1
В тот день была сильная буря. Я хорошо это помню, потому что мой отец, Мендель Либерман, предложил встретиться за чашкой кофе в «Империале». У меня было сильное подозрение, что он что-то задумал…
Огромная черная туча поднималась из-за Оперного театра, как извергающийся вулкан в клубах адского дыма и пепла. Она была такая громадная, что казалось, приближается конец света — грандиозная катастрофа масштаба Помпеи. В таинственном янтарном свете все окружающие здания приобрели желтоватый оттенок. Возвышающиеся на крышах статуи — античные фигуры и триумфальные орлы — казались вырезанными из затвердевшей серы. Вспышка молнии прорезала тучу, как поток расплавленной лавы — склон вулкана. Земля дрогнула, воздух пришел в движение, но дождь все не начинался. Приближающаяся буря будто копила силу, чтобы затопить все вокруг.
Звон трамвайного колокольчика вывел Либермана из задумчивости и отогнал несколько конных экипажей с рельсов.
Сидя в вагоне, Либерман гадал, зачем отец хочет его видеть. В самой встрече не было ничего удивительного — они часто встречались за чашкой кофе. Странность заключалась, скорее в том, как было сделано это приглашение. Голос Менделя был необычно напряженный — пронзительный и настораживающий. Небрежность его тона казалась неубедительной и явно свидетельствовала о попытке, возможно бессознательной, замаскировать какой-то мотив. Но что бы это могло быть?
Движение на Картнер-Ринг было весьма оживленным, и трамвай замедлил ход, так что Либерман выпрыгнул, не дожидаясь остановки. Он поднял воротник каракулевого пальто и поспешил в ресторан.
Несмотря на то что столы были уже накрыты к обеду, в «Империале» кипела работа. Официанты с высоко поднятыми серебряными подносами лавировали между столами, посетители оживленно беседовали. В дальнем углу пианист играл мазурку Шопена. Либерман протер запотевшие очки носовым платком и повесил пальто на вешалку.
— Добрый день, герр доктор.
Либерман узнал голос и, не оборачиваясь, ответил:
— Добрый день, Бруно. Как дела?
— Все в порядке, господин доктор, спасибо.
Когда Либерман повернулся, официант продолжил:
— Прошу сюда. Ваш отец уже здесь.
Бруно указал на столик в дальнем углу и повел Либермана через оживленный зал. Мендель сидел, спрятавшись ото всех за листами «Винер цайтунг».
— Герр Либерман, — позвал официант.
Мендель сложил газету. Это был очень полный человек с солидной бородой и густыми бровями. Лицо его можно было бы назвать суровым, если бы не множество морщинок, выдававших в нем человека, который не прочь посмеяться.
Официант добавил:
— Ваш сын.
— А, Максим! — воскликнул Мендель. — Вот и ты! — В голосе его прозвучало некоторое раздражение, будто его заставили ждать.
Выдержав паузу, Либерман ответил:
— Но я пришел раньше времени, отец.
Мендель взглянул на карманные часы.
— Верно. Ну, садись же, садись. Мне еще один кофе «Фарисей» и… Макс, закажешь чего-нибудь? — предложил он сыну.
— «Мокко», пожалуйста.
Официант сдержанно поклонился и исчез.
— Итак, — начал Мендель, — как твои дела, мой мальчик?
— Очень хорошо, отец.
— Ты похудел.
— Да?
— Да. И выглядишь уставшим.
— Я не заметил.
— Ты хорошо питаешься?
Либерман рассмеялся:
— Если уж питаюсь, то хорошо. А как твои дела, отец?
Мендель скривился.
— А, по-разному. Знаешь ведь, как это бывает. Я хожу к тому специалисту, которого ты порекомендовал, к Пинчу. Вроде получше. Но со спиной все по-прежнему.
— Очень жаль.
Мендель отмахнулся от замечания сына.
— Будешь что-нибудь есть? — Мендель придвинул ему меню. — Судя по твоему виду, тебе это необходимо. Пожалуй, я возьму штрудель с творогом.
Либерман стал изучать длинный список десертов: яблочный торт, пирожное с кремом, трюфельный торт, яблочный штрудель. Перечень занимал несколько страниц.
— Мать передает тебе привет, — сказал Мендель, — и интересуется, когда сможет опять тебя увидеть. — Его лицо выражало что-то среднее между сочувствием и упреком.
— Извини, отец. В последнее время я очень занят. Слишком много пациентов… Передай матери, что я попробую встретиться с ней на следующей неделе. Может, в пятницу?
— Тогда приходи на ужин.
— Хорошо, — согласился Либерман, внезапно почувствовав, что обязательство, которое он взял на себя, оказалось серьезнее, чем он предполагал.
