и мы вышли из «Белого лебедя».

На улице лейтенант протянул мне завернутую в платок реликвию.

— Не понесешь ее еще немного? — спросил он.

Мне меньше всего хотелось к ней снова прикасаться, но я забрал руку и сунул ее под свою новую котту. Мы тронулись в путь, быстро спускаясь по извилистому переулку. Я с испугом заметил, что все держат оружие наготове. Мы прошли через узкий тоннель, и я уже видел тонкую полоску лунного света, поблескивающую на воде, между стенами домов по бокам тесного прохода. Выход из переулка тонул в сплошной темени. Лейтенант выругался и бросил что-то своим спутникам. Я не разобрал слов, но Расул вдруг схватил меня за руку.

— Опасность! — шепнул он. — Я тебя понесу, так будет лучше для всех, от тебя только кожа да кости остались. Только держись крепче и не отпускай. — Он вскинул меня себе на плечи, легко, словно я был из одной соломы. Догадавшись, чего он хочет, я обхватил его ногами за талию, а руками за шею. Он вытащил меч из ножен, и мы бросились вперед, в темноту.

И тут же раздались грохот и удары от столкновения тел. Кто-то взмахнул дубинкой у меня над головой. Я увидел, как Расул прыгнул вперед и вверх — мне даже почудилось, будто он на какое-то мгновение встал на плечи нападающему, прежде чем они оба упали. Лейтенант яростно обрушился на другого напавшего, не обращая внимания на широкую кривую саблю, уже занесенную для удара. Левым локтем он врезал противнику в горло, и тот отлетел назад, но при этом де Пейроль ткнул его кинжалом в живот — три или четыре разящих удара, нанесенных молниеносно. Дубинка снова просвистела у меня над головой. Но тащивший меня на себе Расул взмахнул мечом, и дубинка, крутясь в воздухе, отлетела прочь. Мне на руки брызнуло чем-то горячим, и я почувствовал, что моя хватка слабеет. Но мы уже вырвались на широкую набережную против причалов. В слабом свете стали видны две фигуры, лежащие на мостовой, — одна еще дергала ногами, как раздавленная лягушка, вторая лежала неподвижно. Я услыхал стон, донесшийся из темноты переулка. Потом справа раздался крик, и на нас бросились еще четверо. Лейтенант тоже что-то крикнул. Расул отдал свое оружие тому, что был с мечом, и повернулся, чтобы бежать, но не успел сделать и нескольких шагов, как его стукнули палкой по голени и мы оба растянулись на булыжной мостовой. Я больно ударился плечом и откатился вбок, проехавшись левым ухом по камням. Расул уже вскочил. В руке у него был нож.

— Большой корабль со змеей на носу, — выдохнул он мне в ухо. — Полсотни шагов вверх по течению. Беги!

И я бросился бежать. Не от страха, на это не было времени. Но в голосе Расула звучал командный металл. Эти люди хорошо знали свое дело, в котором я ничего не понимал. Вот и несся изо всех сил вдоль причалов. Безумие боя придает человеку такую энергию, что ему просто необходимо ее как-то реализовать, и именно эта сила несла меня сейчас вперед. Я едва чувствовал неровности мостовой под ногами.

Решив, что уже пробежал эти пятьдесят шагов, я замедлил бег, рассматривая корабли, причаленные напротив. Мне показалось, что один из них больше остальных — огромное океанское судно с фонарями, освещавшими палубу. Дышал я уже с трудом, судорожно втягивая воздух, во рту стоял кислый металлический привкус. Нагнув голову, я кинулся к сходням.

Но тут перед глазами сверкнула яркая вспышка, и вот я уже лежу мордой вниз и чувствую вонь тухлых рыбьих внутренностей и запах собственной крови. Надо мной раздался чей-то голос, и у меня тут же перестало звенеть в ушах, а слух почти полностью восстановился. Я узнал этот голос, я даже ожидал его услышать.

