ГЛАВА ПЕРВАЯ
МУЖЧИНЫ УХОДЯТ
I
«Шаг, шаг, шаг», — бесконечный ритм шагающих ног. Солдаты шли по городу мимо дворца, и их шаг был так тяжел, что маленькие культовые статуэтки, изображавшие ларов, дрожали и покачивались в своем уголке на женской половине. Одна из самых старых фигур домашнего божества наклонилась и неуклюже привалилась к краю святилища. Топот ног марширующих, резкие звуки рога, пронзительный зов труб, рокот барабанов и рев толпы вынуждал молодых женщин кричать изо всех сил, чтобы расслышать друг друга.
Марта и Саула, которые были ближе всех к балкону, прикладывали ладони к уху друг друга и орали во все легкие. Они пытались разглядеть, что происходит на улице, и в то же время боялись быть замеченными взрослыми, которые там находились. Стройные и гибкие, с прямыми длинными волосами, сестры походили на двух длинношеих лебедей, выглядывающих из-за тростника.
Темные локоны Кордулы были убраны в длинный, по пояс, хвост. Она в одиночестве стояла у другой стороны окна. Она знала, что не сможет первой увидеть самое главное событие парада — выход военачальников, но зато ей была хорошо видна Лондонская дорога, которая перед входом в ворота образовывала небольшой подъем. Так она первой заметит своего драгоценного Моргана на черном жеребце по кличке Гермес.
Слуги хлопотали над приготовлением Великого пира, устраиваемого в честь возвращения военачальников. Кто-то выбирал скатерти и украшения для праздничных столов, другие бегали на кухню, передавая важные указания от своих хозяек. Воспользовавшись перерывом в приготовлениях, Урсула со всей тщательностью занималась выбором вечернего наряда в дальнем углу комнаты. Она сидела возле огромного дубового сундука спиной к окну и перебирала свои платья и тоги. Олеандра, старшая служанка, уже причесала белокурые волосы своей хозяйки, взбив их пушистым облаком, напоминавшим бороду старого жреца-предсказателя.
Бриттола мялась в нерешительности возле Урсулы. Ей отчаянно хотелось принять участие в событиях, но в то же время она старалась никому не мешать. Ее густые черные вьющиеся волосы, уже заплетенные в две косы и уложенные вокруг ушей, подчеркивали миловидность юного личика. Яркие светло-карие, чуть отливающие зеленым глаза девушки блестели от возбуждения.
— Какую прическу ты сделаешь сегодня, Урсула? Уберешь волосы назад или зачешешь на пробор?
— Я еще не решила, но, думаю… — Она замолчала и украдкой бросила взгляд на молодую женщину.
— Что? — оживились Бриттола, тут же наклонившись вперед.
— Наверное, я разделю их на пробор.
Бриттола засветилась от радости. Повернувшись к ней, Урсула не смогла сдержать широкой улыбки. Ее темно-голубые глаза светились радостью.
— Это значит, что мне не понадобится мой золотой с ониксом гребень. Хочешь заколоть им волосы, Бриттола?
— Ой, а можно? — Девушка радостно захлопала в ладоши, но потом заставила взять себя в руки. — Ну только если он никому не понадобится.
Урсула взяла Бриттолу за руки. Будучи шестнадцати лет от роду, Бриттола оставалась самой младшей из девушек, на полных три года младше Урсулы и Пинносы.
— Ох, ну где же авангард? — пробурчала Саула, когда какофония звуков с улицы на мгновение затихла. — И где Константин? Почему он пропустил вперед солдат? Почему он не шествует впереди, как римские полководцы?
— Его солдаты — это его слава, вот он ими и гордится, — отозвалась Урсула с другого конца залы, рассматривая отрез тонкой ткани. — Он всегда говорит: «Кто больше всех работал, имеет больше прав на отдых». Это его убеждение, и поэтому он всегда выводит на парад своих солдат, а потом идет сам. Они идут за ним только на поле боя. И, кроме того… — Она обернулась и перехватила задумчивый взгляд Саулы. — Он же британско-римский полководец.
— Да не Константина она хочет увидеть, Урсула! — закричала в ответ Марта. — Она не может дождаться авангарда, а особенно одного молодого центуриона по имени…
— Марта! — крикнула Саула и дернула сестру за рукав, требуя, чтобы та замолчала. В ответ Марта взъерошила ее соломенного цвета волосы. Тогда Саула, схватив гобеленовое покрывало, набросилась на Марту, грозясь ее придушить. Девушки так расшумелись, что Урсуле пришлось наградить их строгим предупреждающим взглядом. Только тогда они с неохотой утихомирились и, насупившись, словно дети, получившие суровый нагоняй, вернулись на свой наблюдательный пост.
После долгой паузы Марта наклонилась к Сауле и сказала:
— Обожаю парады. Мужчины на них всегда выглядят такими красавцами! Есть ли в империи другое зрелище, вселяющее в сердца такую гордость за нее?
— Особенно если учесть, что почти все эти молодцы не женаты и могут составить тебе прекрасную партию! — добавила Саула, легонько ткнув Марту в ребра. — Учти, не я одна так думаю!
Они захихикали. Марта оглянулась, чтобы посмотреть, не наблюдает ли за ними Урсула, и, увидев, что та полностью поглощена разговором с Олеандрой, приложила сложенные ладони к уху Саулы и прошептала: «Хотела бы я быть сегодня рабыней в банях!»
Они обе громко расхохотались.
— Ну, пожалуйста! — запротестовала Кордула. Марта и Саула обе показали Кордуле языки и снова выглянули в окно.
— Смотрите! — крикнула вдруг Саула. — Знамена полководца!
Урсула вскочила, тут же забыв о том, чем только что занималась.
— А Конст…
Она запнулась, покраснела, но, быстро спохватившись, спросила:
— А Константин едет впереди?
Бриттола пробежала мимо Урсулы и встала в оконном проеме, тут же оказавшись на виду у шумевшей внизу толпы:
— Да, там Константин или кто-то другой, удостоенный не меньшего почета.
С места, где стояли Марта и Саула, было лучше всего видно, что происходило вдоль стены замка. Обе старательно тянули шеи, чтобы разглядеть все получше. Глазастей всех оказалась Марта:
— Я вижу голову ведущей лошади! Это… это…
— Геронтиус, — разочарованно протянули они в унисон, когда увидели крупного, коренастого мужчину.
— Вот ведь уродливый, толстый бык! — прошипела Саула.
— Постойте! Там, рядом с ним еще один человек! — крикнула Бриттола. — Нет, два! Они едут втроем, бок о бок! А в центре… Констант! Константу отдают больше всего почестей!
Урсула закрыла глаза и с облегчением вздохнула. И в это же мгновение толпа у стен замка увидела императора и взревела приветственными воплями.
— Так, так, так, — Кордула подошла к Бриттоле сзади и зашептала ей на ухо. — Констант становится очень популярным.
— Это потому, что он — красавчик! — крикнула Бриттола через плечо.
— Правда, и Урсуле надо быть с ним очень осторожной! — Они засмеялись. — А Константин делает успехи. Приятно видеть, что его сын тоже возмужал. Ему нужны будут силы, чтобы завершить дело отца.
— Что ты имеешь в виду?
— Армию и ее реформу. Ты еще слишком мала и не помнишь, что, когда мы были беззащитны…
— Ох, Урсула! Иди скорее сюда и посмотри! — с восторгом перебила ее Бриттола. — Констант и Константин едут рука об руку, отец и сын, оба — настоящие герои, как Филипп и Александр! Твой Констант — в зените славы! Ну, посмотри же, Урсула, пожалуйста! Ты будешь так гордиться!
— Урсула! — прозвучал густой, ясный и хорошо знакомый голос с улицы. Так мог говорить только их протектор, Константин. — Выйди на балкон, принцесса! Дай своему народу посмотреть на тебя! Выходи! И другие девушки тоже! Не надо прятаться! Отбрось неуместные приличия, выйди и поприветствуй нас вместе со своим отцом. Пусть Констант увидит свою возлюбленную невесту! И пусть все почувствуют, что мы наконец-то вернулись домой!
Марте и Сауле не нужно было повторять приглашение. Они откинули занавес, за которым прятались, и вывели Кордулу с Бриттолой на балкон. Толпа встретила их восторженными криками. Легионеры тоже приветствовали четырех благородных девушек одобрительными возгласами.
Бриттола занервничала от смущения.
Крики замерли, и все затихли в ожидании. На балкон медленно вышла Урсула. Она была выше остальных, ее голову окружал ореол белокурых волос, свободно спадавших на плечи. Казалось, что своим присутствием она освещает весь балкон. С тех пор как год назад армия ушла в поход, Урсула расцвела и сейчас представляла собой воплощение света и спокойствия. Уверенный взгляд темно-голубых глаз излучал достоинство власти — как у ее матери, любимой народом королевы Рабации. Как только она появилась, толпа взорвалась приветственными криками с удвоенным восторгом.
Урсула благодарно улыбнулась подданным и перевела внимательный взгляд на Константа. Ее возлюбленный изменился за время похода. Возмужав, он лишился мальчишеских черт и повадок. Его руки держали повод коня крепко и уверенно, а легкая поросль на скулах превратилась в густую черную бороду, как у отца. Обветрившаяся кожа потеряла юношескую нежность, придавая Константу вид закаленного сражениями воина. Теперь в его улыбке было больше знания и уверенности, чем вопросов.
Все собравшиеся стали свидетелями того, как юный герой и красавица принцесса обменялись влюбленными взглядами. Потом Константин медленно поднял руку, снял шлем и поклонился. Констант последовал его примеру. Геронтиус, после некоторой паузы и почти не скрывая недовольства, сделал то же самое.
— Смотрите же, люди Кориния! Смотрите, все жители Британии! — заговорил Константин, потом поднял руку своего сына в победном жесте и продолжил: — Вот ваше будущее! Констант и Урсула!
«Констант и Урсула! Констант и Урсула! Констант и Урсула!» — скандировала толпа, и этот крик, казалось, наполнил весь город. В это время наместник, его сын и полководец раскланялись, надели шлемы и вернулись на коней, чтобы продолжить парад.
Как только генеральские знамена исчезли из виду, Кордула схватила Урсулу за руку.
— Смотри! — Она показала на холм, вершина которого виднелась над замковой стеной и крышами домов. — Это Пинноса!
Они узнали бы ее на любом расстоянии. Она сидела на огромной черной кобыле, Артемиде, одетая в свой обычный наряд — костюм для охоты. Ярко-рыжие волосы были убраны назад, чтобы не застилать глаза. На правом плече у нее висел ремень, на котором была нанизана мелкая добыча, за спиной виднелся лук, а в левой руке она держала длинное охотничье копье. Поперек конского крупа лежал убитый ею олень. Пока девушки наблюдали за ней, Пинноса тронула поводья, и лошадь медленно ушла в тень.