Он снова обратился к меню: торт «Добос», кекс «Гугельхупф», линцский торт. Мазурка закончилась громким минорным аккордом, и по залу ресторана пробежала волна аплодисментов. Ободренный пианист изобразил на верхних клавишах игривое вступительное арпеджио популярного вальса. Сидящие у окна люди снова зааплодировали в знак благодарности.
Бруно принес кофе и замер с блокнотом и карандашом наготове.
— Штрудель с творогом, — сказал Мендель.
— Пирожное «Седло оленя», пожалуйста, — попросил Либерман.
Мендель добавил сливки в свой «Фарисей», который подавался с небольшим количеством рома, и сразу заговорил о семейном текстильном предприятии. Эта тема давно стала своего рода традицией. Прибыль выросла, и Мендель подумывал о расширении дела: можно было открыть еще одну фабрику или даже магазин. Теперь, когда сующие везде свой нос бюрократы сняли запрет на универсальные магазины, он видел в розничной торговле новые перспективы. Его старый друг Бломберг уже открыл универсальный магазин, который приносит хороший доход, и предложил ему партнерство. Обо всем этом Мендель говорил с энтузиазмом и, очевидно, ждал поддержки сына.
Либерман понимал, почему отец так подробно ему все это рассказывает. Он гордился академическими достижениями сына, но надеялся, что однажды Макс займет его место.
Мендель прервал свой рассказ, случайно взглянув на руку сына. Казалось, его пальцы двигались в такт мелодии, исполняемой пианистом, а воображаемые клавиши располагались на краю стола.
— Ты меня слушаешь? — спросил Мендель.
— Да, конечно, я слушаю, — ответил Либерман. Он привык к таким вопросам, и его нельзя уже было застать врасплох, как случилось однажды. — Ты обдумываешь совместное дело с господином Бломбергом.
Либерман принял характерное положение: правая рука подпирает щеку, отставленный указательный палец мягко покоится на правом виске. Это была «поза слушателя», столь любимая многими психиатрами.
— И что ты думаешь? Хорошая идея? — спросил Мендель.
— Ну, если уже существующий магазин приносит прибыль, эта затея кажется разумной.
— Дело потребует серьезных вложений.
— Не сомневаюсь.
Мендель погладил бороду.
— Похоже, тебе не особенно нравится эта мысль.
— Отец, так ли важно, что я думаю?
Мендель вздохнул.
— Думаю, нет. — Его разочарование было очевидным.
Либерман отвел взгляд. Расстраивать отца было неприятно, и теперь ему было стыдно. Побуждения родителя были достойны похвалы, и Либерман прекрасно понимал, что своей безбедной жизнью, по крайней мере отчасти, обязан тому, что отец прекрасно руководил семейным предприятием. Тем не менее он никогда бы не смог представить себя управляющим фабрикой или универсальным магазином. Сама идея казалась ему абсурдной.
Пока подобные мысли крутились в голове Либермана, он заметил, что в зале появился господин средних лет. Войдя, он снял шляпу и огляделся. Волосы его были зачесаны набок, а аккуратно подстриженные усы и борода почти полностью поседели. Метрдотель радушно встретил нового посетителя и помог ему снять пальто. Одет этот господин был безукоризненно: брюки в тонкую полоску, пиджак с широкими лацканами и яркий жилет. Должно быть, он сострил, потому что метрдотель неожиданно засмеялся. Мужчина не торопился сесть за столик и продолжал стоять у двери, внимательно слушая метрдотеля, который, похоже, начал что-то рассказывать.
Мендель проследил за взглядом сына.
— Ты его знаешь?
Либерман повернулся.
— Что, прости?
— Доктор Фрейд, — сказал Мендель ровным голосом.
Либерман был поражен, что отец знает, как зовут этого человека.
— Да, я его знаю. Только это профессор Фрейд.
— Значит, профессор Фрейд, — сказал Мендель. — Но профессором он стал совсем недавно, так?
— Несколько месяцев назад, — ответил Либерман, подняв брови. — Откуда ты знаешь?
— Он ходит на собрания ордена.
— Какого ордена?
Мендель нахмурился.
— «Бнай Брит».
— Ах да, конечно.
— Хотя и непонятно зачем. Я не знаю, что он за еврей, не похож он на человека, верящего во что-либо. А что касается его идей… — Мендель покачал головой. — В прошлом году он как-то вел у нас дискуссию. Это был настоящий скандал. Ты его хорошо знаешь?
— Довольно хорошо… Мы иногда встречаемся, обсуждаем его работу.
— И что? Ты думаешь, в этом что-то есть?
— Книга о нервных расстройствах, которую он написал в соавторстве с Бройером, гениальна, а «Толкование сновидений» — это… просто шедевр! Конечно, я не со всем согласен, но думаю, предлагаемые им методы лечения очень полезны.