— Вот я тебя и поймал, Петрок! — прошипел сэр Хьюг де Кервези, опускаясь на колени рядом со мной. Его колено уперлось мне в спину, и я вскрикнул от боли. — А ты, оказывается, крепкий малый, мой юный священничек, — продолжал он, тыча меня лицом в камни мостовой. Я почувствовал, как в носу что-то лопнуло и по подбородку и горлу потекла кровь, капая на землю. — Я знал, что ты наверняка направишься домой, — продолжал он ласково-язвительным тоном. — Правда, твой библиотекарь несколько сбил меня с толку… Но остальные… бывшие твои братья оказались не столь упорными, как брат Адрик. Они ведь всегда шпионят друг за другом. И этот жирный, как его? Томас? Или Тобиас? Он и проговорился, что Адрик иногда встречается с одним французским собирателем редкостей в таверне «Лебедь» в Дартмуте. Чудная получается компания: собиратель редкостей, беглый убийца и украденная реликвия — и все сразу становится на свои места. Всего-то небольшая утренняя прогулка верхом по чудесным местам — и вот я здесь. — Он ударил меня ладонью по правому уху, и я содрогнулся от жуткой боли. — А теперь давай сюда эту руку! — И он ударил меня по другому уху, уже и без того ободранному. — Давай ее сюда. Я все равно тебя убью, но если ты заставишь меня копаться в твоих грязных одежках, я сперва отрежу тебе яйца и заставлю их сожрать!

— Не надо! — промычал я. Рука впивалась мне под ребра, прямо в желудок, ввинчиваясь в тело. — Переверните меня. Она тут, подо мной!

Он рывком перевернул меня на спину и сказал, спокойно опускаясь на корточки рядом:

— Быстрее, парень! Доставай! — Сэр Хьюг взмахнул рукой у меня перед лицом, и я увидел, что он уже обнажил свой нож, у которого, насколько я помнил, было собственное имя. Ножны он небрежно отбросил в сторону. И прижал кончик клинка к моему животу, свободно придерживая ладонью. Я не смел дышать — а вдруг нож воткнется прямо мне в кишки? Медленно-медленно я засунул руку под котту и ухватил сверток. И тут вспомнил жалкую черную ручонку, заключенную в золотой ковчежец. И меня затопило чувство ужасной грусти.

— Почему вы выбрали именно меня, сэр Хьюг? — спросил я сквозь пузырящуюся на губах кровь. — Зачем рассыпали тогда свои монеты мне под ноги?

Он наклонился ниже и чуть усилил нажим на свой нож.

— Все на свете имеет свой смысл, не так ли, Петрок? Все эти молитвы, все жертвы… Но сами мы — всего лишь мешки, набитые костями, мясом и кровью, а что мы делаем друг с другом, не имеет ровно никакого значения. Может, теперь ты это уже понял. Но даже если нет, то скоро поймешь. Совсем скоро.

— Но почему именно я? — прохрипел я, сглатывая кровь.

— Бог ты мой! До чего ж ты мне надоел, проклятый школяр! Да просто мне захотелось поглядеть, сможешь ли ты убежать, когда тебя прижмет, или сразу ножонки откажут. Это как гоняться за конем или собакой. А теперь кончай дрыгаться, малыш. Будешь сопротивляться, я тебе еще больнее сделаю!

Глядя прямо в его лицо надо мной, видя эту его гладкую и блестящую кожу, рот, раскрытый в полуулыбке, я понял, что мне надо делать. Это просто здорово! А потом — будь что будет. Я уже извлек десницу святой Евфимии из дамастового платка. Ухватив руками за холодное запястье, я ударил ею резко вверх, прямо в лицо этому проклятому рыцарю. Золотые пальцы, застывшие в благословляющем жесте, угодили сэру Хьюго в переносицу и скользнули вбок, воткнувшись в правый глаз. Я почувствовал, как глазное яблоко секунду сопротивлялось нажиму, а потом лопнуло и кончик указательного пальца святой Евфимии уткнулся в кость.

Сьёр де Кервези издал жуткий ухающий звук. Более жуткий, чем издавали лисы возле Кэптона, глуше и отчаяннее — совершенно нечеловеческий. Спина его конвульсивно выгнулась, он рванулся назад. Я помахал ему ковчежцем и сказал:

— Te absolvo.

Потом попытался откатиться в сторону, но тут рыцарь ударил меня правой рукой, в которой был нож, и я почувствовал как ледяное острие вонзается мне в плечо. Улица закачалась перед глазами, все вокруг поплыло и затянуло меня во мрак. Последним, что я запомнил, было как он поднялся на колени и его целый глаз сверкнул из-под кровавой завесы. Он снова вскрикнул, и, уже теряя сознание, я успел увидеть, как он, шатаясь, уходит прочь.