— Наверное, она услышала шум и поняла, что парад уже в разгаре, — голос Бриттолы выдавал ее разочарование. — Почему она не присоединилась к нам?
— Она, скорее всего, увлеклась погоней, — отозвалась Марта. — Ты же знаешь, ничто не может оторвать ее от охоты, особенно если она погнала дичь.
— Наверное, Марта, ты права. Только я бы очень хотела, чтобы она хоть немного изменилась, — со вздохом произнесла Урсула. — Особенно сейчас, когда пришло время выполнять свой долг, как нам. Порой мне кажется, что она слишком сжилась с «дикой стариной» и относится к цивилизованной жизни в замке с излишним пренебрежением. Ох, Пинноса… — Она скорее говорила сама с собой, чем обращалась к девушкам, все еще не отрывая взгляда от опустевшей вершины холма. — Почему тебя так тянет в дикий мир? И почему ты так избегаешь мужчин?
— А по-моему, она им просто завидует, — весело сказала Марте Саула, когда они уходили с балкона. — Она — как волк, грезящий об орлиных крыльях!
Девушки засмеялись ее шутке, и даже Урсула, торопившаяся вернуться к своим приготовлениям к пиру, оглянулась на них с улыбкой.
II
Урсула наклонилась к Бриттоле, сидевшей рядом с нею за женской половиной стола.
— Где же наши мужчины?
Пир уже давно начался, за столом сидели знатные посланники Лондиния, и остальным мужчинам пора было появиться. Места во главе стола занимали король Дионот, посол Морган, епископ Патроклий и трое представителей местных знатных родов. Возле них оставалось шесть пустых сидений, предназначенных для Константина, Константа, Геронтиуса, отца Бриттолы Конана и еще двоих крупных военачальников. Жены знатных мужей сидели вместе с Урсулой, Бриттолой, Кордулой, Мартой и Саулой во главе другого стола. Столы для менее знатных гостей, за которыми должны были находиться и мужчины, и женщины, по-прежнему оставались полупустыми. Там были только жены, матери и сестры отсутствующих воинов. Из знатных дам отсутствовала только Пинноса.
Столы ломились от угощений, источавших умопомрачительные ароматы. Телята и поросята, зажаренные целиком на вертеле, горы жареной и тушеной дичи, раки и экзотические фрукты были разложены на серебряных блюдах. Благоуханное вино успело раздразнить аппетит гостей. Епископ Патроклий, полный и румяный, благословив пиршество, первым преломил хлеб и дал себе волю, знатно угостившись и набросав вокруг своей тарелки массу объедков.
Гостей тем временем развлекали вовсю. Глотатель огня, одетый в полосатую шкуру неизвестного животного, сумел так заинтриговать женщин своими трюками, что те, казалось, и думать забыли про своих мужчин.
Урсула воспользовалась моментом и подошла к королю.
— Отец, где они могут быть? — прошептала она ему на ухо. — Им уже давно пора появиться!
— Не волнуйся, дорогая. Нам ведь не трудно проявить каплю терпения по отношению к мужчинам, которым мы стольким обязаны?
— Но, отец! Они должны были закончить омовение еще задолго до заката. Чем они могут быть заняты?
Они же голодны и умирают от жажды! — И тут ей пришла в голову ужасная мысль.
Встревоженное лицо отца подтвердило ее опасения.
— Не надо так себя расстраивать, дорогая. Ты выполнила свою работу, пир великолепен. Будь же терпелива. Они скоро придут, я уверен, что…
— Они ведь у алтаря, да? — произнесла она свистящим шепотом. Взгляд, которым она пронзила отца, стер с его лица благостную улыбку.
— Тише! — Король Дионот быстро отвернулся от епископа Патроклия. Нет, он мог не волноваться на его счет: старый друг был всецело поглощен отбором самых сочных кусочков молодой куропатки. — Хороший вождь не должен покидать своих подданных. Чувство долга не позволит ему этого. Просто позволь им закончить свою работу.
— Вот я и положу конец их работе, а заодно и приведу сюда!
— Нет! Ты не должна этого делать! Не встревай в дела мужчин.
— Все, что касается мужчин, исключительно важно для женщин. Ты же знаешь, отец.
Он улыбнулся.
— Ты такая же смелая, как твоя мать. Я знаю, что если ты что-то решила, то мне тебя уже не переубедить. — Они обменялись понимающими взглядами, и Урсула ушла.
В этот момент в зале раздался резкий треск и полыхнула вспышка. Глотатель огня изрыгнул язык пламени, из которого выпорхнул белый голубь и полетел по залу. Кто-то из женщин вскрикнул от удивления, кто-то лишился дара речи. Кордула взвизгнула от восторга, и даже епископ Патроклий отвлекся от своей куропатки и присоединился к аплодисментам.
Ухода принцессы не заметил почти никто, кроме Бриттолы, которая внимательно наблюдала за тихой беседой Урсулы с отцом. Как только та выскользнула за шпалеры, девушка подхватила свой плащ и тихо отправилась следом. В то же самое время Олеандра, крадучись, проследовала за ними, исполненная решимости не оставлять хозяйку без присмотра. Она ведь нянчила Урсулу с рождения.
Кордула, сидя за столом и наблюдая, как эта троица ускользает с пиршества, воспользовалась тем, что место Бриттолы рядом с ней освободилось. Она уселась поудобнее, вытянула ноги, взяла гроздь темно-лилового винограда и с удовольствием приступила к трапезе.
III
Урсула быстро шла по пустой улице по направлению к казармам. Узкая улочка, наполненная неверными тенями в первой половине дня, сейчас переливалась теплым красноватым светом закатного солнца. Прохладный не по сезону ветер развевал светло-золотистые волосы девушки. Животные в соседних садах и сараях беспокоились: гуси гоготали, свиньи ворочались, собаки лаяли и выли. Но к этим звукам примешивался еще один: стук легких сандалий по старой мощеной мостовой.
— Подожди меня, — задыхаясь, окликнула ее Бриттола, бегом преодолевая остаток разделявшего их расстояния.
— Бриттола? — Урсула остановилась и повернула назад. — Тебе нельзя сюда, возвращайся на праздник. Я скоро приду, только позову Константа и его отца. Наверное, они чем-то увлеклись и забыли о времени.
— А я позову своего отца. Наверное, он тоже чем-то увлекся.
— Я позабочусь о том, чтобы он пошел с нами. А теперь — беги обратно.
— Нет, и пойду с тобой. Они ведь что-то затеяли, правда?
— Если они затеяли то, что я думаю, тебе туда идти нельзя. Твой отец точно не хотел бы, чтобы ты это видела. Во всяком случае, не в твоем нежном возрасте.
— Урсула! Как ты можешь так говорить! Мы обе еще молоды. Когда умерли наши матери, тебе тоже было шестнадцать лет, сколько мне сейчас. Разве ты переложила всю ответственность на одного отца? Разве ты тогда не была преисполнена желанием заботиться о нем и даже направлять его на верный путь, если он вдруг оступится?
Последние лучи заката осветили лица девушек, смотревших друг на друга в упор.
— Ты права, — сказала Урсула. — Когда умерла мама, отец стал для меня всем. А теперь еще и Констант — моя любовь.
— А у меня даже нет любви. Только отец. Урсула улыбнулась.
— Хорошо, пойдем, — сказала она. — Только будь готова, это…
Бриттола знала, что она скажет дальше. Она всегда так говорила, готовя себя и других к сложному или неприятному делу, поэтому конец этой фразы они произнесли в унисон: «Это будет нелегко».
Они засмеялись, обнялись и пошли дальше вместе.
IV
Казармы выходили фасадом на окраины города, и девушки подошли к ним с тыльной стороны. Подходя к торцу огромного здания, они услышали напевный речитатив мужских голосов. Остановившись, девушки прислушались. Звук доносился из аллеи, окружавшей здание. Он усиливался с каждым куплетом и под конец разносился единым мощным рыком.
— Что это? — воскликнула Бриттола, повернувшись в сторону источника звука. — Ну же, скорее бежим, посмотрим, чем это они занимаются?
— Бриттола! Вернись! Вернись, я тебе говорю! — кричала Урсула, но напрасно. Подруга уже скрылась в тени аллеи. С сердитым окриком «стой, Бриттола!» она побежала вслед за ней.
Аллея вывела Урсулу в старенький внутренний дворик, одну сторону которого формировала стена казармы. В стене не было дверей, только небольшое окошко посередине и слишком высоко, чтобы до него можно было достать. Рядом со стеной, прямо возле окна росло старое лимонное дерево, раскинув свои ветви высоко над крышей казармы. Урсула и Бриттола хорошо об этом знали и в детстве частенько залезали на него. Среди горожан ходило поверье, что это дерево растет возле комнаты, в которой обитали души умерших солдат, и самым большим подвигом среди детворы считалось забраться на скрипучие ветви, заглянуть в окно и рассказать, какие движущиеся тени они рассмотрели.
Урсула догнала Бриттолу возле входа в садик. Речитатив, оборвавшийся на самой высокой ноте, начался снова. Звук доносился из того самого окна, но из-за толщины стены слов девушкам было не разобрать.
— Давай! Залезем наверх и подсмотрим за ними! — заговорщицки прошептала Бриттола. Не успела Урсула ответить, как девушка подбежала к дереву, подпрыгнула, зацепилась за нижнюю ветвь и полезла вверх.
— Ну, мы же уже не дети, — побормотала про себя Урсула и с большой неохотой последовала за ней, вспоминая, куда в детстве ставила руки и ноги.
Пока она добиралась до ветки, откуда открывался хороший вид на происходившее по ту сторону окна, речитатив снова достиг кульминации и перешел в рев, который был слышен им с улицы.
— Бриттола! — громко зашептала Урсула. — Довольно! Слезай, это опасно!
Но было поздно — Бриттола успела заглянуть в окно. Когда Урсула добралась до нее, девочку уже сковал ужас. Вцепившись одной рукой за ветку над собой, другой она крепко держала серебряный крест, будто стараясь с его помощью защититься от зла. Урсула пристроилась рядом и тоже посмотрела в окно.