— Тогда ты принадлежишь к меньшинству.
— Несомненно. Но я убежден, что учение профессора Фрейда, которое он называет психоанализом, получит широкое распространение.
— Но не в Вене.
— Не знаю. Некоторые мои коллеги, молодые психиатры, очень интересуются его идеями.
Мендель нахмурился:
— Кое-что из того, что он говорил в прошлом году, было просто неприлично. Мне жаль его пациентов.
— Я первым признаю, — сказал Либерман, — что в последнее время он чересчур озабочен интимной жизнью пациентов. Однако его видение человеческого мозга выходит далеко за рамки наших животных инстинктов.
Профессор все еще стоял у двери с метрдотелем. Внезапно он расхохотался и хлопнул собеседника по спине. Похоже, метрдотель рассказал ему что-то забавное.
— Боже мой, — сказал Мендель, — надеюсь, он идет не сюда. — Отец облегченно вздохнул, увидев, что профессора Фрейда провели к столику вне поля их зрения. Мендель хотел еще что-то сказать, но остановился, когда подошел Бруно с десертами.
— Штрудель с творогом для господина Либермана и «Седло оленя» для доктора Либермана. Еще кофе? — Бруно указал на пустую чашку Менделя.
— Почему бы нет? Мне кофе с молоком и еще один «Мокко» моему сыну.
Мендель с завистью посмотрел на пирожное сына — большой глазированный шоколадный бисквит, по форме напоминающий седло оленя, с начинкой из абрикосового джема, посыпанный миндалем. Его собственный заказ выглядел менее аппетитно — обычная булочка со сладким творогом.
Либерман заметил долгий взгляд отца.
— Тебе надо было тоже это заказать.
Мендель покачал головой:
— Пинч советует мне худеть.
— Ну, если ты будешь увлекаться десертами, точно не похудеешь.
Мендель пожал плечами и начал жадно есть свой штрудель, но прекратил жевать, когда от мощного удара грома задрожали стекла.
— Похоже, гроза будет сильная, — сказал Мендель, кивнув в сторону окна. На улице заметно потемнело.
— Максим, — продолжил Мендель, — у меня был повод для встречи с тобой сегодня. Особый повод.
«Вот оно», — подумал Либерман. Наконец станет ясна цель их встречи. Либерман мысленно собрался, все еще не зная, чего ожидать.
— Возможно, ты думаешь, что это не мое дело, — добавил Мендель, — но… — Он внезапно остановился и стал вилкой играть с кусочком штруделя.
— В чем дело, отец?
— Я на днях разговаривал с господином Вайсом, и… — Он снова не закончил фразу. — Максим, — продолжил он более решительно, — кажется, вы с Кларой хорошо ладите, и вполне понятно, что господин Вайс хотел бы узнать, каковы твои намерения.
— Мои намерения?
— Да, — сказал Мендель, глядя на своего сына. — Твои намерения. — И снова принялся за пирожное.
— Ясно, — произнес Либерман в некотором замешательстве. Он знал несколько тем, которые могли интересовать его отца, но никак не думал, что к ним относятся его отношения с Кларой Вайс. Теперь это упущение стало очевидным.
— Ну, — ответил Либерман, — что я могу сказать? Мне очень нравится Клара.
Мендель вытер рот салфеткой и наклонился вперед.
— И?
— И… — Либерман посмотрел в строгие глаза отца. — И… я думаю, мои намерения заключаются в том, чтобы в свое время… — Теперь настала его очередь подбирать слова.
— Ну?
— ….жениться на ней. Если она согласится, конечно.
Мендель с облегчением откинулся на спинку кресла. Он явно упокоился, и широкая улыбка появилась на его еще недавно таком серьезном лице.
— Конечно, она согласится. Разве есть у нее причины отказать?
— Иногда мне кажется, что мы… ну, просто хорошие друзья. — Во всех сферах жизни Либерман был полностью уверен в своей способности понимать людей и их поступки, но что касалось Клары, он постоянно сомневался, были ее знаки внимания выражением любви или просто флиртом. Влечение притупило его профессиональную проницательность.
— Мне не всегда понятно, что…
— Тебе не о чем беспокоиться, — перебил Мендель, — поверь мне.
Он снова наклонился к сыну и сжал его руку:
— Совершенно не о чем. А теперь ешь, наконец, свое «Седло оленя»!
Но у Либермана пропал аппетит. Очевидно, Клара сказала своему отцу, что согласилась бы выйти за него замуж. Ему было «не о чем беспокоиться». Либерман вспомнил тонкие черты ее лица: выразительные глаза, маленький нос и губы, похожие на лепестки роз; ее прямую спину и тонкую талию. Она станет его женой. Она станет его Кларой.