В зале спиной к ней стоял мужчина, окутанный в черный плащ с капюшоном, с золотисто-алым венком на голове. Он наклонился, совершая какие-то приготовления. Вокруг него находились люди в таких же облачениях. Прямо перед ним лицом к окну стоял Геронтиус, вымывшийся и побритый, обнаженный по пояс. На глазах у девушек фигура выпрямилась и рывком подняла в воздух большой, инкрустированный драгоценными камнями кубок. Густая алая жидкость выплеснулась из кубка на руку мужчины. Геронтиус протянул руки, взял драгоценный сосуд и поднял его над собой. Увидев это, окружавшие его люди стали дружно издавать странный звук, некий низкий гортанный рык, и, пока они не умолкли, Геронтиус продолжал держать кубок над собой. Потом поднес его к губам и отпил. Часть красной жидкости потекла по его скулам и подбородку. Выпив до дна, Геронтиус поставил кубок на алтарь и отошел в сторону. Мужчины снова затянули речитатив. Фигура в плаще подняла явно только что отрубленную голову теленка над кубком и наполнила его свежей кровью.
Бриттола вскрикнула. Урсула испугалась, что девочка упадет в обморок, и поспешила схватить ее покрепче. В этот момент перед их глазами появился умытый и выбритый, голый по пояс Конан, отец Бриттолы. Он стоял перед алтарем.
— Ну же, мы увидели достаточно. Давай слезать, — заговорила Урсула, стараясь заслонить Бриттолу от ужасного зрелища.
— Господь всемилостивый! — вскрикнула Бриттола. — Что он делает? На нем даже креста нет! Боже мой! Боже мой!
— Ш-ш, тише, Бриттола, — отчаянно пыталась успокоить ее Урсула. — Давай слезем вниз и положим этому конец!
Бриттола затрясла головой и закричала:
— Господи! Останови их! Останови их! Пожалуйста!
Урсула, ухватив Бриттолу за талию, принялась стягивать ее с дерева. Бросив последний взгляд на окно, она с ужасом поняла, что их обнаружили: все мужчины, включая того, кто был в плаще с капюшоном, смотрели в окно, прямо на них. Капюшон сполз и открыл лицо Константина. А перед алтарем, дожидаясь своей очереди, стоял чистый и выбритый Констант.
V
Урсула все еще помогала Бриттоле слезть с дерева, когда воины, успев переодеться в тоги и взяв в руки факелы, выбежали на аллею. Сомкнувшись кольцом вокруг старого дерева, они осыпали девушек насмешками.
— Спускайся, крикливая девка! Сейчас я заставлю тебя кричать по-настоящему! — гаркнул Геронтиус.
— Попридержи язык, Геронтиус, — одернул его Константин, пробираясь сквозь толпу к дереву. — Ты что, не видишь, это принцесса Урсула!
Пока он говорил, Урсула помогла Бриттоле слезть на нижнюю ветку. Констант, успевший пробраться сквозь толпу вперед, помог девочке спуститься. Однако, как только он отпустил руки, Бриттола со слезами упала на землю.
— Простите, что мы потревожили вас, уважаемые воины! — резко сказала Урсула, спрыгнув с дерева. Обращаясь ко всем собравшимся мужчинам сразу, она смотрела только на Константина и Константа. — Мы всего лишь хотели напомнить вам о том, что Великий пир, устроенный в вашу честь, не может начаться без вашего присутствия. — Она наклонилась к всхлипывавшей Бриттоле, приобняла ее за плечи и, покачивая как младенца, утешала: «Тише, тише. Не плачь!»
По толпе прошелестело: «Это юная Бриттола».
Отец Бриттолы, Конан, пробрался вперед и встал рядом с Константином. Он был самым опытным из командующих, да и по возрасту старше других офицеров. Правда, его годы становились видны только тогда, когда он снимал с себя доспехи.
— Иди сюда, дорогая. Возьми себя в руки. Ты и так уже устроила достаточное для этого вечера представление, а нам еще надо идти на пир. — Выступив вперед и тепло улыбнувшись Урсуле, он попытался взять дочь под руку.
— Отпусти! — Она отдернула руку и вскочила. — Отпусти меня! — Снова оказавшись на ногах, она отбросила волосы с лица и дерзко посмотрела на отца. — Как ты мог, отец? Я видела, что ты снял свой крест. Зачем? Ты надеялся спрятать свой позор от Господа?
Конан, явно расстроенный, снова попытался взять дочь за руку, но она опять отпрянула.
— Разве не достаточно того, что они решились на подобную мерзость, — и она широким взмахом рук обвела всех присутствующих. — Но ты, почему ты пошел на это, я не понимаю! Тебе же не нужно ничего доказывать никому, кроме Господа твоего. Тебе, как никому другому! Тебе, благословленному в детстве самим Константином Великим! Как ты мог! Где твоя вера, отец?
— Идем. Дли таких разговоров нужно выбирать и время, и место. — Он снова попытался ее увести, но она опять не далась.
— Нет! Я хочу знать, почему ты и другие «христиане» не могут хранить верность истинному Богу!
— Мы храним верность тем богам, которым пожелаем, — с этими словами вперед вышел Константин, крепко сжав Бриттолу за руку, чтобы положить конец унижениям ее отца. — Ты же сама хранишь статуи других богов в своем доме, разве нет?
— Да, но это просто традиция, это не…
— И ты возносишь благодарность Зевсу и Афине, разве не так?
— Да, но это не…
— А ты понимаешь, почему это делаешь? — Константин замолчал, но потом сам ответил на вопрос раньше Бриттолы. — Я могу тебе сказать почему. Потому что это твой свободный выбор.
— Я знаю, но…
Константин повысил голос и обратился к окружавшим мужчинам.
— И эта твоя свобода поклоняться любому из богов так, как тебе этого хочется, является частью истинной славы Римской империи. Только у Рима достает власти на то, чтобы впитать в себя разные религии и поклоняться многим богам. Ибо все боги признают власть Рима.
Он замолчал и оглядел собравшихся, задержавшись взглядом на напряженном лице Урсулы.
— Бриттола, твой отец прав. Для подобных бесед нужно уметь выбирать время и место, и я объясню тебе, почему. Свобода, которой ты сейчас наслаждаешься, та самая свобода, которая позволяет тебе роскошь рассуждений о том, что управляет людьми, бог, вера или рок… — Его торжественный тон сменился насмешливым, и толпа тут же ответила смехом. — Эта самая свобода была добыта в тяжелом бою, и, видит бог, мы должны будем и впредь ее защищать! Поэтому выше всего, всех богов, выше веры или рока, выше самой свободы должен стоять долг! А долг каждого здорового подданного Римской империи — защищать империю, вместе со всем, во что она верит. — Теперь он смотрел на Урсулу и Константа. — И лишь после того, как он выполнит свой долг, выполнит его полностью, он сможет вернуться к своей семье и друзьям, предаться пирам и разговорам — то есть насладиться той самой свободой, добытой в нелегких боях…
Чувствуя, что хватка Константина ослабла, Бриттола вырвалась из его рук, схватила свой серебряный крест и высоко подняла его над головой.
— Нет! — закричала она. — Это неправильно! Каждый человек должен умом и сердцем своим понимать, что его истинный долг — служить Богу! Единственному Богу! Истинному Богу! Нельзя жить в мире, свободном от божьих правил! Какая такая «тяжело добытая свобода» может заставить человека пить кровь животных? Мы должны стремиться к жизни в богоугодном мире! А сделать это можно, лишь подчиняя себя воле Божьей! Только отказавшись от лже-богов и прекратив вести себя как… как звери!
Константин рассвирепел. Никто из подданных не смел его перебивать, а эта девица позволила себе сделать это уже дважды.
— Как верно заметил твой отец, — вступила Урсула, встав между Бриттолой и Константином, лицом к девочке, — здесь не время и не место для подобного разговора. — Потом она повернулась к Конану. — Я думаю, действительно будет лучше, если вы отведете ее на пир, где подобные дебаты будут более уместны.
— Пойдем, прогуляемся, — мужчина осторожно обнял плечи Бриттолы.
Она опустила голову и позволила отвести себя в сторону. На мгновение показалось, что вспышка ее негодования уже позади. Но как только они подошли к выходу из аллеи, она резко высвободилась и снова развернулась лицом к толпе.
— Наш первый долг — служить Господу, а не Риму! — крикнула она. — В первую очередь мы — солдаты божьей армии, и лишь потом римской!
Мужчины, замерев, просто стояли и смотрели. Никто не шелохнулся, никто ей не ответил. Она смотрела на них с вызовом, страстно желая, чтобы ей возразили, но вдруг наткнулась на жесткий взгляд Урсулы. Только тогда Бриттола прикусила язык, развернулась и наконец ушла, следуя за своим отцом. Еще долго из темной аллеи до мужчин доносились ее рыдания.
Константин сделал повелительное движение головой, и все беспрекословно повиновались его беззвучному приказу. Мужчины разошлись, оставив Константина наедине с Константом и Урсулой.
Первой тишину нарушила Урсула.
— Я понимаю, как сложно управлять армией из христиан и римлян. Лишь одно меня удивляет: как вы можете сражаться в битве или отправляться в далекие походы, не зная наверняка, за что именно вы сражаетесь.
— Часто важнее знать не за что, а против чего ты сражаешься, — тепло ответил Константин, напомнив Урсуле того человека, которого она знала и любила с детства. Он замолчал, потом приблизил к ней пламя своего факела. — Урсула, со дня смерти матери на твои плечи легла большая ответственность. Теперь ты уже должна понимать, что мы зачастую не понимаем причин, по которым на нас возложен тот или иной долг. Мы зачастую многого о нем не знаем. Если мы будем пытаться все осмыслить, то рискуем лишиться рассудка. И в конечном итоге нам удается выполнить свой долг просто потому, что мы знаем, что должны это сделать, а не потому, что понимаем зачем.
— А как быть тогда с личными убеждениями? У нас ведь есть долг и по отношению к себе самим, — Урсула смотрела Константину прямо в глаза. — Скажите, вот вы, за что воюете лично вы, когда отправляетесь в поход?
Какое-то время они молча смотрели друг на друга. Время шло, они не опускали глаз, и Констант начал ощущать неловкость.
— Хорошо, что ты — женщина, — произнес Константин, наконец нарушив затянувшееся молчание. — Это значит, что тебе никогда не придется участвовать в войне. Несмотря на то, что я — воин, видевший проявления воли и Бога, и богов, я не могу ответить на твой вопрос. Могу сказать лишь одно: когда рядом с солдатом Бог — Он дает ему веру. Если его посещают боги — они управляют его судьбой. И то и другое — прекрасное оружие и защита.
Он повернулся к Константу и похлопал его по плечу.
— По-моему, мы можем заняться и более приятными вещами, чем упражнения в ораторстве! Не сопроводишь ли ты нашу принцессу назад, во дворец, к столу праздничного пира, где ей сейчас самое место? Я скоро к вам присоединюсь.
Констант взял Урсулу под руку и повел прочь от дворика. Константин закрепил свой факел на одном из сучьев старого лимонного дерева, заложил руки за спину и задумчиво остановил взгляд на теперь уже темном окне в стене казармы.
— Урсула! — крикнул он, когда молодая пара подошла к выходу в аллею. Они остановились. — Если я когда-нибудь сделаю выбор в пользу Бога или богов, веры или рока, если я буду уверен, что твердо в это верю, — я обязательно дам тебе об этом знать.
VI
Констант и Урсула прошли всю аллею в молчании. Выйдя на улицу, они замедлили шаг, потом остановились. Только тогда Урсула смогла, наконец, посмотреть в любимые глаза. В тот же момент для нее исчез весь мир с его проблемами и спорами. Существовали только они и их любовь, а остальное было неважно.
Но когда она попыталась обнять Константа, он холодно отстранился.
— Как ты могла допустить такую сцену, да еще на глазах у Геронтиуса и солдат? Ты что, не могла осадить Бриттолу? Прошу тебя, помни, что скоро ты станешь моей женой. Придет день, и эти люди станут нашими подданными, и тогда нам будет необходимо их уважение.
Сначала Урсула никак не могла понять, о чем он говорит.
— У Бриттолы были все основания так себя вести, когда она увидела, чем вы были заняты. Кстати, у меня они тоже были! — Констант попытался возразить, но она его перебила. — Я не хочу быть женой язычника — кровопийцы! Ты ведь тоже собирался испить из кубка. Не отрицай! Я видела это своими глазами! Что случилось с моим Константом? Тем, с которым меня вместе крестили? В кого ты превращаешься?
— В человека дела!
Прозвучавшие в его голосе уверенность и сила удивили ее. Такого она раньше не слышала.
— Видишь эти руки? Прикосновения которых ты так любила? Видела бы ты их за работой! Как бы ты тогда восхитилась их мастерством! Они могут проникать копьем в утробу врага, рассекать мечом глотку вражеского солдата, выносить раненого с поля боя, вынимать стрелы из плоти! Вот где я могу проявить себя — в битве! А битва — это ристалище многих богов, которые тебя окружают, а не того Бога, который находится внутри тебя. Когда летят стрелы, когда наступает враг, каждый воин молится тем богам, которые могут ему помочь, изменив его судьбу, подарив удачу. А удача в бою не имеет ничего общего с понятиями о Добре и Зле.
— То, о чем ты говоришь, никак не связано с Богом. Речь идет лишь об удаче. И почему ты говоришь, что можешь проявить себя только в битве? Твое истинное мастерство должно оставлять отпечаток на другом поле — в сердцах твоих людей. Придет день, и ты, как Константин, станешь их повелителем. Твои руки были созданы не для убийства, а для подписания важнейших договоров и приветствия посланников других государств, и…
Он начал улыбаться, как только она заговорила, а теперь уже смеялся в открытую. И смех этот был нарочитым, использованным только ради эффекта.
— Да, да, и для того, чтобы обнимать жену и детей. Как же мне нравится, когда тебе в голову приходят разные идеи! Ты тогда морщишь лоб, а на лице всегда написано больше, чем выражают слова! — Он попытался привлечь ее к себе.
Теперь настал черед Урсулы воспротивиться его ласкам.
— Подожди, не сбивай меня с мысли, Констант. Для меня это важно. Я говорю серьезно: я не выйду замуж за язычника! Даже если он язычник наполовину и подходит к поклонению своим языческим богам с тем же практицизмом, что и его отец. Бриттола права. Ты должен быть верен Богу так же, как мне и нашим будущим детям.
Он перестал смеяться и схватил ее за плечи. Она никогда не видела его таким. Перед ней стоял ее Констант, тот самый, которого она знала и любила, но в то же самое время он был уже другим человеком. Это был Констант — взрослый и жесткий мужчина. И этот мужчина теперь впервые обращался к ней, как к такой же взрослой женщине.
— Урсула, выслушай меня. Ты сама знаешь, насколько сильна эта новая армия. Ты знаешь, насколько в ней жесткая дисциплина. И что теперь, когда во главе этой армии стоит мой отец, мы стали самой мощной военной силой в Римской империи! Ни один император не мог бы и мечтать о большей силе, и… — Тут он заметил встревоженное выражение ее лица и замолчал. — Мне кажется, наше время пришло. Мы скоро отправимся на континент.
Не поспевая следить за лихорадочным хороводом мыслей, Урсула почувствовала, как ее сердце наполняется тяжелым ощущением страха. Такое же предчувствие нависшей угрозы уже посетило ее совсем недавно.
Урсула взяла себя в руки, улыбнулась и кивнула Константу, чтобы он продолжал.
— Мы сейчас находимся в полной боевой готовности. В наших рядах солдат больше, чем когда бы то ни было. Мобилизованы все резервы, и запасные силы присоединены к основным. В Германии и Галлии, похоже, дела обстоят не лучшим образом… — Он вздохнул и внимательно всмотрелся в ее глаза. — Прокураторы обеих провинций в отчаянии. Германцы нападают все чаще, варвары прорывают защиту границ, истребляя на своем пути людей, сжигая селения и разоряя города. Но только вместо укрепления обороны границ прокураторы оттягивают конницу и пехоту на юг, чтобы там защититься от готов. Даже императорский двор из-за угрозы вторжения переехал в Арелат. Все это значит, что границы могут выстоять лишь в том случае, если британские легионы начнут кампанию по их охране и восстановлению порядка в приграничных регионах. — Констант с трудом перевел дыхание. — Мне кажется, что мы можем выступить в любой день.
Урсула опустила голову, чтобы он не смог прочитать выражение ужаса в ее глазах, и попыталась осознать то, что только что услышала.
— Я… я помню, как наша армия последний раз отправлялась на континент. А ты? Помнишь, каким великолепием и гордостью лучились легионы, покидая родные земли? Мы все наблюдали за тем, как они уходили, как блестело их оружие, когда галеры одна за другой покидали безопасное укрытие белых утесов. — Ее глаза наполнились слезами. — Как же они мучились от стыда, когда возвратились несколько лет спустя! Их вернулась всего лишь горстка, все лошади были потеряны, оружия практически не осталось, на доспехах живого места не было… Тех, кто выжил, едва хватило для того, чтобы набрать новобранцев и обучить военному мастерству. Но все-таки удалось восстановить потерянные силы. А теперь посмотри на себя… — Она подняла голову и посмотрела ему прямо в глаза. — Вы — лучшая армия, которая когда-либо была в этой провинции.
Они оба с трудом улыбнулись, только улыбка Урсулы была совсем слабой. Она едва сдерживала слезы.
— За что мы прокляты на этом острове? Почему всякий раз, когда нам удается собрать сильную армию, такую, которой все начинают завидовать, которая сможет на деле защитить Британию, ее у нас отнимают? Почему у нас отбирают плоды самых тяжких наших трудов, чтобы возложить их на чужие столы, обеспечить чьи-то другие привилегии? Пусть галльские или любые другие, главное — эти люди не способны защитить самих себя. Почему Рим со своей коварной политикой… Почему Рим всегда отнимает у нас самое лучшее?
Констант обнял ее:
— Мы не станем жертвой римских политиков, дорогая. Мы более чем подготовлены для этой миссии и сможем сделать даже больше, чем рассчитывает император. Я надеюсь, что наша кампания будет самой удачной, что границы станут крепче, чем когда бы то ни было. Говорят, что некоторые из северных народов могли бы стать нашими надежными союзниками. Мы поселим самые цивилизованные из них вдоль границ империи, чтобы они служили для нее защитой и сдерживали вторжения извне. Других же мы отправим туда, откуда они пришли, или же выпроводим на те территории, где они не смогут причинить нам вреда. Своим примером, своими продуманными делами мы научим этих галльских бездельников организовывать собственную оборону. Галлия, Германия и Испания должны будут стать опорой для Британии, а не требовать помощи всякий раз при угрозе нападения и не ждать сложа руки, что мы придем и выполним за них грязную работу. Когда мы все это сделаем, а мы это обязательно сделаем, мы вернемся домой, в свои теплые дома, и будем доживать жизнь в мире, на своей земле, рядом с любимыми и близкими.
Она опустила голову ему на плечо. Его голос зазвучал тише, переливаясь теми самыми мягкими успокаивающими нотками, которые так часто ей снились. Она вслушивалась в его голос и в биение его сердца.
— Когда придет это время, а я надеюсь, что оно придет даже раньше, чем мы на это рассчитываем, тогда уже не нужны будут никакие походы, больше не будет войн. Воцарится мир, и только тогда мой долг будет исполнен. Я смогу посвятить себя своей собственной жизни, нашей с тобой жизни, нашей семье, нашему королевству. И в этой жизни я отвернусь ото всех богов, кроме Единственного Бога, который живет в наших сердцах. Я тебе обещаю.
Они слились в долгом нежном поцелуе, дыша как единое целое. Потом Урсула неожиданно его оттолкнула.
— Тем не менее это не извиняет твоего кровавого идолопоклонничества! — Она сильно ударила его по руке. — Но с этим мы пока повременим! Пойдем… — Она взяла его под руку. — Нас ждет пир!
Они быстро пошли в сторону дворца, наполняя древние улочки Кориния смехом и влюбленным шепотом. Когда они свернули за угол, Урсула заметила тень Олеандры, скользнувшую позади них. Пожилая служанка подняла руку ко рту, чтобы скрыть улыбку.
VII
Когда все наконец собрались, праздник пошел своим чередом. Дичь была аппетитной, и вино лилось рекой, и епископ Патроклий возрадовался настолько, что принялся петь. Гости из Рима, тоже распробовавшие напитки, присоединились к нему сочным многоголосьем. Все пребывали в расслабленном блаженстве. Константин, Констант, король Дионот и Конан внимательно слушали Моргана, который рассказывал о том, как обстоят дела на континенте. Лишь изредка кто-то из королей прерывал его рассказ каким-нибудь замечанием, и чаще всего вся группа отзывалась на это громким смехом.
Геронтиус, посаженный по другую сторону стола рядом с епископом Патроклием, явно чувствовал себя не в своей тарелке. Урсула, сидевшая за отдельным столом рядом с женами высокопоставленных особ, тихо улыбалась, наблюдая за его попытками прислушаться к беседе, развернувшейся за столом Константина.
— Он как боров, которому невдомек, зачем нужен вертел! — прошептала Бриттола ей на ухо. Девушки сдержанно рассмеялись, стараясь все же не привлекать внимания. Бриттола успела успокоиться, прогулявшись с отцом. Похоже, она наслаждалась вечером, как ни в чем не бывало.
Вдруг из-за шпалер, отделявших обеденную залу от остальных помещений, до них донеслись гневные крики. Послышались звуки перепалки, топот ног, и шпалера внезапно откинулась.