— Я не буду ничего говорить твоей матери, — продолжил Мендель. — Предоставлю это тебе. Конечно, она будет рада, очень рада. Ты же знаешь, что ей нравится Клара. Совсем недавно она сказала, что Клара заметно похорошела. И семья это приличная — Вайсы хорошие люди. Мы с Якобом знакомы много-много лет. Ты знаешь, мы ходили вместе в школу в Леопольдштадте. Его отец помог моему отцу, твоему деду, открыть свое дело. А поначалу они торговали вместе.
Либерман слышал об этом бессчетное количество раз. Но, зная, какое удовольствие доставляет отцу постоянное повторение этой семейной истории, он старался как можно более правдоподобно изображать интерес. Мендель с энтузиазмом углубился в воспоминания о том, что еще связывало семейства Вайс и Либерман. Десерт помог Максу скоротать время. В конце концов, исчерпав тему, Мендель подозвал Бруно и заказал еще кофе и сигары.
— Знаешь, Максим, — сказал Мендель, — с браком связана большая ответственность.
— Конечно.
— Ты должен думать о будущем.
— Естественно.
— А теперь скажи мне, сможешь ли ты содержать семью на свое жалование?
Либерман улыбнулся Менделю. Удивительно, отец никогда не упускал удобный момент.
— Да, — ответил Либерман терпеливо. — Со временем, я думаю, да.
Мендель пожал плечами.
— Хорошо, посмотрим.
Старику удавалось сохранять суровое выражение лица в течение еще нескольких секунд, а потом он позволил себе рассмеяться и, перегнувшись через стол, похлопал сына по плечу.
— Поздравляю, мой мальчик.
Этот жест был необычно трогательным. Либерман понял, что, несмотря на то что они с отцом такие разные, их связывала любовь. У него подступил ком к горлу и защипало глаза. Шум ресторана как будто затих, пока они смотрели друг на друга, переживая такое редкое и яркое мгновение взаимопонимания.
— Извини меня, — сказал Мендель, поспешно поднялся и направился в уборную. Но Макс успел заметить слезы в его глазах.
* * *
Либерман проследил взглядом, как отец исчез в шумной толпе Ринг-штрассе. Порыв ветра напомнил, что у него, в отличие от Менделя, нет с собой зонта. К счастью, прямо у дверей «Империала» он заметил извозчика. Снова послышался раскат грома, словно недовольное ворчание одного из младших богов. Лошадь, запряженная в экипаж, тряхнула головой, звякнула уздечкой и нервно стукнула копытом по булыжникам мостовой.
— Тише, тише, — прикрикнул возница, голос которого был едва слышен из-за грохота экипажей. На другой стороне улицы над входом в кафе незакрепленный навес хлопал, как парус на ветру.
Либерман посмотрел на синевато-багровое небо. Рваные клочья облаков проносились над «Империалом», будто одежды влекомого куда-то ангела. В воздухе чувствовался странный металлический запах.
Либерман уже поднял руку, чтобы привлечь внимание извозчика, когда услышал знакомый голос:
— Макс!
Обернувшись, он увидел, что к нему приближается крупный мужчина. Ветер развевал полы его расстегнутого пальто, а шляпу он придерживал рукой. Либерман сразу узнал своего хорошего друга, инспектора Оскара Райнхарда, и широко улыбнулся.
— Оскар!
Они пожали друг другу руки.
— Макс, я знаю, это ужасно нагло с моей стороны, — Райнхард сделал паузу, чтобы отдышаться, — но можно этого извозчика возьму я?
Инспектор выглядел усталым, под глазами были заметны темные круги. При этом его усы были как всегда аккуратно подстрижены, с острыми, торчащими вверх кончиками.
— Спешишь на место происшествия?
— Да, — тяжело дыша, ответил Райнхард. — По правде говоря, довольно срочное дело.
— Тогда, конечно, забирай.
— Спасибо, дружище. Я твой должник.
Райнхард открыл дверь экипажа, забрался внутрь и крикнул извозчику:
— Рыночная площадь, Леопольдштадт.
Вместо ответа возница взял под козырек затянутой в перчатку рукой. Перед тем как закрыть дверь, Райнхард снова обратился к Либерману:
— Кстати, песни Хуго Вольфа пользуются популярностью.
— Тогда до субботы?
— До субботы.
С этими словами Райнхард захлопнул дверцу, и экипаж исчез в уличной суете.
В свете вспыхнувшей молнии Ринг-штрассе предстала черно-белым видением. Мгновениями позже с оглушительным грохотом разверзлись небеса, и на тротуар тяжело упали первые крупные капли дождя.
Либерман огляделся в поисках другого извозчика, уже понимая, что это бесполезно. Он вздохнул, добродушно ругнул Райнхарда и зашагал в направлении ближайшей трамвайной остановки.