— Прочь с дороги! Возвращайтесь на свою кухню и займитесь очагом! — В залу влетела Пинноса и остановилась перед головными столами. Она по-прежнему была одета в костюм для охоты и держала на плече молодого оленя, с мягкими еще рогами.
Смех и пение смолкли. Гости смотрели на Пинносу во все глаза, а некоторые римские вельможи и особенно их жены, даже с открытыми ртами.
— Прошу простить меня за опоздание, — с почтением обратилась она к королю Дионоту. — Мне лишь подумалось, что вам может понадобиться свежее мясо, чтобы восполнить ваши кладовые после такого роскошного пира. Сначала я искала огромного жирного вепря… но потом вспомнила, что у вас уже есть Геронтиус!
Все засмеялись, за исключением, конечно, Геронтиуса, который насупился, потупив взгляд в свой бокал.
Пинноса сбросила оленя на руки двух ближайших слуг. Затем, вытащив свой охотничий нож, отсекла один из рогов.
— Держи, Геронтиус! — Она пустила рог по столу по направлению к великану. — Это тебе. Судя по тому, что говорят рабыни при банях, тебе срочно нужна помощь! Любая!
Намек на сексуальную доблесть и афродизиаки заставил жен покраснеть, а мужей обрушиться настоящим шквалом хохота. О взаимной ненависти Геронтиуса и Пинносы были наслышаны почти все присутствующие, но сейчас римские вельможи сами получили возможность стать свидетелями ее проявления.
Пинноса угодила рогом прямо в тарелку и не сводила с Геронтиуса горящих ненавистью глаз.
Смех замолк. Геронтиус размахнулся и воткнул нож в стол с такой силой, что тарелка с устрицами подскочила и опрокинулась на колени епископа. Здоровяк медленно встал, развернулся и прорычал гортанным голосом с явным северным акцентом:
— Никакие высокопоставленные гости и приличия не помешают мне проучить зарвавшегося щенка, какого бы пола он ни был!
— Ты? — Пинноса внезапно оказалась на расстоянии вытянутой руки от Геронтиуса. — Проучишь меня? — Она засмеялась. — Конечно, в армии ты известный герой, когда за тебя дерутся другие. Но сам по себе ты просто жирный пустослов. — И она скорчила рожицу, доводя Геронтиуса до предельной точки кипения.
— Ах, ты! — зарычал он и попытался схватить Пинносу, но она легко увернулась, заставив его размахивать руками впустую.
Затем Пинноса неожиданно перешла к наступлению. Глядя на него со странной смесью вызова и отвращения, она подняла свой нож, готовясь к нападению, и стала обходить его по кругу, выбирая момент для удара.
— Достаточно! — крикнул Константин. — Вспомните о наших гостях и оставьте свои мелочные разборки для уличных склок. Не надо выносить их сюда, за праздничный стол!
— Пойдем, присоединимся к дамам, — Урсула поспешила к Пинносе через всю залу, по дороге приказав слуге принести для нее вечернее платье.
— Я больше не зарвавшийся щепок, Геронтиус! — бросила Пинноса, пока к ней не подошла Урсула. — Я подросла и вполне готова подрезать твое брюхо. Кстати, ты даже этого не смог сделать ради моего отца! И я собираюсь это доказать. — Тут Пинноса повернулась к головному столу. — Я здесь и сейчас бросаю вызов Геронтиусу — вызываю его на поединок!
— Что? — закричал Геронтиус. — Поединок с тобой?
— Пинноса, пойди сядь за стол! — умоляла девушку Урсула.
Та медленно и неохотно вложила нож в ножны, потом подошла и встала перед Геронтиусом, глядя ему прямо в лицо.
— Что такое? Ты уже настолько утратил свое мужество, что не можешь сразиться даже с женщиной? Ха! — И она сплюнула ему на ноги. — Как я и сказала: просто жирный пустослов.
Еле сдерживая свой гнев и не в силах больше выносить унижений, Геронтиус бросил вопрошающий взгляд на Константина. Тот удивленно приподнял бровь и молча пожал плечами, как бы предлагая ему самому справиться с ситуацией.
Тогда Геронтиус медленно повернулся к Пинносе.
— Ну что ж, я готов тебя проучить, если ты так меня об этом просишь. — При этих словах Геронтиус натянуто улыбнулся, поклонился дамам и сел за стол, повернувшись к Пинносе спиной.
— Завтра утром в южной долине, после того, как на колокольне отзвонят к утренней, — отчеканила Пинноса.
— Завтра так завтра, — бросил Геронтиус, не утруждаясь обернуться.
Пинноса выглядела вполне удовлетворенной. Она одарила почтительным поклоном сидевших за двумя основными столами, вежливо поприветствовала римских гостей, а затем позволила Урсуле отвести себя к женскому столу.
— Здравствуйте. Рада вас видеть, — уже по-свойски тепло обратилась она к знакомым гостям, по дороге успев схватить кое-что из угощения и кубок с вином.
VIII
Новость о поединке распространялась со скоростью лесного пожара.
Проезжая по дороге, ведущей от замка к южной долине, Урсула неожиданно для себя оказалась окруженной центурионами, легионерами и простыми жителями городка. Кордула и ее подруги вместе с римской делегацией в это время уже сидели под большим вязом возле реки. Слуги угощали их всяческими деликатесами, доставленными сюда на специальном ялике, пришвартованном неподалеку. Спешившись, Урсула присоединилась к гостям.
Спустя несколько минут появились Константин и Констант. Слуги везли за ними бочонки лучшего вина из погребов дворца.
— Прекрасное утро для поединка, — сказал Константин, явно отдохнувший и пребывавший в приподнятом настроении. — Давайте же выпьем за бедолагу Геронтиуса и его несчастье — девушку, которая отомстит за увечья своего бедного отца.
— И пусть победит сильнейший, — также с иронией добавил Констант, когда кубки были наполнены.
Пирующие в знак согласия подняли руки.
Урсула любила дворцовое вино. Пригубив его, она с удовольствием втянула в себя свежий майский воздух, смешанный с тонким ароматом напитка.
Она чувствовала, как чудесное сочетание вкуса и запаха будит в ней ощущение радости, предвкушение скорого счастья. Она сделала еще один небольшой глоток и стала наблюдать за проблесками первых солнечных лучей сквозь матовые от росы верхушки деревьев.
Тут с верхней части дуба, стоявшего возле входа в долину, раздался раскатистый голос охотничьего горна. Урсула тихо улыбнулась, а Бриттола воскликнула: «Это Пинноса! Она на дереве!»
Протяжный резкий звук повторился еще два раза: прозвучал сигнал о начале турнира. Ветви дуба дрогнули, и Пинноса спустилась вниз по веревке на одну из нижних ветвей. Она еще трижды протрубила в рог и спрыгнула на землю со словами: «Я вижу свою добычу! Я иду за ней!»
Пинноса прошла сквозь собравшуюся толпу, ни на шаг не отклоняясь от выбранного пути к «жертве».
Люди, поняв, что поединок непременно состоится, подались назад, образовав круг. Когда они расступились, все увидели Геронтиуса, который вместе с несколькими другими воинами только что прибыл на небольшой лодке и высаживался в дальней стороне долины.
Пинноса дошла до центра импровизированной арены и застыла, неподвижно ожидая противника.
Геронтиус некоторое время стоял молча, меряя Пинносу угрюмым взглядом, словно оценивающий соперника медведь. Потом он поправил шлем, подтянул перевязь меча и медленно направился к ней.
Король Дионот вышел вперед и обратился к собравшимся:
— Пинноса из дома Флавия. Сегодня тебе оказана честь центурионом британских легионов Геронтиусом, который принял твой вызов. Пусть сначала говорит эта молодая женщина, чтобы мы узнали, чего она хочет.
— Ваше Величество, я пришла сюда, чтобы отомстить за несчастье, приключившееся с моим отцом, великим воином Марком Флавием. Он был не только брошен этим человеком в самом разгаре боя, когда больше всего нуждался в помощи, но и претерпел муки стыда и унижения от увечья, с которым остался на всю свою жизнь. Раны его были недостаточно глубоки и тяжелы, чтобы дать ему погибнуть, приняв почетную смерть героя. Но этих уродующих ран вообще могло бы не быть, если бы не Геронтиус, который бежал с поля боя, ослепленный страхом за свою жизнь, как трусливая крыса, каковой он и является!
Пинноса заметила в толпе Урсулу, и они обменялись легкими кивками приветствия и поддержки.
— Я хочу, Ваше Величество, отомстить за своего отца, который живет сейчас жизнью беспомощного инвалида. Пусть он знает, что его страдания и позор отомщены и что трусливого негодяя Геронтиуса проучила простая женщина! — Она сделала несколько шагов по направлению к Геронтиусу и горящим взглядом впилась в его глаза. — Потому что именно Геронтиус должен был следить за сохранением строя, окружавшего моего отца, когда начался первый обстрел стрелами. Это Геронтиус решил отозвать солдат назад, к безопасной основной линии и ждать, пока все войско не перегруппируется. Это Геронтиус предпочел провозгласить Марка Флавия погибшим, чтобы не присоединяться к группе, отправившейся на его поиски, которая спустя долгое время после окончания битвы все-таки нашла моего бедного отца почти захлебнувшимся собственной кровью! — Пинноса развернулась к людям. — И поэтому я клянусь, что сейчас, наконец, отомщу за его унижения!
Последние слова она прокричала так, чтобы сами небеса слышали ее клятву: «За честь дома Марка Флавия!»
«Марк Флавий! Марк Флавий!» — толпа быстро подхватила клич, который прокатился оглушающей ритмичной волной.
Среди выкрикивавших имя отца Пинносы были и центурионы. Геронтиус бросал на них угрожающие взгляды, но когда клич подхватил Констант, он отказался от попыток их приструнить.
— А ты, Геронтиус, генерал Легиона! — королю пришлось почти кричать, чтобы его услышали. — Что ты можешь сказать в ответ на это обвинение?
Толпа тут же замолчала. На мгновение тишину нарушало только пение птиц.
— Мне нечего добавить к тому, что уже сказано! Я хочу лишь преподать этой девице урок, который ей следовало бы давно усвоить, и поставить ее на место! Да, ее отец был хорошим воином, и мне его жаль. Жаль то, что от него осталось. Но в тот день, о котором она говорит, бой направил меня в одну сторону, а его — в другую! Вот и все, ничего особенного! Если она не может с этим смириться, то это ее личная трагедия, и к чести ее отца никакого отношения не имеет. — Он нетерпеливо теребил свой меч. — А теперь покончим с этим! Мне есть чем занять себя, кроме того, чтобы учить девиц уважать мужскую работу!
— Ну, что ж, — сказал король. — Тогда начнем поединок. Геронтиус, ты, как вызванный, можешь выбрать оружие для первого боя.
— Лошади, копья и мечи!
Артемиду, лошадь Пинносы и каурого жеребца Геронтиуса привели на поле. На них не было упряжи. Противникам были выданы одинаковые копья и щиты.
Пока шли приготовления к поединку, Урсула тихонько отвела Константа в сторону от Константина и остальных.
— Доверься Геронтиусу, и он выберет копья, — сказала она. — Честнее было бы взять только мечи.
— Геронтиус и не старается играть честно. Ему важно выиграть, любой ценой. Он всегда умел это делать. Поэтому тут и оказался.
— Тебе приходится биться с ним бок о бок?
— Обычно нет. Отец организовал армию так, что наши солдаты занимают совершенно разные позиции. Только если мы идем в широкое наступление, или происходит смешение строя, мы можем оказаться рядом.
Констант увлекся наблюдением за приготовлениями к поединку, а Урсула продолжала смотреть на него с беспокойством, плотно угнездившимся в сердце.
В этот момент Пинноса вскочила на Артемиду, и все, включая Константа, издали громкий одобрительный клич.
Вот оно! Опять. Тот самый страх, который охватывал ее без каких бы то ни было причин. Ей показалось, что вокруг сердца свиваются тугие холодные кольца ужаса.
— Не доверяй ему! — внезапно крикнула она. — Не доверяй ему никогда!
— Что? — Констант посмотрел на нее с непонимающей улыбкой. — Кому не доверять?
— Геронтиусу, конечно! Ты теперь стал его главным соперником и сам только что сказал, что Геронтиус сделает ради своей победы все что угодно. Любимый, я прошу тебя, как бы тесно ни сталкивала бы вас битва, никогда не доверяйся ему. Особенно, если…
— Если что, дорогая? — Он наклонил голову так, чтобы приблизить ухо к ее губам.
— Особенно, если погибнет твой отец, — прошептала она.
Он посмотрел на нее с любовью и собрался что-то сказать, но очередной одобрительный вопль толпы вернул его к происходящему.
— Мы поговорим об этом чуть позже, — сказал он, смущенно улыбаясь. — Смотри, они уже готовы к первому заходу!
Геронтиус снял свой шлем с султаном и, как Пинноса, остался в одной тунике, подпоясанной кожаным ремнем. У обоих в руках были короткие копья и круглые щиты.
— Это испытание на проверку умения управлять лошадью, — объяснил Констант, зная, что Урсула никогда раньше не видела подобных состязаний.
— Как они будут это проверять? — спросила она, взяв его под руку и прильнув к нему.
— Они поедут без седел, и им нельзя будет не только держаться за лошадь, но даже прикасаться к ней руками. Я не знал, что Пинноса обладает таким мастерством. А ты?
Урсула не ответила, лишь молча кивнула головой. «Ох, Пинноса! Неужели тебе не ведом страх? Неужели за тебя должны бояться другие? Так, как я боюсь за Константа?»
Пинноса и Геронтиус вывели своих лошадей на позицию: друг напротив друга на противоположных сторонах образованной зрителями арены. Без единого слова или сигнала они одновременно пустились в атаку. Толпа заревела в предвкушении столкновения. Крик «Марк Флавий!» зазвучал еще громче.
Они приближались друг к другу. Теперь они могли нанести друг другу удар. Звук железа, бьющегося о кожаный щит. Артемида встала на дыбы. Толпа загудела.
— Если она упадет — все будет кончено, — сказал Констант скорее для себя, чем для Урсулы.
— Держись, Пинноса! — крикнула Урсула.
Пинноса удержалась на лошади, но не более того. Урсула видела, что все ее силы ушли на то, чтобы не схватить Артемиду за гриву. Она выронила копье, которым пользовалась для сохранения равновесия.
Геронтиус проехал вперед, победно потрясая копьем, и тут же заставил своего коня развернуться для второго захода.
Артемида еще не успела успокоиться, когда Геронтиус снова набросился на Пинносу, метя в незащищенный бок. В последний момент Артемида подчинилась воле своей наездницы и сделала шаг назад, отправив удар Геронтиуса в пустое пространство. Тот покачнулся, и теперь уже его жеребец встал на дыбы. Пинноса поравнялась с ним и ударом своего щита заставила отойти назад. Когда лошади разошлись, он дернулся вперед и поранил щеку об острую кромку щита.
Вид крови разгорячил и без того возбужденную толпу, которая разразилась новыми криками, когда всадники приготовились для следующего захода.
— Третий заход! — воскликнул Констант. — Я еще никогда не видел, чтобы в таком состязании доходили до третьего захода!
Соперники бросились друг на друга. Пинноса уклонилась как раз вовремя, Геронтиус промахнулся, и его грузное тело дало крен вслед за копьем. Когда она увернулась и от следующего удара, нападавший на время вовсе потерял ориентацию и способность управлять конем. Жеребец занервничал и отскочил в сторону. К огромной радости толпы, Пинноса умудрилась заставить Артемиду обогнуть коня Геронтиуса и нацелилась схватить его копье. Но как только она нагнулась вперед, конь Геронтиуса встал на дыбы, и Пинноса вместо копья рванула руку противника. Они оба потеряли равновесие и упали.
— Ничья! — в восторге закричал Констант, стискивая Урсулу в таком сильном объятии, что она почувствовала боль в ребрах.
Пока обессиленная Пинноса, пытаясь отдышаться, вставала на ноги, Геронтиус успел ее опередить. Он предательски подскочил сзади и с силой ударил ее щитом по спине. Пинноса упала лицом в разрытую землю.
Толпа разразилась недовольными возгласами.
— Геронтиус! Борись честно! Помни, она всего лишь девица! — крикнул Константин.
— Короткие мечи! — закричала Пинноса, успев подняться и отплеваться от земли. — Короткие мечи и щиты! Все, Геронтиус, держись. Теперь мы будем биться по-настоящему.
Толпа возбужденно зашумела, предвкушая хороший бой на мечах. Никто не обратил внимании на гонца, который галопом пролетел свободную часть долины, спешился и направился прямо к Константину. Никто, кроме Урсулы. Она освободилась от объятия Константа, чтобы посмотреть, что посыльный передаст Константину.
Судя по тому, как вел себя гонец, новость была очень важной. Улыбка постепенно сошла с лица Константина; казалось, даже плечи его поникли. Наблюдая за ним, Урсула почувствовала, как ее сердце снова сжалось от ледяного страха. Она инстинктивно повернулась к Константу, чтобы заглянуть ему в глаза, но тот был поглощен боем. Тогда она оставила его и подошла к своему отцу, чтобы сопроводить ею к Константину.
Урсула осталась рядом с ними до тех пор, пока прибывший воин не повторил содержание своей депеши с континента. Прислушиваясь к его словам, она с ужасающей ясностью понимала, что они озвучивают приговор Судьбы.
Три племени бургундов и два свевов прорвались через границу. Они перешли Рейн возле Майнца и Аргенторатума. Приграничные войска разбиты и рассеяны. Остатки кельнских гарнизонов, Аргенторатума и войск треверов после отъезда двора из Арля разметаны по всему континенту. Полчища германцев переходят границу, а вся оборона, которую способны обеспечить города, — лишь закрытые ворота. Германия и Галлии открыты для вторжения.
Константин и отец Урсулы молча смотрели друг на друга. Ей показалось, что время тянется бесконечно долго. Потом с тяжелым вздохом человека, принявшего нелегкое решение, король заговорил.
— Время пришло. Приказов императора ждать больше нечего. Мы должны немедленно приступить к исполнению нашего плана.
— Мы выступаем завтра, — с мрачной решимостью подтвердил Константин. — Констант на восходе выйдет с первой конной. Они должны как можно быстрее добраться до побережья и пересечь пролив. Таким образом, мы сможем собрать оставшиеся в Германии и Галлии силы еще до прихода всего нашего войска. Я с основными частями выйду ближе к полудню. Мы отправимся к Лондинию, где нам необходимо завершить некоторые приготовления перед отправкой в порты.
— Марк Флавий! — крикнула Пинноса, показывая, что она готова ко второму туру. Толпа заревела, предвкушая продолжение поединка.
— Мы начнем подготовку к походу, как только насладимся этим зрелищем, — Константин оглянулся и заставил себя улыбнуться. Обняв короля и Урсулу, он развернул их лицами к соревнующимся противникам. — Ну же, друзья! Давайте насладимся тем, что нам вскоре придется защищать в настоящем бою!
Пинноса дважды ударила по щиту Геронтиуса, оставив на нем глубокие следы, и лишь после второго тот ответил. Мечи скрестились. Геронтиус не ожидал от Урсулы такой ярости и удивительной силы, которая застала его врасплох. Ее атака заставила его, спотыкаясь, отступить шагов на пять. С трудом восстановив равновесие, Геронтиус перешел в контратаку. Он бил с сокрушительной силой. Пятью мощными ударами Геронтиус сначала согнул, а потом и расколол щит Пинносы. Но как только он приготовился нанести завершающий удар, она собралась с силой и сделала резкий ответный выпад. Хотя Геронтиус и успел частично заслониться щитом, меч Урсулы оставил глубокий порез у него под мышкой.
Вид крови Геронтиуса привел толпу в неистовство.
Соперники разошлись, чтобы восстановить дыхание. Когда они снова сблизились в центре арены, Пинноса издала громкий боевой клич, полный ярости и угрозы. Она бросилась вперед, ее меч мелькал в серии быстрых круговых движений, и Геронтиусу казалось, что он грозит настичь его со всех сторон сразу. Она сумела трижды нанести сильные удары по корпусу соперника, не обращая внимания на размашистые движения его меча слева и справа. Он упал на колени. Она бросила на землю свой щит и, взяв меч двумя руками, одним ударом его тупой стороны расколола щит противника пополам. Этот удар оставил на теле Геронтиуса еще один кровавый след, в этот раз на предплечье. Когда он попытался обороняться, его удар вверх проткнул лишь воздух — Пинноса успела отскочить в сторону.
Толпа вскрикивала, выражая изумление ее проворностью.
Геронтиус выронил меч и упал на землю возле ее ног. Бой был окончен.
Пинноса приставила лезвие меча к горлу противника и заставила его поднять мокрую от пота голову и посмотреть ей в глаза. Они были так близко друг от друга, что она едва не задохнулась от его смрадного дыхания.
— Я призываю всех, кто видит меня сейчас, стать свидетелями этого поединка. Чтобы они могли подтвердить безо всякой лжи и преувеличения, что Марк Флавий был отомщен, а этот подлец по имени Геронтиус ответил за свои мерзкие делишки. Даже если он и стяжает славу и почет в чьей-либо армии, среди не знающих его людей… — Она снова посмотрела на поверженного противника. — Или, наоборот, среди знающих и таких же, как он сам… Мы всегда сможем напомнить всем: это Геронтиус, навечно опозоренный поражением, принятым от простой девицы.
Толпа одобрительно заревела: «Пинноса! Пинноса!» и «Марк Флавий! Марк Флавий!»
Урсула вернулась к Константу. Он увидел ее и отставил кубок с вином, чтобы обнять невесту. Их разделяла какая-то пара шагов, когда между ними вклинились жены римских гостей и стали вразнобой выражать свое восхищение и сыпать вопросами.
— Неужели все британские женщины умеют так сражаться?
— Сколько Пинносе лет?
— Кто такой Марк Флавий?
Урсула постаралась ответить всем вежливо, не сбиваясь с мысли, но при этом наблюдала за тем, как Константин отошел в сторону, кивком позвал сына за собой и крикнул находившимся на месте поединка центурионам, чтобы те незамедлительно последовали в казармы. Она лишь смотрела, как любимый помахал ей на прощанье и ушел прочь, чтобы там, далеко от нее, быть подхваченным вихрем неведомых событий.
— Неужели все ваши знатные девушки умеют ездить на лошади без седла?
— А что вы надеваете, когда едете на охоту?
Вопросы сыпались один за другим. Свой собственный голос, отвечающий на эти вопросы, удивительно спокойный, она слышала будто издалека. Глубоко в сердце ее пожирали языки черного пламени страха. Ее душа кричала: «Не уходи. Констант! Прошу тебя, не уходи!»
IX
Следующий день прошел для Кориния в суете и хлопотах. Каждый его житель, мужчина, женщина или ребенок, был занят приготовлениями к выступлению армии. Колесных дел мастера и плотники ремонтировали повозки и колесницы. Кузнецы, сапожники, портные и кожевенники штопали старое обмундирование и шили новое. Слуги мыли и чистили все, что входило в армейскую поклажу. Дети бегали с поручениями, принося воду, передавая сообщения и разнося посылки во всех направлениях. Артиллеристы ходили по городу, добывая необходимые припасы, проверяя имеющиеся и упаковывая все надлежащим образом. Лекари осматривали всех недужных, стараясь, чтобы ни одна царапина не ускользнула от их внимания. Ветеринары проверяли здоровье лошадей. Даже сторожевые псы и те не остались в стороне.
Цирюльникам в тот день пришлось выдрать пятьсот зубов. Через много лет они были сложены в специально изготовленную для этого костяную шкатулку, которую поместили в базилике в ногах статуи императора Клавдия, который присоединил Британию к Римской империи.
Гонцы и не занятые на других работах солдаты проверяли, как закреплен груз, все ли собрано на местах стоянок и в бараках. В порты были отправлены гонцы с приказом разыскать оснащенные грузовые галеры, с экипажем, готовым пересечь пролив.
Старшим посланцев был назначен Морган, а это значило, что он должен покинуть город одним из первых. Так случилось, что Урсула выглянула в окно своей комнаты, выходящее прямо на дорогу в Лондиний, как раз в тот момент, когда на ней показался Морган. Стражник у ворот протрубил громко и пронзительно, потом сигнал дополнился еще тремя короткими звуками, и с той части казарм, где квартировались гонцы, послышался громкий прощальный клич. Морган, вылетев за пределы городских ворот уже во весь галоп, постепенно стал удаляться в сторону Лондиния.
Когда всадник подъехал к небольшому подъему на дороге, из-за дерева перед ним показалась фигура и жестами приказала ему остановиться. Урсула сразу поняла, что это Кордула.
X
— Стой! — закричал Морган, натягивая поводья Гермеса.
— Вот как! — игриво сказала Кордула. — Ты думал, что сможешь ускользнуть, да? Думал, что уедешь, так и попрощавшись?
Морган отъехал совсем недалеко от города, и поэтому спешиваться ему было нельзя. За ним наблюдали десятки глаз, и такой поступок посланника мог быть воспринят как плохое предзнаменование. Он потянулся к своей возлюбленной, которая привстала на цыпочки, чтобы поцеловать его на прощание.
— Кордула, мне нельзя задерживаться, я должен торопиться. У нас мало времени, и мое задание…
— О, замолчи! У меня тоже есть задание: поймать порыв легкого ветра и заставить его исполнить обещанное. — Кордула старалась говорить легко и шутя, но голос предательски дрожал. Сердце ее было полно любви к молодому красавцу, который присоединился к гарнизону всего два года назад. Морган был сыном коневода из приграничных земель. Его отец погиб, когда ирландцы напали на их ферму и выжгли ее дотла. Морган в то время впервые отправился в гарнизон в Деве.
Когда он вернулся, на месте дома нашел только пепелище. Единственное, что у него тогда осталось, — молодой, сильный черный жеребец Гермес, на котором Морган отправился бродить по свету. Они вместе поступили на службу в армию. Осторожный, умный юноша с хорошо подвешенным языком со своим удивительно быстроногим конем быстро завоевал симпатию Константина и репутацию самого скорого гонца на британской земле. Морган и в жизнь Кордулы ворвался как безудержный мартовский ветер. Темноволосый юноша и девушка с рыжими волосами и россыпью веснушек сразу проникнись взаимной пылкой любовью.
— Почему бы тебе не выехать с открытого места, а потом вернуться и встретиться со мной, скажем, в Хог Ботом Вел? — предложила она. — Я буду там очень скоро, совсем одна. И у меня есть для тебя сюрприз…
Но Морган ее прервал.
— Нет, — твердо сказал он. Однако лицо его выдало то, что скрыл голос. Кордула увидела, как сильно хотелось ему согласиться.
— Прошу тебя! — умоляла она. — Совсем ненадолго!
— Нет. — Морган решительно отстранился от девушки, пытавшейся погладить его лицо и поцеловать. Жеребец от неожиданно резкого движения своего наездника отпрыгнул в сторону, и Морган с трудом удержал его на месте. — Нет, любимая. Я должен ехать.
— Тогда возьми меня с собой, — простодушно предложила она. Разум ее понимал, что это невозможно, но каждая частичка ее тела стремилась быть рядом с ним, уехать вместе и никогда не терять его из виду.
Наконец он освободился от руки Кордулы. Гермес тут же успокоился, и Морган смог взглянуть в ее глаза и нежно сказать: «Мне очень жаль, но я не могу этого сделать».
С этими словами он хлестнул коня, и огромный жеребец рванулся вперед, прочь от города. Морган, обернувшись, на прощание махал Кордуле рукой, пока не скрылся из виду. На девушке была ярко-красная накидка, краем которой она тоже махала вслед Моргану, даже когда он растворился в придорожном пейзаже.
Прошло немало минут с тех пор, как исчез силуэт всадника на черном коне, а Кордула так и стояла, застыв на месте. Накидка безвольно повисла на поднятой руке, потом упала и свернулась возле ее ног. Кордула в слезах осела в дорожную пыль. Ее сердце было разбито.
XI
Урсула знала, что, как только Морган исчезнет за линией горизонта, каждая секунда жизни будет приносить Кордуле невыносимые страдания. Она не сможет ни думать, ни мечтать ни о чем, кроме его возвращения. Урсула знала об этом, потому что чувствовала то же самое, когда уезжал Констант.
«Выдастся ли нам возможность побыть наедине перед расставанием?»
Она вспомнила о том, как много должно быть сделано для того, чтобы поход и переправа через пролив были успешными и безопасными. И за этим следили старшие полководцы и военачальники.
«Я не увижу его сегодня до поздней ночи, если увижу вообще. А завтра при первом луче восходящего солнца он уедет со своими войсками». Ее пронзила ужасная мысль о том, что она сможет попрощаться с ним только на публике в окружении вельмож.
— Олеандра! — крикнула она. — Беги к казармам и передай Константу сообщение. Скажи ему, что я бы хотела с ним встретиться, когда они сделают перерыв на ужин.
— Прошу прощения, госпожа, но я только что слышала, что генералы и ваш отец уже приказали, чтобы горячие блюда и угощения принесли прямо в залу, где они совещаются. Они не будут делать перерыв на ужин.
— Тогда скажи ему, что я буду ждать его в полночь в дворцовом саду.
— Слушаюсь, госпожа.
Урсула снова посмотрела за окно, на фигуру все еще рыдающей на дороге кузины. Глубоко вздохнула, промокнула глаза краешком платка и вернулась к своему рукоделию.
XII
Полночь застала Урсулу в самом нарядном летнем платье, сидящей на колоннаде дворцового сада. Она смотрела на звезды. Там сияла Малая Медведица, созвездие, в честь которого ее назвали. Вечный танец вокруг Полярной звезды объединял ее с Большой Медведицей.
— Неужели только на небесах мы сможем найти свое истинное прибежище, где проведем вечность наедине и в объятиях друг друга? — спросила она вслух.
Так она просидела всю ночь на своем посту, пока предрассветная дымка не разбудила петуха и его крик не прервал ее размышлений. Олеандра тихо посапывала невдалеке, под разлапистой ивой. Петушиный крик возвестил начало нового дня, и дворцовые кухни почти сразу наполнились звуками пробуждающейся жизни. Проснулись и засуетились слуги. Ночной отдых закончился.
Урсула глубоко вздохнула и пошевелилась.
— Пойдем, Олеандра, — сказала она, с трудом разминая затекшие суставы. — Пора готовиться к прощальному параду.
Олеандра зевнула и медленно поднялась на ноги, чтобы отправиться вслед за Урсулой. Проходя по колоннаде, она заметила маленький предмет, лежащий возле опустевшего стула, наклонилась и подняла его.
— Госпожа! — крикнула старая служанка. — Вы обронили свой портрет!
XIII
Констант в парадных доспехах выглядел великолепно. Его шлем и панцирь были начищены и отполированы. Яркие цвета туники и плаща оттеняли блики утреннего солнца на доспехах. Он был свежевыбрит, что смягчало усталые тени под его глазами. Он тоже не спал всю ночь, проведя ее над военными картами со своими командирами.
Его солдаты, конные воины, уже сидели верхом. Они выстроились группами по двадцать человек: по пять в четыре ряда. Парад проходил в Форуме Кориния, единственном месте, способном вместить столько людей за раз. Солдаты выезжали на арену, делали полный круг, после чего покидали город. Сегодня только авангард Константина сможет покрасоваться в парадной форме, пройти конным строем через весь город и послушать речи на прощальной церемонии. Основные корпуса пехоты и кавалерии выйдут в поход в своей обычной униформе. И не станут собираться вместе, в единую армию до тех пор, пока они не дойдут до широкой равнины по дороге, ведущей в Лондиний. Для проведения прощальной церемонии трон Дионота был поставлен в конце Форума, на возвышение, застеленное большим фиолетовым ковром. В королевской свите были принцесса Урсула, высокопоставленные гости из Рима с женами и местная знать с семьями, включая Бриттолу, Марту, Саулу и Кордулу. Пинноса тоже была там, на этот раз одетая в дорогое нарядное платье, белое с золотой каймой. Ее длинные рыжие волосы были украшены желтыми и алыми лентами.
Констант стоял у ступеней подиума, сосредоточенный, держа шлем с перьями возле правого плеча. Константин и Геронтиус на конях располагались в качестве Почетного караула по обе стороны от подиума, на котором восседал король со свитой. На обоих жеребцах были парадные церемониальные маски, такие тяжелые и громоздкие, что их приходилось снимать, чтобы перевести лошадь с места на место. Рука Геронтиуса, раненная в поединке предыдущего дня, была перевязана.
Подруги Урсулы не смогли отказать себе в удовольствии потешиться над злобным толстяком. Марта подвела к нему других девушек со словами: «Обратите внимание на этого огромного воина, могучего генерала, принявшего поражение из рук одной девицы!» И все начали смеяться.
Геронтиус покраснел и старался смотреть прямо перед собой, делая вид, что никого не видит.
— Ты ведь понимаешь, о чем они говорят, не правда ли? — игриво спросила Пинноса. — Ах, даже у роз есть шипы!
К этому моменту он уже с трудом сохранял самообладание. Он кипел от ярости, стискивая зубы, а Пинноса продолжала говорить.
— А на этой розе еще предостаточно шипов, Геронтиус!
Теперь девушки потешались так громко, что вся свита стала выражать неудовольствие. Урсула была вынуждена покинуть свое место возле отца, чтобы утихомирить подружек.
В этот момент резкий сигнал рога призвал собравшихся к тишине, и король Дионот вышел вперед, чтобы поприветствовать пришедших на Форум.
— Люди Кориния, уважаемые гости и солдаты британской армии! Я стою пред вами, в смирении перед великолепием силы и мужества нашей армии! Конная Армия, я приветствую вас! — Он поднял руки высоко над головой. В лучах утреннего солнца его перчатки мерцали от особого покрытия из золота и молотого стекла. Толпа отозвалась восторженными восклицаниями.
— Сегодня вы нас покидаете. Вскоре вы смело отправитесь через море на помощь нашим оставшимся без защиты друзьям. Безо всякого сомнения, там вам предстоит дело, связанное со сложностями и опасностями, но такие сильные и смелые воины легко справятся с любыми из них. Пусть наши братья в Германии и Галлии знают, что британская армия — самая сильная в Риме!
Одобрительный рев толпы прервал его.
— Идите же, мужи Британии! Идите и спасите Германию и Галлию, выполните свой долг! Герои! Защитники! Станьте легендой! — Король сделал паузу, дождался, пока толпа стихла, а потом продолжил более спокойно: — Только запомните мои слова. Когда вы покинете наш драгоценный остров, который мы считаем своим домом, помните, что каких бы славы и почета вы ни достигли на континенте, вы навсегда останетесь для него чужаками. Только для нас и только для родных мест вы будете сыновьями, братьями, мужьями и настоящими друзьями. Поэтому, став героями, возвращайтесь домой. Принесите свою славу и победу домой! Но самое главное… — он помедлил. — Главное — возвращайтесь домой! Живыми и здоровыми! И как можно скорее!
На мгновение над Форумом повисло молчание, и бравые кавалеристы обменялись взглядами со своими любимыми.
Все время, пока говорил отец, Урсула наблюдала за Константом. Он стоял навытяжку лицом к Форуму, но она знала, что он может видеть ее краем глаза. Когда речь короля подходила к концу, на его скуле явственно заблестела слеза.
— Видишь эту слезу? — прошептала она чуть слышно на ухо Кордуле, которая стояла рядом с ней. — Как бы я хотела ее отереть.
— И поцеловать? И коснуться рукой?
Сестры посмотрели друг на друга. По их щекам струились слезы, губы дрожали. Урсула потянулась к Кордуле и крепко сжала ее руку. Все ее существо отчаянно стремилось прижаться к Константу, но торжественность парада не позволяла и мыслей о подобных вольностях.
Во внезапно образовавшейся пустоте молчания Урсула вдруг почувствовала, что задыхается от собственного бездействия. Она была готова закричать от отчаяния, но вдруг, будто во сне, почувствовала, что медленно отпускает руку Кордулы, поднимает ладони и начинает аплодировать. Вдох, выдох, и весь Форум присоединяется к ней, с криками и овациями. Даже всадники стучали копьями о свои щиты.
Константин обнажил меч и широко взмахнул им, требуя тишины.
— Жители Кориния, досточтимые гости и воины Конной Армии! Я свидетельствую о великой чести, оказанной мне, о чести служить великому королю Дионоту! — Он низко поклонился под одобрительные крики зрителей. — Я также свидетельствую о величайшей чести служить воистину самому смелому и благородному народу во всей Римской империи, гордым жителям Британии! — Он снова поклонился под усилившиеся крики и лишь потом продолжил: — Воины Конной Армии! Никогда не забывайте о главном! Британия — больше чем просто дом для вас. Она — наша жизнь. Ваш почетный долг — защитить свой дом ото всех врагов, где бы они ни были: здесь, на этом острове, или за морями. И никто не сможет исполнить этот долг лучше вас. Салют вам, смелые воины! Воплощенная отвага Британии! Мужество Британии! Сердце Британии!
Поднявшийся одобрительный гул вновь заставил его замолчать. Ожидая, пока смолкнут крики, Константин взглянул на сына и девушку, которая в один прекрасный день должна была войти в его семью.
— Вы долгое время оказывали мне честь, — продолжил он, — доверяя мне защищать вас от опасности. В ответ же, братья бритты, я тоже давно отдал вам самое дорогое, что у меня было, — свою жизнь и верную службу. Сейчас же я отдаю вам то, что дорого мне больше жизни. Я отдаю вам своего сына, Константа!
Толпа снова взревела. Константин принял ее приветствия взмахом руки.
— И сейчас я говорю своему сыну: выполни то, что поручает тебе твой король! Вернись домой! Вернись домой целым и невредимым. Возвращайся поскорее. Но самое главное, возвращайся сюда не потому, что здесь безопасно, а потому, что здесь тебя ждет твое будущее. Твоя красавица невеста, принцесса Урсула!
К реву толпы добавился свист, рев труб и горнов, бой барабанов. Урсула подняла руки, и из ее рукавов вылетело по белому голубю. Оглянувшись, Урсула быстро подмигнула Пинносе, которая помогла ей придумать и исполнить этот трюк.
Публика бушевала от восторга.
Константин снова обнажил и поднял меч, прося тишины.
— Я желаю вам обоим счастья, и пусть ваше будущее будет благословенно множеством детей и внуков. И тогда… тогда, может быть, я смогу отдохнуть от исполнения своего долга. Отдохнуть, наконец, обретя защиту семьи!
Пока публика смеялась шутке Константина, Урсула решительно спустилась по ступеням, подошла к Константу, взяла его лицо в свои руки и поцеловала в губы. Одобрительные возгласы «Еще!» почти оглушили ее. Урсула не заставила себя упрашивать, и на этот раз Констант ее крепко обнял. Немного отстранившись, она подала ему маленький кисет, который вышивала все последнее время.
— Что это? — Константу пришлось кричать.
— В нем мой маленький портрет, который написала Бриттола. Мы сделали для него рамку из дерева и серебра. Я украсила ее сама. Это для того, чтобы тебе легче было меня вспоминать. — Рассказывая ему об этом, Урсула осторожно надевала бечевку кисета ему на шею. Повиснув, подарок ударился о панцирь. Урсула увидела, как глупо это выглядит, улыбнулась и заправила его внутрь, под доспехи. Потом она посмотрела Константу в глаза.
— Он всегда будет со мной. Я не сниму его даже во время купанья. — Он крепко обнял Урсулу за плечи и вгляделся в ее глаза. — И запомни: только в твоем голосе я слышу зов семьи. Только в твоих глазах отражается мой дом.
Она так много хотела ему сказать, но из ее уст смогли вырваться только два слова: «Возвращайся скорее». Они поцеловались в третий раз, и публика взвыла от переполнявших ее эмоций.
— Внимание! — взревел Константин, перекрывая многоголосые крики.
Констант отпустил Урсулу. Не в силах его остановить, она наблюдала за тем, как он надевал шлем и поправлял плащ. Вот он садится на коня, поправляет меч и выезжает на позицию перед строем. Его помощник подал ему штандарт, и когда Констант поднял знамя над головой, Форум взревел еще громче, хотя, казалось, это было уже невозможно.
— Генерал! Вывести войска!
— Слушаюсь! Легионеры! Вперед, марш!
Констант развернул коня и отсалютовал королевской свите и высоким гостям. В тот момент их с Урсулой глаза все-таки встретились. У них было лишь одно драгоценное мгновение, но они оба сумели за него сказать друг другу очень многое. Их глаза говорили: «Береги себя!», сердца вторили: «Помни меня!», «Я дождусь тебя!», «Я тебя не забуду!» Но время истекло. Прощальные слова произнесены, и вот конь Константа развернулся и повлек своего всадника прочь. Констант приложил руку к губам и послал ей воздушный поцелуй. Она едва успела ему ответить, пока он мог ее видеть.
Воины объезжали Форум по почетному кругу, салютуя королю и его свите, и выезжали на центральную улицу, ведущую к Главным Воротам, Лондинию и континенту. Теперь Урсуле был виден только штандарт, парящий в мареве над перьями многочисленных шлемов.
Кордула с подругами, как и другие люди на Форуме, побежали к выходу за легионерами, крича последние слова прощания. Голос Бриттолы звучал громче всех остальных: «Да пребудет с вами Господь!»
Одна Пинноса не бежала вслед за толпой. Она обняла Урсулу и прислонила голову сестры к своему плечу.
— Пойдем, — сказала она. — Ты устала. Тебе надо вернуться к себе и выкроить пару часов сна до отъезда Константина. Все закончится около полудня, и в нашем распоряжении останется еще целый день. Я прикажу приготовить нее для конной прогулки, мы поедем все вместе. Уедем из города, оставим все это позади и поднимемся на северные холмы. Ты найдешь для себя славное тихое местечко для отдыха, а я… — Она улыбнулась. — А я смогу немного поохотиться.
Урсула кивнула и позволила Пинносе отвести себя во дворец. Как только Урсула и Пинноса вышли из Форума, Бриттола, Кордула, Марта и Саула бросились им вдогонку. Шесть девушек, в самом расцвете своей красоты, рука об руку двигались в одном направлении.
